Читать книгу Когда лопата у могильщика ржавеет - Алан Брэдли - Страница 5

– О боже, – сказал Доггер, когда я вручила ему коробку. Он открыл ее и заглянул внутрь. – Полиция это видела?

Я покачала головой.

– Мы должны вернуть ее как можно скорее. Нет смысла стирать отпечатки пальцев, здесь уже есть ваши и мои.

– И Ундины, – добавила я, готовая провалиться сквозь землю.

– Нужно наилучшим образом воспользоваться временем, которое у нас есть, – сказал Доггер. – Можем мы проследовать в вашу лабораторию?

Через минуту мы уже сидели друг напротив друга за лабораторным столом. Гибкая лампа бросала на коробку яркий свет. Доггер отложил увеличительное стекло.

– Никаких надписей, никаких гравировок, никаких потертостей или царапин.

– Что это значит? – поинтересовалась я.

– Что она довольно новая, – сказал он. – Со временем коробки деформируются. Их задача защищать содержимое. Сделана из красного дерева, что предполагает определенную важность. Недешевый материал. Кто-то настолько ценил содержимое, что заплатил за качество.

– А куколки внутри? – спросила я.

– Фетиш, – сказал Доггер. – Сувениры с ритуальным смыслом.

– Колдовство! – воскликнула я. Это не просто заурядное дело об убийстве.

– Любопытная идея, – заметил Доггер, приподнимая крышку металлическим крючком, который он достал откуда-то из кармана. – Но не думаю.

Он наклонился, чуть не касаясь носом куколок.

– Запаха нет. Ни намека на воск. Никаких благовоний. Они отдают разве что кухонным ящиком и полиролью для серебра. Но мы можем быть уверены, что все они сделаны одной рукой.

– Каким образом? – спросила я.

– Судя по швам на костюмчиках, – объяснил Доггер. – Простой прямой стежок. Рука любителя. Это не искусные швы опытной мастерицы. Очень грубо. Работа энтузиаста, человека, для которого эти фигурки имеют сентиментальную ценность. Почти объекты любви.

Я увидела это своими глазами. После слов Доггера все сошлось. Как патетично!

– Жертвы? – спросила я. – Он был палачом.

Доггер кивнул.

– Даже у правосудия есть жертвы, – сказал он. – И иногда им причинен больший ущерб, чем жертвам преступлений.

– Мне нужно подумать об этом, – заявила я, чувствуя себя выбитой из колеи.

– Нам всем нужно подумать об этом, – согласился Доггер и продолжил: – А теперь расскажите мне о результатах вашего химического анализа.

Я широко открыла глаза. Откуда он знает?

– Запах окисления сакситоксина в присутствии перекиси водорода ни с чем нельзя перепутать, вам не кажется?

Я не смогла сдержать улыбку.

– Значит, дело не в грибах, – продолжил Доггер. – Это мы установили. И миссис Мюллет очищена от подозрений.

– Но кто…

– Ах, – сказал Доггер. – Вот в чем вопрос.

– Ты размышлял об этом? – спросила я.

– Нет, – ответил он. – Еще слишком рано, и пока что мы собрали только разрозненные факты, вам так не кажется?

– Абсолютно верно, – сказала я.

– Пока что наши улики сводятся к образцу, который вы нашли, и тринадцати куколкам в коробке. Тринадцать, полагаю, – это число клиентов, которых майор Грейли проводил в последний путь.

– Клиентов? – переспросила я.

– Так их называют, – объяснил Доггер. – В наши дни все сводится к бизнесу – даже смерть.

– Но разве так было не всегда? – сказала я. – А как же мистер Сауэрбери, гробовщик из «Оливера Твиста»?

– Мистер Сауэрбери был скромным слугой, как и многие персонажи Диккенса. Он никогда не помышлял стать ровней своим клиентам. Сегодня принято делать вид, что люди по обе стороны веревки равны, пусть даже на короткий период между тем, как захлопнется дверь камеры, и тем, когда откроется люк. Благодаря этому люди лучше себя чувствуют.

– Палачи?

– Возможно. Вероятно. Иначе майор не приложил бы столько трудов, чтобы создать свой кукольный театр.

– Думаешь, дело в чувстве вины? – спросила я. – Способ вернуть их обратно, не отменяя то, что он сделал?

