Читать книгу Радужная пандемия - Альбина Рафаиловна Шагапова, Альбина Шагапова - Страница 9

Кожа на руках покрылась пузырьками, которые с начала зудели, потом лопались и кровоточили. А всему виной перчатки, не пропускающие ни воздух, ни влагу. Текло по спине, по ногам, по животу. Я словно находилась в жарко-натопленной бане. Ну и, разумеется, жажда – моя вечная спутница не давала о себе забыть. Пить хотелось всегда.

Дни тянулись медленно, монотонно. Пробуждение в душной палате, наполненной густой тревожной синевой декабрьского утра, шумная толкотня в умывальне, очередь в туалет, торопливый невкусный завтрак в комнате персонала, надевание противочумного костюма перед входом в Радужную зону, серые, измождённые лица больных, стоны, судна и утки, капельницы, серый зимний свет, заливающий палату, грохот каталок, запах хлорки, унылый вечер, тоска, переодевание, скудный ужин и сон, под раскатистый храп соседок, под болтовню Ксюши и её подруг. Неприятный осадок от телефонных разговоров с матерью, бессонница ночью и разбитость днём, желание казаться как можно незаметнее и не гневить Ксюшу, её мелкие, но колкие и обидные придирки, ощущение собственной ничтожности и одиночества.

Вопреки прогнозам, мальчик оставался ещё жив. Он хныкал, кашлял, мочился кровью, но жизнь ещё теплилась внутри его ослабленного организма, тлела, как угли в остывающей печи.

Я читала ему книгу о морских пиратах. Строчки прыгали перед глазами, а собственный голос звучал глухо и вяло, но я продолжала читать, старательно проговаривая зубодробительные северные имена, прерываясь лишь за тем, чтобы подставить кому-то утку или сделать укол.

Сегодня, читая об очередном морском сражении, я прокручивала в голове вчерашний телефонный разговор с матерью.

– Неужели в радужной зоне лучше, чем с родителями? – мать горько усмехалась, давая понять, что вопрос риторический. – Ты всегда пыталась уйти, оградиться от нас с папой. Даже замуж решила выйти за этого хлюпика- Вадима. Чего тебе не хватало Лиза? Свободы? И что ты с ней будешь делать, скажи мне? Ты же совершенно не приспособлена к жизни, ты же шагу без меня ступить не можешь? Господи! Да какая из тебя жена? Какая мать?

Голос мамы дрожал, подобно натянутой струне, вибрировал от, культивируемой, подогретой постоянными думами обиды.

От упоминания о Вадиме неприятно кольнуло за грудиной. А если бы я сбежала к нему, если бы плюнула на запрет родителей? Маленькая квартирка, протёртый ковёр, продавленный скрипучий диван, и Вадим, живой, здоровый, перебирающий струны гитары. Но я испугалась изменений в своей жизни, побоялась разгневать маму и папу, лишиться их любви. Пожертвовала личным счастьем, как делала это всегда, ради их одобрения. Я всегда делала всё, ради их одобрения. Надевала то, что хотели видеть на мне они, ну и пусть давит, пусть колется, пусть жарко, главное- мама и папа довольны. Не ходила ни на дни рождения, ни на дискотеки, ведь мама и папа считали это глупостью. Слушала и читала исключительно классику, ведь так хотела мамочка. А любовные романчики в мягких обложках прятала под матрас, чтобы углубиться в чтение в ночное время, когда мать ляжет спать. Я родилась ведьмой, я разочаровала своих милых родителей самим фактом появления на свет, так зачем их огорчать ещё больше? И что получила? Ни мужа, ни детей, ни друзей. Да, можно в социальных сетях найти и бывших одноклассников, и однокурсников, но к чему всё это? С ними нужно будет говорить о себе, о своих достижениях в жизни. И что я им поведаю? Мне нечего будет обсудить, не на что пожаловаться. Моя жизнь пуста и безвкусна, как гречневая каша, сваренная три дня назад.

– Вадима больше нет, мам, – ответила я, пытаясь проглотить сухой ком, застрявший в горле.

– Не велика потеря, – отрезала мать. – Я смотрю, по нему ты слёзы-то льёшь, а по нам кто поплачет, а дочка? Если мы умрём, ты будешь плакать?

