Читать книгу Стеклянная шестерёнка - Акили - Страница 6

Глава 6. Вердикт

Оглавление

На чердаке Эдельхейта всю ночь горела свеча. Он попросил у миссис Палмер чертёжную доску и пристроил у себя над столом. Фотографии, газетные вырезки и рукописные заметки соединялись красными нитями и нарисованными стрелками.

Эдельхейт одну за другой изучал бумаги, переданные бухгалтером, и удивлялся их количеству. Многие обеспеченные дельцы как дань моде оформляли большие объемы информации в компактные перфокарты. Но чтобы записать и расшифровать такую, требовались услуги Канцелярского бюро со всей присущей бюро волокитой и заполнением заявок на пользование перфоратором. А потому личную и негласную информацию дельцы предпочитали по старинке записывать на обычную бумагу. И количество этих бумаг говорило о том, что негласной информации у Стонбая накопилось немало.

Несколько часов Эдельхейт читал пометки, сопоставлял цифры, отслеживал денежные потоки, пока все листки не перекочевали с правой стороны стола на левую. Гай устало потёр глаза. Стопка разобранных документов теперь лежала на столе памятником пройденного лабиринта… который вовсе не привёл к цели. Документы доказывали плачевное положение дел Стонбая. Напуганный бухгалтер собрал вещички и, не прощаясь с начальником, наверняка уже покинул город. И что с того? Эдельхейта не интересовало банкротство газетчика. Если только…

Внезапная мысль сверкнула подобно искре в темноте. Вот она – деталь, которая приведёт в движение весь механизм дела…

Уже рассвело, и все шестерёнки города должны были занять свои места и начать работу. Эдельхейт прихватил саквояж и направился к мистеру Вильямсону, с которым уговорился встретиться. Наниматель ждал скорейшего отчёта.

Едва детектив переступил порог богато обставленного кабинета, как перед ним, едва не хлопнув по носу, упала брошенная газета.

– Мошенник опять за своё!

Гай поднял газету. Заголовки первой полосы кричали о том, что у Вильямсона нет средств заплатить рабочим: «Банкротство "торгового принца" всё ближе!»

– Этот негодяй считает, что может водить меня за нос! – ругался Вильямсон.

На стол упала другая газета, где главная статья буднично рассказывала о возможном переименовании Гласстона в Глассгертон. Значит газет снова две.

Раскрасневшегося от негодования Вильямсона увещевала его дочь:

– Отец, прошу, подумайте о своём здоровье…

– Чёртов Стонбай. Если это он, я его!..

Инес Браун накапала в воду несколько капель из аптечного пузырька и пыталась протянуть стакан Вильямсону, но тот отмахнулся, продолжая ругаться на весь свет. Инес с мольбой во взгляде негромко обратилась к детективу:

– Мистер Эдельхейт, прощу, сделайте что-нибудь. У вас есть для отца хорошие новости?

Искренняя забота дочери об отце выглядела настолько трогательно, что Эдельхейт передумал навязываться на завтрак. Он взял номер фальшивой газеты и вгляделся в оттиск. На этот раз из другой типографии. Но поскольку все они принадлежат Стонбаю, это не даст ничего нового. Если только…

«Банкротство "торгового принца " всё ближе!»

– Если только банкрот не обвиняет в своём грехе другого…

– Что вы сказали? – встрепенулся Вильямсон.

– Простите. Мысли вслух. Вы хотели, чтобы я выяснил, виновен ли Чарльз Стонбай в порочащих вас заголовках.

– Эдельхейт, не тяните!

– Что вы видите? – детектив развёл руками над столом.

– Две газеты, полные чуши. А вы что видите?

– Мистер Вильямсон, я должен задать вопрос и попрошу ответить на него честно. У вас с мистером Стонбаем была какая-либо договорённость, из-за которой он хотел бы сохранить с вами деловые отношения?

Эдельхейт пристально посмотрел на своего нанимателя. Взгляд разноцветных глаз всегда обескураживал собеседников детектива, заставлял их нервничать и выдавать свои секреты. Эдельхейт проделывал это со всеми, даже со своими союзниками, и лишь немногие могли выстоять.

– Я обещал держать его в курсе расследования по взрыву в моём цехе, – нехотя проворчал Вильямсон.

