Читать книгу Сейд. Джихад крещеного убийцы - Аждар Улдуз - Страница 9

Муаллим держал в руках письмо. Оно было старое. Юноша, стоявший перед ним, не помнил этого письма. Потому что никогда не видел. Про письмо мог бы вспомнить песок его родной пустыни, потому что он-то уж видел его однажды... Но пески не умеют читать. К тому же здесь, в горах Аламута, нет песков его родной пустыни. Здесь есть камни. И Учитель со старым пергаментом в руке.

– Это письмо я забрал у того караванщика, который продал тебя мне. – Учитель говорил ровно, медленно. Так он говорил всегда, когда требовалось, чтобы ученики накрепко запомнили его слова. Впрочем, он почти всегда только так и говорил. А иначе – просто молчал. Вот и сейчас замолчал... Вспоминает, наверное, тот давний, свой последний визит в Город Мира. Из того визита он привез Сейда. С того же раза больше никогда не посещал Иерусалим. Прошло уже четыре года. За это время Муаллим ни разу не вспоминал подробности того, как именно Сейд появился в Аламуте. Все ученики великого джаллада-джаани появились здесь, следуя путем своей кадер-судьбы, и говорить об этом было глупо. Недостойно.

Учитель вновь заговорил:

– В нем сказано о том, что король приглашает семерых имамов крупнейших джемаатов эхли-муслим собраться в Иерусалиме. В нем король Иерусалима предлагает дружбу и союз праведным имамам. Союз против Праведника Веры, Льва Пустыни, Айюбида, ведущего благой джихад против несущих крест. Иерусалимскому королю и его брату, королю франков, очень хочется завоевать богатства Каира. Всегда хотели... А этим трусливым властолюбцам, именующим себя праведниками, очень не нравилась и не нравится всё возрастающая сила Льва Пустыни, истинного Праведника Веры... ты ведь знаешь, кого так называют?

– Знаю, Муаллим. Я знаю, кого в пустыне называют Салах-ад-Дином.

Учитель усмехнулся беззвучно:

– Это хорошо, что не всё забыл. А может, ты и видел его? Может, и имя его помнишь?

– Не видел, Учитель, и имени не помню. Вы учили нас, что в истинной Истории имена не важны и если и называть кого-то, то только за деяния его...

– Верно! Гашишшин не имеет имени. И только тебя зовут – Сейд. Потому что ты – святой по рождению. Святой, которому предстоит стать воином нашего джихада... Ты знаешь, кто мы?

– Да, Учитель! Мы – джемаат суфиев-шиитов, воинов джихада, который будет длиться до тех пор, пока Истина и Справедливость не восторжествуют в этом мире. Мы – мстители.

– За кого мы мстим? За что мы мстим?

– Мы мстим за имама Гасана и имама Гусейна, убитых во время намаза подлыми трусами, нарушившими истинную и справедливую преемственность халифата. Мстим, следуя путем имама Исмаила. Мы мстим за всех мусульман, чьи жизни были прерваны по вине бездействия тех, кто именует себя последователями сунны Пророка, мир Ему, но воистину за любовью к миру прячет лишь трусость свою. Мы мстим за наши сломанные судьбы. Мы мстим за хазрета Али, мир Ему, чьи заслуги не признаются в должной мере...

– Довольно, сынок! Ты действительно хорошо слушаешь и запоминаешь. Но – понимаешь ли то, что ты услышал и запомнил?

– Не знаю, Муаллим. Я не уверен, что правильно понял смысл того, что случилось со мной... когда я убил орла...

– А вот тот случай было бы хорошо и забыть. Я... наверное... ошибся...

– Вы, Учитель?

– Без ошибок лишь Аллах, говорил Пророк, мир Ему! Все ошибаются... И потому нельзя судить других, но когда мы видим, что чья-либо ошибка принесет вред мусульманам, всему исламу, мы обязаны вмешаться.

– Вы говорите об этом письме, Учитель?

– Верно. Четыре года назад имамы семи джемаатов получили такие письма. Четыре года они готовились к тому, чтобы принять это предложение. Четыре года спорили между собой, пытаясь поделить шкуру еще не убитого льва... Льва Пустыни! И, наконец, я узнал, что через два месяца они будут в Иерусалиме. Они прибудут туда, чтобы заключить союз с христианским королем – против короля мусульманского. Христиане такого никогда не допустили бы!..

– Христиане часто за золото соглашаются служить нам, говорили вы сами, Учитель!