От цинизма в голосе матери, от сухой шершавой насмешки, сдобренной чувством превосходства, во мне всё завибрировало. Да сколько можно-то? Вместо того, чтобы поддержать, ободрить, отвлечь, как это делают каждый вечер родные моих коллег, она треплет мне нервы, доводит до бессильных слёз, и радуется. Да, именно, радуется и упивается своей властью над моей душой. Ведь я, чтобы мне мамочка не сказала, в чём бы не упрекнула, продолжаю звонить и ждать её прощения, надеяться на снисхождение. Я у неё на поводке, за который она дёргает,

– Мам, замолчи немедленно! – рявкнула я, наверное, впервые в жизни так рявкнула. Даже женщины, сидящие на своих кроватях, обернулись. – Вы с отцом мне всю жизнь сломали удушающей заботой, эгоистичной любовью, патологической ревностью! Сколько я себя помню, вы постоянно спекулировали своими болячками, и я велась на это. Да я не жила, я существовала для вас, мучаясь чувством вины, что родилась. У меня ничего нет, никого нет! Я одна! И здесь, в Радужной зоне, рискуя заразиться и умереть, это осознаётся ещё острее.

– Спасибо, дочка, – сарказм в голосе матери сочился едкой кислотой, я даже трубку от уха слегка отняла, чтобы не обжечься. – Да мы с тебя пылинки сдували, берегли от ошибок.

– А я вас просила об этом? Детей рождают для жизни, а не для собственного пользования. А я всегда была вашей вещью, любимой, наверное, дорогой, но вещью. Статуэткой в серванте, ожерельем в бархатной коробочке…

Хотела сказать ещё что-то, но мать прервала связь.

Отчего-то, мне казалось, что этот разговор был последним. Что больше голос матери я не услышу никогда. Ощущение краха не покидало, лишь разрасталось в геометрической прогрессии. Дурное предчувствие накатывало и накрывало душной тёмной волной. Что это? Что такого страшного должно произойти?

А в книге Гаррах убивал Арраха, всаживая в его сердце острый меч. За бортом билось беспокойное северное море, и качало, залитую кровью палубу. Передо мной тоже всё качалось от усталости, от жажды, от чувства вины перед мамой за то, что наш последний, самый последний разговор вышел именно таким.

– Лиза, – голос Архипа прервал мои мрачные мысли. – Костя уснул, вы можете прервать чтение. Подойдите пожалуйста.

Я подошла. Палата храпела, натужно, беспокойно. На лицах, лежащих на кроватях людей, даже во сне читались боль, мука, страх смерти, и тревога за близких, которые остались там, в большом, теперь таком далёком мире.

Он взял мою, облачённую в плотную резиновую перчатку руку, в свою большую ладонь, слегка сжал, и я, сквозь ненавистную резину ощутила тепло, такое живое, такое ласковое. Оно побежало вверх по предплечью, по плечу мелкими золотистыми, щекочущими огоньками, раскатилось по всему телу. Наши взгляды встретились, и меня тряхнуло, пронзило разрядом тока. Сердце пропустило удар, перехватило дыхание, а жизнь поделилась на две половины, до встречи с этим человеком, тусклую и унылую, и после неё – яркую, полную света и тепла. Солнечный луч, разрезавший плотную пелену серых облаков, вдох свежего горного воздуха в знойной духоте, глоток чистой родниковой воды в жаркий полдень.

В зелёных глазах Архипа блеснула озорная сумасшедшинка, пухлые, чувственные губы приподнялись в улыбке, мягкой и светлой.

– Лиза, вас кто-то обидел? – бархатный голос не прервал наваждение, лишь ещё плотнее окутал мороком какой-то истомы. – Может, вы устали? Хотите я попрошу выходной для вас? Главный врач мне не откажет.

Я помотала головой, понимая, что если попробую произнести хоть слово – постыдно разревусь. А им всем тут и без меня слёз и горя хватает. Да и что за у меня печаль такая? С мамой поссорилась? Тьфу! Курам на смех!

– Лиза, – терпеливо, но уже чуть жёстче проговорил Архип. – Я привык получать ответы немедленно после того, как задам вопрос. И на данный момент я спросил: «Что у вас случилось?»