– А взамен?

– Взамен он не будет печатать слухи! Потому что этот Стонбай любую мелочь может раздуть до государственных масштабов.

– Другими словами, чтобы он придерживался вашей версии событий, – рассудил Эдельхейт и явственно ощутил, как Вильямсон хочет ему врезать. – Но ваше расследование не даёт ему громких заголовков. Почему вы так уверены, что автор сей… затеи с поддельной газетой он?

– Эдельхейт, если вы сейчас скажете, что он тут не при чём… – грозно постучал пальцем по столу Вильямсон.

– Я такого не говорил.

– Так он виновен или нет?!

– Я считаю, что он виновен в куда большем, ибо я вижу, – Эдельхейт снова развёл руками над газетами, – два стула, на которых пытается усидеть мистер Стонбай. Мистер Вильямсон, прошу вас поехать со мной. И заедем по дороге в полицейский участок: нам понадобится рука закона.


Констебль Хиггинс был скорее из тех, кто заботится о себе и своих усах, чем отдаёт всего себя работе. Но подвернувшиеся шансы, которые сами плыли ему в руки, не упускал, а потому, недолго думая, принял приглашение Эдельхейта. Если работа будет сделана, то какая начальству разница, что её сделал не Хиггинс.

Все трое ехали на паромобиле Вильямсона, и последний нетерпеливо ёрзал на заднем сиденье. Эдельхейт что-то шепнул водителю, и тот неторопливо поехал по мостовой, лавируя в потоке транспорта, пока в конце концов не привёз всех к редакции Стонбая.

– Что ещё нам нужно здесь? Я не желаю сегодня говорить с этим клеветником! – заявил Вильямсон.

– Вам и не придётся, – успокоил его Эдельхейт. – Констебль Хиггинс, прошу сюда.

Они остановились у служебного входа, который вёл в типографию. Внутри слышались щелчки и шумная работа станков, но Эдельхейт не собирался их беспокоить. Вместо этого он указал на царапины у замочной скважины.

– Замок взломали, – констатировал констебль. – Крайне неаккуратная работа.

Констебль Хиггинс уже ранее приезжал сюда по заявлению Стонбая о взломе. Он же осматривал и взорванный цех – два дела, по которым так и не продвинулся.

– Согласен, очень неаккуратная. Это насторожило и меня. Во всём остальном мошенник был так безупречен, но оставил столь грубые царапины. Вы когда-нибудь видели, как работает взломщик? У меня нет подобных инструментов, но, позвольте, я покажу на булавках.

Эдельхейт вынул из своего шейного платка две булавки и присел на корточки.

– Аккуратный взломщик мог бы открыть замок, не оставив следов. Дилетант оставил бы царапины… но не здесь. Когда инструмент срывается, он проскальзывает вот так.

Эдельхейт чиркнул булавкой, оставив тонкую линию от замочной скважины до середины замка, и выжидательно посмотрел на собеседников. Констебль всё понял первым:

– Царапины… Они совсем в нелогичных местах!

– Кто-то очень хотел создать видимость взлома, – кивнул Эдельхейт, – поэтому я склонен думать, что никакого взлома не было.

– Стонбай сам был в типографии! – воскликнул Вильямсон.

– Или нанял кого-нибудь, кто бы напечатал заготовленный текст, а мистер Стонбай тем временем обеспечил бы себе алиби. Помните, что я говорил вам о тексте той статьи, мистер Вильямсон? Она написана на удивление грамотно, такой складный слог и… всмотритесь.

Эдельхейт достал из саквояжа несколько газетных вырезок за авторством самого Стонбая, и везде была выделена одна и та же фраза: «Здесь нет ничего личного».

– Ха, «ничего личного» – любимая присказка Стонбая, – проворчал Вильямсон и замолк на полуслове, когда Эдельхейт показал ему позавчерашний фальшивый номер. В клеветнической статье эта фраза тоже встретилась два раза.

– Набившему руку писателю трудно скрыть устоявшийся стиль. Он всегда проглядывает.

– Это Стонбай! Я так и знал! Констебль! – скомандовал Вильямсон. – Я официально обвиняю Чарльза Стонбая в клевете! Идёмте, оформите всё, как полагается.

– Не спешите, мистер Вильямсон.

