Читать книгу Страшнее смерти - Алекс Бессмертный - Страница 5

«…а далеко в ночи задыхался и шептал шальной

похоронный поезд с чёрным плюмажем на каждом

вагоне, с лакричного цвета клетками, и угольно-

чёрный калиоп всё вскрикивал, всё вызванивал

мелодии трёх гимнов, каких-то спутанных,

полузабытых, а может, и вообще, не их».

                                    Рей Бредбери. «Надвигается беда».

Из тягучей августовской ночи вырвался огромный грузовик. В сером предрассветном сумраке, урча громадой мотора, по пустой, змеящейся меж оцепенелых холмов дороге, одиноко неслась ядовито-зелёная фура. Дорога называлась «трасса 93». Дорога вела к капризному городу.

Инспектор ГИБДД, лейтенант Колокольчиков, нёс службу в самое мерзкое время. Самое мерзкое время – это с четырёх до семи утра. Голова тупа и пуста, а в глаза хочется вставить спички. «Эх, плюнуть бы на всё, да поспать минуточек шестьсот!», – подумал лейтенант со звенящей фамилией, растёр ладонями красные глаза, и вышел из будки с надписью ДПС.

«Что-то сегодня не так», – эта мысль пришла ему в голову, когда он стоял у края дорожного полотна, обозревая трассу 93 в обе стороны. Пост при въезде в город расположен аккурат на высотке. Взглянешь налево – дорогу видать километров на десять вдаль. Взглянешь направо – и вот оно – под тобою полгорода, как на ладони.

Даже в это мерзкое время, с четырёх до семи, когда все нормальные люди сопят и причмокивают в уютных постелях, здесь оживлённо. Ухая и поскрипывая, одна за одной ползут тяжёлые фуры, таща за собою громадные параллелепипеды пыльных прицепов. Теряя терпение, их пытаются обогнать, вечно куда-то спешащие легковушки-бродяжки. Величаво и чопорно, под стать океанским лайнерам, проплывают по асфальтовым водам автобусы с сонными пассажирами… Нескончаемая вереница транспортных средств, туда и оттуда, даже в это мерзкое время. «93-я» – крупная артерия и вена, а город, что раскинулся под курганом, вовсе не мал.

Утро, пол часа до восхода, будничный день. Трасса пуста. Только ветер гонит смятую сигаретную пачку вдоль по асфальту. «Повымирали все что ли?» – сказал инспектор и направился было в свою синюю будку, чтоб подремать, наплевав на устав, как взгляд его выцепил, там, далеко и внизу, на серой полоске дороги, зеленеющее пятно. «Остановлю его. Развлекусь хоть чуток», – решил инспектор и стукнул себя жезлом по ляжке.

Заскрипели усталые тормоза. Махина, проделав путь длинной в добрых полсотни метров, наконец, последний раз вздрогнула и остановилась.

Инспектор не спеша подошёл к кабине грузовика, приложил руку к фуражке:

– Лейтенант Колокольчиков. Проверка документов.

Он сказал это, и осёкся. В кабине никого не было.

«Шутки со мной шутить?!», – рассердился Колокольчиков, взобрался на высокую ступень грузовоза и заглянул в окно. Никто не прятался под дверью, кабина абсолютно необитаема.

«Может, он вышел? Поссать побежал, а я и не заметил?» – подумал инспектор, спрыгнул с подножки и обошёл фуру с другой стороны. Огляделся. Никого!

Колокольчиков впал в некое недоумение, облокотился спиной о бампер грузовика, не обратив внимания на то, что он пыльный и, наверняка, запачкает форму. Снял с головы фуражку, поскрёб пальцами лоб. И тут раздался сигнал. Сигнал такой мощи, будто одновременно затрубила сотня слонов. Колокольчикова словно подбросило. С прытью кузнечика он отскочил от бампера. Фуражка полетела в грязную придорожную лужу.

– Охренел что ли?! – заорал Колокольчиков на пустую кабину. Рука его потянулась к кобуре с пистолетом.

Машина зашипела и зарычала, как будто кто-то невидимый надавил на педаль акселератора.

– Да что же это такое?! – Колокольчиков отступил от грузовика на три шага.