– Любопытная идея, – заметил Доггер. – Определенно, это комплект сувениров. Может быть, каждая фигурка – это memento mori, символ на память об умершем. Он также мог использовать их как aides memoire – подсказки, чтобы воскресить в памяти ужасные мгновения, когда его жертвы падали в люк.

Боюсь, я не сдержалась и нервно сглотнула. Я не боюсь смерти, но смерть преднамеренная, внезапная и насильственная, смерть на конце веревки, кажется такой несправедливой. Не могу представить себе чувства родных.

– Доггер, значит, ты считаешь, что майора Грейли убил кто-то из родственников его… клиентов?

– Это было бы правомерным допущением, – сказал Доггер, – которое нам нужно либо доказать, либо отбросить.

– И как мы это сделаем? С чего начнем?

– С газет, – ответил Доггер.

– Что?

– Мне сказали, – продолжил он, и я не спросила, кто именно, но склонна подозревать Альфа Мюллета, – что сегодняшние «Всемирные новости» содержат список всех повешений в этом столетии с эффектными фотографиями.

– Боже мой! – воскликнула я и добавила: – Благодарю, Доггер. Пойду раздобуду номер. Это может сэкономить нам много усилий.

– Мои мысли именно таковы, мисс Флавия.

Вот еще одна черта, которую я люблю в Доггере. С ним легко расставаться. Не нужно изобретать изощренные прощания и вежливые завершения беседы. Просто уходишь, что я и сделала.

Через минуту мы с «Глэдис» уже летели по каштановой аллее, мимо ворот Малфорда, и их покрытые мхом зеленые грифоны, удивленно распахнув клювы, смотрели, как мы уносимся в Бишоп-Лейси.

Не доезжая кондитерской лавки мисс Кул, мы остановились. Я изящно спустилась и с величайшим почтением прислонила «Глэдис» к красному почтовому ящику у входа.

Я остановилась, чтобы прочитать написанную от руки записку: «Пропал, заблудился или похищен серый кот с коричневым воротничком и красным колокольчиком. Отзывается на Озорника. Не кормить яблочной шкуркой, его тошнит».

Хозяйкой кошки была леди из «Ворчливых наседок» – ежемесячного собрания прихожанок Святого Танкреда. Если мне нужна информация, пропавшая кошка – идеальный повод навестить ее. «Кажется, я видела вашего Озорника за церковью. Он (предполагаю, что это он) грыз яблочную шкурку, и его тошнило, и я сразу подумала о вас».

Когда я вошла в лавку, приветственно звякнул колокольчик. Возникла драматическая пауза, перед тем как отодвинулась занавеска, отделяющая жилую часть дома, и за прилавком в окружении мятных конфеток, карамелек и просроченных шоколадок с довоенных времен воздвиглась почтальонша мисс Кул.

– Да? – сказала она, поворачиваясь ко мне лицом. – О, Флавия, это ты, милочка.

Она удивилась.

– Ты получала письма от своей сестры Офелии?

Она прекрасно знала, что нет. Каждая посылка, каждое письмо, каждая открытка в Бишоп-Лейси проходили через ее руки, были тщательно осмотрены, встряхнуты, обнюханы и просвечены мощной лампой, перед тем как достаться получателю.

– Нет, мисс Кул. Насколько я знаю, она где-то в Германии. У нее все еще медовый месяц.

– На этой неделе Гамбург, она отдает должное Мендельсону. Пару дней назад написала Шейле Фостер.

– Ах, да? – я попыталась изобразить удивление. Не могу позволить, чтобы эта женщина знала о моей сестре больше, чем я. – Когда она звонила пару дней назад, она не говорила мне об этом.

– Звонила? Ты сказала, она звонила тебе?

– О да. Она довольно часто звонит. Мы очень близки, знаете ли.

Если бы лжецы рассыпались в прах, я бы уже провалилась в щели между досками пола.

– Что ж! – сказала мисс Кул. – Должно быть, она теперь весьма состоятельна. Заграничные звонки очень дороги. Очень дороги.

Я самодовольно улыбнулась и ничего не ответила.

– Итак, чем я могу тебе помочь сегодня? Марки? Конфеты? Сувениры?

– Нет, благодарю, мисс Кул, – отказалась я. – Только экземпляр «Всемирных новостей».

