Читать книгу Стена - Альберт Николаевич Исаев - Страница 3

Поезд – огромная металлическая махина, шесть вагонов в сто двадцать метров длиной стрелой летят по бесконечному тоннелю. Колёсные пары чуть слышно чеканят шаг, ударяясь о неровные стыки рельс. В окнах то и дело проносятся огни, но их мало и все они окружены мраком подземелья. Подсветка в вагонах какая-то тусклая и то и дело мигает – от этого устают глаза, это действует на нервы. Металл, всюду металл: на полу, на стенах, потолке – консервная банка какая-то! Только вместо шпрот – люди: мужчины, женщины, старики, дети, школьники, студенты – все куда-то спешат по своим делам. У кого-то зазвонил телефон. Опять будет орать на весь вагон, что «он в метро» – как будто это и так не понятно.

Вагон плавно начинает тормозить. В окнах забрезжил яркий белый свет, многократно отражённый белым и синим пластиком. Диктор басовито объявляет станцию:

– Станция «Стрелка».

Поезд останавливается. Секунда – и двери с чуть слышным шипением открывают свои створки… Постойте – но ведь «Стрелка» конечная! Почему тогда никто не выходит? И не заходит никто – платформа совсем пустая! У кого-то снова звонит мобильник. У одного, другого, третьего… У всех сразу звонят телефоны! Что происходит? Откуда-то доносится звук – такой пронзительный, дребезжащий. Похожий на… сирену!

Мгновение – и глаза семнадцатилетнего юноши прорезает серо-голубоватый полумрак. Пронзительный звон будильника на подоконнике, специально поставленного туда, чтобы заставить себя встать с кровати, прямо-таки вынуждает его подняться. Скорее сбросив с себя тонкое одеяло, на бегу надевая на ноги тонкие тапочки, юноша мчится к подоконнику скорее выключить это трезвонящее исчадие ада. Наконец часы смолкают, оставляя после себя лишь лёгкий звон электронного сигнала в ушах да осознание: время семь утра – пора вставать.

Короткий взгляд на прикроватную тумбу ни капли не обнадёживает: на календаре двадцать шестое, и к тому же понедельник. Так себе день недели, но делать нечего – каждый седьмой такой. Опять придётся повторить этот мало осмысленный и обычно проделываемый на автопилоте цикл действий: убрать постель, потом умыться, почистить зубы, позавтракать, собрать рюкзак, одеться, обуться – и топать в школу. Сгрудив кое-как в одну кучу подушку с простынью и одеялом, юноша бесцеремонно отправляет их во вместительный ящик под его кроватью. Вяло, слегка покачиваясь, перемещая всё тело вперёд, ноги его сами собой находят дорогу в прихожую. Слипающиеся глаза не видят ровным счётом ничего в этом полумраке – шаркая тапочками по протёртому линолеуму, приходится опираться на стены, чтобы дойти до самого его конца, в ванную. Направо кухня – там как раз горит свет. Слышен звук работающей микроволновки – похоже, кто-то уже проснулся.

– Доброе утро, мам – сонно пробурчал он.

– Доброе утро, Саш! – раздался в ответ из кухни женский голос.

Не обернувшись, чтобы поприветствовать мать, Саша зажёг свет в ванной одной рукой, другой одновременно распахнув её деревянную дверь. На пару секунд ослепнув от яркости светильника, глаза Александра постепенно привыкают к яркому свету. Оглядевшись, взгляд его упёрся в совершенно обычное, с лёгкими следами мыльных разводов зеркало в светло-розовой пластиковой оправе. Оттуда на него уставился весьма недурного вида юноша: среднего роста, с тёмно-русыми, торчащими во все стороны после сна вихрами волос, глубокие, из-за чуть приопущенных век тёмно-карие глаза его казались очень задумчивыми, а острый подбородок и неширокие скулы прекрасно дополняли приятную строгость мужских черт. Всё ещё немного сонное, в меру худое лицо его выглядело с первого взгляда неважно, но сам Саша давно привык к такому своему виду – какая вообще разница, как он выглядит?! А уж ледяная вода из-под крана его точно разбудит.

Два поворота крана – и немного мутная от пузырьков воздуха жидкость полилась из водопроводной трубы. Первым делом смочив в ней свою красную расчёску и причесавшись, Саша уже схватился было за зубную щётку, как вдруг понял: чего-то не хватает. Щётка – на месте, паста – на месте, полотенце – на плече, мыло – в мыльнице… Блин, точно! С силой хлопнув себя по лбу, Александр молча вышел из ванной, снова прошёл через прихожую и повернул от своей комнаты направо. Настежь распахнув дверь, юноша крикнул:

– Ксюша, подъём! Пора вставать.

Из единственной в этой квартире выходящей на солнечную сторону комнаты раздался недовольный детский стон. Секундное затишье – и из-под одеяла, расстеленного на небольшом узком диване, показалась светловолосая фигурка девочки лет шести.

– М-у-м-м… – сквозь сон промычала она, – Ещё чуть-чуть…

– Так – поднимайся! Время восьмой час – громко добавил Саша, и не дожидаясь, пока младшая сестра окончательно проснётся, зашёл в комнату и резко сбросил с неё одеяло.

Маленькая фигура в розовой пижаме тут же съёжилась на своей кроватке.

– А! Саш, зачем? – завопила Ксюша.

– Вставай давай – угрюмо повторил её старший брат.

– Хорошо, хорошо.

Неохотно развернувшись из своего комочка, Ксю медленно убрала руки от лица. Вяло сползая со своего дивана, малышка напялила на ноги тапочки в форме собачек и, досыпая шестой сон, вслепую принялась сворачивать одеяло.

– Постель потом уберёшь – пошли.

Нетерпеливо взяв за руку сонную сестрицу, Саша снова поплёлся в ванную. Так себе начало дня, но что поделаешь: он старший и должен следить за младшей сестрой – так уж всегда заведено в семьях, где больше одного ребёнка. И потом, если Ксюшу силком не разбудить, она сама все будильники проспит! Не обращая внимания на недовольное мычание слепнущей от яркого света девочки, Александр молча вручил ей зубную щётку в одну руку, детскую зубную пасту – в другую, и сам начал умываться.

Ледяная вода из-под крана неприятно холодит кожу лица, не оставляя сну ни единого шанса на спасение. Электрическая зубная щётка раздражает своей жёсткой щетиной дёсны, а мятная зубная паста слегка щиплет полость рта. Прочистив по заведённой с раннего детства привычке язык и прополоскав от остатков пасты рот, Саша собрался намылить руки, когда услышал со стороны кухни три коротких писка – это микроволновка закончила греть пищу.

– Саш, Ксюш – послышался следом крик мамы, – Завтрак готов!

– Хорошо – крикнул ей в ответ Саша и принялся методично смывать мыло с ладоней, как вдруг вспомнил: ещё побриться надо! Уставившись в зеркало, подросток встречает там отдельные отросшие на пол-миллиметра волоски чуть ниже носа и на подбородке. Ну, если подумать – да кто на них смотреть будет? Один день походить можно, решил он и отложил свою бритву в сторону – сегодня она ему не понадобится. Смыв оставшиеся со вчерашнего вечера следы чернил, Саша кое-как вытер мыльные пузыри об своё зелёное полотенце и посмотрел на Ксюшу: его сестрёнка тем временем только-только дочистила зубы.

– Быстрее там, ладно – бросил ей старший брат, прежде чем ушёл из ванной.

На кухне его уже встречает мама – высокая, стройная, в свои годы она едва выглядела на тридцать и только едва заметная в приглушённом свете сеточка морщин на худом как у Саши лице выдавала давно ушедшую молодость. Этот совершенно не идущий ей оранжевый фартук, непричёсанная русая копна на голове и полное отсутствие хотя бы лёгкого макияжа говорили сами за себя – женщина совершенно забросила свою внешность, что крайне печально для её возраста.

– Ты бы побрился, что ли – беспокойно сообщила она Саше.

– Да кто на меня смотрит, мам?! – недовольно проворчал он.

– Я смотрю – не унималась мама, – Сходи побрейся, всё равно всё пока горячее!

– Отстань, маман! – лишь отмахнулся от неё сын и молча сел за накрытый солнечно-жёлтой скатертью стол. Сгорбившись так, что сквозь белую майку проступил позвоночник, Саша молча принялся жевать чуть тёплое вчерашнее куриное филе. Конечно, можно было бы и побриться, а потом подогреть, но зачем тратить время и электричество? И так их мало.

– Сестру бы хоть подождал…

– Она пока умывается, всё уже остынет! – набив щёки немного жёстким филе, ответил он, – Ты тоже иди поешь.

– Спасибо, я Ксюшу подожду – немного обиженно сказала женщина.

– Как хочешь – пожал Саша плечами и в одиночестве продолжил жевать свой скудный завтрак. По правде говоря, Александр привык к такому общению с мамой: можно, конечно, бесконечно списывать это на переходный возраст, ломку характера и прочие аспекты жизни подростков, но материнскую гиперопеку тоже никто не отменял. После того, как Ксюша выросла из пелёнок, мама отчего-то вечно возится с ним, как с маленьким. Это делай, это не делай – в конце концов, он через два месяца совершеннолетним станет! Можно хоть иногда сделать скидку на возраст! Но это, наверное, стоило сказать им обоим.

В этот момент на кухню бодро прибежала Ксюша.

– Мам, я всё! – громко, на всю кухню пропищал ребёнок.

– Ой ты моя умница! – сразу заулыбалась мама – А ну-ка, Ксюня – открой ротик!

