Читать книгу ПРИЛИВ. Книга 2. «Джордж» - Алекс Коста - Страница 6

– Эй, парень! Ты… с пустым баком? Неудачник! Да, ты! Опять пустой!?

Он шел по небольшому городу. Вроде бы, пришел сюда, чтобы что-то найти. Но, когда вошел, то забыл, что именно хотел.

Еду, одежду, топливо!? Нет, что-то совсем другое.

Увидел тех, кого забрал Прилив. Тех, кто не успел уехать или даже разбить телевизор, тем более, поджечь дом. То, что от них осталось. Тени вместо тел, черные каракатицы, разбросанные по лужайкам, лестницам входных дверей, свисающие с бортов бассейнов на задних дворах.

И вот, появился «футболист». Раньше, он его уже преследовал. Выглядывал из-за какого-нибудь брошенного здания, борта одного из пикапов «всех американцев», выскакивал, прячась за будками банкоматов.

– Хочешь полный бак, да!? Я бы тебе отлил, но… – «футболист» стоял на лужайке, радом с одним из домов. Высокий, в толстовке «Капитан Америка», широкими плечами бывшего форварда, теперь – заслуженного члена общества с постоянным доходом, распланированными платежами по закладной и неуклонно растущим кэшбэком. – Я – с полным баком. – он ухватился за промежность, покачал здоровой пятерней то, что было за складками джинсов.

– Пошел ты! Мне не нужен полный бак. – пытался защититься Джордж. – Он больше никому не нужен! Слышишь, слышишь… – уловил в этих «слышишь, слышишь» истерично-визгливые нотки, которые так часто слышал у своей матери.

Его мать! Это она, первый раз, сказала ему про пустой бак. «Парень с постоянно пустым баком. Так говорят про таких, как ты, сынок». – кажется, в ее интонации было даже что-то вроде любви.

– Пустой бак, ты пустой… ха-ха-ха… нужен пустой бак, чтобы чувствовать себя неудачником, да!? Так, Джордж?

– Хватит! Стой! Нет. Мне не нужен…

Вздрогнул всем телом, как будто, скатился с крутой лесенки. Проснулся, смахнул липкий пот, кое-как сел.

Немного пришел в себя, поломал ветки, стараясь не трещать громко. Не хотел, чтобы Джул тоже проснулась. Хорошо бы разжечь костер до того, как она встанет. Иногда ему казалось, что в пламени костра, ее серая мертвая кожа становится почти прежней, почти живой.

Прежней! Никто не станет прежним!

Сгреб побольше листьев к центру, поставил две банки. Одну с красной крупной фасолью, вторую – с грибным супом.

Какое-то время смог не думать, ничего не представлять. Веточкой помешивал суп, сконцентрировавшись, чтобы всплески на стенках банки не пригорели черными дурацкими завитушками.

***

От запаха фасоли, может от первых лучей солнца, Джул начала ворочаться, что было неплохим знаком. Когда все было плохо, она лежала каменная, а потом вставала, как будто, кто-то нажимал кнопку в пружинном механизме, упрятанном в спине.

Фасоль забурлила, суп задымился, ни один всплеск не пригорел. Он отодвинул банки от пламени, подкинул еще веток, вытянул ноги вдоль костра.

Влажные штаны, высыхая, дымились, издавая запах пота, лесной земли и дерева. Вполне неплохое сочетание, по его меркам. К тому же, не надо стирать и гладить.

Мысль, что такая жизнь его чем-то даже привлекает, екнула «Как же, Джул!?». Как же ее мечта завести детей, чтобы они прыгали по лестницам их большого дома, который всегда был ему не по карману, трижды не по карману!?

Хоть не надо платить всем этим уродам! Вот, что по-настоящему хорошо! Закладные, потребительские кредиты, овердрафты, кредитные карточки. Все это умерло вместе с последним взрывом дорогущей хрени «Дженерал Электрик», где все это дерьмо хранилось.

Остались только консервы (но, ненадолго), лесной костер и грязные штаны. Может, изредка, сны про «футболистов».

