Читать книгу Город Бездны - Аластер Рейнольдс - Страница 13

В тот день, когда проснулся пассажир, мир еще раз необратимо изменился.

Небесный в сопровождении двух его лучших друзей ехал в служебном вагончике, который с грохотом катился вдоль «хребта» «Сантьяго» по одному из вспомогательных тоннелей, пронизывающих корабль от носа до кормы. Состав полз по рельсам как улитка, то и дело останавливаясь, чтобы позволить экипажу выгрузить припасы либо дождаться, пока другой поезд не освободит тоннель впереди. Как обычно, спутники Небесного коротали время, рассказывая небылицы и бахвалясь друг перед другом. Небесному доставалась роль зануды, который не способен веселиться вместе с остальными и потому изо всех сил стремится испортить им настроение.

– Мне вчера Вильетти такое рассказал! – крикнул Норкинко, стараясь перекрыть грохот поезда. – Сам он в это не верит, а другие верят! И дело касается Флотилии.

– Валяй, а мы посмеемся, – откликнулся Небесный.

– Простой вопрос: сколько кораблей было изначально, до гибели «Исламабада»?

– Разумеется, пять, – ответил Гомес.

– А если не пять? А вдруг шесть? Один взорвался – нам это известно. Но какой? Может быть, как раз «Исламабад» уцелел?

– А почему мы его не видим?

– Потому что он не подает сигналов. Он преследует нас, как призрак.

– Весьма убедительно, – фыркнул Небесный. – А у этого призрака, случайно, не было имени?

– Что касается имени, то…

– Я так и знал.

– Говорят, «Калеуче».

Небесный вздохнул. Путешествие, похоже, будет еще то. Когда-то много лет назад они втроем считали железнодорожную сеть корабля местом для игр – увлекательных и в меру опасных. Это была удивительная страна, где оживали истории о привидениях и приключениях. Там были заброшенные тоннели, которые ответвлялись от основной линии, – по слухам, они вели к засекреченным грузовым отсекам. По одной из версий, там находились тайники со «спящими», которых переправили на борт нелегально в последние минуты перед отлетом, потому что это были члены правительств-соперников. Небесный и его друзья знали места, где можно, подзадоривая друг друга, забираться на крышу поезда и ехать, едва не обдирая спину о потолок тоннеля. Сейчас он, повзрослевший, вспоминал эти игры с лукавым изумлением, отчасти гордясь былым риском, отчасти ужасаясь грозившей им тогда кошмарной смерти.

С тех пор прошла целая жизнь. Теперь их действия куда более серьезны – они выполняют нужную работу для корабля. Его ресурсы на исходе, и все члены экипажа вынуждены лезть вон из кожи. Небесному и его друзьям поручено сопровождать грузы для бригад, работающих на «хребте» и в двигательном отсеке. Обычно это включало помощь при разгрузке, после чего груз приходилось тащить через узкие переходники и спускать по эксплуатационным шахтам туда, где он был необходим. В общем, работа оказалась далеко не такой простой, как они думали поначалу. Редкая смена обходилась без свежих царапин и синяков. Зато постоянные нагрузки помогли обзавестись великолепной мускулатурой – в других условиях на это можно было даже не надеяться.

Необычная у них сложилась компания. Гомес мечтал работать в двигательном отсеке, в этом тайном ордене техников, обслуживающих силовые установки. То и дело он загонял поезд в корму и даже шептался с кем-нибудь из тамошних спецов, пытаясь произвести на него впечатление своим знанием нюансов герметизации и прочих секретов теории аннигиляторных двигателей. Временами, наблюдая за этими беседами, Небесный замечал: не всегда техники разбивали в пух и прах вопросы и ответы Гомеса. Изредка они даже выказывали сдержанное удивление и намекали, что однажды Гомесу будет позволено вступить в их тишайшее братство.