Грузовик опять разразился сигналом. Таким же оглушительным. Но на этот раз музыкальным, многотональным. Колокольчиков знал эту мелодию. Едва ли найдётся кто-то, кто бы не знал её. Похоронный марш. Колокольчилькову даже было известно, что автор этого марша – Шопен.

Продолжая громыхать похоронным маршем Шопена, грузовик взревел. Из выхлопной трубы вырвалась струя чёрного дыма. Никем не ведо̀мая громадина плавно тронулась с места, набирая скорость покатила по шоссе, удаляясь всё дальше от поста ДПС, от застывшего в идиотской позе инспектора, от его потонувшей в грязи фуражке… Понеслась вниз под горку, туда, где ещё видел сны, ни о чём не подозревающий город, и по мере её удаления, звуки похоронного марша затихали в предутреннем полумраке.

Когда они смолкли совсем, Колокольчиков осенил себя крестным знамением.

– Прости меня, господи! Прости меня, грешного! – запричитал инспектор. – Бросаю пить совсем, даже пиво. Перестаю вымогать у водителей. Перестаю изменять жене. Обещаю, господи! Обещаю!

Ни одного из своих обещаний Колокольчиков впоследствии не сдержал. Об инциденте с зелёной фурой вышестоящему начальству (да и вообще, кому бы то ни было) сообщать не стал.

Машина, под звуки похоронного марша, въезжала в город.

* * *

Это было наваждением. Третий день он не шёл из её головы. Да какого, собственно говоря, чёрта? Этот сморчок, этот дрищ, эта серость! А теперь ещё выяснилось, что и подонок, продажная шкура. Но стальная кираса на голом и мускулистом торсе, сверкающий меч в твёрдой руке, горящие бесстрашием глаза на мужественном лице… Причём здесь Пыльников? Это всего лишь сон. Настоящий Пыльников – трус и слабак. И всё же, уже третий день он шёл из её головы…

«Может быть, было совсем не так, как всё обустроил Савицкий? – начинала думать она, – с такого мерзавца станется. А Кирюшка – его вечная жертва. Но я-то поверила, гаду».

Поначалу, Молния объясняла своё наваждение и свой сон чувством вины. Пыльников – он хоть и задрот, и хлюпик, но за девять лет знакомства по школе, в подлости ею замечен не был. Чего не скажешь о Мориарти.

«Надо бы позвонить ему, сказать, что не верю Савицкому, поддержать слабачка. Ему сейчас нелегко» – говорила себе она. «Тогда и наваждение пройдёт» – убеждала себя она. «Это просто вина, просто вина…» – утешала себя она. Но образ рыцаря из сна упорно стоял перед внутренним взором.

Она набирает Сахара. Это единственный из пацанов бывшего класса, с кем она продолжала общаться.

– Серёжка, привет!

– Привет, дорогая! Чем обязан такому счастью?

– Дело есть к тебе, Серый. Помоги, тебе же не сложно.

– Что за дело? Мой постоянный клиент желает излить душу?

– Не желает. Мне нужен телефон… м-м-м… Пыльникова. Ботана.

– Пкхе! – поперхнулся Сахар. – Тебе? Номер Ботана?! А с какого перепугу, если не секрет, тебе вдруг понадобилось это чмо?

– Секрет, Серёжа.

– И тебе не хочется поделиться им со своим психоаналитиком? – с ехидной иронией спросил Сахар.

– Дай мне его номер, Серёжа.

– Да не знаю я его номера! Сто лет он мне сдался, этот Ботан.

– Узнай, Серёжа. Я очень тебя прошу.

– Что-то я совсем перестал тебя понимать, Марина Викторовна. После того что он на тебя наговорил, ты…

– Я не хочу это обсуждать, – оборвала его Молния. – Ты поможешь мне, или нет?

– Да зачем тебе обязательно знать его номер? Забей ВКонтакте «Пыльников», и напиши сообщение этому выродку, если уж тебе невтерпёж.

– До связи, Сергей, – голос Молнии стал сухим.

– Стой-стой-стой! Ладно. Узнаю. У Мориарти он должен быть.

* * *

Заложив забубённый вираж, и дав резко по тормозам, у стеклянных дверей фитнесс-центра, встал мажористый Харлей – огромный и мощный, словно красный откормленный бык, с рогами-рулём. Хозяин припарковал свой байк в неположенном месте, но хозяину было на это совершенным образом начихать.

