Читать книгу Архитектура города - Альдо Росси - Страница 6

Индивидуальность фактов городской среды

Описывая город, мы описываем в первую очередь его форму. Эта форма – конкретный факт, связанный с конкретным опытом: Афины, Рим, Париж. Выражением этой формы служит городская архитектура, от которой я и буду отталкиваться в обсуждении проблем города. Городскую архитектуру сегодня можно рассматривать с двух разных сторон; в первом случае мы можем уподобить город масштабной конструкции, инженерному или архитектурному сооружению, более или менее крупному, более или менее сложному, растущему во времени; во втором случае мы исследуем более отдельные объекты, факты городской среды, обладающие собственной архитектурой и собственной формой. И в первом, и во втором случае мы осознаем, что архитектура – это лишь один аспект более сложной реальности, особой структуры, но в то же время она является конечным, доступным для изучения фактом этой реальности, а значит, обеспечивает наиболее конкретный подход к проблеме.

При исследовании определенного факта городской среды нам становится проще понять это, и в результате этого исследования перед нами выстраивается целый ряд проблем; кроме того, начинают просматриваться и менее ясные вопросы, связанные с качеством и особой природой каждого факта городской среды.

Во всех европейских городах существуют большие дворцы, или архитектурные комплексы, или ансамбли, которые являются составными частями города и редко сохраняют свою первоначальную функцию. Сейчас мне на ум приходит Палаццо делла Раджоне (здание городского суда) в Падуе. При посещении памятника этого типа возникает целый ряд вопросов, напрямую связанных с ним; более всего поражает множество функций, которые способен выполнять такой дворец, и то, что эти функции, можно сказать, совершенно не зависят от его формы, однако же именно эту форму мы рассматриваем и запоминаем, и именно она, в свою очередь, участвует в структурировании города.

Где начинается индивидуальность этого дворца и чем она определяется? Конечно, индивидуальность определяется скорее его формой, а не материей, хотя и материя здесь тоже играет важную роль; но она определяется также и сложностью формы и ее организованностью в пространстве и времени. Так, мы осознаем, что если бы факт городской среды, который мы рассматриваем, был создан недавно, он не имел бы такой ценности; в этом случае, может быть, мы могли бы оценивать его архитектуру саму по себе, говорить о его стиле и форме, но в нашем распоряжении не было бы того богатства мотивов, благодаря которым мы выделяем определенный факт городской среды.

Некоторые первоначальные свойства и функции сохранились, некоторые совершенно поменялись, некоторые аспекты формы обладают вполне определенной стилистической принадлежностью, другие говорят о позднейших добавлениях и трансформациях; думая о сохранившихся свойствах, мы вынуждены признать, что, хотя эти свойства отчасти связаны с материей (и это единственный доступный нам эмпирический факт), нас интересуют также и духовные ценности.

Здесь нам стоило бы поговорить об идее этого здания, о памяти, которую несет это здание как продукт некой общности, и о связи, которую оно устанавливает между нами и этой общностью.

Однако случается, что, посещая этот дворец и осматривая город, мы получаем разный опыт и разные впечатления. Некоторые люди ненавидят то или иное место, потому что оно связано с неприятными событиями в их жизни, иные же, напротив, считают какое-то место счастливым; эти впечатления и совокупность этих впечатлений – тоже часть города. Тогда, хоть это и крайне трудно при нашем современном образовании, мы должны признать, что пространство обладает качественными свойствами. Именно в этом смысле наши предки признавали священный характер того или иного места, и это требует анализа гораздо более глубокого, чем тот, что предлагают нам некоторые психологические тесты, оценивающие исключительно ясность, «читаемость» форм.

Мы остановились всего на одном факте городской среды, и вот перед нами уже возник целый ряд вопросов; в основном они связаны с такими обширными темами, как индивидуальность, локус, структура, память. В них прослеживается возможность гораздо более полного познания фактов городской среды, отличного от того, к чему мы привыкли, и теперь нам следует определить, насколько это соответствует действительности.