Норкинко был человеком совсем другого типа. Он умел с безоглядной одержимостью погружаться в любую проблему. Его могло увлечь что угодно, лишь бы явление было достаточно сложным и многоплановым. Он самозабвенно составлял списки и классификации, а серийные номера и схемы были наполнены для него глубоким очарованием. Неудивительно, его как магнитом тянуло к чудовищно сложной компьютерной «нервной системе» «Сантьяго», которая пронизывала своими жилами корабль, бесконечно ветвясь. Содержащаяся в ней информация постоянно менялась, переписывалась, подобно древним палимпсестам, – начиная со старта корабля и до недавнего аварийного сбоя систем. Для большинства взрослых, находящихся в здравом уме, понять работу хотя бы одного крошечного сегмента этой сети – уже подвиг! А Норкинко был заворожен ее бесконечным многообразием. По мнению многих, это граничило с патологией, а кое-кому внушало страх. Техники, которые занимались сетью, на протяжении поколений отрабатывали способы устранения неполадок – и тут кто-то пытается объяснять им, как решить те же проблемы более эффективно! «Это оставит нас без работы» – таков был самый вежливый ответ неугомонному Норкинко. После чего он некоторое время держался подальше от сетевиков, чтобы не нарываться на неприятности, и путешествовал вместе с Небесным и Гомесом.

– «Калеуче», – повторил Небесный. – Интересно, что бы это значило.

– Еще бы не интересно. – Презрительные нотки в голосе Небесного, похоже, задели Норкинко. – Мои предки родом с одного острова. Так вот, там очень любили истории о привидениях. В том числе и о «Калеуче».

Норкинко уже увлекся, его обычные нервные интонации почти исчезли.

– И ты хочешь поведать эту историю нам, да?

– Это был морской корабль-призрак.

– Забавно, а я бы не догадался.

– Пожалуйста, заткнись и дай послушать, – оборвал Гомес.

Норкинко продолжал:

– Ночами до берега нередко долетали звуки аккордеона. Иногда «Калеуче» даже заходил в порт или брал матросов с других кораблей. На его борту пировали мертвецы, и этот пир никогда не кончался, а команда состояла из колдунов – брухо. Они окутали «Калеуче» облаком, которое двигалось вместе с ним. Иногда люди видели корабль, но не могли к нему приблизиться. Он погружался в волны или превращался в скалу.

– Так, значит, этот корабль так и не удалось рассмотреть как следует, потому что его скрывало облако, и он мог заодно превращаться в камень, когда к нему приближались? Ну просто чудо из чудес, Норкинко.

– Небесный, я же не говорю, что это действительно был корабль-призрак, – обиженно отозвался Норкинко. – Но сейчас… как знать? Сколько мифов описывают то, что потом становится реальностью.

– Так-то оно лучше.

– Да ладно тебе, – сказал Гомес. – Что ты прицепился к этому призраку? А вот кое в чем Норкинко прав. Вполне мог быть шестой корабль, но со временем про него просто забыли.

– Ну, допустим. Хотя, по мне, это просто корабельная байка. Помирающий от скуки экипаж насочинял мифов, чтобы придать какой-никакой смысл своей жизни. Я не стану с вами спорить.

Небесный умолк – поезд свернул в боковой тоннель и загромыхал по индукционным рельсам.

Теперь они приближались к корпусу, и сила тяжести начала расти.

– А я знаю, в чем проблема, – усмехнулся Норкинко. – Это из-за папаши твоего, да? Ты не желаешь верить ни во что такое, потому что твой отец – большой начальник. У тебя в голове не укладывается, что он ни сном ни духом о настолько важных вещах.

– А может, он знает – это тебе в голову не приходило?

– Так ты допускаешь, что шестой корабль на самом деле может существовать?

– Вообще-то, нет.

– Ну а я готов поверить, что шестой корабль был! – разгорячился Гомес. – Если смогли отправить пять кораблей, велика ли сложность добавить шестой? Корабли набрали крейсерскую скорость, потом, скажем, случилась авария… ну, или еще какая-нибудь беда. Это могла быть случайность, могла быть диверсия – не важно. Но шестой корабль, по сути, погиб. То есть он до сих пор летит по инерции, но там все заброшено, экипаж мертв, «спящие», наверное, тоже. Системы не работают, так что остаточной энергии вполне хватит на то, чтобы антивещество не разгерметизировалось.

– И о нем просто забыли? – спросил Небесный.

– Если другие экипажи приложили к этому руку… Что стоило поработать в архивах Флотилии? Лучший способ уничтожить улики – это скрыть сам факт существования жертвы. Экипаж мог дать клятву, что его потомки – то есть наши предки – никому ничего не расскажут.