Муаллим недовольно взглянул на Сейда, пробормотал:

– Ты растешь дерзким... очень дерзким... И, возможно, слишком умным... даже для святого по рождению!.. Но ты еще многого не понял. Христиане отличаются от нас так же, как наши религии отличаются друг от друга. Мы сильнее своей верой – простого христианина гораздо легче подкупить, чем обычного мусульманина. И чем беднее мусульманин, тем крепче его вера. Они же сильнее своим государственным устройством – как бы ни были они развращены и не погрязли в грехах против своих же правил и законов, свой флаг и христианскую общность блюдут сильнее, нежели мы.

– Но... почему так, Учитель?

– Потому что иначе они не выжили бы! Потому что их государство и стало их верой. Ты еще не видел раннехристиан... Они еще остались в Иерусалиме – те, кто следуют пути Исы, мир Ему, и не хотят быть близкими с крестоносцами... Их не любят прочие христиане – слишком они непослушны, не подчиняются правителям и устанавливаемым ими законам, превыше блюдя Закон своей Книги. Мы же... у нас никогда не было государств! Мы жили свободными племенами в пустынях и степях, верили языческим путам, пока не пришел Расуль-Аллах... Ислам стал нашим государством, а у них наоборот – государство забрало себе учение пророка Исы, мир Ему, и подчинило себе. Теперь понимаешь?

– Теперь понимаю. Те, семеро, которые идут в Иерусалим... они хотят подчинить ислам себе... Стать самим – государством, как христиане... А ислам сделать орудием управления?

– В тебе живет душа настоящего орла, мальчик! Ты остро видишь то, что скрыто в расщелинах скал чужих мыслей и стремлений. И настала пора тебе встать в ряды воинов нашего джихада. Ты получаешь свое первое задание. Ты отправишься в Иерусалим и убьешь всех этих имамов, именующих себя праведниками.

– Я еще...

– Знаю. Гашиш ты будешь курить сегодня. Сейчас. Со мной.

Кальян с гашишем Муаллим заправлял сам. В невероятной красоты вазу, изготовленную в далекой стране Чин, входила серебряная трубка с навершием, где и устанавливался баш в виде цветка розы. Что за смесь была приготовлена Учителем и скрывалась под красивым колпаком – не знал никто. Воины джихада – гашишшины из тех, что уходили на задания, возвращаясь в Аламут, рассказывали, что гашиш Учителя сильно отличается от того, который можно найти в других местах. Учитель взял в руки небольшую лучину, которую зажег от ароматической курительницы на столе, и вставил в специальное отверстие... Поднес к губам серебряный мундштук на конце шелковой «кишки»... забулькал, прищурившись... выдохнул густой клуб голубоватого дыма... протянул Сейду:

– Втягивай в себя медленно. Совсем немного... чуть задержи дыхание... и выпусти... вот так... теперь вдохни чуть больше... сразу выпусти... а теперь подыши... и давай, вдыхай на полную грудь... И держи, сколько сможешь... молодец, не смущайся... все кашляют... Давай мне...

* * *

... – Мне давай! – Рослый стражник оттолкнул плечом своего товарища и требовательно протянул руку. Мзда в виде нескольких мелких монет опустилась в обтянутую кожей боевой рукавицы ладонь. Сейд прошел мимо стражников и оказался в Городе Мира. Конечно, он мог пройти в город, вовсе не связываясь с городской стражей, но Учитель велел поступить именно так. Войти в город через Восточные Врата, пройти на базар, зайти в духан, где подают гашиш, и слушать. Выяснить, где собираются семеро имамов, Сейд должен был сам. Выяснить, затем навестить Железного Копта. Передать послание от Учителя. Только после этого заняться убийством имамов и покинуть город. Вернуться в Аламут. Последовательность действий была предельно ясной, четкой для осознания, а потому возможной для исполнения. Учитель считал, что только так надо строить тактические планы. О стратегии и тактике ученики Орлиного Гнезда знали много – Муаллим учил их по трактату китайского полководца Сунь-Цзы «Искусство войны», сопровождая теорию многочисленными примерами из войн как прошлых, так и нынешних. Свой джихад он также вел по всем канонам, предписанным китайским мудрецом, четко разделяя стратегию и тактику. Стратегия была такова – все мусульмане единой силой должны были выступить против крестоносцев. Союзы с христианами, интриги против своих братьев по вере – всё это было недопустимо. Тактика же казалась совершенно противоположной этой стратегии. Она предписывала убийство тех, чьи желания не совпадали с целями священного джихада. И каждое убийство должно было еще более объединять мусульман, возбуждая в них ненависть к крестоносцам-завоевателям. Но для исполнения этих убийств дозволялись и временные союзы с врагом, и даже переход из одной религии в другую... если это необходимо, чтобы ближе подобраться к своей жертве!.. Иногда Сейд думал о том, что способы, которыми достигаются цели, порой могут опорочить самую священную цель... Но авторитет Муаллима всё еще был для него непреложен... непререкаем...