Повторю, здесь я собираюсь рассматривать эту конкретику через архитектуру города, через форму, поскольку, как мне кажется, именно в ней выражаются все стороны фактов городской среды, в том числе и их происхождение. С другой стороны, описание формы представляет собой совокупность эмпирических данных нашего исследования и может производиться с помощью методов наблюдения; описание формы отдельных фактов городской среды – это часть морфологии города, но не более чем ее отдельный элемент или инструмент. Такое описание сближается с изучением структуры, но не совпадает с ним. Все исследователи городов останавливались перед структурой фактов городской среды, заявляя, впрочем, что за перечисленными элементами стоит l’âme de la cité [душа города], иными словами – качество фактов городской среды. В результате французские географы разработали важную систему описания, но не стали даже пытаться взять последний рубеж своих исследований: отметив, что город выстраивает себя в своей целостности, которая и составляет его la raison d’être [смысл существования], они оставили неизученным значение выявленной структуры. Да они и не могли поступить иначе, учитывая предпосылки, от которых они отталкивались; все эти исследователи откладывали на потом анализ конкретики, присутствующей в отдельных фактах городской среды.

Палаццо делла Раджоне. Падуя, 1219–1309

Факт городской среды как произведение искусства

Позже я попытаюсь рассмотреть основные положения этих исследований; а сейчас пора высказать одно крайне важное соображение и назвать некоторых авторов, работающих в этом направлении.

В некоторых трудах, касающихся индивидуальности и структуры отдельных фактов городской среды, был поставлен ряд вопросов, совокупность которых, как мне кажется, составляет систему, подходящую для анализа произведений искусства. Хотя целью этого исследования является определение природы и характеристик фактов городской среды, уже сейчас можно сказать следующее: мы признаем, что в природе фактов городской среды есть нечто, что делает их очень похожими – и не только в метафорическом смысле – на произведения искусства; они представляют собой структурированную материю, однако же не сводятся к одной лишь материи: они играют не только пассивную, но и активную роль.[2]

Художественность фактов городской среды тесно связана с их качеством, с их исключительностью; а значит, с их анализом и определением. Это очень сложная тема. Сейчас, не обращая внимания на психологические стороны вопроса, я утверждаю, что факты городской среды сложны сами по себе, их можно анализировать, но они с трудом поддаются определению. Природа этой проблемы всегда вызывала у меня особый интерес, и я уверен, что она непосредственно относится к городской архитектуре.

Возьмите любой факт городской среды, дворец, улицу, квартал, и опишите его; у вас возникнут те же самые сложности, с которыми мы столкнулись на предыдущих страницах, когда говорили о Палаццо делла Раджоне в Падуе. Часть этих сложностей обусловлена несовершенством нашего языка, и некоторые из них можно преодолеть, но обязательно останется некий опыт, доступный только тому, кто лично посетил этот дворец, улицу, квартал.

Теоретическое представление о факте городской среды всегда будет несколько отличаться от знания того, кто «проживает» этот факт. Это может ограничить нашу задачу; возможно, она состоит, главным образом, в том, чтобы описать тот или иной факт городской среды как сооружение, как конструкцию. Иными словами, определить и классифицировать улицу, город, улицу в городе; местоположение этой улицы, ее функцию, ее архитектуру, а впоследствии – возможные системы улиц в городе и многое другое.

Итак, нам придется заниматься географией города, топографией города, архитектурой и другими дисциплинами. Теперь задача кажется непростой, но выполнимой, и ниже мы попытаемся провести подобный анализ. Это означает, что в самых общих терминах мы сможем составить логическую географию города; эта логическая география будет заниматься, главным образом, проблемами языка, описаниями и классификациями. Таким фундаментальным вопросам, как, например, типология, до сих пор не посвящено ни одной серьезной систематической работы в области урбанистики. Существующие классификации порождают слишком много непроверенных гипотез, а значит, и бессмысленных обобщений.

Но в рамках наук, к которым я обратился, мы можем наблюдать более широкий, более масштабный и полный анализ фактов городской среды; он рассматривает город как «человеческий феномен par excellence» и, вероятно, затрагивает и те аспекты, которые можно познать, только непосредственно «прожив» тот или иной факт городской среды. Это понимание города – точнее, фактов городской среды – как произведения искусства присутствует в урбанистических исследованиях. В виде разнообразных догадок и описаний мы можем обнаружить его у художников разных эпох и во многих явлениях общественной и религиозной жизни: и в этом смысле оно всегда связано с определенным местом, событием и формой в пространстве города.