Гомес с жаром добавил:

– Поэтому нашему поколению достались только слухи – реальные события наполовину забылись и обросли легендами.

– Именно так, – кивнул Норкинко.

Небесный покачал головой. Спорить было бесполезно.

* * *

Поезд остановился в грузовом отсеке, который обслуживал один из сегментов «хребта». Все трое осторожно вышли, с хрустом припечатывая липкие подошвы ботинок к настилу. Сила тяжести почти не ощущалась, поскольку отсек находился у самой оси вращения. Предметы падали на пол, но как будто нехотя, а слишком энергичный шаг мог запросто обернуться чувствительным ударом головой о потолок.

Таких отсеков было множество, и они использовались в основном для обслуживания момио. К каждому сегменту «хребта» присоединялись шесть модулей со «спящими» – в каждом по десять индивидуальных криокапсул. Однако к самим модулям вагонетки не подходили. Дальше почти все оборудование и материалы приходилось доставлять вручную по снабженным лестницами эксплуатационным шахтам и извилистым узким переходам. Хотя на корабле были грузовые лифты и роботы-доставщики, без крайней нужды ими старались не пользоваться. Технику приходилось регулярно ремонтировать, а роботы давно нуждались в перепрограммировании. Даже простейшие задания приходилось повторять по слогам, словно слабоумному ребенку, – проще выполнить работу самому. По этой причине в отсеках околачивалась толпа техников. Обычно они стояли со скучающим видом, облокотясь о штабель поддонов, и покуривали самодельную сигарету или постукивали стилусом по компаду, тщетно пытаясь изобразить напряженную работу мысли. Заняться действительно было нечем. По уставу техникам полагалось носить синие комбинезоны с секционными знаками отличия. Однако они украшали форму живописными прорехами или аккуратно обшитыми разрезами, чтобы демонстрировать грубые татуировки. Небесный, разумеется, знал их всех в лицо – на корабле, где сто пятьдесят человеческих существ живут бок о бок, это неизбежно. Но он едва ли помнил их имена, не говоря уже о том, что не представлял, чем эти люди занимаются на досуге. Закончив смену, техники предпочитали собираться в отведенных им помещениях на «Сантьяго» и общаться только внутри своего круга – вплоть до заключения браков и зачатия детей. В этом кругу говорили на особом, тщательно засекреченном жаргоне.

Но сегодня что-то неуловимо изменилось.

Никто не слонялся по помещению, изображая занятость. Да и вообще здесь было на удивление малолюдно. Те, кто остался, явно нервничали, словно ожидали сигнала тревоги.

– Что случилось? – спросил Небесный.

Но человек, который осторожно вышел из-за ближайшего контейнера с оборудованием, не был техником. Остановившись, он оперся о хромированное плечо присевшего робота-разносчика; лоб блестел от пота.

– Отец? – произнес Небесный. – Что ты здесь делаешь?

– Я бы тебе задал тот же вопрос, если бы не догадывался, что ты занимаешься своей текучкой.

– Так и есть. Разве я не говорил, что мы иногда работаем на поездах?

Тит казался рассеянным.

– Да… говорил. Прости, вылетело из головы. Небесный, помоги людям разгрузить оборудование, а потом убирайся отсюда вместе со своими друзьями.

– Не понимаю. – Небесный взглянул на отца.

– Просто выполняй. – Тит повернулся к ближайшему технику, заросшему бородой типу, который стоял рядом. Его скрещенные на груди лапищи с буграми мышц напоминали окорока. – То же самое относится к тебе и твоим людям, Ксавьер. Убери отсюда всех лишних, и подальше. Мне необходимо эвакуировать всю двигательную секцию.

Он отдернул рукав и что-то зашептал в свой браслет. Скорее всего, рекомендации, подумалось Небесному, но Старик Бальказар обязательно последует совету Тита Хаусманна. Затем отец снова повернулся к Небесному и удивленно поднял брови:

– Сынок, кажется, я велел тебе пошевеливаться? Это не шутка.

Норкинко и Гомес не торопясь проводили двух техников к ожидающему поезду, вскрыли одну из грузовых упаковок и принялись извлекать аппаратуру, царапая о стенки контейнера костяшки пальцев. Техник принял груз, передал следующему… Ящики плыли по рукам, покидали отсек и уходили на нижние уровни, к капсулам «спящих».