Но, как же Джул!? Что будет с ней? – посмотрел на Джул. Она поднялась и тоже смотрела на него, прямо в глаза. Кажется, первый раз, с тех пор, как он разбил телевизор каблуком ее туфли, когда там сказали про «это». Ему показалось, что в этом взгляде есть мысль «вот из-за таких все и случилось».

– Нет, Джул, это не так… нет… – попытался успокоить ее, но быстро понял, что слов она не различает.

Прежняя Джул никогда бы так не подумала. Но, теперь Джул другая. Последние несколько недель, он всерьез боялся, что она что-то сделает с ним, пока он спит. Может, зарежет, если хватит сил, или намотает скотч на горло, воткнет какую-нибудь штуку глубоко в ухо.

Самое страшное… потом ляжет на дурацкий спальник, будет лежать с открытыми глазами. Пока в его венах, от удушения, не начнет бурлить кровь, вскипать кислородом, принося пронзительную боль, а его мозг будет гореть изнутри.

– Джул, проснулась? – спросил, лишь бы «сбить» этот ее взгляд.

Ответа не было, но он привык.

– Джул, будешь? – пододвинул банку красной крупной фасоли.

Опять никакого ответа. Мысленно помолился: Джул, скажи хоть что-то, пожалуйста… чтобы я не потерял последнюю надежду! Хоть что-то, пожалуйста…

Она посмотрел. Серые точки глаз еще больше стали похожи на точки. Взяла ложку, зачерпнула, отправила в рот. Показалось, он расслышал, как кипящий густой сироп зашипел от соприкосновения с небом.

– Ос-то-рож-н-о-о-о…

Дальше слышал только свои слова. Обычная чушь про «как можно» и «куда ты смотришь».

Когда их бесполезный поток иссяк, он понял. Теперь он точно понял: Прилив гораздо ближе, чем дома с покосившимися крышами, черные распластанные трупы и перевернутые пикапы.

Прилив прямо здесь. Он пришел за Джул. После него, будет Пустота. Тело Джул все еще работает… но, не проронить ни звука от ложки раскаленной фасоли!? Не только звука… ни единая мышца не дрогнула.

Отложила ложку, легла в жуткие красные ромбы. Скрылась-свернулась, остались только две серые точки.

– Я пойду, чтобы… – ничего не мог придумать, но понял, что должен срочно уйти, переключиться, сбросить с себя что-то, что только что «поймал». – Пойду, чтобы… наберу еще веток. Может, мы…

***

Шел столько, сколько мог. Лишь бы забыть раскаленную фасоль и каменное лицо.

Та… то, что сейчас там лежит, в этих дурацких красных ромбах, больше не Джул. Не может быть ей!

Нет! Это все еще Джул. Мы с ней – Джи-Джей и убегаем прочь от закатного солнца. И мы…

Нет! Это не Джул. Внутри нее Пустота. Пустота с оболочкой. Я хожу с чучелом Джул. Там, в красных ромбах, лежит ее чучело, с серыми точками вместо глаз.

Прилив пришел и принес Пустоту.

Вспомнил про Эмму, свою собаку в детстве. Та умерла от рака, когда ей было девять, а ему двенадцать. Он чуть с ума не сошел от горя.

Мэт, его отчим, в один из дней, сразу после ее смерти, когда он сидел на ковре в гостиной и плакал, предложил заказать чучело в мастерской Рэнди. Тот славился единственной, во всей округе, профессией таксидермиста.

Джордж убивал бы за такую профессию. Тем более, убивал бы тех, кто привозит в мастерскую Рэнди мертвых животных.

Но, Мэт не шутил со своим предложением. И, впрямь думал, что ребенку поможет чучело его умершей любимой собаки – забыть боль.

Он хорошо помнил последний день. Эмма задыхалась и чихала кровью. Не вставала, к тому времени ослабев и похудев так, что напоминала тонкий темно-коричневый жгут.

За завтраком, мать с отчимом о чем-то тихо переговаривались. Он сидел с ней, гладил, сам дрожал всем телом, когда от предсмертных спазмов, дрожала она.

Потом не выдержал, пошел наверх (ушел, как сейчас!), собирать какие-то вещи. А когда вернулся в гостиную, Эммы там уже не было. Обшарил все углы, заглянул под низкий журнальный столик, думая, что за время его отсутствия та стала такой тонкой, что могла пролезть туда. Но…

Заметив отсутствие переноски в обычном месте, понял, в чем дело. Выбежал на подъездную дорожку. Мэт сдавал назад «Врэнглер», чтобы развернуться.