Однако проблема города как произведения искусства была открыто поставлена и рассмотрена в научном ключе, прежде всего в рамках исследования природы фактов коллективной жизни, и я считаю, что ни одна работа по урбанистике не может игнорировать эту сторону проблемы. Как связаны факты городской среды с произведениями искусства? Все значимые явления общественной жизни похожи на произведения искусства тем, что они являются порождениями жизни бессознательной. В первом случае речь идет о коллективном уровне, во втором – об индивидуальном; но это не так уж важно, поскольку первые создаются публикой, а вторые – для публики, и именно публика является для них общим знаменателем.

Исходя из этих предпосылок, Леви-Стросс вернул город в сферу тематики, полной неожиданных поворотов. Он же заметил, что еще в большей степени, чем другие произведения искусства, город находится между естественным и искусственным, являясь одновременно объектом природы и субъектом культуры.[3] Этот анализ продолжил Морис Хальбвакс, обнаружив в свойствах воображения и коллективной памяти типичные характеристики фактов городской среды.

У этих исследователей города в его структурной сложности есть неожиданный малоизвестный предшественник – Карло Каттанео. Каттанео никогда напрямую не задавался вопросом о художественном характере фактов городской среды, но его представление о тесной связи наук и искусств как конкретных аспектов развития человеческого разума делает такое сближение возможным. Позже я обращусь к его пониманию города как идеального принципа истории, к связи города и деревни и другим его идеям, касающимся городской среды. Здесь нам интересно рассмотреть его подход к городу. Каттанео не разделяет город и деревню, поскольку любое поселение является делом рук человека. «Любая обжитая область отличается от диких мест именно тем, что в нее вложено огромное количество труда. <…> Таким образом, эта земля на девять десятых не является творением природы; это творение наших рук; это рукотворная родина».[4]

2

Во вступлении к своей лучшей книге Мамфорд выражает все эти идеи в самых сложных и вдохновляющих урбанистических терминах. И прежде всего – в терминах англосаксонской литературы (в том числе и викторианского эстетизма). Я приведу цитату из итальянского перевода: «Город – это явление природы, как пещера, гнездо или муравейник. Но это еще и осмысленное произведение искусства, которое включает в свою коллективную структуру множество более простых и индивидуальных форм искусства. Мысль обретает форму в городе и, в свою очередь, определяется городом. Ведь пространство в не меньшей степени, чем время, причудливо реорганизуется в городе, в линиях и контурах стен, в сочетании горизонтальных плоскостей и вертикальных линий, в использовании природных структур или в борьбе с ними <…>. Город – это одновременно и материальный инструмент коллективной жизни, и символ той общности целей и взглядов, которая рождается в столь благоприятных условиях. Наряду с языком город остается, возможно, величайшим произведением искусства, когда-либо созданным человеком» (Mumford L. The Culture of Cities. New York: Harcourt, 1938). Город как произведение искусства нередко становится содержанием и незаменимым опытом в творчестве многих художников: часто их имя оказывается связанным с определенным городом. В качестве примера, имеющего особое значение для исследования связей города и литературного творчества (и города как произведения искусства), приведем речь Томаса Манна о Любеке (Mann Th. Lübeck als geistige Lebensform // Idem. Zwei Festreden. Leipzig: Reclam, 1945 [Манн Т. Любек как форма духовной жизни // Он же. Собр. соч.: В 10 т. М.: ГИХЛ, 1960. Т. 9]. Сложность анализа структуры города проявляется уже в современной форме в путевых заметках Монтеня и развивается в работах ученых, путешественников и художников эпохи Просвещения (Montaigne M. Journal de voyage de Michel de Montaigne en Italie par la Suisse et l’Allemagne en 1580 et 1581. Paris, 1774).