– Папа, что случилось? – спросил Небесный.

Он ждал, что отец начнет ему выговаривать, но Тит только качнул головой:

– Не знаю. Пока еще не знаю. Но с одним из пассажиров что-то не так, и это меня слегка беспокоит.

– А в чем дело?

– Чертов момио просыпается. – Отец промокнул платком лоб. – Этого не должно было случиться. Я спускался к ним в отсек и все равно не понял, в чем причина. И это меня нервирует, вот почему я хочу очистить помещение.

Что за чудеса, подумалось Небесному. Никто из пассажиров прежде не просыпался, а некоторые, наверное, совсем умерли.

– А почему это плохо, папа?

– Да всего лишь потому, что им не положено просыпаться. Если это происходит, значит так было запланировано с первого дня. Еще до того, как мы покинули Солнечную систему.

– Но зачем очищать зону?

– Я это делаю, потому что мой отец, твой дед, кое о чем меня предупреждал. А теперь выполняй приказ: разгрузи состав и сматывайся отсюда к чертям, понял?

В этот момент еще один поезд вкатился в отсек с противоположной стороны и стал впритык к тому, на котором прибыл Небесный. Из вагонетки вышли четверо охранников, подчиненных Титу, – трое мужчин и женщина – и начали облачаться в пластиковые доспехи, слишком громоздкие, чтобы путешествовать в них на поезде. Это были силовики корабля практически в полном составе, и полиция и армия; выполняли они и другие обязанности.

Проследовав вдоль поезда, отряд разгрузил стойки с блестящими белыми автоматами; действовали при этом охранники с нервозной осторожностью. Отец всегда твердил Небесному, что оружия на борту нет, но это звучало не слишком убедительно.

Со многими аспектами деятельности корабельных охранников Небесному хотелось познакомиться получше. Эта маленькая сплоченная и эффективная команда вызывала у него настоящий восторг. Но ему никогда не работать вместе с отцом. По сему поводу Тит дал юноше убедительное объяснение: начальник не может оставаться беспристрастным и справедливым, руководя собственным сыном, независимо от способностей того. От этого пилюля не стала слаще. В результате задания, которые отец поручал Небесному, никоим образом не касались вопросов безопасности. Данная ситуация не должна и не может измениться до тех пор, пока Тит возглавляет силовиков, и оба это понимали.

Небесный присоединился к своим друзьям, чтобы помочь с выгрузкой припасов. Юноши работали быстро, без привычной ленцы. Они нервничали. Здесь и впрямь происходило нечто необычное: не в правилах Тита Хаусманна придумывать проблему на пустом месте.

То и дело Небесный поглядывал на охранников.

Уже натянув на бритые головы матерчатые подшлемники, они постукивали по микрофонам, проверяли переговорные устройства на разных частотах. Затем извлекли из вагонетки бронированные шлемы, надели их, а сверху прикрепили опускающиеся монокуляры. От шлема к автомату тянулся тонкий черный шнур – чтобы прицелиться, достаточно посмотреть в сторону противника. Вдобавок шлем был оборудован инфракрасным и звуковым датчиками, которые могли пригодиться в тусклом освещении нижних уровней.

Закончив возиться со своей техникой, охранники подошли к Хаусманну-старшему, и тот быстро и деловито отдал им какие-то указания. Небесный пытался читать по его губам. В присутствии подчиненных отец выглядел абсолютно спокойным. Иногда он скупо взмахивал рукой или кивал. С тем же успехом он мог декламировать детский стишок. Даже пот у него на лбу, похоже, высох.

Вскоре Тит Хаусманн отпустил подчиненных, вернулся к поезду, на котором прибыл Небесный, и достал из вагонетки еще один автомат, для себя. Ни брони, ни шлема – только оружие, такое же ослепительно-белое, как у других. Оно было снабжено серповидным магазином и каркасным прикладом. В движениях отца читалось его отношение к оружию: никакой фамильярности, лишь спокойное уважение. Так человек обращается с ядовитой змеей, из которой только что выдоил яд.

И все это из-за единственного проснувшегося пассажира?

– Папа, – произнес Небесный, понимая, что отвлекает отца, – что на самом деле случилось?