– Почему нет? – вскинулся он.

– Мы пойдём к мистеру Стонбаю… – улыбнулся Эдельхейт, – но для того, чтобы обвинить его во взрыве вашего поезда и краже из сейфа.

Гай изучал документы бухгалтера не зря. Там нашлось много интересного. Подтасовка цифр, сделок, событий. Чтобы фальшивые сведения выглядели убедительно, следовало оставить их след в как можно более давних документах. И несчастный бухгалтер Стонбая занимался этими делишками уже несколько лет.

Если очистить зёрна от плевел, то получается, что большие прибыли газетного магната не такие и большие. Купленные типографии за счёт печати мелких брошюр и рекламок не могли покрыть аппетиты Стонбая, а те были под стать его званию «торгового принца».

Вот только «принц» по меркам магнатов давно нищий. Его детище – ежедневная газета «Вестник Гласстона» – единственное, что удерживало его печатную империю на плаву. Каждый громкий заголовок приливом приносил Стонбаю деньги, повышал стоимость акций и славу.

Если бы Стонбай был таким же умелым дельцом, как Вильямсон, то не нажил бы столько проблем. Но, увы, он был лишь умелым писакой. Все появлявшиеся за последний десяток лет газеты-конкуренты он тут же скупал и тратил невообразимые суммы ради того, чтобы быть единственным источником сенсаций.

Чем больше Эдельхейт узнавал из документов, тем лучше понимал суть человека по имени Чарльз Стонбай. Тот словно артист на сцене желал каждый день играть только главную роль, выдавать только громкие события, которые обсуждались бы в самых разных компаниях – от рабочих на перекурах до высшего света. По его публикациям люди в других городах и странах будут судить о Гласстоне и эпохе прогресса. И автором этой истории запомнится именно Чарльз Стонбай.

Гласстон – это место, где обязано происходить что-то громкое каждый день. Так он думал. Но, к несчастью для Стонбая, не происходит. Поэтому он постоянно вился возле Вильямсона – своего главного инфоповода, превратившего редактора когда-то маленькой газетёнки в «торгового принца». Но даже такой инфоповод за много лет стал для искушённой публики рутиной. В таком контексте взрыв на фабрике Вильямсона стал для Стонбая настоящим подарком. И таких «подарков» у Стонбая было много.

Всегда ведь можно вместо скучной заметки о работе консервного завода, подослать туда проверяющего, который непременно «найдёт» в консервах кошатину. И вот готов громкий заголовок в духе: «Локман кормит жителей Гласстона дохлыми кошками!» У завода убытки, у Стонбая – прибыли от продаж и подорожавшие акции. «Ничего личного», в самом деле.

Так Стонбай тратил большие суммы на что угодно, что могло сделать ему громкий заголовок, и купался в лучах славы. И со временем расходы стали превышать доходы.

Когда однажды газетная империя не выплатила дивиденды, акционеры что-то заподозрили. Акции сильно потеряли в цене, пошли разговоры о банкротстве Стонбая. Над ним нависла угроза оказаться на обочине той жизни, к которой он так привык. Но уже через несколько дней возмущённые голоса затихли под дождём щедрых выплат – ссуда, которую Стонбай взял в банке и не смог выплатить, а потому взял ещё. Но в этот раз банк запросил его бухгалтерские книги, которые бы доказали, что дела у Стонбая идут хорошо.

Тут и вступил в игру бухгалтер, который оказался горазд тасовать цифры и подделывать финансовые отчёты за скромную прибавку к жалованию. Акционеры охотно покупали акции компании по высоким ценам, думая, что дела у Стонбая процветают, а сам газетный магнат уже несколько лет водит за нос банки в других городах, ссудами одних погашая долги в других.

Так «Вестник Гласстона» оказался единственной исправной шестерней в этом механизме, и Стонбай щедро смазывал её деньгами. Он тщательно следил за котировками акций и продажами, потому что убыточная газета сломает скрипучую машину его империи окончательно. И эта прожорливая машина требовала по-настоящему большой сенсации…

– Абсурд! – крикнул Стонбая и ударил рукой по столу. – Что за нелепость! Я засужу вас за клевету, а потом красочно поведаю об этом всему Гласстону!

