Читать книгу Сталин. Цена успеха, феномен пропаганды - Алекс Громов, Алекс Бертран Громов - Страница 7

Враг народа, а точнее «враг римского народа» (hostis populi Romani), – термин римского права, который объявлял лицо вне закона. Известно, что в 68 году нашей эры римский сенат объявил Нерона врагом народа.

Выражение «враг народа» вошло в политический, а потом и повседневный обиход в эпоху Великой французской революции. Тогда едва ли не впервые многие вещи, в том числе и весьма жестокие, начали вершиться именно «именем народа». И клеймо «врага народа» стало готовым приговором, не требовавшим ни расследования, ни доказательств.

Смешивая факты с клеветой и щедро приправляя их словами гнева – «вероломство», «махинации», «беспорядки», «преступления», «жестокость», «коварство», – Робеспьер излагал придуманное им видение истории жирондистов и возлагал на них всю ответственность за нынешние беды страны. В конце речи он потребовал призвать к ответу перед революционным трибуналом «таких патриотов, как Бриссо, Верньо, Жансонне, Гаде.

Елена Морозова. Робеспьер

Робеспьер говорил: «Чем больше триумфов у революции, тем злее ее враги». В своей речи «О Принципах Революционного Правительства», произнесенной в Национальном конвенте 25 декабря 1793 года, Робеспьер заявил, что «теория революционного правительства так же нова, как и революция, ее породившая. Ее не нужно искать ни в книгах политических писателей, которые не предвидели этой революции, ни в законах тиранов, которые, довольствуясь злоупотреблением своей властью, мало заботятся о ее законности; поэтому для аристократии слова “революционное правительство” являются лишь предметом ужаса или клеветы, для тиранов – лишь позором, для многих людей – лишь загадкой. Эти слова нужно объяснять всем, для того чтобы приблизить, по крайней мере, добрых граждан к принципам общественной пользы. Функция правительства состоит в том, чтобы направлять моральные и физические силы нации к поставленной цели. Цель конституционного правительства – сохранить Республику; цель революционного правительства – основать ее. Революция – это война свободы против её врагов; Конституция – это режим победоносной и мирной свободы».

Для русских большевиков Марат и Робеспьер были дорогими соратниками и предшественниками. Ленин называл Дзержинского «нашим Фукье-Тенвилем» (председатель якобинского трибунала, известный особой жестокостью). Позаимствовали и «врагов народа».

Артем Кречетников. Би-Би-Си

Затем Робеспьер провозгласил необходимость революционного террора. Одержимый манией заговоров, он обвинял англичан в подготовке с помощью подкупа восстания и клеймил своих противников как агентов иностранных государств. Сам Робеспьер продолжал разоблачать и обвинять, устраняя врагов. Иностранные газеты называли его «Максимилианом Первым». 10 июня 1794 года был принят закон «22 прериаля», устанавливающий смертную казнь по всем делам, подлежащим ведению революционного трибунала.

Четко отработанный ритуал казни – начиная от отрезания волос в Консьержери, тюрьме, которую называли «прихожей гильотины», и до выверенного маршрута, которым телеги с осужденными следовали к площади Революции, где стояла гильотина, – напоминал масштабную театральную постановку и привлекал толпы народа… По мнению психологов, тогдашние зрители воспринимали казнь осужденного как реализацию акта справедливости и с падением ножа гильотины испытывали своеобразный катарсис… Как сказал кто-то из современников, якобинцы дали народу головы вместо хлеба.

Елена Морозова. Робеспьер

Не прошло и полутора веков, как на авансцену истории вышли большевики, сумевшие не только совершить революцию, но и в отличие от якобинцев удержаться у власти. И красный террор был одним из инструментов, сделавших это возможным.

Эдвард Радзинский посвятил свою книгу «Берегитесь, боги жаждут!» сравнению двух революций – Великой французской и отечественной Октябрьской, показывая их явное сходство и преемственность. После покушения на Ленина на заводе Михельсона «большевики официально последовали совету якобинцев. В сентябре якобинцы объявили беспощадный якобинский террор. Пятого сентября был объявлен красный террор. Второй раз в европейской истории власть государственно утвердила террор… Нарком внутренних дел Г. Петровский подписал “Приказ о заложниках”: “Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должно быть взято значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления должен применяться массовый расстрел”».

Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов угнетенного класса в борьбе за освобождение. Якобинцы дали Франции лучшие образцы демократической революции.

Владимир Ленин. «Правда» № 90, 7 июля (24 июня) 1917 г.

Однако рьяность в выявлении «врагов народа» отнюдь не гарантировала, что сам ревнитель в один из последующих дней не отправится на гильотину. Уже стоя на эшафоте, бывший глава Национального собрания Франции Верньо произнес: «Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей. Берегитесь, боги жаждут!»

История большевизма подтвердила и это правило.

Первая эпоха Террора (фр. la Terreur) – массовых казней, постоянно работавшей гильотины (ставшей символической «бритвой нации»), произошла во время Великой французской революции, с 5 сентября 1793 по 27 июля 1794 года.

Происходили массовые казни врагов народа – «врагов революции», участников реальных и не существовавших заговоров. Среди них были бывшие офицеры, чиновники и землевладельцы – дворяне, лишенные революцией их статуса и наследственных привилегий, и священники римско-католической церкви, выступавшей против революционных преобразований, в результате которых священнослужителей обязали давать присягу на верность французской нации (а не римскому папе).

Поскольку, по словам приведших к власти якобинцев, Франция со всех сторон была окружена врагами и предателями («эти ядовитые насекомые, распространяющие бесстыдство, фальшь, подлость»), которые не только сбежали за границу и теперь сотрудничали с интервентами, но вели подрывную деятельность внутри страны, то им можно было противостоять только с помощью террора.

Мы не только уничтожим всех врагов, но и семьи их уничтожим, весь их род до последнего колена.

И. Сталин. Из сказанного на обеде после праздничной демонстрации 7 ноября 1937 года (Запись в дневнике Генерального секретаря исполкома Коминтерна Георгия Димитрова)

Революционный террор стал не только средством борьбы с сопротивлением представителей бывших привилегированных классов, но и средством борьбы за власть между революционерами. Прошло немногим более полувека, и Карл Маркс назвал «революционный террор» самым быстрым и эффективным способом разрушения старого общества. Сталин это место отметил как nota bene.

В конце октября 1917 года в Петрограде отдельной брошюрой издательства «Прибой» вышла работа Ленина «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», в которой он утверждал, что «…без смертной казни по отношению к эксплуататорам (то есть помещикам и капиталистам) едва ли обойдется какое ни есть революционное правительство».

Но одновременно с запретами и развертыванием террора необходимо было представить населению страны новые революционные идеалы. 12 апреля 1918 года председатель Совета народных комиссаров Ульянов (Ленин), наркомы Луначарский и Сталин подписали декрет СНК «О памятниках Республики», согласно которому «Памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны, подлежат снятию с площадей и улиц и частью перенесению в склады, частью использованию утилитарного характера». Вместо них – согласно ленинскому плану монументальной пропаганды – планировалось сооружение большого числа памятников и мемориальных досок в честь борцов революции всех времен и народов.

Короленко дал самую резкую из всех известных характеристик Ленина: тоже дурачок, несмотря на все схемы. Между прочим, несколько дней назад в него стреляли какие-то идиоты. Убили секретаря. Ленин остался невредим и, конечно, в ореоле мученика. Вслед пришло известие, по-видимому, достоверное: в Петропавловской крепости убиты Шингарев и Кокошкин только потому, что они кадеты. Подлое кровавое обезьянство французского террора.

Сергей Дмитриев. Владимир Короленко и революционная смута в России. 1917–1921 годы

Ленин и большевики не смущались сравнений их с якобинцами, развернувшими террор. Более того, это активно использовалось в пропаганде в первые послереволюционные годы.

Одним из первых памятника удостоился Робеспьер. Газета «Правда» 5 ноября 1918 года так отметила открытие этого памятника: «Стройными рядами заполняют красноармейские полки Александровский сад, – сообщает с места событий собственный корреспондент газеты. – Пьедестал памятника увит гирляндами живых цветов. Памятник окружен стягами и знаменами. Музыка играет Марсельезу. Спадает покрывало. К подножию кладут венки хризантем».