С быка вальяжно сошла гора мышц, в обтягивающем мотоциклетном костюме шоколадного цвета. Гора сняла шлем и нахлобучила на бритую голову кепку. Раздвинув, и без того широченные плечи, гора потопала по направлению к входу в спортзал. Гора звалась Сергеем Доценко, а между своими – Качком.

Серёгин папаша – личность весьма интересная, цельная и кондовая. С детства дружил со спортом, неплохо играл в футбол. В шестнадцать лет с дружбанами бомбанули ларёк – отправился в колонию для несовершеннолетних. Через год попал под амнистию. Вернулся в футбол. Играл в высшей лиге. В восьмидесятые его имя гремело на всю страну. В девяностые – «бизнес» – букмекерские конторы, договорные матчи, подпольный тотализатор… трёхэтажный особняк в «Приозёрье», вилла в Базиликата, десяток миллионов зеленью на оффшорных счетах – не так уж и много для того, чтобы задирать нос; не так уж и мало, чтобы сказать себе: «жизнь удалась!»

Несмотря на кондовость и неотёсанность был Доценко-старший мужиком непростым и донельзя сметливым. Сынище Доценко унаследовал это безо всяких потерь.

Не успели перед Серёгиным носом раскрыться прозрачные, снабжённые датчиками движения двери, как за спиной его раздались шипенье и скрежет. Качок обернулся. В полуметре от его Харлея стояла ядовито-зелёная фура.

– Козёл! – процедил Качок. Выставил вверх средний палец руки, вернул голову на прежнее место, и вошёл в холл.

Начинал и заканчивал он, как положено, с кардиотренировки – пятнадцать минут на беговой дорожке с уклоном в те же пятнадцать градусов. Когда он завершил, спустился с дорожки и повернулся лицом к залу, то, с удивлением обнаружил, что зал опустел. Ни человечка. Даже инструктора подевались куда-то.

– Ничего себе! – присвистнул Качок. – Ну и ладно. Меньше народу – больше кислороду.

Поигрывая геракловыми мышцами, он направился к «бабочке». Тренировка грудных мышц. Установил вес, к которому не мог подступиться ни один из завсегдатаев этого зала. Он всегда устанавливал такие веса.

Сел на скамью, взялся за рукояти. Пять подходов по тридцать раз.

– Э-эх, взяли!

Что-то тихонько зашумело в безлюдном зале. Сама собой включилась, поползла лестница климбера.

– Ничего себе! – Качок закончил подход, подошёл к заработавшему по собственной воле тренажёру, кликнул по дисплею. Движение прекратилось.

– Вот так-то! – сказал Качок и вернулся к своей «бабочке».

Едва он начал второй подход, как вздуревший климбер снова включился.

– Задолбали, криворукие, – ругнулся Качок, – настроить нормально не могут.

Завершив подход номер два, он опять подошёл к климберу, и раздражённо ткнул пальцем в дисплей. Климбер застыл.

На третьем подходе произошло тоже самое – упрямый агрегат, словно испытывал его терпение.

– Да идите вы жопу! – возмутился Качок, – Я тут не нанимался за вашим барахлом следить. Фурычь себе дальше! – крикнул он климберу, – Да чтоб ты вообще сгорел!

После, он невозмутимо продолжил сводить и разводить свои до безобразия раскачанные ручищи, более не обращая никакого внимания на козни дурацкой лестницы.

Теперь что-то громыхнуло, звякнуло что-то позади него.

«О! Принесла кого-то нелёгкая», – подумал Качок, не прекращая толкать рычаги.

Покончив с третьим подходом, он всё же обернулся, но не увидел за своей спиной никого. Он по-прежнему один в этом зале.

– Странно, – прокомментировал этот факт Качок, и отдыхая от подхода, прошёлся по залу. Может, кто спрятался здесь? Притаился где-то? Шутки с ним вздумал шутить?

Обход помещения ничего не дал. Если и был кто-то здесь, то замаскировался он качественно.

– Странно, – повторил Качок, и взялся за четвёртый подход.

«Серррёжа…», – проскрежетал металлический голос за его спиной.

Качок пулей соскочил со скамьи, развернулся:

– Кто здесь?

В ответ – тишина. В зале лишь тренажёры.