Девочка послушно открыла свой рот. Опустившись перед ней на колени, женщина принялась проверять ей зубы.

– Так, эти ещё не шатаются… Верхние нет… А нижний резец уже вовсю! Слышишь, Саш? Первый уже скоро выпадет!

– Угу – даже не обернувшись, пробубнил старший брат Ксении.

Мама это заметила.

– Саш, ну поинтересовался бы что ли, для приличия! – снова запричитала она, – У твоей сестры скоро первый зуб выпадет, а ты…

– Мам, да чего я там не видел-то? – повернулся к ней Саша, – Ну выпадет, ну и хорошо! Я не возражаю.

– Не обращай на этого буку внимания, – сказала мама и ласково погладила Ксюшу по головке – Так, завтра к стоматологу надо будет зайти. Слышишь, Саш?

– Ну фево опяфь?

– Завтра сходи после занятий с ней к зубному, пусть удалит. На Стрелке один работает, у него золотые руки! И берёт недорого.

Глотая в этот момент большой кусок курицы, Саша чуть не поперхнулся.

– Мам, ты чего, с дуба рухнула? Я свои в детстве сам повыдёргивал – и ничего, живой остался.

– Ну это ты, – возразила она, и встав с коленей, обняла Ксюшу за плечи, – А Ксюша у нас девочка.

– Ой, как будто большая разница! – отломив себе хлеба, парировал её старший брат – И вообще, пусть уже сама решает! Может, завтра сама выдернет, а ты её ко врачу тащить собралась, да ещё деньги тратить.

Кажется, на сей раз слова Саши возымели должный эффект.

– Ну… Ну ладно, вечером ещё обсудим – махнула мама рукой и вместе с Ксюшей села за стол, – Приятного аппетита!

– Приятного! – громко повторила сестра Саши.

– И вам, – прожевав, ответил он им.

Маленькая, но уютная кухня на шестом этаже девятиэтажной «брежневки» постепенно наполнилась звоном вилок и звуками жующих челюстей. Небольшой прямоугольный стол сконцентрировал вокруг себя всё семейство Киселёвых: посередине, спиной к узкому проходу между ним и газовой плитой, как всегда сидела мама. Справа от неё, затылком к входу, по-прежнему горбился Александр, а по левую руку, упираясь головкой в допотопное, давно неработающее проводное радио – его шестилетняя сестра Ксюша. Четвёртое место, по левую руку от мамы сегодня как всегда пустовало.

Серебристый чайник на плите начал тихо посвистывать. Оторвавшись от завтрака, мама встала с табурета, чтобы налить всем кипятка в чашки. Доев свою порцию, Саша положил тарелку в раковину и уже собрался насыпать себе кофе, когда взгляд его соскользнул на придерживавшую крышку чайника правую руку матери: на безымянном пальце женщины сверкнуло слегка потускневшее от времени золотое кольцо.

– Мам?

– Что, Саш? – спросила она.

– Ты что, опять?

В голосе Александра отчётливо слышалась нервозность.

– Сними его.

– Кого? – не поняла мама.

– Ты прекрасно знаешь, кого, мам! – уже едва не кричал Саша.

Поставив чайник обратно на плиту, женщина виновато потупила взгляд. Испугавшись крика, Ксюша сразу притихла в своём уголке.

– Ну ты же знаешь…

– Сегодня двадцать шестое – сразу перебил он, – А двадцать пятое было вчера. Мы же договорились, верно?! Сними.

В ответ мама тяжело выдохнула – взгляд и речи её сына не допускали возражений. И потом, она действительно пообещала! А обещания, какими бы они ни были, надо исполнять – неохотно, явно переступая через себя, женщина прикрыла ладонью свою правую руку и медленно стянула с безымянного пальца кольцо.

– А теперь положи его, где лежало. Пожалуйста – добавил Саша уже не так строго.

Стараясь не перечить Александру, мама покорно удалилась, а укрывшись от сурового взгляда сына в своей комнате, всхлипнув, добавила тихонько, про себя:

– Как ты не понимаешь – это же вс… всё, что… осталось… от п-папы.

И это была чистая правда: обыкновенное обручальное кольцо из золота 585-ой пробы было в прямом смысле единственным, что осталось от некогда главы их семейства. Ещё недавно они были образцовой, полноценной, а главное – счастливой семьёй: отец, мать, сын и дочь – практически идеал для демографов. Отец Александра и Ксении, Алексей Киселёв часто подолгу отсутствовал дома, ибо постоянно и довольно давно по долгу службы работал в городе Волгограде. Строго говоря, о работе его семья знала крайне мало – знали только, что это режимный объект где-то в центре города, и не задавали лишних вопросов. Но два года, а точнее – семьсот тридцать один день назад всё изменилось. Прошло уже больше двух лет, а Саша как сейчас помнил то самое утро: что-то с силой тряхануло их дом. Мама, с глазами, полными ужаса, застыла перед телевизором, а в бегущей строке ярко горит жуткое сообщение:

«Экстренная новость: ядерный авиаудар нанесён по Волгограду»

Как они с мамой узнали гораздо позже, в тот момент папа был ещё на посту – его смена была последней перед эвакуацией из города. Сброшенная на город-герой в три часа сорок восемь минут по московскому времени с высоты двадцать пять километров ядерная бомба взорвалась на высоте двести метров от земли. Предприятие оказалось всего в семистах метрах от эпицентра взрыва, уступающего по мощности разве что «Царь-бомбе». Как говорили о таких эксперты, им «крупно повезло»: от мощнейшей огненной вспышки тела их попросту мгновенно испарились – никто даже не успел ничего почувствовать и умерли они безо всяких мучений. Тем же, кто оказался дальше от места событий, была уготована куда более болезненная и долгая смерть: ударная волна, огонь и убийственная радиация прошлись по населённым кварталам, сметая всё на своём пути. Взрыв был такой чудовищной силы, что в радиусе трёх километров всё мгновенно обратилось в пепел, а под действием ударной волны деформировалась и впоследствии рухнула дамба гидроэлектростанции. В тот роковой день в одном только Волгограде в ядерном пепелище сгорело почти полтора миллиона человек, а всего в бомбардировке Ростова-на-Дону, Волгограда и Астрахани лишились жизни четыре миллиона двести тысяч граждан крупнейшей страны в мире. Три административных центра, крупнейших города на тогдашнем юге России были стёрты с лица земли.

Конечно, были и выжившие: вылетевшие в подвергнувшиеся ядерному удару города самолёты МЧС сумели вывезти из зоны заражения почти три тысячи человек. Надежда сохранялась до последнего – мама и Саша знали, что покинув вахту, папа будет эвакуирован к ним, в Саратов. На момент нанесения удара его смена должна была вот-вот закончиться – а вдруг повезло? Но через несколько часов после обращения президента на сайте МЧС были вывешены списки – только не погибших, а выживших: три тысячи оказалось подсчитать гораздо проще, чем четыре миллиона. Хоть их и признали всего лишь пропавшими без вести, сомнений не оставалось: эти люди больше никогда не вернутся к своим родным. Стоит ли говорить, что ни одного человека с инициалами Киселёв А. Р. в этих «грибных отписках», как прозвали их потом некоторые СМИ, не было.

После смерти единственного кормильца жизнь семьи Саши буквально перевернулась с ног на голову: никто не мог найти себе места – все были в состоянии шока. Оставшись вдовой с двумя детьми на руках, без постоянного заработка, в городе, который вот-вот станет театром боевых действий, у мамы попросту опустились руки. Несчастная женщина не могла, не желала верить в случившееся и не хотела эвакуироваться, до последнего веря, что её муж ещё может вернуться домой. В тот роковой день они с Ксюшей, надеясь, что их мать всё-таки образумится, так и не смогли уехать, покинуть прифронтовой Саратов, на свой страх и риск остались дома и лишь чудом все остались в живых. Только через месяц, когда война давно закончилась, мать наконец-то смирилась, что отец её детей трагически погиб на своём посту.

Но и на этом беды не закончились: после всего пережитого младшая сестра Саши, Ксю замкнулась в себе – нежная детская психика не выдержала двойного удара. В свои четыре годика Ксюня, как её ласково называла мама, совершенно не смеялась, перестала улыбаться, плакать, разговаривать – хоть как-то отзываться на сигналы извне. Девочка просто молча сидела в своём уголке, с отсутствующим лицом играла в любимые игрушки и ни на кого не реагировала – ни на маму, ни на старшего братика. Потребовалось больше года лечения у психотерапевта, чтобы Киселёва Ксения снова начала радоваться жизни так же, как радуются ей остальные дети. Ради неё Саше с мамой пришлось пойти на множество жертв, в частности – запретить все упоминания о папе. Поэтому-то Саша и разозлился, когда мама снова надела последнее, что ещё напоминало об их с отцом браке. Конечно, он понимал, что совсем этого избежать не удастся, и разрешал ей надевать обручальное кольцо в день, когда говорить о событиях тех дней будут все – День Памяти, двадцать пятое марта. В любой другой день года подросток сразу же приходил в бешенство, увидев кусок металла на безымянном пальце матери, и требовал немедленно его снять.

– Ксю, ты… там поела? – осторожно спросил Саша свою сестрёнку.

– Угу – тихонько пискнула Ксюша.

Её старший брат тихо выдохнул – похоже, в этот раз пронесло.

– Тебе чего – чаю, кофе? – спросил он, забирая тарелку.

– Давай чаю.

– Ложки сахара две класть?

– Две.

– Хорошо, давай насыплю.

Вскоре мама вернулась из своей комнаты – на теле женщины больше не было никаких украшений.

– Саш, ты сегодня долго в школе? – спросила она.