– Ничего не случилось, – буркнула я. – Просто, поругалась с мамой. И мне кажется, что наш разговор был последним, что скоро случиться нечто ужасное.

Сказала и осеклась, вспомнив, с кем разговариваю. Говорить о вещих снах, предчувствиях, уколах интуиции было опасно. Инквизиция могла расценить это, как колдовство. В прошлом году двух девушек казнили на площади за гадания на женихов.

– Нам всем так кажется. Это всего лишь наши страхи перед неизвестностью.

Пальцы Архипа сжали мою ладонь сильнее, и внутри меня всё задрожало, завибрировало. Чёрт! Да что это со мной? Немедленно захотелось сорвать с себя проклятую перчатку, и комбинезон, и респиратор. Всё сорвать, ощутить эти большие ладони на своём теле, впитывая, вбирая в себя живительную энергию. Так, Лизка – кошка мартовская, прекрати немедленно! Подумаешь, за ручку тебя подержали, а ты уже о совокуплении мечтаешь. И не стыдно тебе? Куда твоя скромность подевалась, Лиза- синий чулок?

– Она не хотела, чтобы я шла сюда. Плакала, отговаривала. – я говорила, и мне было всё равно, о чём говорить , только бы сидеть с ним рядом, только бы он продолжал держать мою руку в своей, только бы тонуть в прозрачной зелени его глаз.

– Дура! Это инквизитор! – вопило чувство самосохранение, но с каждой секундой его вопль становился всё тише, а желание держать Архипа за руку – сильнее.

– Но вы давали присягу, и не могли отказаться, – продолжил за меня Архип. – Долг перед родиной превыше всего.

Он говорил серьёзно, без пафоса и без усмешки. Он был опасен, а лично для меня – опасен вдвойне. Ведь, если узнает, что я такое – эта огромная горячая ладонь сожмётся на моём горле, и уже не столь ласково.

– Знаете, Лиза, я тоже обидел своих родителей, уйдя из дома. Мне не хотелось всю жизнь глотать зангаритовую пыль в штольне и к сорока годам превратиться в харкающего кровью старика с больной спиной и трясущимися руками, как мой отец. Не хотел с утра спускаться в штольню, а вечером надираться пивом в захудалой забегаловке, жить в деревянном бараке, копить на зимние сапоги с лета, жевать пустые макароны и убеждать себя в том, что Зангарск – самое лучшее место на планете. Но у моего отца было другое мнение на этот счёт. Он желал, чтобы я пошёл по его стопам, ну а мать, разумеется, полностью его поддерживала. Попробуй, не поддержи, тут же фингал под глаз получишь. Мой старший брат был послушным, после школы покорно отправился в штольню, где его завалило. Тогда по всем телевизионным каналам об этом обвале говорили, помнишь? Хотя, откуда, ты, наверное, маленькая ещё была? Я же, мечтал стать инквизитором. Тем более, учительница утверждала, что у меня талант. Отец жестоко избил меня, когда услышал о моих планах. Бил и называл неблагодарной скотиной, нежелающей отдавать долг родителям. Ведь я с самого рождения сидел на их шее, и теперь пришла пора платить по счетам. Я сбежал, забрал деньги, отложенные родителями на зимнюю куртку отцу, документы, бутылку воды, сало и хлеб, пробрался к железнодорожным путям, залез в вагон товарного поезда и отправился в Столицу. Я был круглым отличником, так что для поступления в институт инквизиции на бюджетной основе, баллов мне хватило. Иногда, чтобы изменить свою судьбу, перестать ходить по кругу, человеку приходится переступать через себя, свои принципы, свою совесть и даже, через любовь.

– Но вы работаете не в Столице, а здесь.

– Столица не резиновая. Да и на периферии инквизиторы нужны, правда?

Архип лукаво подмигнул мне, я согласно кивнула, хотя была твёрдо уверена в том, что инквизиция не нужна нигде. И без неё бы обошлись очень даже хорошо.

– А почему вы развелись с женой? – выпалила я и тут же залилась краской, благо, под маской и очками моего смущения видно не было. Удобная всё-таки вещь эта маска, хоть рожи корчь, хоть язык показывай, хоть улыбайся, как дурак – никто не увидит. Но всё равно глупо вышло. Ой, Лизка, ну и дура ты! Какое тебе дело до личной жизни второго?