– Я наблюдал за вашими акциями, мистер Стонбай. После публикации о взрыве они значительно подорожали. Такое происходило каждый раз, когда вы своими же руками устраивали в городе очередной шум. В ваших бухгалтерских бумагах указаны все траты. Благодарю вас за столь аккуратное и скрупулёзное ведение документации. Полиции она очень поможет, – вежливо отозвался Эдельхейт и передал кожаную папку констеблю.

Глаза Стонбая в ужасе метнулись в сторону. «Вот оно, – с удовольствием заметил детектив. – Я попал в точку». Но подозреваемый предпринял последнюю попытку:

– Не взрывал я никакой цех! Что за нелепица!

Взгляды Вильямсона, констебля и самого Стонбая устремились на Эдельхейта в ожидании. Что же, к таким взглядам он тоже привык. Детектив прошёл к столу главного редактора и взял потрёпанную книгу, которую тот, несомненно, перечитывал много раз.

– «Ветер сенсаций» – любопытная книга, мистер Стонбай. Вижу, вам очень нравятся авантюрные романы. Мистер Вильямсон, вы читали?

– Не читаю бульварных книжонок.

– А я, признаться, почитываю. Знаете, о чём эта история? О ловком журналисте, который сам создавал сенсации из ничего. И прославился на своей лжи.

– Причём тут ваша дурацкая кни… – начал Вильямсон, но вдруг осёкся и посмотрел на вежливо улыбающегося Эдельхейта, а затем на закипавшего Стонбая.

– Абсурд! – крикнул тот. – Вы обвиняете меня из-за книги?!

– О, что вы. Книга только навела меня на мысль, а доказательства подкрепили.

– Какие ещё доказательства?

– Я всё думал, как преступник взорвал большой цех? Не сомневаюсь, что вы нашли и наняли настоящего умельца, мистер Стонбай, но даже умельцу нужно знать много факторов, чтобы такое рассчитать. Никто ведь не должен был пострадать. Вы же не убийца, в самом деле. Мистер Вильямсон, вы велели закрыть свой цех до Дня прогресса и никого не пускать. Сколько он простоял безлюдным?

– Неделю.

– Достаточно времени, чтобы навестить цех не один раз. Помните, я говорил, что ваш сейф вскрыли до взрыва? Мне казалось, что прямо перед ним, но здесь я ошибся. Сейф ограбили по меньшей мере за день до взрыва. Забрали не только деньги, с которыми, позвольте заметить, у мистера Стонбая сейчас сложности, но и чертежи вашего поезда. Подземный поезд требует освещения в вагонах, так ведь? А для освещения нужен газ.

– Газ был в кожаном мешке на крыше вагона, – кивнул Вильмсон.

– В котором хватило бы маленькой дыры и одной искры, чтобы всё вспыхнуло. Вы ведь никому не рассказывали, что готовите на День прогресса. Вор и мистер Стонбай никак не могли узнать об этом, если б не успели подглядеть в чертежи. А в вашем чертеже, я уверен, были все данные, мистер Вильямсон. На их основе вор и устроил взрыв.

– Абсурд! – снова повторял Стонбай. – Это всё ваши домыслы! Не видел я никаких чертежей.

– Это легко проверить, – резко сказал Эдельхейт и устремил взгляд точно на сейф за спиной подозреваемого. – Будьте добры, мистер Стонбай, откройте.

– Вы не имеете права. Частная собственность!

– Я имею право. Открывайте, – заявил констебль и красноречиво положил ладонь на свою дубинку на поясе.

Стонбай бледный как смерть протёр лоб платком и нетвёрдыми руками принялся открывать сейф. Пальцы не слушались. Когда же дверца открылась, все вытянули головы и вгляделись в содержимое: там лежала пачка денег и свёрнутая в трубку бумага – чертёж поезда.

– Я знал, что вы не выбросите такую ценную бумагу и придержите, чтобы выгодно продать кому-нибудь за границу, – улыбнулся Эдельхейт.

– Мерзавец! – вскричал Вильямсон и готов был забить Стонбая своей тростью до смерти, если бы констебль его не оттащил. – Где второй чертёж?! Кому ты его продал, отвечай! – продолжал буйствовать Вильямсон.