– Да вроде всего пять уроков, а что?

– Сможешь забрать Ксюшу с подготовки? – попросила мама, – Опять отпрашиваться с работы не хочу.

– Ну во-первых, – насыпая всем сахар, объяснял Саша – Без тебя часик уж точно протянут. А во-вторых, если так надо, ладно – заберу.

– Спасибо, сынуль – с облегчением вздохнула она и в знак благодарности чмокнула своего сына в щёку.

Юноша тяжело вздохнул, но понял её: после смерти отца маме пришлось срочно устроиться поварихой в расположившейся неподалёку воинской части. Зарплату платили небольшую, но с надбавкой по потере кормильца и из Фонда поддержки материнства в общей сложности на сегодня семья Киселёвых получала целых пять миллионов рублей в месяц – несмотря на кажущуюся внушительность суммы, этого едва хватало, чтобы семья из трёх человек жила в условиях средней экономии, не отказывая себе в жизненно необходимом. Однако больше работы для матери-одиночки в Саратове не было, и Саша знал, как она боится её потерять: постоянно берёт сверхурочные, работает на пределе возможностей – делает всё, чтобы дети ни в чём себе не отказывали.

– Слушай, мам.

– Что?

– Может, Ксюху к нам в школу устроить? – предложил он ей, – У нас вроде и подготовительная группа есть. А то чего мне всё время возить её до Стрелки?

Вместо ответа женщина отпрянула от своего сына, как ужаленная.

– Саш, ты что, с ума сошёл? А если она к Стене случайно подойдёт?

– А то, что я в этой школе учусь, как бы ничего, да? – удивился Саша.

– Ты взрослый и всё понимаешь, а она ещё маленькая! – беспокойно завопила мать, – А если с ней что-то случится? Я же не переживу этого!…

– Ладно, ладно ты, остынь! – поспешил сказать он, – Не кипятись только! Хорошо – на Стрелке, так на Стрелке.

Причина, по которой женщина так разнервничалась, была хорошо известна старшему брату Ксюши – дело в том, что школа, в которой учился Киселёв Александр, находилась на улице, разделявшей Фрунзенский и Октябрьский районы Саратова. Когда в их город пришла война, здание по адресу Мирный переулок, дом 3 даже было на какое-то время занято войсками НАТО, но после подписания перемирия снова оказалось в России – правда, на самой её границе с государством, которое в Северном Саратове прозвали не иначе как Колонией. Полгода спустя военное положение ввели снова и Саша был одним из свидетелей возведения между ними Стены. При оборудовании пограничных укреплений вход на территорию школы №1 оказался в полуметре от контрольно-следовой полосы, а всего через неделю произошла трагедия – опаздывая на урок, три восьмиклассника случайно пробежали по песку и были застрелены пограничниками. После этого все ученики стали обходить опасное место, заходя на территорию школы с заднего двора. А мама Саши с того случая постоянно порывалась перевести своего сына оттуда. Вот и сейчас она осторожно спросила:

– Сам-то перевестись не хочешь?

– Мам, мы это тысячу раз обсуждали – раздражённо ответил ей подросток, – Ответ прежний – нет! И потом, у меня экзамены на носу. Куда переводиться-то собралась?

– Да знаю, знаю – грустно вздохнула она, – Просто… боюсь я.

– Мам, мы же все заходим сзади – оттуда до границы метров сто! Плюс здание школы закрывает там всё, а по кривой они не достанут. Всё будет нормально – заверил он свою мать, – И вообще, мне уже пора.

Одним глотком осушив свою чашку кофе, Саша спросил у сестры:

– Ксю, ты скоро?

– Я уже всё! – допив свой чай, довольно ответила Ксюша.

– Отлично! Тогда постель убирай и бегом собираться.

Поспешив к себе, Саша по дороге бросил взгляд на настенные часы. Парень поспешно ускорился – время было уже пол-восьмого, и на сборы у них с Ксюшей осталось не больше десяти минут. Быстро покидав в свой давно растрепавшийся, но от того не менее удобный чёрный с оранжевыми светоотражающими вставками рюкзак учебный планшет, пару толстенных тетрадок с конспектами, ручку, карандаши и белый лабораторный халат для практикума по физике, старшеклассник поспешил накинуть поверх белой майки синюю утеплённую футболку. На автопилоте парень уже схватился за свою толстовку, но вовремя вспомнил, что сегодня обещали плюсовую температуру, а потому ограничился утеплёнными джинсами. Наблюдая из комнаты, как сестра одевается, Саша проследил, чтобы Ксюша не забыла там под куртку свитер, взял шарфик девочки и потащился с ней в прихожую. Надевая свою светло-серую лёгкую куртейку, Александр попутно проверил наличие в ней кошелька, пропуска в школу, пропуска Ксюши на занятия подготовительной группы и проездной карты метро. Песочно-жёлтые ботинки с прорезиненной подошвой на ногах, обнять маму на прощание – и ухватив Ксюху за руку, Саша вышел на лестничную площадку и вызвал лифт.

– Ключи не забыл? – с иронией в голосе протянула ему мама связку.

– Блин, точно! Спасибо – хлопнув себя по лбу за свою забывчивость, Саша взял ключи и положил к себе в карман.

Несколько секунд спустя подъехала кабина – страшновато лязгнув, тонкие створки из анодированного алюминия медленно раскрылись. Держа Ксюшину ладошку, Саша нажал на первый этаж. Помахав маме на прощание, брат с сестрой скрылись за дверьми лифта.

Выходя из подъезда, Саша сразу прибавил шаг – придётся поспешить, чтобы успеть на поезд. Стараясь не отставать от брата, маленькая Ксюша почти перешла на бег. Холодный утренний воздух неприятно морозил щёки. Прорезиненные сапоги сильно скользили по чуть влажному, подтаявшему снегу – зима в этом году не очень-то спешила отдавать полномочия и сейчас, в конце марта продолжала своё активное сопротивление весне. Однако все приметы были против того, чтобы стужа задержалась в Северном Саратове ещё на одну неделю: ослепительное солнце уже вовсю играло своими яркими лучами в мокрых снежинках, подтапливая образовавшийся на снежных сугробах в ночные заморозки тонкий слой наледи. Кристально чистое небо радовало глаз своей насыщенной голубизной. На кустах возле домов уже вовсю набухали почки, ожидая момента, когда уже сгинет их снежный плен, впустив на своё место тепло и весеннюю свежесть. От местами плохо утеплённых труб теплотрассы заметно парило, создавая в холодном зимнем воздухе туманную завесу, а в образованной автомобильными шинами колее из-под толстого слоя утрамбованного снега кое-где уже проглядывал мокрый асфальт.

Весенними переменами повеяло и от домов: некоторые люди уже повесили в своих домах занавески, кое-кто выставил на балкон первую рассаду, чтобы потом, ближе к маю, отправиться на свой дачный участок и там продолжить горбатиться с овощами. Однако Саше, и наверное, не только ему бросалось в глаза кое-что другое: значительная часть квартир пустовала. Где-то выбитые, где-то заколоченные фанерой, а иногда видимые только ближе к вечеру, когда в обитаемых квартирах зажигался свет, «мёртвые», пустые окна их занимали от трети до половины от всех многоэтажных домов в округе. За каждым из них своя история: кто-то эвакуировался из проглоченного войной города и так и не вернулся, кого-то настигла шальная пуля, а кто-то просто уехал – успел до введения здесь военного положения. Признаться честно, такое количество совершенно свободной жилой площади отнюдь не внушало уверенности в завтрашнем дне. Порой Саша и сам размышлял – почему они не уехали? Зачем остались – в полуразрушенном, побитом войной обломке города? Была же возможность: до возведения Стены покинуть Северный Саратов мог любой желающий! Вот только куда? Кроме папы, в других городах родственников у них не было: бабушка в деревне – но там даже школы нет, не то что работы. Выходило так, что особого выбора они и не имели – покинув дом, семье из трёх человек было бы попросту некуда податься. Одни, без денег, без крова, без надежды на лучшую долю, их ждала бы куда худшая судьба, чем здесь. Не сказать, что Александру было не на что жаловаться, но он сам всегда был согласен, что это лучшее, что они могут себе позволить и этим порой успокаивал самого себя.

По лужам, по бордюрам, по отдельным пятачкам проглядывающего из-под снежной каши асфальта спустившись с холма, брат с сестрой свернули с дороги на немного странный, зигзагообразной формы, крытый зелёными полимерными полукольцами пешеходный мост. Построенный ещё в те времена, когда в городе даже не планировалась сеть метро, изначально он предназначался для посадки на пригородные поезда и перехода через станцию железной дороги. Вскоре один из выходов был передан под станцию выросшего за каких-то двадцать лет Саратовского метрополитена, а уже после войны железнодорожный вокзал «Саратов-1» оказался блокирован войсками «колонистов». Станция «Трофимовский-1» стала конечной – не только для электричек, но и для всех поездов, следующих в город. Так, спустя всего два десятилетия после возведения узенький пешеходный мостик стал крупным узлом пересадки – а станция «Московская», по сути своей, полным аналогом столичному «Выхино». Сотни, тысячи людей каждый день пересаживались здесь ранним утром с железной дороги на метро, а вечером – наоборот. Вот и сейчас не успели Саша с Ксюшей и глазом моргнуть, как встряли в утренней пробке перед единственной парой турникетов на вход.

– Чёрт! – громко ругнулся Александр.

– Не ругайся, Саш! – писклявым голоском отчитала его сестра.

– Да сейчас поезд придёт, мы в него просто не влезем! – продолжал громко, во весь голос возмущался он, на что Ксюша спросила:

– А ты можешь что-нибудь изменить?