– Тебе не о чем волноваться, – отозвался Тит.

Взяв с собой троих охранников, он оставил четвертого стеречь грузовой отсек. Группа исчезла в одном из вспомогательных колодцев, ведущих к отсекам «спящих». Некоторое время оттуда доносился, постепенно стихая, звук их шагов. Убедившись, что отец его не услышит, Небесный подошел к часовому:

– Что происходит, Констанца?

Она резко подняла монокуляр:

– А с чего ты решил, что я скажу тебе, если твой отец не сказал?

– Ни с чего я не решал, но почему бы, думаю, не попытаться? Помнится, когда-то мы были друзьями.

Он узнал ее еще в ту минуту, когда прибыл поезд. Да и не могли ее не привлечь, поскольку ситуация была достаточно серьезной.

– Ну, извини, – буркнула Констанца. – Просто мы немного на взводе.

– Ну да. – Он вгляделся в девичье лицо, все такое же красивое и волевое, и вдруг понял, что хочет провести по ее подбородку пальцем. – Я слышал о пассажире, который проснулся слишком рано. Это правда?

– Вроде того, – неохотно процедила она.

– И поэтому вам понадобился целый арсенал, о существовании которого я даже не подозревал?

– Как нам действовать, в каждом конкретном случае решает твой отец.

– Но он должен был объяснить свое решение. Что особенного в этом пассажире, кроме его пробуждения?

– Поверь, я не знаю. Но этого не должно было случиться. Момио не полагается просыпаться так рано. Это просто невозможно, если только кто-то не запрограммировал капсулу заранее. А кто стал бы так рисковать без особой причины?

– Все равно не понимаю. С чего это ему понадобилось просыпаться до срока?

– Чтобы сорвать нашу задачу. – Она нервно постучала ногтями по автомату и добавила тише: – Представь: один-единственный «спящий» оказался на борту не в качестве пассажира, а в качестве мины замедленного действия. Доброволец-смертник. Может, преступник, а может, ему нечего терять. Или он до того ненавидит нас, что готов на все, лишь бы уничтожить. Знаешь, чего стоило получить место на корабле Флотилии, когда она покидала Солнечную систему? Построив свой флот, Конфедерация нажила себе врагов не меньше, чем друзей. Думаю, найти смертника было нетрудно – дай только возможность с нами разделаться.

– Но провернуть такое непросто.

– Конечно. Если забудешь заплатить кому следует.

– Наверное, ты права. Ты серьезно насчет мины?

– Нет, конечно. Впрочем… кажется, это не такой уж и абсурд. Что, если нашим врагам, кем бы они ни были, удалось поместить диверсанта на каждый борт? Тогда получается, первый из смертников проснулся на «Исламабаде»… и предупредить экипаж было некому.

– Боюсь, от предупреждений было бы мало пользы.

Она насупилась:

– Ничего, разберемся. Может быть, просто капсула неисправна.

И в этот миг послышались первые выстрелы.

Операция велась в десятках метров под грузовым отсеком, но стрельба звучала пугающе громко. Почти сразу раздались крики. Небесный вроде бы услышал отца, но сказать наверняка было трудно – акустика эксплуатационного ствола придавала голосам металлический оттенок, делая слова неразборчивыми и размывая разницу тембров.

– Черт! – вырвалось у Констанцы. На мгновение девушка замерла, затем устремилась к вспомогательному колодцу. Обернувшись на полпути, бросила на юношу бешеный взгляд. – Стой здесь, Небесный!

– Я с тобой. Там мой отец.

Стрельба прекратилась, но шум продолжался – перебранка, истерические вопли и грохот, словно кто-то крушил аппаратуру. Констанца проверила автомат, закинула его за плечо и уже была готова спуститься по металлической лестнице в гулкую утробу колодца.

– Констанца…

Он вцепился в автомат и сорвал его с плеча девушки, прежде чем она успела среагировать. Констанца в ярости обернулась, но он уже двигался к спуску и не то чтобы держал охранницу на прицеле – просто дуло смотрело в ее сторону. Он не имел ни малейшего представления, как пользоваться автоматом, но по его решительному виду догадаться об этом было невозможно. Констанца отстранилась, не сводя глаз с оружия. Оно все еще было связано с ее шлемом гибким проводом, который сейчас натянулся до предела.