Ее брови взлетели к потолку.

– О боже. Это же не… Имею в виду… «Всемирные новости» – это не то, что можно считать…

– Все в порядке, мисс Кул. Мне просто нужен купон. Газета проводит конкурс сочинений на тему «Молодая Британия и современные познания». Замечаете, как рифмуются слова Британия и познания? Хочу написать стихотворение. Я выиграю, я уверена.

– Если тебе нужен только купон, я вырежу его из моего собственного экземпляра. Или газеты мистера Брока. Он покупает ее только ради фотографий.

– Так любезно с вашей стороны, мисс Кул. Ценю вашу доброту, но в правилах сказано, что участник должен купить газету.

Я сняла газету со стойки, сунула под мышку, с деловым видом покопалась в кармане и положила шестипенсовик на прилавок в ожидании сдачи.

– Ах да, и мне нужен чек.

Она уставилась мне прямо в глаза.

– Как доказательство покупки, – добавила я.

Спустя целую вечность она взяла мою монету и загремела коробкой с мелочью.

– Полагаю, полиция должна наведаться в Букшоу, если они еще этого не сделали. Ваша мисс Мюллет угодила в переплет. Как она справляется?

– О, она помогает полиции в расследовании, – сказала я, отмахнувшись свободной рукой. – Это недоразумение.

Мисс Кул мерзко фыркнула.

– Недоразумение? Ее видели, когда она уходила из дома этого бедняги через несколько часов после того, как его тело увезли.

– О? – небрежно переспросила я. – И кто же?

– Соседи, скажем так. Мы называем себя соседский дозор. Мир – это клоака, Флавия. Нельзя быть слишком осторожным или слишком наблюдательным.

– Совершенно согласна, – сказала я.

– Это Мэри Белтер нашла тело, ты знаешь? Его уборщица.

Ценная информация, которую я вряд ли получу от инспектора Хьюитта.

– Ужасно, как она сказала. Повсюду рвота – как из брандспойта. Она с трудом смогла все оттереть до прихода полиции. Сказала, что она не собирается лишиться зарплаты из-за того, что ее работа не сделана. Мэри – ярая противница пыли и грязи. Зациклена на чистоте.

– Я слышала что-то такое, – сказала я, хотя на самом деле нет. Но нужно поддерживать болтовню мисс Кул. И я кивнула со знающим видом.

– Грязное дельце – случай с этим майором Грейли, – продолжила она. – Говорят, но я не стану называть имена, что у него был не один посетитель. Кто-то приехал на джипе.

На джипе! Сердце, успокойся. Вот еще одна связь с Литкотом. Может ли эта информация быть той ниточкой, которая спасет шею миссис Мюллет?

Я изо всех сил сохраняла бесстрастное выражение лица, чтобы не выдать лихорадочный бег мыслей.

– Вы совершенно правы, мисс Кул. Вам следовало бы предложить ваши услуги инспектору Хьюитту.

Осторожно, Флавия! В этой игре соломинок даже легчайшее дуновение ветра может привести к полному поражению.

– О, у меня нет на это времени с тех пор, как я обзавелась телевизором. Я люблю смотреть днем телевизионную таблицу[22]. Очень умиротворяет, и они еще транслируют музыку, которую можно не слушать. Что-нибудь еще?

– Нет, благодарю вас, мисс Кул. Мне пора идти. Опять жду звонка Фели.

Я подождала ее финальный удар. Я знала, что он последует.

– Кто-то обмолвился, что тебя и эту маленькую девочку видели в коттедже «Мунфлауэр», – сказала она вскользь, как бы невзначай, как будто ее это совершенно не интересует, как будто она говорит это просто из беспокойства за нас.

– О, – сказала я. – Как и миссис Мюллет, я тоже ассистировала инспектору Хьюитту в его расследовании. Его очень интересовало мое мнение.

– Обычно полицию не интересует ничье мнение, – сказала она, бросив на меня неприятный взгляд искоса.

Я изобразила удивление.

– Неужели? – переспросила я. – Благодарю вас, мисс Кул, я передам ему, что он поступает неправильно. Скажу, что вы заметили его оплошность.

И с этими словами я вышла за дверь, взбодрившись, как после короткой партии в крокет.