Несколько человек из очереди оглянулись: надо же – маленькая девочка строит такие взрослые, логичные выводы! И только сам Саша знал всю подноготную этой фразы: мелкая просто подслушала её у мамы, когда та его за что-то отчитывала, и с тех самых пор всё время использовала, порой даже невпопад, когда он на что-то ругался. Тем не менее, сцена заметно остудила пыл старшего брата – в конце концов, ругаться с ребёнком на людях себе дороже.

Наконец подошла их очередь – быстро подхватив Ксюшу на руки, чтобы та прошла бесплатно, Саша приложил свой школьный проездной к турникету. Пластиковые челюсти железного монстра снисходительно пропустили их на платформу. Быстро спустившись по лестнице на потрескавшуюся бетонную плиту, глазам предстало обычное для утра зрелище: скрывшись под навесом, больше сотни человек стояли с правого края, глядя куда-то назад, и терпеливо ждали, когда наконец приедет заветный поезд в центр. И надо сказать, не напрасно – ровно через пять секунд в правое ухо Сашу ударила волна воздуха, а через мгновение на полной скорости мимо промчался состав. Кому-то громко сигналя, знаменитая «серебряная стрела», сцепка из шести вагонов медленно затормозила и остановилась последней дверью точно напротив их с Ксюшей.

– Быстрей!

Подбежав к вагону, Александр с сестрой поспешно встали возле уголка места посадки. Вагон приехал наполовину пустой, как это часто бывало, и сразу запрыгнув в открывшуюся дверь, старший брат Ксюши сумел посадить ребёнка на свободное место в дальнем углу.

– Станция «Московская»! – противным механическим голосом объявил диктор.

Люди с платформы бурным потоком хлынули в поезд. Мужчины, женщины, старики, дети, школьники, студенты – жители пригородов всех мастей дружной толпой в считанные секунды заполнили каждый свободный квадратный метр светло-синего пола вагона.

– Ух! Классно-то как зашли – радовался Саша, глядя, как толпа растекается по салону, занимая все свободное пространство.

– Ага, классно! – громко поддакнула ему Ксю.

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Молодёжная».

Металлические двери с квадратными окнами тихо сомкнули свои створки и, протяжно зашипев, состав плавно тронулся с места. Стук колёс по старым железнодорожным рельсам слился воедино с чуть слышным откуда-то снизу шумом электромотора. Гремя сцепками своих шести вагонов, «серебряную стрелу» слегка закачало из стороны в сторону. Несмотря на то, что скорость поезд набрал приличную, внутри было довольно тихо – тишину нарушал только чей-то говор где-то спереди. Слегка прижатый людьми к двери кабины Саша цеплялся за поручень, стараясь не потерять из виду и иногда криво улыбаться довольно болтающей своими маленькими ножками в углу Ксюхе. Везёт ей: маленькая, потому и сидит – не то что старший брат.

За окном постепенно светало – скрытое лесополосой солнце постепенно поднималось из-за безлистных крон деревьев в небо, озаряя своим желтоватым светом запотевшие окна. Протерев их, можно было увидеть, как параллельно путям посреди шоссе быстро исчезали позади капоты автомобилей – вагон ехал заметно быстрее. Соседняя же полоса, из центра, была совершенно пустой: прежде по этой дороге люди могли выехать из города, но сейчас, когда их Северный Саратов на военном положении, а единственный КПП на выезд закрыт, шестиполосная магистраль почти всё время наполовину пустовала. Ну ничего – вечером они все опять поедут домой и снова соберут своими тазиками на колёсах огромную пробку. А утром – по новой обратно, словно на поклон какому-то божеству сожжённого горючего.

– Станция «Молодёжная»! Переход на Волжско-Покровскую линию.

Загудев тормозами, вагон постепенно начал замедляться. Протирая стекло за спиной Ксюши, Саша разглядел там большую толпу стремящихся пересесть на их поезд. Одновременно с ними где-то каждый третий внутри спешно засобирался на выход – единственная кросс-платформенная станция во всём метрополитене, после разделения Саратова «Молодёжная» стала последней на Октябрьской ветке, где можно было пересесть на другую линию. Пусть с пересадками, но всё равно гораздо быстрее, чем по пробкам, большинство едущих в центр предпочитали избежать переполненных «компенсационных» автобусов, просто пройдя через переход на другую, четвёртую ветку. Волжскую – часть её, называемая Покровской, уходила через «Речной вокзал» в город Энгельс, после разделения ставший частью другого города и другого государства.

Остановившись на станции, двери поезда бесшумно открылись. Высыпав на платформу «молодёжки», часть пассажиров спешно покинула вагон, но на смену им сразу пришли новые – такие же невезунчики, как Саша: этим несчастным придётся ехать до конечной «Стрелки», а затем уже ползти на автобусе до центра. Старший брат Ксюши и сам бы рад перебраться на Волжскую, но с недавних пор он должен был возить сестрёнку на подготовительные курсы в школе возле «Стрелки», из-за чего вынужден тащиться до «Кировской» напрямик.

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Площадь Ленина» – слово в слово проговорили они с Ксюшей, переглянулись и весело улыбнулись друг другу.

После «Площади Ленина» народу в вагоне стало ещё больше. Проехав ещё чуть-чуть по бывшей железной дороге, вскоре после станции поезд в буквальном смысле ушёл под землю – отсюда начиналась подземная часть линии. За окном резко потемнело. Прежде тихая и покладистая, «серебряная стрела» резко увеличила свою громкость: отражённый стенами чёрного как ночь тоннеля стук колёс единомоментно усилился раз в пятнадцать. «Тантал», «Студгородок» – везде далее люди скорее входили, нежели выходили, в результате чего на последнем рубеже все желающие просто не смогли влезть в переполненный поезд, вынудив машиниста крикнуть по громкоговорителю:

– Отойдите от дверей вагона! Больше поезд не возьмёт! Всё, следующая – «Стрелка», конечная – с отчётливо слышным облегчением в последнем предложении пробасил он.

Более не сдерживаемые толпой двери кое-как схлопнулись и набитый пассажирами аки консервная банка шпротами поезд отправился в финальный рывок по мрачным подземельям метрополитена. Дышать в такой толкотне стало практически невозможно. Распластанный по стенке кабины машиниста в хвостовом вагоне, Саша даже не держался за поручни, чтобы не упасть – падать было уже попросту некуда. Всё это время сидевшая рядом Ксюша то и дело корчила рожи старшему братику, на что Саша лишь криво ухмылялся: конечно, бесит, но что с неё возьмёшь – маленькая ещё.

Наконец спустя две минуты грохота в вагоне раздалось заветное:

– Станция «Стрелка»! Конечная. Поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны.

Остановившись на почти пустой платформе, все шесть вагонов протяжно зашипели и одновременно выпустили своё аморфное с коллективного недосыпа содержимое наружу. Глядя, как толпа равномерно расползается по станции, Саша с облегчением выдохнул – во-первых, не прижатый с нереальной силой к стенке кабины, теперь он наконец мог свободно подышать, а во-вторых, сегодняшний сон оказался всего лишь сном. Состав тем временем продолжал угрожающе шипеть, как бы жалуясь на свою нелёгкую ношу и взяв за руку сестру, подросток один из последних покинул вагон.

На платформе Саша немного огляделся по сторонам. Сочетание белых и синих цветов приятно успокаивало его взгляд: при всей своей воспетой ещё до обрыва Октябрьской линии многолюдности станция «Стрелка» была и оставалась во всех смыслах приятным местом. Горящие под потолком три стеклянные «стерлядки», протянувшиеся через всю платформу светильники красиво играли ярким светом своих ламп на сочетании снежно-белого мрамора и алюминия. Никаких колонн, никаких подпорок – вся станция будто бы целиком держалась на одном лишь воздухе. Белоснежный полукруглый потолок пересекали тянувшиеся через всю платформу три сплетённых в хитроумную косу ажурные, выкрашенные в насыщенный азуритно-синий цвет стальные ленты. Светло-кремовая плитка так и сияла под ногами – методично смывая, стирая всю оставленную на нём грязь с поверхности, автоматические моечные машины непрестанно возвращали полу первозданный вид. Протянувшиеся вдоль всей платформы с закосом под уличные фонари с пристроенными возле деревянными скамейками идеально подходили для назначения их в качестве места встречи – просто поразительно, как после стольких авианалётов станция уцелела в своём первозданном виде. До войны «Стрелка» была рядовой станцией Октябрьской линии, за которой сразу следовал короткий выход на поверхность, а затем – пересадки сначала на Московскую, а потом и на Астраханскую ветки. Однако теперь, когда к «Вокзалу» ни пройти ни проехать, станция стала конечной и только свет в конце тоннеля выдавал, что когда-то рельсы имели продолжение.

– Так, всё! – отдышавшись, сказал Саша сестре, – Потопали, а то мне ещё на автобус бежать.

Снаружи в лицо им ударил холодный, порядком подпорченный мерзким запахом гари и выхлопных газов ветер. Звуки автомобильных гудков не смолкали ни на минуту: город стоял – как, впрочем, и всегда. В нескончаемой круговерти микрорайона Стрелки люди, машины, поезда метро под землёй спешили кто куда – кто вправо, кто влево, кто взад, кто вперёд. Ведомая братом, маленькая Ксюша то и дело цеплялась на идущих навстречу прохожих и изо всех сил старалась не потерять Сашу из виду. К счастью, идти им было недалеко – всего метров через сто завернув направо и чуть-чуть пройдя вперёд, они сразу же упёрлись в забор. Старшеклассник задумчиво поднял голову – невысокое, невзрачное, сложенное из когда-то белого кирпича двухэтажное здание школы №27 уже ждало своих первых учеников.