– Давай шлем, – сказал Небесный.

– Нарываешься на неприятности, – предупредила она.

– Потому что иду выручать отца? В худшем случае будет мягкое взыскание. – Он дернул подбородком. – Шлем, Констанца.

С недовольной гримасой она стянула с себя шлем. Небесный надел его, не потребовав заодно и подшлемник. Головной доспех оказался маловат, но времени на подгонку не было. Опустив монокуляр, он обрадовался, когда на дисплее появилась панорама, которую «видел» автомат. На характерном зеленовато-сером фоне светились перекрестье прицела, шкала дальномера и другие статистические показатели оружия. Все это казалось полной бессмыслицей… пока он не взглянул на Констанцу и не обнаружил белый мазок вместо носа. Инфракрасное излучение – это все, что ему нужно знать.

Спускаясь в колодец, он чувствовал, что девушка следует за ним на почтительном расстоянии.

Крики уже прекратились, однако тишины не было. Теперь голоса звучали глуше, но по-прежнему встревоженно. Небесный отчетливо слышал отца – интонации были какими-то странными. Юноша стоял в узловой точке сектора, отсюда можно было добраться до любой из десяти криокапсул. Коридоры расходились радиально в десяти направлениях, но лишь одна из дверей, ведущих в отсеки с капсулами, была открыта. Из-за нее доносились голоса.

Выставив перед собой автомат, Небесный двинулся туда. Обычно в коридоре царили полумрак и теснота, со всех сторон, переплетаясь между собой, извивались трубы. Сейчас он светился мертвенным серо-зеленым светом. Небесный понял, что боится, только когда оказался внизу, с оружием в руках. Чувство страха было ему почти незнакомо. Впервые он испугался, будучи один в детской комнате, всеми покинутый и забытый; лишь на стене безумным призраком кривлялась его полупрозрачная тень.

Как было бы здорово, если бы сейчас рядом появился Клоун и сказал что-нибудь дружелюбное и назидательное. Снова очутиться в детской, в крошечном мирке, чей покой не омрачен легендами о кораблях-призраках, диверсиями и прочими опасностями взрослой жизни.

Коридор резко повернул и уперся в капсулу. Огромный внешний модуль, заполненный аппаратурой, – и все это для одного «спящего»… Точно древняя усыпальница, дышащая стариной и важностью. Здесь было холодно: Небесный видел внутренности модуля в зеленовато-коричневых и черных тонах.

Позади заговорила Констанца:

– Отдай автомат, Небесный, и никто не узнает, что ты его брал.

– Отдам, когда минует угроза.

– Так ведь мы еще не выяснили даже, что это за угроза. Может, кто-то случайно выстрелил.

– А капсула со «спящим» тоже случайно дала сбой? Думай, что говоришь.

Он вошел в помещение и увидел троих охранников и отца – бледно-зеленых призраков, разукрашенных белыми пятнами.

– Констанца, – произнес один из мужчин, – кажется, тебе было велено прикрывать… Черт! С кем это я говорю?

– С Небесным Хаусманном. – Юноша сдвинул вверх монокуляр, и комната мгновенно потускнела.

– А где Констанца?

– Я взял у нее шлем и автомат… силой отобрал. – Небесный оглянулся, надеясь, что девушка слышит, как он пытается ее оправдать. – Она сопротивлялась.

Эта капсула вместе с девятью другими составляла кольцо; к каждой секции подходил отдельный коридор. Со времени старта Флотилии этот модуль посещали, может быть, пару раз. Своей сложностью система жизнеобеспечения не уступала аннигиляторным двигателям и была столь же уязвимой. Одно неумелое действие, и аварии не избежать. Лишь самые опытные специалисты обслуживали капсулу, подобно тому как отборные жрецы обслуживали египетские пирамиды. И, как мертвые фараоны, «спящие» не ожидают вторжения в свой загробный мир, пока не достигнут конца путешествия – системы 61 Лебедя А. Здесь не было места живым людям.

Но куда менее уместным оказалось зрелище, представшее глазам Небесного.