3

«La ville… la chose humaine par excellence» [«Город… творение человека в самом утонченном понимании этого слова»] (Lévi-Strauss C. Tristes Tropiques. Paris: Plon, 1955. P. 122 [Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.; Львов: АСТ; Инициатива, 1999. С. 155]). Автор высказывает первые соображения о качестве пространства и загадочном характере развития города. Поведение отдельных индивидов совершенно рационально, но не поэтому невозможно выделить бессознательные моменты жизни города; поэтому в городе возникает странное противоречие в отношениях индивида и коллектива. «…Ce n’est donc pas de façon métaphorique qu’on a le droit de comparer – comme on l’a si souvent fait – une ville à un symphonie ou à un poème; ce sont des objets de même nature. Plus précieuse peut-étre encore, la ville se situe au confluent de la nature et de l’artifice» [«Можно с полным правом сравнивать – и вовсе не метафизически, как это часто делается, – города с симфониями или поэмами; это вещи одной и той же природы»] (Ibid. P. 122 [Там же. С. 155]). В своих рассуждениях на эту тему автор объединяет исследования экологического характера, отношения между человеком и окружающей средой и искусственное изменение окружающей среды. Постичь город в его конкретной реальности означает понять индивидуальность его жителей; индивидуальность, которая лежит в основе архитектурных памятников: «Comprendre une ville, c’est, par delà ses monuments, par delà l’histoire inscrite dans ses pierres, retrouver la manière d’être particulière de ses habitants» [«Понять город вне его памятников, вне истории можно, открыв, что значит быть жителями этого города»].

4

Карло Каттанео, «Земледелие и мораль» (впервые опубликовано в «Atti della Società d’incoraggiamento d’arti e mestieri» [«Акты Общества содействия искусствам и ремеслам»], 1845). На этих страницах автор приводит полный обзор своей концепции «природных фактов» в анализе, где лингвистика, экономика, история, география, право, геология, социология, политика участвуют в определении структуры фактов. Его позитивизм, унаследованный от Просвещения, особенно ярко проявляется по отношению к конкретным вопросам. «Немецкий язык называет одним и тем же словом “ремесло” строителя и ремесло земледельца; слово “земледелие” (Ackerbau) звучанием напоминает не о возделывании земли, а о возведении зданий; крестьянин – это строитель (Bauer). Когда невежественные германские племена увидели, как под сенью римских орлов строятся мосты, дороги, стены и с таким же трудом превращаются в виноградники нетронутые берега Рейна и Мозеля, они назвали все эти деяния единым словом. Да, народ должен строить свои поля так же, как и свои города» (с. 4) (позже опубликовано в книге: Cattaneo C. Scritti economici / A cura di A. Bertolino. Firenze: Le Monnier, 1956. Vol. III. P. 5). Мосты, дороги и стены – это начало трансформации, которая изменяет среду существования человека и сама становится историей. Ясность этого тезиса делает Каттанео одним из первых урбанистов в современном смысле слова, когда речь идет о вопросах, связанных с территорией; см. его выступление по поводу проблем, возникающих при прокладке новых железных дорог. Габриэле Роза, автор биографии Карло Каттанео, пишет: «Нужно было проложить транспортную артерию между Миланом и Венецией. Математики тщательно изучали географические вопросы, не принимая во внимание население, историю, местную экономику – элементы, не вписывающиеся в математические линии. Потребовался глубокий и разносторонний ум Каттанео, чтобы пролить ясный свет на этот новый и сложный вопрос <…>. Он выяснил, какой маршрут обещает большую частную выгоду и общественную пользу. Он заявил, что строительство не обязано подчиняться тирании ландшафта; что цель работы – не столько обеспечить быстрый проезд, сколько извлечь выгоду из скорости; что пассажиропоток больше на небольших расстояниях; что самая высокая нагрузка должна быть на линиях, соединяющих значимые и древние города и что в Италии у того, кто забывает о любви к малым родинам, зерна всегда будут падать на бесплодный песок» (Rosa G. Carlo Cattaneo: Commemorazione // Cattaneo C. Scritti politici ed epistolario. Firenze: G. Barbera, 1892–1901. Vol. 1. P. 20–21).