Достав из внутреннего кармана своей куртки электронный пропуск, Александр вручил его Ксюше.

– Как закончишь, позвони мне – сказал он, – Даже если освободишься пораньше – просто чтоб я знал. Жди меня и никуда не уходи. Лады?

– Лады – кивнула ему девочка и получив на руки пропуск, приложила его к замку.

На пешеходных воротах школы загорелась зелёная лампа – путь свободен. Младшая сестра Саши тихо юркнула в приоткрывшуюся металлическую дверцу, оставив своего брата по другую сторону ограды. Помахав Ксю на прощание, Александр сразу поспешил в другую сторону – время было уже восемь и как раз должен был подъехать «компенсационный» автобус. Строго говоря, компенсационным его можно было назвать с большущей натяжкой: здоровенная громыхающая махина родом прямиком из девяностых годов прошлого века, весьма любезно прозванная самими жителями Северного Саратова «сараем», перемещалась по самым загруженным улицам города, не соответствуя уровню метро ни по скорости, ни по комфорту. Собирая собой по пути все возможные пробки, автобус следовал от «Стрелки» через станции «ЦКР» и «Университет» до самой «Кировской», куда и нужно было попасть Саше. Вот и сейчас, встав на уже порядком забитой остановке, старшеклассник терпеливо ждал, когда же подъедет заветная «М» -ка.

Ждать долго не пришлось – уже через пару минут, промахнувшись метра на три мимо отведённого ему места для стоянки, едва не чиркнув при этом бампером о фонарный столб, возле Саши остановилось неведомое нечто. Грязное, неказистое, родом прямиком из мест, где не боятся проехать разве что танки, поистине заслуживающий своего ужасного прозвища «сарай» с первых секунд отпугивал простого обывателя и только одна-единственная деталь заставляла людей в буквальном смысле бороться за место в его тесном, неудобном салоне – засаленная бумажка в углу ветрового стекла с нарисованной на ней синим маркером большой буквой «М». Пусть в нём до сих пор не ввели плату за проезд, пусть ходил он почти каждые пять минут, автобус еле выдерживал огромные стада людей, всякий раз осаждавшие его возле «Стрелки» – стремглав запрыгнув в переднюю дверь, Саша даже не успел пройти вглубь автобуса, как тут же со всех сторон был зажат телами ещё с десятка таких же экстремалов. За считанные секунды людей внутри стало столько, что двери попросту уже не могли закрыться. Поорав на своих пассажиров, толстый, с характерными кепкой и усами водитель с пятой попытки всё же захлопнул переднюю, с шестой среднюю и с одиннадцатой – заднюю двери, оставив при этом снаружи этак добрую половину жаждавших попасть в центр страдальцев, и ведомый им «сарай» со страшным скрипом тронулся с места.

Развернувшись на перекрёстке в обратную сторону, автобус поехал по своему избитому маршруту, но не успел проехать и метра, как встрял в бесконечной, тянущейся насколько хватало взгляда пробке. Спустя минуту чуть продвинувшись в длинной очереди к светофору, «сарай» недовольно взвизгнул изношенными тормозными колодками и снова остановился в паре миллиметров от впереди идущей «девятки». Зажатый со всех сторон, крепко стиснув зубы Саша изо всех сил молча цеплялся за единственную тростинку, за которую можно было ухватиться в этом живом месиве – поручень. Грязь, духота, запах немытых человеческих тел – картина для него уже в порядке вещей и жаловаться на неё бесполезно. Вот только – сколько ещё будут тридцать автобусов, из которых половина еле-еле на ходу, а каждый третий на бумаге давно списан, заменять своим существованием гораздо более удобную пересадку на метро? Ответ один – пока не построят объездную ветку через «ЦКР» и «Кировскую». Лет через десять – а пока жителям Северного Саратова придётся терпеть, что их везут в центр города федерального значения в прямом смысле как дрова.

Водил толстяк за рулём неважно: словно нарочно выбирая самую медленную полосу для движения, автобус тормозил буквально у каждого столба. А когда ехал, то проще было обогнать его пешком. Не нравится? Выходи и иди! Только кто здесь захочет тащиться почти пять километров своим ходом? То-то же. Несчастным пассажирам оставалось лишь терпеть то, что при каждом торможении весь салон чуть не падал стройным заборчиком на грязный и мокрый пол, что по их ногам то и дело кто-то топчется и при всём при этом неизвестно, когда они доедут до места назначения. Лениво переползая от светофора к светофору, пронзительно визжа стёртыми в пыль тормозами, пропуская каждую решившую перейти в неположенном месте бабку, автобус неспешно миновал сначала Колхозный рынок, а затем – Саратовский университет. Удерживая собой от падения ворчливую, ругающуюся, а иногда и орущую на весь автобус толпу, весь в мыле Саша уже из последних сил держался за скользкий поручень и мысленно молился всем ведомым и неведомым ему богам, чтобы этот филиал ада на Земле просто быстрее уже доехал до конечного пункта назначения.

Наконец, спустя почти сорок минут после отправления от Стрелки, «сарай» не спеша остановился у пересечения улицы Чапаева с проспектом Кирова, всего в паре метров от входа на станцию «Кировская» Московской линии. Хлипкие дверцы кое-как раскрылись и все сто двадцать пассажиров, из которых минимум половина прошла этот чудовищный по своей жестокости квест от начала и до конца, потирая руки, разминая отдавленные стопы, выбрались из автобуса. Отодрав от рюкзака приклеенную кем-то жвачку, Саша спрыгнул с подножки и сразу поспешил в школу – до начала занятий осталось уже меньше двадцати минут. Двигаясь быстрым шагом, щурясь от ярких лучей солнца, старшеклассник то и дело оглядывался по сторонам, ибо были на то сразу две причины. Во-первых, путь его лежал по центральной улице города – от парка Липки до площади Кирова протянулся одноимённый проспект, в широких кругах давно получивший звание «саратовского Арбата». Единственная пешеходная улица собрала на пути своём самые что ни на есть лакомые куски всего Северного Саратова: эстетично вписавшийся в городской архитектурный ансамбль цирк с апреля по октябрь привлекал к себе новых зрителей не только своим и без того приметным зданием, но и стоящим возле него фонтаном – идеальным местом для коротания времени в жаркую погоду. Тенистая, тихая, ещё пока совсем голая аллея и сейчас хорошо подходила для разного рода прогулок на свежем воздухе. По другую сторону улицы до самого конца её тянулись торговые ряды – здесь саратовцы всегда могли отыскать что-нибудь радующее глаз и не напрягающее кошелёк. А посередине, деля проспект на две части, уже вовсю расцветали цветочные клумбы с намерением радовать горожан до самой осени. По сути, самое сердце Саратова, не только Северного, но и всего в целом, лежало именно здесь и если хоть кто-то в этом и сомневался, то только не тот, кто до этого побывал на проспекте Кирова.

Однако другая причина была куда прозаичней и намного более неприятной – миновав мощёную непонятного бетонно-серого цвета плиткой площадь, Саша даже нарочно ускорил шаг, чтобы не встречаться с ней взглядом. В прежние времена он бы просто срезал путь через торговые ряды, дошёл до кинотеатра «Победа», прошёл вперёд и через трамвайный путь вышел бы напрямик к Мирному переулку. Теперь же Александр, и не он один, старался всячески избегать ставшего опасным места: с виду почти незаметно, после раздела города на северную и южную части проспект Кирова оказался всего лишь в двухстах метрах от самой настоящей государственной границы. А выйдя на пересечение Мирного переулка и улицы Вавилова, можно было ещё и разглядеть то, что окончательно отрезало Северный Саратов от Южного – огромная, высотой с приличный одноэтажный дом, стена из железобетона с непреодолимым цилиндрическим барьером на самой её вершине, тянулась от уже бывшей трамвайной остановки посередине улицы до самого конца, где поворачивала направо, на Советскую. Помимо этого, в арсенале у Стены, как довольно ёмко прозвали границу сами саратовцы, имелись также линия колючей проволоки, полоса с острыми как бритва шипами, заградительная сетка под напряжением, обустроенная прямо посреди улицы наблюдательная вышка, а также контрольно-следовая полоса из песка шириной почти во всю проезжую часть – все эти препятствия нужно было преодолеть, чтобы просто подобраться к ней. Но даже этого, видимо, было недостаточно, чтобы показать: черта, отделившая Россию от утраченной ею когда-то территорий, на замке – по всему Мирному переулку вдоль линии раздела можно было заметить с десяток-другой видеокамер, круглосуточно ведущих запись всего, что происходит на стыке городов.

Такая ужасающе сложная система на пути из одной страны в другую уже сама по себе вызывала мороз по коже своей неприступностью, а попытка преодолеть её и вовсе казалась настоящим безумием. И тем не менее, смельчаки были – правда, на памяти Саши ещё пока ни одному человеку не удалось преодолеть границу между Северным и Южным Саратовом. Любого, кто только пытался приблизиться к Стене хотя бы на десять метров или даже просто случайно наступал на контрольно-следовую полосу, тут же вязали люди в военной форме и в лучшем случае после профилактической беседы длиной в час отпускали. Тех же, кто упрямо направлялся к Стене или оказывал сопротивление, ждала очередь горячего свинца. Мужчин, женщин, северян, южан – железобетонная преграда не щадила никого. Подумать страшно, но за каких-то полтора года своего существования по Саратову граница России и Азовской Республики унесла жизни почти двухсот человек. Возведённая всего за неделю в сентябре 33-го, Стена быстро обрела славу «второй Берлинской» – пугающей и смертельно опасной. Смерть, разрушения, несчастья – эта по-настоящему страшная, кровопролитная война не пощадила никого, и с трудом успокоившись, бледный как смерть подросток бегом миновал пересечение Рахова и Вавилова.