– Дай мне! – требовательно сказал щуплый человек и, не дожидаясь, пока ему протянут мундштук, сам выхватил его из рук своего товарища. Жадно втянул в себя дым, закашлял, чахлая грудь под распахнувшимся грязным халатом дрожала и тряслась. Сейд оплатил кальян с гашишем для этого базарного рассказчика, надеясь у него выяснить слухи и разговоры о собравшихся в Иерусалиме имамах. Устад был уже не молод, но и на старика не был похож. «Маленькая собака – всегда щенок», – вспомнил Сейд слова Учителя, в очередной раз убеждаясь в мудрости Муаллима. Устад-рассказчик был словно живым доказательством тому. Мелкий, щуплый, он был бы похож на подростка, если бы не его глаза. Даже дым гашиша не заставил этот взгляд черных, жестких, окруженных сеткой морщин на узком, скуластом лице глаз, смотреть менее пронзительно. «Глаза злого старика», – отметил про себя Сейд, устраиваясь удобнее на набитых соломой матрасах, которыми был покрыт глиняный пол духана. Мальчик-гул принес две пиалы с шербетом, с поклоном взял деньги и отошел, прихрамывая. Духанщик в дальнем углу забивал кальян для очередного посетителя, бросая подозрительные взгляды в сторону пьяного христианина, курившего гашиш и при этом пьющего ар’ак, очень крепкий и хмельной напиток арабов, распространенный среди самых отъявленных пьянчуг.

Сейд подмечал всё, что происходило вокруг, стараясь не упустить ни одной детали из окружающей обстановки. Глупая ухмылка на лице христианина, грязное ругательство, брошенное посетителем вослед хромающему мальчику-гулу, приглушенный рык духанщика, обжегшегося углем, упавшим на его босую ногу с жаровни... Не сложнее, чем запомнить количество листков на кусте, сколько муравьев проползло по согретому солнцем камню, узор облаков над горным пиком Аламута во время учебных занятий, на которых птенцы Орлиного Гнезда тренировали свою память и наблюдательность... Муаллим говорил: «Всё, что тебя окружает, может стать тебе врагом, но может быть и союзником. Главное – знать, ЧТО тебя окружает, и тогда ты сможешь это использовать!»

– Ты пытаешься меня использовать! – вдруг сказал устад-рассказчик, выпустив клуб дыма. – Никто и никого не станет угощать гашишем просто так. Тебе от меня что-то нужно.

– Всем и ото всех что-то нужно! – ответил Сейд.

– И что нужно тебе от меня? – Устад посмотрел на Сейда – как выстрелил арбалетными болтами своих черных глаз.

– А что может быть нужно от базарного рассказчика страннику, пришедшему в Иерусалим? Рассказ о новостях! Что происходит в городе, кто приехал, кто уехал... Всё, что интересно самому рассказчику, – достойно и моего слуха!

– Рассказчику интересны деньги. Рассказ стоит денег, тут ты одним гашишем со мной не рассчитаешься. – Устад выдохнул еще одно облако дыма и словно потерялся в созданном им же тумане. Уже из тумана выплыл голос: – У странника есть деньги для рассказчика?

– Всё зависит от рассказа. Гашиш – в подарок, и чтобы не было обидно за потраченное на беседу время, если рассказ окажется недостойным денег. Но если твои новости будут хороши – бахшиш причитается.

– Для такого молодого человека ты слишком хорошо торгуешься! Уж не купец ли ты? – Еще один острый взгляд вырвался из тумана и встретился с глазами Сейда. Сейд глаз не отводил – он вообще не умел этого делать. Спокойным голосом проговорил:

– Я сын мусульманина-купца из Триполи, отправленный отцом узнать кое-что для торговли... Но пока что я рассказываю, а денег за свой рассказ я с тебя уж верно не получу. Может, вспомним, кто из нас хочет деньги за свои рассказы, а кто готов их платить?