– Ну и дела! – Качок пожал плечами. – Показалось, блин.

Четвёртый подход пришлось начинать сначала.

Слева от него снова звякнуло. Один раз. Другой. Третий.

Качок посмотрел налево, и остолбенел. То, что он увидел, не лезло ни в какие ворота, не поддавалось никаким объяснениям. Блочный тренажёр, тот самый, что для спины, плеч и трапеций, ожил. Его перекладина ходила вверх-вниз. Его грузоблоки подлетали наверх, и с размаху летели обратно, издавая грохот и звон.

– Как?.. он же механический… – прошептал ошеломлённый Качок.

Град гулких тяжёлых ударов донёсся справа. Там, на помосте, у зеркала во всю стену, запрыгали десятки пар гантелей и три большие штанги. Будто какие-то сумасшедшие невидимки поднимали их, и бросали на помост. Поднимали и бросали. Поднимали и бросали…

– Да ну, на хрен!.. – выдохнул вусмерть обескураженный Качок, готовясь сорваться с места, и задать стрекача из этого проклятого зала. Но это не вышло…

Какая-то жестокая сила тисками сдавила его мощную грудь. Две металлические руки тренажёра-бабочки, опустившись и изогнувшись, словно два змея взяли его в кольцо, намертво прижали тело к ставшей твёрдой, будто гранит, спинке.

– Пусти!!! – Качок заорал, как оглашенный.

Но хватка лишь усилилась.

– Пусти, гад! Урою! – он извивался, вырывался, кряхтел. Он отчаянно пытался выскользнуть.

– Попался, Серррёжа? – вновь заскрежетал железный голос за спиной. И Качок, к своему безразмерному ужасу понял: с ним говорит тренажёр…

– Что тебе надо? – выкрикнул, задыхаясь Качок.

– Пришло время платить по счетам, мальчик мой, – проскрипела «бабочка».

– Ты полтергейст? Полтергейст?..

– Полтергейст, полтергейст, – согласился механизм. – Какой догадливый мальчик! – Рукояти сдавили сильней.

– Пусти! Дышать тяжело! – Качок закашлялся.

– Скоро тебе вообще не придётся дышать самому, – произнёс железный голос злорадно, – за тебя это будет делать аппарат ИВЛ.

– Что тебе надо? – измученно повторил свой вопрос Качок.

– Справедливости, крошка.

– Мне кто-то мстит?

– Браво, мой умница! – Сжатие усилилось до такой степени, что рёбра Качка затрещали.

– А-а-а-о-у-у! – завыл раздавливаемый.

– Познай же унижение и боль, отрок! – громыхнул тренажёр.

– Это из-за Ботана? Из-за Хмыря?

– Поразительно сметливый мальчуган! – отозвалась железка, и увеличила жим.

– Ты убьёшь меня? – уже не голосом, срывающимся сипением спросил несчастный.

– Нет, – отвечал, ставший лязгающим голос, – это будет слишком легко для тебя. Ты заслужил большего. Ты заслужил того, что страшнее смерти. Я сокрушу твои рёбра, я переломлю твой хребет, я раздавлю твои шейные позвонки. И знаешь, что с тобой будет потом, мальчонка?

– Х-х-р-рых… – давление нарастало, и Качок теперь мог только хрипеть.

– Ты не сможешь ходить, – зловеще лязгал голос, – ты не сможешь двигать руками, ты будешь полностью парализован. Ты не сможешь даже дышать без аппарата. И ты не сможешь говорить. Так что, никому не расскажешь историю того, что с тобой приключилось.

Адские объятия сделались ещё жёстче. Послышался хруст ломаемых ребёр.

– Х-х-х…

– Стань же слабее самого слабого! – прогремел металлический голос. – Стань же несчастней любого несчастного! – голос эхом отразился от стен притихшего зала. – Познай же унижение и беду!!!

Сергей всегда тренировался с обнажённым торсом. Поэтому было хорошо видно, как белые обломки рёбер пронзили кожу, как грудь враз покрылась множеством рваных ран, как брызнула кровь…

Сергей потерял сознание.

* * *

Прихлёбывая остывший чай, Клиф бродил по Северному Королевству в поисках Цири. Несокрушимым, точно Ведьмак, как и многие, он мог быть только в виртуальном пространстве.