Пройдя несколько домов, свернув во дворы, старшеклассник в два прыжка взобрался на созданный людьми холм – кооперативные гаражи, этакие катакомбы города подходили своими земляными стенами к самому забору, за которым начиналась территория школы. Просочившись через узкую дыру в металлической решётке, Александр поспешил выйти к парадному двору. Со стороны выглядело это очень странно, но собственно, таким макаром и заходило в школу подавляющее большинство учащихся – после того, как трёх школьников прямо у ворот застрелили снайперы, путь через Мирный переулок никем не использовался, а эвакуационные входы находились ещё дальше, с другой стороны здания, так что чтобы войти через них, пришлось бы делать ещё больший крюк.

Обойдя маленькую полулачугу-полуподсобку, Александр вывернул во двор. Тут-то ему и предстала во всей своей красе она – школа №1 города Саратова: трёхэтажное здание из кирпича, выкрашенное в приятный глазу вишнёво-красный цвет, укрыло под своими стенами от неустанного взора пограничных камер почти четыре сотни учащихся. От мала до велика, в прежние времена школа, по праву носящая свой первый номер, насчитывала в своих стенах более тысячи детей, стекавшихся сюда со всех концов Саратова и соседнего с ним Энгельса. В классах, оборудованных по последнему слову техники, у преподавателей, чей опыт ценили не только в области, но и по всей России, учились лучшие из лучших – дети, кто доказал своими знаниями и умениями, что достоин носить гордое звание учащегося «первой» школы. И снова всё перечеркнула война – после раздела города на две части около трети учащихся оказались в буквальном смысле за границей. Где-то десять процентов – пропало без вести, ещё четверть ушли, когда школа оказалась всего в тридцати метрах от Стены. Схожая судьба постигла и преподавательский состав. Вдобавок, здание серьёзно пострадало при штурме войсками НАТО – чего стоит только сеть трещин по всему фасаду и издырявленная пулями крыша. Теперь, когда от школы №1, по сути, остался лишь номер, менее сорока процентов школьников решили сохранить за собой гордое право называться её учениками. И Саша был одним из них: тем более, в этом году он заканчивал свой последний, двенадцатый класс, за которым следовали выпускные экзамены и менять что-либо в жизни в такой ответственный момент не хотелось ни ему, ни, наверное, его маме.

Зайдя внутрь, Саша первым делом свернул в дверь налево. За ней глазам его открылась уже привычных омерзительно салатовых цветов гардеробная. Скрипучие лавочки, вечно мокрый, в разводах грязи пол, затхлая пыль уныло висящей за железной решёткой на своих крюках одежды школьников – в общем-то, ничего нового, всё как обычно. Потоптавшись несколько секунд на резиновом коврике, «очищая» подошвы от остатков снега, сдав куртку в гардероб, Александр поспешил пройти в холл. Изнутри школа, где он отучился почти шесть лет, и после возведения Стены ничуть не изменилась: спокойные бледно-розовые с лёгким оттенком кремового стены, светло-серая гранитная плитка, стенд с историей школы напротив окна, металлодетектор на пути к расписанию – привычный порядок вещей не менялся здесь годами. А зачем, если всё и так хорошо? Всего одна деталь была способна потревожить привычный порядок вещей – в школе было непривычно пусто. Но не стоит беспокоиться раньше времени: тому есть весьма простое и главное, логичное объяснение – каникулы. Всю эту неделю с первого по девятый классы заслуженно отдыхали. Таким образом, на всю школу сегодня набиралось не более сотни учеников и то, что Саша на своём пути встретил всего пару человек – вахтёршу и охранника – было вполне нормально.

Поднявшись на третий этаж, Саша скинул с плеч сумку, достал оттуда свой учебный планшет, включил гаджет и немного устало пристроился в нише стены возле кабинета химии – сегодня в расписании двенадцатого «физико-математического» класса она стояла первым уроком. Зелёные стены коридора, бессменно хлипкое деревянное окно, заколоченное от греха подальше решёткой из досок, вид школьного двора в нём как бы намекали случайно забредшему сюда школьнику – это этаж естественных наук. И правда: прямо напротив, под номером 32, позолоченными буквами на торжественном бордово-красном фоне красовалась обветшалая надпись: «Кабинет физики». Чуть дальше по коридору, возле кабинета химии, пристроилось пристанище биологии и экологии. Лишь два кабинета английского языка возле выкрашенной в цвет стены пожарной дверью выбивались из этого ряда.

– Здаров, Сань!

Внезапно оторвав Александра от размышлений, возле него практически из ниоткуда материализовался невысокий мальчишка. Идеально прилизанные белобрысые волосы, строгий прямой нос, сидящая с иголочки спортивная форма и яркий, живой блеск в глазах наводили на него впечатление младшеклассника-переростка. Хорошо, что Саша уже знал его: несмотря на свою чудаковатую внешность, Лёша Писарев, а именно так звали того парнишу, был довольно приятным человеком. Неплох в учёбе, хорош в спорте, всегда уверенный в себе, этот славный малый был душой любой компании. Имея в корнях немцев Поволжья, Лёша также неплохо разбирался в языках. Одна досада: имея столько положительных качеств, все всё равно помнили его просто как «чувака в галстуке». Если в школе проходило какое-то мероприятие, мимо Писарева пройти это никак не могло. Пришедший в «физ-мат» на год позже Саши, поначалу Лёшу бесило, что учителя всё время норовят приодеть его в строгий костюм, но со временем парень привык и даже охотно начал участвовать в школьных делах.

Что касается «Сани», то с ним Лёша был в очень хороших отношениях – прямо сейчас хороший друг протянул ему свою красную, всю в мозолях после баскетбола руку, чтобы поздороваться. Однако сам Саша не торопился ответить взаимностью. В глазах Александра отчётливо читался испуг – подросток словно прирос к своему уютному уголку, не желая оттуда вылезать даже чтобы пожать руку.

– Проехали, – стремясь сгладить неловкость, парень убрал ладонь – Ты химию делал?

Александр тяжело вздохнул.

– Вопрос риторический. А что?

– Да так, – почесал голову этот проныра, – Просто спросил.

Не секунду в разговоре наступила неловкая тишина.

– Слушай, Сань – расслабленно пошатываясь на своих ногах, снова заговорил Лёша, – Завтра матч баскетбольный, с «соц-гумами» – человека не хватает. Пойдёшь?

Отложив планшет, Саша плотно сжал губы.

– Давай, Санёк! Ты ж классно играешь – в команде даже играл школьной! С тобой мы их точно порвём. Давай, чего ты в свой планшет уткнулся! – с задорным огоньком в глазах Лёша легонько ткнул кулаком друга в плечо.

– Спасибо, конечно, тебе за предложение – совершенно спокойно, с натянутой улыбкой ответил Александр, – Но ты же знаешь: я больше не играю.

– Ну вот, опять заладил – бросая в стену воображаемый баскетбольный мяч, обиделся его одноклассник – И так в классе мало людей осталось, а тут ещё ты сдулся!

– Во всех мало осталось.

– Ну да и что с того? Последние месяцы ж в школе! Нельзя просто сидеть в коридоре и залипать в книжки! В соревнованиях не участвуешь, «Зарницу» в этом году пропустил, с выпускным отсиживаешься – ты вообще тут или где? – пощёлкал Лёша пальцами у него перед носом, – Алё, гараж! Давай, вылезай из своей конуры! Хорош целый день киснуть.

Саша замолчал – в ответ было просто нечего сказать. Всё, что сейчас про него говорил «чувак в галстуке», было чистой правдой: до того, как в Саратов пришла война, имя Киселёва Александра было известно чуть ли не всей школе. Лучший ученик параллели, баскетболист с неплохими задатками к волейболу, активист и всё в этом духе, не было и дня, чтобы Саша не участвовал в делах школы. Стенгазета ли, подготовка к важному мероприятию или же просто помочь физрукам с дежурными вытащить какую-нибудь ненужную рухлядь, потенциал этого самородка каждый день где-нибудь да был задействован и использован по полной. Учителя хорошо знали об этом и редко возражали, если Сашу на их уроке кто-нибудь забирал – благодаря хорошим оценкам почти по всем предметам, эталон ученика школы №1 успевал везде и во всём.

Однако смерть папы, нескольких его одноклассников, трудности в семье и бедственное положение в городе поломали отточенный механизм – «Кровавая весна» словно подменила Сашу. С каждым днём фамилия Киселёв фигурировала в списках активистов всё реже и реже – перейдя в одиннадцатый, а потом и в двенадцатый класс, парень ушёл из спорта, перестал отпрашиваться с уроков ради чего-то, с его точки зрения, «не сильно стоящего», скатившись до уровня серой, неприметной мыши. Прежде такой же душа компании, как и Лёша, в скором времени школа №1 лишилась гения Киселёва Александра, и наверное, если бы не его друзья, забыла бы окончательно и о его существовании. Изредка Сашу ещё удавалось куда-нибудь вытащить, но давалось это с таким трудом, что мало кто решался на этот подвиг.

– Ну ладно, – неохотно шмыгнул он носом, – Хорошо, я подумаю.

– Давай-давай, а то вместо тебя Серёгу возьмём.

– Этого громилу? Да он же пол-площадки снесёт!