Тит Хаусманн лежал на полу, его поддерживал за плечи один из охранников. Грудь отца была залита темной липкой жидкостью, и Небесный понял, что это кровь. На мундире отца чернели огромные дыры, через которые она вытекала, отвратительно булькая при каждом вздохе и собираясь лужицей на полу.

– Папа! – воскликнул Небесный.

– Все в порядке, – отозвался один из охранников. – Бригада врачей уже на подходе.

Но Небесный знал уровень медицинского обслуживания на «Сантьяго». Пожалуй, лучше сразу вызывать священника… или похоронную команду.

Он осмотрел капсулу «спящего» – длинный саркофаг на облепленном приборами цоколе заполнял собой почти весь отсек. В крышке зияла дыра с зазубренными краями, осколки стекла покрывали пол беспорядочной мозаикой. Такое впечатление, будто кто-то разбил крышку изнутри, пытаясь вырваться из капсулы.

И в ней что-то находилось.

Пассажир мертв или должен вот-вот умереть. На первый взгляд в его облике ничего необычного – если не считать того, что обнаженное тело изрешечено пулями и утыкано проводами мониторинга, шунтами и катетерами. А ведь он моложе большинства «спящих», подумал Небесный. Тот самый возраст, когда легко становятся фанатиками. Все остальное – лысая голова, полностью расслабленное лицо – как у любого из тысяч момио.

Все, кроме оторванной по локоть руки.

Она лежала на полу – безжизненный предмет, похожий на брошенную перчатку. Но раструб из лохмотьев кожи казался пустым – ни обрывков мышц, ни кости, да и крови вытекло совсем мало. И сам обрубок… Живая плоть заканчивалась в нескольких дюймах ниже локтя. А на полу валялась металлическая конструкция, бурая от крови, – омерзительный протез, у которого вместо пальцев целый арсенал остро заточенных лезвий.

Небесный представил себе, что могло произойти.

Момио просыпается в своей капсуле – это было запланировано еще до того, как Флотилия покинула Меркурий. Его пробуждение должно остаться незамеченным. Вырвавшись на свободу, он приступает к выполнению своей задачи… то же самое, по версии Констанцы, произошло на борту «Исламабада». Одиночка действительно способен причинить огромный вред, особенно если не заботится о том, чтобы уцелеть.

Однако этот план сорвался.

По-видимому, диверсант уже просыпался, когда в модуль вошла группа силовиков. Отец Небесного склонился над капсулой, чтобы осмотреть ее, и в этот момент «спящий» разбил стекло и напал на Тита. Даже пули не сразу остановили злоумышленника, хотя охранники почти целиком опустошили магазины автоматов. Некоторые препараты, предназначенные для размораживания, обладают обезболивающим действием, и диверсант оставался опасен, пока не потерял слишком много крови.

Как бы то ни было, его остановили слишком поздно.

Небесный опустился на колени подле отца. Глаза Тита были открыты, но взгляд не мог сосредоточиться.

– Папа, это я, Небесный. Пожалуйста, держись, скоро придет помощь. Все будет хорошо.

Один из охранников тронул Небесного за плечо:

– Твой отец сильный человек. Не мог не войти первым. Ты же знаешь, он всегда так поступал.

– Всегда так поступает.

– Конечно. Он выживет.

Небесный хотел что-то сказать, слова уже сложились у него в голове, но неожиданно момио зашевелился – медленно, как во сне, а затем все более энергично. На миг юноша не мог поверить собственным глазам: ни одно живое существо не способно двигаться после таких ранений, тем более с чудовищным проворством и ожесточенностью.

Выкатившись из капсулы, момио с кошачьей грацией вскочил на ноги, шагнул к одному из охранников и изящно взмахнул уцелевшей рукой. Острое лезвие рассекло горло, охранник рухнул на колени, из раны фонтаном забила кровь. На миг момио застыл, выставив перед собой руку-оружие, затем мудреный еж из клинков застрекотал и защелкал – один нож втянулся, пуская на свое место другой, сверкающий голубым блеском хирургической стали. Пассажир следил за этим процессом с завораживающим спокойствием.

И вдруг он шагнул к Небесному.