По мере строительства социализма в СССР Сталин более не желал увековечивать прежних революционных деяний – в самом начале 1930-х годов Великая французская революция перестала считаться «великой», поскольку отныне «великой» становилась лишь Октябрьская революция (с вождями Лениным и Сталиным).

А уже в середине 1930-х годов она стала всего лишь «французской буржуазной революцией 1789–1794 годов». Поэтому исторические параллели между Октябрьской и Французской революциями во времена Большого террора (и позже) были явно неуместны. Как и сравнения методов борьбы с «врагами народа».

Сходство Октября с Французской революцией прослеживается и в упорных поисках кандидата на роль возможного «красного Бонапарта» – от Фрунзе до Тухачевского. Искали современники – кто с подозрением, кто с надеждой. Ищут и нынешние историки. Хотя, если вдуматься, то искать и не надо. История действительно повторилась, новый Бонапарт в ней был – тоже выходец с бедной окраины державы, исполнявший в момент победы революции вполне скромную роль, несравнимую с образами харизматических вождей и блистательных ораторов, но выдвинувшийся за счет своей жесткости и энергичности. И неустанного внимания к такому мощному оружию, как пропаганда.

Утилитарное создание врага неопасно. Вот когда от чистой души создают врага… В чем загадка 37-го? При поддержке населения, с энтузиазмом составляют расстрельные списки. Не укладывается в голову… Это как воздух, атмосфера.

Владимир Лефевр. Новая газета № 84 от 1 ноября 2007 года

А на роль Тулона в отечественной истории можно с полным правом назначить Царицын. «Первое событие стратегического масштаба, в котором Сталин не только принимал участие, но и сыграл руководящую роль, произошло в 1918 году под Царицыном, – писал Владимир Карпов в книге “Генералиссимус”. – Причем начиналось его участие в том большом сражении не в положении военачальника, а всего лишь продовольственным комиссаром. Напомню, что, окруженный тогда со всех сторон фронтами, Петроград оказался отрезанным от губерний, которые снабжали столицу хлебом и другими продуктами. Голод начинал душить не только жителей огромного города, но и саму революцию. Надо было предпринимать срочные меры по налаживанию снабжения продовольствием. Одной из таких акций было решение ЦК направить Сталина продовольственным комиссаром в Царицын, через который можно было везти хлеб с Волги и Северного Кавказа в обход деникинской армии, занимавшей Украину и донские хлебородные просторы».

Ну и да, именовался достигший высшей власти красный Бонапарт не «императором французов», а «отцом народов». И вновь стихийная сила революции была безжалостно укрощена и обращена на строительство империи. Но выходцу из Гори судьба благоприятствовала больше, чем уроженцу Корсики. Возможно, потому, что он хорошо усвоил, какой силой обладает массовая пропаганда. И слова «враг народа» сыграли в этой пропаганде далеко не последнюю роль.

Как Бонапарт клялся перед палатой в верности конституции и одновременно подготовлял провозглашение себя императором, так и Сталин в борьбе с Троцким, а потом с Зиновьевым и Каменевым заявлял, что он борется за коллективное руководство партии, что «руководить партией вне коллегии нельзя», что «руководить партией без Рыкова, Бухарина, Томского невозможно», что «крови Бухарина мы вам не дадим», что «политика отсечения противна нам» – и одновременно подготовлял «бескровное» 18 брюмера, производя отсечение одной группы за другой и подбирая в аппарат ЦК и в секретари губкомов и обкомов лично верных ему людей. Если во время государственного переворота Бонапарта население Парижа в течение нескольких дней слышало грохот пушек, то во время государственного переворота Иосифа Сталина партия в течение нескольких лет слышит «пальбу» клеветы и обмана…

Мартемьян Рютин. Сталин и кризис пролетарской диктатуры

Первому социалистическому государству, в котором были бывшие и нынешние, были нужны свои герои и антигерои. Рождалась новая советская мифология, где наряду с покорителями воздушных далей, Севера и подземных недр – как в горных забоях, так и в метро, – героическими пограничниками и доблестными работниками органов и военнослужащими должны были найтись изменники и предатели.