– Ну вот! Шутишь же – совсем другое дело! – Лёша сразу повеселел – Думай давай, не затягивай.

– Окай, окай.

Изобразив на лице улыбку, Александр махнул ему рукой. С чувством выполненного долга Лёша умчался наверх переодеваться – до начала урока оставалось уже всего несколько минут.

Убирая планшет обратно в рюкзак, Саша любопытно огляделся по сторонам. Из-за угла, возле окна, глаза его уловили сидевших на подоконнике, прислонившись спиной к доскам, двух девочек одного с ним возраста. Высокие, одетые в недавно вошедшие в моду, чем-то похожие на отменённую униформу тёмные женские пиджаки, из-под которых проглядывали светлые блузки, клетчатые юбки чуть выше колена и элегантно облегающие ноги белые чулки, своей красотой они прямо радовали юношеский взгляд. Одна с тёмными, идеально прямыми волосами до плеч, другая с миленькими каштановыми косичками, своим видом они как бы давали понять, что и здесь, в Северном Саратове, ещё есть место очарованию и красоте. Больше, в общем-то, никого в коридоре не было – кроме тихой болтовни Сашиных одноклассниц, ничто не нарушало тишину школьного коридора. Со стороны это выглядело странно и даже пугающе, но сам Саша, как и остальные, давно к этому привык.

Из-за двери послышался характерный знакомый стук ключа – учительница вот-вот откроет им кабинет. Щёлкнув дверным замком, дверь медленно отворилась и из неё раздался молодой женский голос:

– Двенадцатый «М», заходите.

Недолго думая, Саша взял в руку рюкзак и не спеша вошёл. Непривычная глазу белизна с порога ослепила взгляд старшеклассника: точно морщинами на увядающем лице женщины покрывшийся сеточкой из трещин потолок, выкрашенные в ослепительно белый цвет стены, преподавательский стол, газовые трубы, подведённые к партам – светлые тона попросту оккупировали кабинет химии. Три ряда деревянных столов с уложенным на них прозрачным пластиком хранили в себе порой так необходимые какому-нибудь лентяю подсказки в виде таблицы Менделеева и прочей дополнительной инфы. Матово-чёрная доска, ещё не тронутая меловой пылью, почти что светилась от ярких бликов флуоресцентных ламп. Водопроводный кран, подведённый к демонстрационному столу, вовсю сверкал своим алюминием.

Усевшись на привычное место за третьим столом в первом ряду, Саша достал из своего рюкзака толстую, драную тетрадь по химии и ручку – сегодня это всё, что ему понадобится. Сонно растекаясь по своей парте, Александр лениво наблюдал, как в кабинет один за другим начинали подтягиваться одноклассники. Помимо двух увиденных им девушек, внутрь вошли ещё шесть человек: пять мальчиков и одна девочка. Сонные с утра, по одеждам их вполне можно было определить на взгляд, как далеко он или она живёт отсюда: чем теплее одежда, тем дальше этот человек жил от школы. Большинство из них только что подошли, а потому, рассаживаясь по своим местам, многие ещё здоровались друг с другом. Кто-то из них сказал Саше:

– Доброе утро.

Уткнувшись носом в стол, просто чтобы дать понять, что он услышал, Александр вяло помахал рукой. Кабинет химии постепенно наполнялся голосами школьников. Негромкие разговоры однокашников между собой были не очень многословны: кто-то спрашивал про домашнее задание, кто-то зачем-то заговорил об экзаменах, кто-то просто хотел перекинуться парой слов с друзьями о настоящей или будущей жизни – так или иначе, шумной болтовни, привычной классам с большим количеством человек, здесь не было. Сложно винить в этом семнадцати-восемнадцатилетних мальчишек и девчонок – все они давно свыклись с тем, что их так мало. Привыкли, что сегодня они снова станут пленниками своей школы, невольными узниками Стены, вид на которую как раз открывался из окон тридцать первого кабинета.

Если бы Саша или кто-то ещё из его класса осмелился повернуть взгляд к окну, то непременно бы увидел, как за разделившей город на две равные половины Стеной высилось здоровенное, во всю длину пограничной части улицы, административное здание. Когда-то принадлежавшее какому-то банку, сегодня в нём откровенно нагло пристроилась военная комендатура соседней Колонии. Жёлто-золотой, своими чертами изрядно так напоминающий фашистского собрата, геральдический орёл на светло-голубом фоне на пару с НАТОвским крестом на фасаде изрядно мозолили глаза военным пограничного с ними государства. Хотя прямых конфликтов со времён окончания войны не было, отношения соседей с самого начала были и оставались напряжённые. Такое соседство школы №1 изрядно давило на обычных людей из Северного Саратова, но переехать в другое, более безопасное здание администрация позволить не смогла – так и осталась стоять прямо у самой Стены, бомбы замедленного действия, спусковой крючок которой может уничтожить её раз и навсегда.

Вскоре за дверью раздался пронзительный звук школьного звонка, возвестившего о начале нового учебного дня. Словно ожидавшая этого, в ту же секунду из-за двери преподавательской каморки вышла и села за стол учителя невысокая, довольно молодая для профессии учителя женщина. Её тёмные с едва заметным иссиня-чёрным отливом волосы, белый лабораторный халат, извечную привычку шумно листать классный журнал знал почти каждый ученик школы начиная с седьмого класса – Елизавета Львовна, довольно милая с понимающими химию, часто откровенно недолюбливала учеников, по той или иной причине отстающих от программы. Особенно от неё доставалось тем, кто засиживался в её кабинете в конце рабочего дня, но поскольку это занятие у двенадцатого «М» было единственным за всю неделю, к ним она обыкновенно была довольно мила.

Как по указке, восемь учеников одновременно встали и вышли из-за парт. Неохотно, Александр последовал их примеру – как ни крути, правила этикета обязывали его поприветствовать учителя.

– Так, а где остальные? – с ноткой недовольства в голосе спросила учительница.

Стоит помянуть чёрта, как вот он – быстро постучавшись в дверь, в кабинет химии ворвались и сразу встали возле двери четверо взмыленных, запыхавшихся старшеклассников. В одном из них Саша без труда узнал Лёшу Писарева.

– Извите за поздание, можнойти? – отдышавшись, бегло спросил он.

Поджав в недовольстве алые от помады губы, Елизавета Львовна спокойно ответила:

– Быстрее давайте – урок всего один в неделю, а вы ещё опаздываете.

С чувством исполненного долга старшеклассники разошлись по своим партам. Пройдя вдоль ряда, Лёша встал возле своей парты сразу за Сашей.

– Садитесь.

Шумно задвигав стульями, тринадцать учащихся двенадцатого «М» класса сели на свои места. По окончании всех церемоний Саша снова улёгся на парту. Достав из стола чёрную ручку, Елизавета Львовна выразительно занесла её над классным журналом.

– Так, сегодня у нас двадцать шестое… Кого у нас нет… – пробормотала она себе под нос и громко назвала первую фамилию – Авдеев?

В ответ учителю химии послышалась лишь тишина.

– Борисов? – отметив первую фамилию жирной буквой «н», спросила она.

Никто не ответил Елизавете Львовне.

– Горюшова?

И снова двенадцатый «М» безмолвствовал. Здесь, в этом классе эти фамилии знал каждый – до самого марта 33-го Авдеев Артём, Борисов Никита и Горюшова Василиса учились вместе с ними в одних стенах, одном «физико-математическом» школы №1 города Саратова: учились – пока не пришла война и не разрушила их планы. В те дни из города не успели эвакуироваться более трети жителей. А всего во время вторжения погибло, по самым скромным оценкам, почти восемь тысяч человек. Когда же бои закончились и наступило шаткое перемирие, не каждый нашёл в себе возможность и силы вернуться. Уехали они или погибли, эти трое в буквальном смысле исчезли: о судьбе их вместе с ещё половиной бывших одноклассников остальной «М» класс мог только гадать. Быть может, они просто покинули Саратов. Так как Артём, Никита и Вася жили в Октябрьском районе, вполне возможно, что сейчас они живут и учатся где-нибудь в Колонии. И никто, никто из тех, кто их знал, не хотел даже предположить, что его или её друзья просто не дожили до этих дней.

Забавно, но Елизавета Львовна знала, что эти люди больше никогда не вернутся в эти стены. Однако никто из этих троих не забрал документы из школы и в одиннадцатом, а потом и в двенадцатом классе все они продолжали числиться её учениками. Просто их никогда не было на занятиях, за что таких ребят многие прозвали «мёртвыми душами».

– Денисов?

Наконец в списке класса появилась первая «живая» фамилия – из-за второй парты третьего ряда кто-то звучно гаркнул:

– Здесь!

– Хорошо. Жукова?

– Здесь! – пискнула девочка впереди Саши.

– Хорошо. Киселёв?

– Здесь.

– Вижу. Коновалов?

И снова в кабинете застыла гробовая тишина. На сей раз в груди всех присутствующих что-то ёкнуло: гордость класса, школы, города, Коновалов Артём был всем известен как не просто волейболист – как эталон, мастер с большой буквы. Капитан сборной школы, член профессионального юношеского клуба «Волгарь», когда началась «Кровавая весна», Артёма не было в Саратове – вместе со своей командой он находился на сборах в Ростове-на-Дону, где готовился к чемпионату страны. А всего через три недели город перестал существовать – уничтоженный вместе с Волгоградом и Астраханью, атомная бомба превратила этот форт-пост России в руины. По факту о судьбе Артёма с тех пор ничего так и не узнали, но почти весь двенадцатый «М» был уверен, что их одноклассника, товарища и друга больше нет. Да и фамилию эту Елизавета Львовна назвала скорее по старой привычке, как бы стараясь не замечать сделанную кем-то тонким карандашом нагоняющую тоску подпись: «Умер».