– Х-хе! Ты будешь хорошим купцом, юноша, и твой отец сможет гордиться тобой. – Устад льстиво рассмеялся, и смех его рисовал в закопченном воздухе духана узоры клубами дурманящего дыма. – Ну, если ты купец, то я знаю хорошую новость, за которую не жалко будет заплатить деньги. Скоро караванные пути на Иерусалим будут совершенно безопасны и купцы смогут спокойно отправлять свои караваны, не тратя сумасшедших денег на мзду грабителям и на охрану наемникам.

– И почему это должно случиться? Крестоносцы вдруг покинут эти земли, а кланы бедави все разом и вмиг обретут святость и перестанут заниматься грабежом? – Сейд добавил в свой голос немного желчи – слишком много сладкого было в голосе у рассказчика... прямо как в шербете.

– У тебя острый язык, парень, но поверь старому рассказчику, торгующему слухами и историями, – я не пытаюсь дать торговому человеку надежду на чудо. – В голосе рассказчика появилась сухость. Ему явно не понравилось недоверие, проявленное молодым купцом.

– И правильно делаешь. Купцы не торгуют чудесами, этот базарный ряд занят святыми, имамами и монахами христиан. Нам нужно что-то посущественнее надежды. Нам нужно то, за что мы будем готовы платить. – Сейд звякнул монетками в кошельке. Глаза устада вновь вынырнули из тумана, оценивающе посмотрели на кошелек, удовлетворенно моргнули.

– Вам нужна уверенность. И за нее вы готовы платить всегда. У меня есть такой товар для тебя, сын купца из Триполи. Ведь если ты оттуда и если твой отец – из богатых мусульман, то ты должен знать, что именно купцы отправили имама вашего джемаата сюда, в Иерусалим, чтобы заключить договор с королем. Союз, который принесет всем мир, и спокойствие. Мусульманские и христианские караваны смогут спокойно ходить по своим торговым путям. Но тебя отправили для другого. Наверняка твой отец и другие купцы из Триполи хотят быть уверенными, что их имам говорит правду и что сюда прибудут и другие лидеры джемаатов. – Рассказчик испытующе взглянул на Сейда. «Удачно получилось... прав был Муаллим – люди сами придумают для тебя продолжение твоей лжи, дай им только правдоподобное начало...» – радостно подумал Сейд и, кивнув устаду, осторожно проговорил:

– Никто не хочет, чтобы его называли предателем. Сторонники Праведника Веры не одобряют этот союз...

– И мусульмане в Триполи хотят быть уверенными, что предателями Льва Пустыни станут ВСЕ... чтобы потом никто никого не мог обвинить... Этот рассказ тебе будет дорого стоить, юноша! Придется растрясти кошелек, данный тебе отцом...

– Пока что я не услышал ничего такого, чего не знал бы сам, выходя в дорогу! – жестко прервал рассказчика Сейд. – Ты лишь показал, что знаешь, какой товар меня интересует. Но самого товара я еще в твоей лавке не увидел!..

– Не торопись, юноша! Сейчас я вытащу его из-за прилавка и разложу перед твоими очами, как самый дорогой ковер, как россыпь драгоценностей, как яства на скатерти харчевни поприличнее, чем эта дыра. Ибо сказал бы поэт:

Устад зажмурился, явно довольный своей поэтической импровизацией. Сейд потянулся к мундштуку кальяна, мягко, но уверенно взял его из рук рассказчика, вдохнул дурмана и, выдыхая мелкими кольцами дым, проговорил:

– На что другой поэт мог бы ответить:

Рассказчик удивленно уставился на Сейда. Рассмеялся неожиданно, да так, что смех перешел в кашель. Пришлось запить шербетом, и только после большого глотка прохладной жидкости из глиняной пиалы устад смог выговорить:

– Э, юноша, да ты мне нравишься всё больше и больше! Это мог бы быть дивный отрывок из касыды Насира Хосрова... Но у этого автора свода исмаилитской мудрости я таких стихов не помню... Значит, стихи все-таки твои! Если позволишь, я запомню эти строки и буду использовать в своих поучительных рассказах.

Сейд несколько заволновался, но ничем не выдал этого. Насир Хосров – поэт, почитаемый исмаилитами всего мира, его стихи часто читал Муаллим... Не выдал ли себя Ученик, использовав поэтическую форму поэта-исмаилита?.. Не время думать об этом! Сейд мельком взглянул на собеседника, благосклонно кивнул:

– Запоминай... А потом расскажи мне, наконец, то, что меня так интересует.