Руки все еще сжимали автомат Констанцы, но страх был до того силен, что юноше даже не пришло в голову угрожающе поднять оружие. Момио смотрел на Небесного, мышцы лица странным образом перекатывались, словно десятки дрессированных личинок ползали между кожей и черепными костями. Но вот их беспорядочное движение прекратилось, и Небесному на мгновение почудилось, будто он смотрит в зеркало: лицо «спящего» казалось грубым подобием его собственного. Затем мышцы вновь задергались, словно по отражению пробежала рябь, и сходство исчезло.

Момио улыбнулся и ткнул Небесного в грудь сверкающим лезвием. Боли почему-то не было, – казалось, «спящий» просто толкнул его под ребра. Задыхаясь, Небесный отшатнулся.

Сзади двое уцелевших силовиков взяли оружие на изготовку.

Небесный сполз на пол, пытаясь наполнить легкие воздухом. Вместо облегчения нахлынула нестерпимая боль. Нож пассажира почти наверняка проткнул легкое, а ребро оказалось сломанным при ударе. Но лезвие не задело сердце. И он может двигаться – значит, не поврежден и позвоночник.

Прошел еще миг. Почему охранники не открывают огня? Он видел спину пассажира – отличная мишень.

Разумеется, дело в Констанце. Момио стоит между ней и охранниками. Слишком велик риск, что пули, пробив тело диверсанта, достанут и ее. Она могла бы отступить, но двери, ведущие в соседние отсеки, герметично закрыты, и просто распахнуть их невозможно. Единственный путь – вверх по лестнице. Но диверсант тут же окажется у нее за спиной. Подниматься по вертикальной лестнице однорукому – задача не из легких, но обычные представления о физических возможностях здесь едва ли уместны.

– Небесный, – произнесла Констанца, – у тебя мой автомат… и линия огня лучше, чем у них обоих. Стреляй же.

Все еще лежа и задыхаясь – воздух словно закипал у него в легких, – он поднял автомат и повел стволом в сторону пассажира, который спокойно шел к Констанце.

– Стреляй, Небесный.

– Я не могу.

– Сможешь. Ради безопасности Флотилии.

– Не могу.

– Стреляй!

Руки дрожали – он едва удерживал оружие, какая уж тут прицельная стрельба. Небесный повернул дуло в сторону диверсанта, закрыл глаза, борясь с черной обморочной волной, и нажал на спуск.

Короткая очередь походила на громкую отрыжку. Этот звук смешался с металлическим звоном – прошедшие сквозь человеческую плоть пули вонзались в броневую обшивку коридора.

Пассажир замер, словно собираясь вернуться за чем-то забытым, и упал.

Позади него по-прежнему стояла Констанца.

Она шагнула вперед и пнула момио, но никакой реакции не последовало. Небесный выпустил автомат, пальцы безжизненно разжались. К нему уже подбежали оба охранника, продолжая целиться в пассажира.

Небесный с трудом перевел дух:

– Он мертв?

– Не знаю, – сказала Констанца. – Во всяком случае, никуда не спешит. Ты в порядке?

– Не могу дышать.

Она кивнула:

– Переживешь. Надо было застрелить его, когда я тебе сказала.

– Я застрелил.

– Нет, ты стрелял наугад, и тебе повезло с рикошетом. Ты мог бы перебить всех нас.

– Но не перебил.

Она наклонилась и подобрала с пола автомат.

В это время на лестнице появилась бригада врачей. Разумеется, ни у кого из участников происшествия не было времени вдаваться в подробности, и теперь медики рассеянно озирались, не зная, кем заняться в первую очередь. Тяжело ранен начальник, ранения двух других членов экипажа также могут представлять опасность для жизни. Но есть четвертый пострадавший – тот, чей статус еще выше, один из пассажиров, заботиться о которых команду приучили с младых ногтей. Тот факт, что момио выглядел не совсем обычно, почему-то ускользнул от их внимания.

Медик склонился над Небесным и, бегло осмотрев юношу, прижал к его лицу респиратор. В легкие хлынул поток живительного кислорода, и обморочная волна откатилась назад.

– Помогите Титу, – проговорил Небесный, указывая на отца. – И если можно, пассажиру.

– Ты уверен? – спросил врач, уже успевший разобраться в ситуации.

Прежде чем ответить, Небесный покрепче прижал к лицу маску. В его сознании рисовались картины того, что он сделает с пассажиром. Убийца будет подвергнут самым изощренным пыткам.

– Еще как уверен.