– Овчинников?

– Здесь!

– Панченко?

– З-здесь…

Из-за первой парты третьего ряда тихо приподнялась худенькая девочка с милыми каштановыми косичками. Эти болезненно грустное пепельно-серое лицо, едва слышный тонкий голосок непроизвольно нагоняли уныние и тоску, а потухший взгляд печальных ярко-зелёных глаз сам по себе мог заставить прослезиться. О нелёгкой судьбе старосты класса 12 «М», Панченко Людмилы в школе №1 знал, наверное, каждый: к началу войны родители Люды вместе с её младшим братом были на отдыхе в санатории в Крыму и только по счастливому стечению обстоятельств, сославшись на проблемы с учёбой, сама Люда с ними не поехала. О том, что произошло с её семьёй дальше, классу было известно во всех подробностях: пытаясь прорваться с оккупированного НАТО полуострова в Украину, у самой границы автомобиль с родными Люды попал под обстрел. От попадания гранатомёта машина перевернулась и загорелась. Родители погибли на месте, а за жизнь её десятилетнего брата, Паши, ещё двое суток боролись врачи приграничного города Армянска. Тем не менее, вскоре после этого мальчик скончался.

После смерти мамы и папы Люда осталась на попечении своей восьмидесятилетней бабушки. Покинув город во время эвакуации, вскоре они вернулись в разрушенную квартиру, но совсем ненадолго – сердце пожилой женщины не выдержало постоянных разъездов и скитаний. Оставшись одна, без крыши над головой, теперь семьёй старосты «М» класса стал интернат для детей, чьи родители погибли в ходе событий «Кровавой весны». Именно Люде из их класса досталось больше всех и даже Саша, у которого в ходе атомной бомбардировки погиб отец, старался при ней не жаловаться на свою участь, понимая, что всё могло быть гораздо хуже.

– Писарев?

– Здесь! – поднялся со своего стула Лёша.

– Прокофьев?

– Здесь! – выкрикнул кто-то с места.

– Соловьёва?

– Здесь!

– Тихонова?

Никто не ответил Елизавете Львовне.

– Ульянова?

Двенадцатый «М» снова притих. Ученица лучшей школы города, Ульянова Ася жила в Заводском районе, после войны оказавшегося за Стеной. Доподлинно известно, что дом, где она жила, был разрушен во время авианалётов, однако их семья успела перед этим уехать в Россию. Больше об Аксинье никто ничего не слышал.

– Фоменко?

– Здесь!

– Хорьков?

– Присутствует – тихо отозвался с первой парты первого ряда один из опоздавших мальчуганов.

– Цигаркин?

И вновь кабинет химии в ответ молчал. Цигаркин Илья, не самый приятный, как и не слишком общительный по натуре человек, сразу после окончания войны родители его уехали из Северного Саратова так быстро, что совсем забыли даже забрать документы своего сына из школы. Даже «мёртвой душой» его не называли, ведь знали: Илья жив. Просто уехал.

– Шипилов?

– Здесь!

– Ага… Эдуардов?

– Здесь!

– Янин?

– Здесь!

– И Яровой?

– Болеет! – внезапно поднялась из-за своей парты Люда – Он мне вчера звонил, что его сегодня не будет.

– Хорошо, садись – спокойно ответила Елизавета Львовна, громко закрыла классный журнал и встала со своего места – Итак, класс: вашим домашним заданием на сегодня были цепочки реакций, которые я разослала вам по почте. Давайте будем честными – кто сегодня его сделал?

В воздух поднялись три руки – Люды Панченко и ещё двух человек с первого ряда. Руки Саши среди них не было.

– И опять меньше половины – запричитала было учительница, как вдруг заметила, что ученик за третьей партой лениво лежит, почти спит на своей парте – Киселёв, а ты почему не сделал? Задание-то простое было!

– Лизавет Львовна, а смысл? – чуть приподняв со голову, скучающим тоном ответил ей Александр, – Составленное вами задание было некорректно. Я даже бы сказал, неверно в корне.

Двенадцать старшеклассников тут же удивлённо уставились на него. При этом было отчётливо слышно, как кто-то из них протянул: «Ну вот, началось…»

Стараясь при этом держать себя в руках, Елизавета Львовна удивлённо спросила Сашу:

– Поясни, это почему это?

Словно давно дожидаясь этого момента, взведённой пружиной Киселёв выпрямился на своём месте и пулей вылетел из-за парты. Пройдя мимо удивлённых одноклассников, Саша взял с доски обломок карбоната кальция и принялся строчить химические формулы. Тринадцать пар глаз с трудом улавливали движения его правой руки, с огромной скоростью чертивших белым мелом по чёрной доске приговор учителю химии.

– В первой цепочке вами предлагается получить из этилового спирта – пояснял он написанное так громко, чтобы все его слышали, – Уксусный альдегид. При этом в качестве дополнительных реагентов нам давался подкисленный перманганат калия. Люда, ведь так?

– Д-д-д-да – лихорадочно пролистав задания, ответила староста.

– Но! – снова акцентируя на себе внимание, двенадцатиклассник показал указательный палец, – Такой состав смеси просто доведёт эту реакцию – перечеркнул он написанную им справа формулу и записал другую – до уксусной кислоты! Альдегиды очень капризные соединения, поскольку занимают промежуточное положение по степени окисления атома углерода между спиртами и карбоновыми кислотами. Стало быть, выход будет очень малым. Значит, нужен либо значительно более мягкий окислитель – например, оксид двухвалентной меди – либо идти совсем другим путём.

Стерев предыдущие записи, Саша продолжил писать.

– В нашем случае гораздо более эффективным вариантом будет дегидратация этилового спирта всё той же «серкой», потом прохлорируем полученный этилен на свету и подействуем на него избытком амида натрия в растворе аммиака. Полученный ацетилен шикарно вступает в реакцию Кучерова с солями двухвалентной ртути, получая единственный возможный здесь – снова записав первую формулу, парень обвёл её в кружок для пущей убедительности, – уксусный альдегид. Цепочка получится длиннее, не спорю, но выход у неё будет раз в пять-шесть больше. Не находите?

Елизавета Львовна словно язык проглотила – учителю было попросту нечего сказать.

– Но Саш… Наша тема – окислительно-восстановительные реакции и…

– Чем не окисление и восстановление? – парировал уже вошедший в раж Александр, – Дальше: во второй цепочке вами предлагается получение 1-хлорбутанола из н-бутилового спирта. Так?

– Ну… Так.

– Однако вы не учли кое-что важное – заявил он, – Без допусловий, в водной среде и при комнатной температуре ваша реакция пойдёт по пути более стабильного карбокатиона – втор-бутила. Таким образом, мы получим не 1-хлорбутанол, а 2-хлорбутанол! Я взял на себя смелость поменять растворитель на неполярный – например, эфир – школьник пририсовал над стрелкой реакции знак, означавший диметиловый эфир, – Что поведёт вашу реакцию по запланированному вами пути. Но ведь про растворитель ничего сказано не было! Не скажете, почему?

На несколько секунд в кабинете вновь воцарилась тишина. Женщина в лабораторном халате медленно оседала за свой стол.

– И наконец, – объявил Саша, – Пятая цепочка: там вы предложили получить простой эфир… Барабанная дробь… Термической дегидратацией! Иначе как объяснить этот ваш знак температуры над стрелкой?

В голосе подростка отчётливо слышалось негодование.

– Ну ладно остальные, но вы-то, Лизавет Львовна! Вы же сами прекрасно знаете, что дипропиловый эфир так не реагирует. Реактивы в помойку! Гораздо больший выход мы получим, если мы разделим порцию н-пропилового спирта на две части. Из одной получим пропилат натрия, а из другой – н-пропилхлорид. И проведём между ними реакцию, чтоб наверняка. Так что – заключил он, – Вот вам моя просьба: если хотите, чтобы я делал ваши задания – составляйте их, пожалуйста, корректно. А не так, на «отвали».

Демонстративно отложив мел в сторону, отряхнув ладони от белой пыли, оставив после себя три абсолютно верные с точки зрения химии схемы реакции, под прицелом взглядов друзей и своей учительницы Саша вернулся за парту. Плюхнувшись на стул, парень как ни в чём ни бывало улёгся спать: подобные разносы были для Киселёва Александра чуть ли не единственным развлечением в школе. Составленная людьми, безумно далёкими от школы и её порядков, программа для некогда лучшего образовательного учреждения в городе стала столь однобокой и скучной, что минимум раз в неделю Саша мог позволить себе слегка оторваться. На химии ли, на биологии, на истории, географии, чуть реже на физике и даже на математике, с директором школы у доски, стоило преподавателю хоть раз помянуть фамилию «Киселёв», как тот буквально слетал с катушек. По меньшей мере в половине случаев ему удавалось если не разнести в пух и прах учителя, то хотя бы поправить его в паре моментов. Остальные давно знали об этой злобной Сашиной привычке и почти перестали обращать на это внимание – привыкли, что один из них значительно превосходит школьную программу.

Медленно отходя от состояния лёгкой фрустрации и оцепенения, Елизавета Львовна наконец подняла нижнюю челюсть с пола и тихо, неуверенно продолжила:

– Ну… Будем считать, что мы с этим разобрались. Все всё поняли?

Остальные двенадцать учеников едва заметно кивнули.

– Что ж… Сегодня мы повторяем окисление и восстановление. Записываем…