– Да оторвёшься ты уже от своего компьютера?! – сварливо одёрнула его мать.

– А? – Клиф даже не оторвал взгляда от монитора.

– Ты знаешь кто? – продолжала атаку мать.

– Кто? – Клиф с мышью в руке выслеживал очередного ублюдка.

– Ты – интернет-зависимый!

– Угу. – Клиф почти разыскал ублюдка.

– Я тебе угукну! А ну, давай, мусор вынеси!

– Сейчас-сейчас, – Сейчас он его накроет.

– Если через пять минут не закончишь, я твой поганый компьютер в окно выкину! – после этой угрозы мать, с чувством выполненного долга, ушлёпала на кухню.

Сразу же зазвонила мобила. Высветился незнакомый номер. Кто же это мог быть?

– Алло.

– Кирилл, это ты? – спрашивает приятный девичий голос.

– Да. А кто это?

– Привет! Марина.

– Какая ещё Марина?

– Ма̀рина. Молния.

Шок. Молчание.

– К-к-кто?..

– Молния, говорю.

– А… Э… Я тебя слушаю. Д-да… Я с-с-слушаю…

– Кирилл. Поговорить надо.

– А… да… да…

– Только не по телефону, слышишь?

– Да-да. Я слышу.

– Давай в скверике нашем, на скамейке под дубом. Идёт?

– А… Да… да… Идёт. Конечно, идёт.

– Через два часа. Идёт?

– Да. Ч-ч-через два часа. Идёт.

* * *

Валерке Костюшкину сегодня хотелось развлечься. Не просто развлечься, а оттянуться по полной. Где это сделать, как не в «Орионе»!

Там тебе и отпадный стриптиз, и игры на раздевание, и борьба голых девок в грязи, и даже кулачный бой культуристок.

Кулачный бой Валерка очень любил. Любил и умел. Ещё дошколёнком отец отдал его на каратэ-до. Не зря у Валерки кликуха – Кастет!

Без друзей оттяг – не оттяг. Он набирает Качка. Длинный гудок.

«Серёга, наверное, в зале. Когда качается, фиг телефон возьмёт. Ладно, потом позвоню».

Серёга качался в зале его отца. Отец Кастета – хозяин сети фитнес-центров. Между прочим, самой крутой в этом городе.

Кастет звонит Могиле.

– Могила, привет!

– Здорова.

– Вечерком кости растрясти не желаешь?

– Можно. А где?

– Двинули в Орион?

– О кей. А во сколько?

– Встречаемся в одиннадцать там. У стойки Лысого.

– О кей. Ну, отбой?

– Давай. Не опаздывай.

За руль своего Ленд Ровера, Кастет посадил сегодня водителя мамы. Без пятнадцати одиннадцать Кастет вышел из джипа у чёрного входа в знаменитый «ночник». ВИП-персоны входят в «Орион» отсюда. (Хотя, «ВИП-персона» – словосочетание некорректное).

Его внимание привлекла здоровенная фура, что почти перегородила проезд к входу справа. Цвета её в темноте Кастет различить не смог.

Он ещё подумал тогда (тогда он ещё умел думать): «Этот быдлюк совсем охренел? Как таких в центр города пускают?».

Перед тем, как нырнуть в потайную дверь для привилегированных, он ещё раз (наверное, уже в десятый) набрал Качка. Тот, по-прежнему, не отвечал.

«Где ж ты завис-то, балбес?» – сказал Кастет своему телефону.

Зал «Ориона» – многоуровневый. На каждом из уровней – толпа празднотанцующих. Вечер пятницы.

Клубный тусняк. Кто-то рубится на танцполе. Кто-то надирается у стойки до поросячьего визга. Кто-то в уголочке упарывается экстази. Кто-то склеивает чиксу. Кто-то окучивает чувачка… А кто-то здесь работает. Лысый – работал.

Толстяк, с гладкой, как тыл кулака головой, ловко жонглируя бутылками, разливал разомлевшим у стойки гостям коньяки и вермуты, самбуки и виски, водки и эли… С невероятным для своих габаритов проворством, с быстрой загадочностью иллюзиониста-манипулятора, он смешивал в длинных стаканах и пузатых бокалах таинственные ингредиенты, получая всевозможные «Голубые Гавайи», «Маргариты» и «Пины колады» с «Томами Коллинз».