По дороге домой «Глэдис» наскрипывала тихую мелодию. Светило солнце, пели птицы, и у меня под мышкой был свежий номер «Всемирных новостей».

Мне вспомнилось стихотворение Роберта Браунинга, я не удержалась и замычала навстречу ветру и всем, кто мог меня услышать:

Наша бывшая гувернантка, злосчастная мисс Герди, заставила Фели, Даффи и меня выучить этот дурацкий стих наизусть и читать его хором на пикнике, перед тем как накормить нас сэндвичами с огурцом.

Станут ли сведения, которые я везу в Букшоу, ключом к разгадке дела? Я вспомнила, что в стихотворении всадник напоил коня вином.

– Тише, «Глэдис», – сказала я. – У нас нет вина, но я хорошенько смажу твою цепь «Кастролом», когда мы вернемся домой. Обещаю.

Кажется или поскрипывание почти исчезло?

Меня охватило удовольствие при мысли о том, как я разложу газету на столе, и мы с Доггером начнем изучать казни былых дней. Очень хочу услышать его мысли.

Я нашла Доггера в чулане, он возился с нашим древним тостером.

– Каким-то образом в нем оказываются яйца, – сказал Доггер. – Подозреваю, кто-то пытается приготовить в тостере омлет.

– Не я, – открестилась я. – Завязала с омлетами с тех пор, как Генриетта…

Генриеттой звали мою питомицу, курицу породы бафф орпингтон, которую случайно съели и которая до сих пор являлась ко мне в ужасных кошмарах до болей в животе.

– Понимаю, – сказал Доггер. – Я попрошу миссис М. отныне готовить тосты на кухне и облегчить существование электрического прибора, спасая его от склеивания.

Я одарила его сияющей благодарной улыбкой.

– Пойдем в Длинную галерею? – предложила я. – Там меньше людей.

Длинная галерея занимала весь первый этаж восточного крыла Букшоу. Ее стены увешаны портретами давно почивших де Люсов, с привычным высокомерием смотревших в никуда. Сейчас галерея не использовалась. Зимой она промерзала, летом пахла лаком, необдуманно сделанным из яичных белков и средиземноморских растений. Старые ведра с краской тоже хранились здесь, и летом атмосфера была взрывоопасной.

Меня интриговало непосредственное участие дядюшки Тара в экспериментах, связанных с атомной бомбой. Интересно, он когда-нибудь думал о том, какая сила содержится в комнате прямо под его ногами? Могли ли мы выиграть в войне быстрее и меньшей ценой, поднеся спичку к коллекции усадебных портретов?

Что ж, теперь это не имеет значения. Галерея заброшена. Но здесь оставались еще кое-какие места притяжения – пара скрипучих деревянных кресел и длинный прочный картографический стол, который засунули сюда, потому что он был слишком велик для растущей библиотеки и потому что никто из нас больше не пользовался картами. И это было уединенное место, никто никогда сюда не приходил.

Мы с Доггером разложили «Всемирные новости» на столе, где было достаточно места. Свет из восточных окон пробивался сквозь пыль, но его хватало.

Я перевернула несколько страниц, чтобы составить представление о содержании газеты. Далеко искать не пришлось.

– Вот оно, Доггер, – взволнованно сказала я.

Здесь был длинный список обычных имен, которые часто встречаются, – по крайней мере, в моих краях: Джон Кристи, Эдит Томпсон, Джон Хэйг (Убийца с ванной кислоты), Герберт Роуз Армстронг, Джордж Джозеф Смит (Убийца невест из Бата).

– Любопытно, – заметил Доггер, – что Кристи, Смит и Армстронг были отправлены в вечность одним и тем же палачом, Джоном Эллисом, бывшим разносчиком газет и парикмахером, также повесившем знаменитого доктора Криппена. Тем не менее Эллиса так потрясла казнь Эдит Томпсон, что он начал спиваться и в конце концов покончил с собой. Хэйга отправил на тот свет Альберт Пирпойнт, бывший разносчик в бакалейной лавке. Ремесло палача обычно является семейным бизнесом: дядя Альберта Томас Пирпойнт тоже был палачом, а его отец Генри Пирпойнт был исключен из списка официальных палачей после жалобы Джона Эллиса. Палаческое дело – очень конкурентная профессия.