– Чушь, Грегор! Я создавал сенсации, но твой поезд не трогал! – Стонбай выпятил грудь вперёд, его лицо от всего происходящего приобретало то серый, то белый, то красный оттенок. – Мне всё это подкинули!

– Вздор! Это мои деньги в твоём сейфе, я точно знаю, сколько там! Это жалование работникам. Поэтому ты писал, что мне нечем платить, потому что знал, сколько было украдено!

– Мистер Вильямсон, вы утверждаете, что это ваши деньги? – официально осведомился констебль Хиггинс.

– Утверждаю! Пересчитайте! Если только Стонбай не успел часть растратить…

Констебль аккуратно выложил на столе все купюры. Все в комнате затаили дыхание. В глазах Стонбая ещё теплилась надежда, что расчёты не сойдутся… но тщетно.

– Констатирую. Здесь ровно столько, сколько вы назвали, мистер Вильямсон. Занесу в отчёт и передам в суд.

– К-какой суд? – побледнел газетный магнат.

– Мистер Стонбай, вы арестованы за клевету, ложные показания, дезинформацию жителей Гласстона, воровство в крупных размерах и порчу имущества. Вы имеете право хранить молчание и нанять адвоката.

– Если сможет его себе позволить, – тихо усмехнулся Эдельхейт, пока на преступника надевали наручники.

– Вильямсон, я это так не оставлю! – орал Стонбай на всю редакцию. – Вы заплатите за это! Я всё расскажу о вашей тайне!

Вильямсон внезапно изменился в лице и побледнел не хуже Стонбая. Он зашатался и упал бы, если бы Эдельхейт не поддержал его за руку.

– Зря стараетесь, мистер Стонбай. Вы нагородили столько лжи, что ещё одной мир не поверит, – ответил детектив вослед.

Одного из «торговых принцев», газетного магната, в былые времена возносившего и ломавшего судьбы многих людей, увели в наручниках на глазах у всех.

Эдельхейт деликатно закрыл дверь в кабинет и провёл Вильямсона к единственному стулу – бывшему креслу Стонбая.

– Дышите глубже, мистер Вильямсон. Мистер Стонбай не сможет больше навредить вам. Уже завтра весь Гласстон узнает о его лжи и махинациях. Я даже готов дать газете комментарий, если вам угодно. Никто ему не поверит, что бы тот ни сказал.

– Да… да, вы правы, – выдохнул Вильямсон и промокнул вспотевшую лысину платком.

– И всё-таки могу я узнать, о какой тайне вёл речь мистер Стонбай?

– Ни о какой, – отрезал Вильямсон. – Это давний пустяк, не обращайте внимания.

– Как скажете, мистер Вильямсон, – улыбнулся Эдельхейт.

Вильямсон полностью пришёл в себя и оглядел заставленный книгами и газетными номерами кабинет.

– Что теперь будет с бизнесом Стонбая?

– Полагаю, акционеры разберутся, и газета продолжить выходить.

– Вы правда дадите комментарий, чтобы растоптать репутацию Стонбая?

– Конечно, мистер Вильямсон. Юрист должен быть на стороне своего клиента и оберегать его.

Внезапно лицо Вильямсона разгладилось. Несмотря на все размолвки, впервые человек по имени Гай Эдельхейт вызвал у него симпатию и благодарность.

– Я рад, что я ваш клиент, Эдельхейт, – чуть улыбнулся сквозь усы Вильямсон.

– Что вы, мистер Вильямсон… Я имел в виду вашу дочь.

«Наглец!»

***

Песня про знаменитого детектива с разными глазами вышла за пределы пабов и ушла в народ. Её пели в подворотнях, в парках, насвистывали за работой и исполняли под пианино, балалайку и даже скрипку. А после последних событий прибавили ещё один куплет:

«Ловко вывел на чистую воду

Того, кто враки сделал модой!

Газетчик теперь за решёткой гниёт,

Героя Гласстона славит народ!»

Мужчины и женщины подпевали друг другу и танцевали под эту мелодию в сквере на Паддингтон-стрит. Кто-то подсуетился и записал музыку на перфокарту, и теперь автоматоны по всему Гласстону наигрывали на скрипке её весёлый мотив. А рядом тихо хохотал Винс.

«Ничего-ничего. История ещё далека от завершения»

Стеклянная шестерёнка

Подняться наверх