– Что ещё вы обо мне в интернете прочитали? – расхохотался Архип. – Тяжело быть знаменитым.

Теперь лицо под маской пылало так, что захотелось немедленно сунуть его в таз со льдом.

– Не сошлись характерами. Вас удовлетворит такой ответ?

Зелёные глаза смеялись, а ладонь продолжала сжимать мою руку. Господи! Как же приятно! Только бы не отпустил, только бы никто не нарушил, не разорвал эту тоненькую ниточку, протянувшуюся между нами.

– Как-то слишком обтекаемо, – разочаровано протянула я. Энергия его тепла пьянила, заставляла раскрыться, толкала говорить глупости и бестактности.

– Все женщины любопытны, – констатировал Архип. – Ну ладно, так и быть, удовлетворю ваше любопытство, пока вы не вообразили, что моя жена была ведьмой, и я её убил. Моей жене надоело быть кухонным комбайном, так она мне сама и заявила. Ей захотелось послужить Конгломирату, доказать всем, а, главное, себе самой, что она может быть не только супругой инквизитора второго ранга, но и кем-то большим. Женщина-воин, бесстрашная валькирия, мать её! И вот, однажды утром, Настя собрала в рюкзак всё необходимое и отправилась в военкомат. Я удерживать не стал, хочет глотать пыль, спать на земле, не вылезать из камуфляжной формы ни днём, ни ночью – да пожалуйста!

– А почему? Вы её не любили?

– Лиза, – Архип протянул руку к моему лицу, но тут же спохватился, и рука упала обратно на постель. – Какой же вы ещё ребёнок! Каждый волен сам выбирать свою судьбу. Да и не тот человек Настя, чтобы слушать чьи-то уговоры. Если решила – сделает и не перед чем не остановится.

Гордость, прозвучавшая в голосе Архипа, тон, которым он произнёс имя своей бывшей жены, неприятно кольнули. Ну, спрашивается, какое мне дело до его отношений с женой? Нет же, сижу, чуть не плача, размышляю над тем, что восхищаются волевыми и сильными женщинами, ими гордятся, им всё прощают. А таких, как я – обходят стороной. А всё потому, что женщины подобные мне, как раз готовы быть и кухонными комбайнами, и стиральными машинами, нет в них никакой загадки, никакой изюминки. Душа открыта и хочет счастья. Простого, тихого, скучного семейного счастья!

– Я видела фото вашей супруги в сети, ей очень идёт камуфляж, – произнесла я, чтобы не выдать своей мгновенно- пробудившейся неприязни к этой незнакомой женщине. – Мужчинам нравятся воительницы.

– Женщина и война не совместимы. И девушки в камуфляже у меня вызывают лишь раздражение, как если бы трёхлетнего карапуза посадили бы за руль автомобиля и заставили вести машину. Другое дело – милые медсестрички.

Лукавые огоньки в глазах, лицо, озарённое светом, в голосе нежность майского солнца, осторожное, ненавязчивое тепло южных ветров. В памяти всплыл недавний сон про лес, луну и догоняющего меня незнакомца. Сердце забилось сильнее, в груди что-то заныло. Всё! Пора завязывать с этим разговором, иначе я расплавлюсь, сгорю от собственных, неясных фантазий. Твою мать, Лиза, тебе не шестнадцать лет, очнись! А как появится возможность, сходи к врачу, проверь уровень гормонов.

В тот день мы говорили и спорили о многом. Какие книги читать приятнее электронные или бумажные? Где комфортнее жить, в городе или деревне? Почему в самый разгар технического прогресса человеку не хватает времени? Можно ли добиться высокого положения, не имея знакомств и больших денег? И существуют ли настоящая дружба и любовь?

Ночью мне опять снился лес, залитый серебристым лунным светом. Я вновь бежала, продираясь сквозь заросли, а в лицо мне бил ветер, вкусный, напоённый запахом клейкой майской листвы, влажной почвы и хвои. А за спиной всё отчётливо слышались шаги преследователя. Вот только на этот раз я и сама не понимала, чего больше хочу, убежать или остановиться.