Через стекло, в багажнике, в переноске, увидел Эмму. Та стояла, первый раз, за последние несколько недель. И последний.

Стояла и смотрела на него. Ее глаза не были мертвыми. Наоборот, они были очень живыми. Не то, что глаза Джул… и… она просила его о чем-то. О чем?

Чтобы он поехал с ней. Чтобы он был с ней, во время последнего укола. Слишком умная, для собаки, она знала, что все кончено. Просто ей хотелось, чтобы он был рядом.

Мэт вырулил, поравнявшись с ним, посмотрел на него, улыбнулся. Переключился на драйв, показал большой палец вверх. Через закрытое стекло было плохо слышно, но, кажется, он сказал: Все окей, малыш!

Наверное, он опять не шутил. Хотя, может и всерьез думал, что убив его собаку, сделает «окей».

Как только он позволил этому говнюку, убить свою собаку. Как!? Оставил ее в гостиной, ушел собирать какие-то дурацкие вещи.

Дурацкие, дурацкие, дурацкие… все дурацкое!

С тех пор, он больше не собирал никакие вещи. Просто кидал их, куда попало.

***

Должен я быть с Джул сейчас!?

Остановился, когда стало тяжело продираться через заросли кустарника. Сел на поваленное дерево, перевел дыхание.

Но, ее глаза совсем другие. В них нет жизни. Это больше не Джул. Это чучело.

После потери Эммы ему долго снился один и тот же кошмар.

В нем он сидит в гостиной (как тогда), на бежевом ковре с высоким ворсом. Раздается «динь-дон», самый распространенный звук гостиных всей страны, идет открывать дверь.

За порогом – курьер, улыбающийся белозубой улыбкой, выдвигая крепкую нижнюю челюсть, как будто на нем не коричневый комбинезон ФедЭкс, а трико Супермена.

– Вам посылка, мистер… э-э-э, мистер Джордж? Так я понимаю? – «челюсть» наклоняется, чтобы рассмотреть его лицо, действительно ли он, «мистер Джордж». Потом, видимо, удовлетворившись осмотром, снова улыбается, протягивает планшетную папку.

– Распишитесь здесь и здесь.

Расписывается «здесь и здесь», «челюсть» уходит, он переносится к коробке. Взрезает скотч, обычный канцелярский прозрачный, неприятно тонкий… открывает клапаны: на него, облачком, вылетает химический запах разноцветных опилок.

Он роет их вниз, вниз и вниз. Пока не натыкается на палево-коричневую спину, проводит по ней, внизу, на животе, ощупывает длинный продольный шов.

То ли от ужаса, то ли от раздражения, поднимает и бросает коробку об пол, с головы чучела падают остатки опилок.

На него сморят глаза. Круглые и блестящие. Абсолютно неживые, хотя и немного правдоподобные, с отсветом грусти и мудрости – одновременно. Похоже, Рэнди, и правда, знает свое дело.

Достает чучело, отвинчивает колесики от журнального столика, того самого, под которым он не нашел Эмму в тот день, в который…

Следующий на очереди – моток серого скотча в тонкую паутинку армированных волокон.

Приматывает колесики к ногам. Где-то получается неаккуратно, восстановленные Рэнди, когти пытаются прорвать скотч. Ну и ладно… хоть как-то держится…

Когда заканчивает с ногами и колесиками, отматывает метра полтора ленты, скрепляет две половинки, соединяя один конец в петлю, надевает ее на шею, вместо ошейника.

– Отлично придумано, сынок! – обычно, в конце сна, появляется физиономия Мэта, в дурацкой бейсболке и, с поднятым вверх, пальцем. – Ты решил эту проблемы с помощью скотча! Так, Джорджи, сынок!?

***

Обошел заросли, прошел через лес. Тот сменился на перелесок, потом – на ровную поверхность с редкими деревьями и проплешинами.

Давно он не ходил столько! После дня прощания с «Интерепид», они проходили немного, каждый день по чуть-чуть, никогда не шли через заросли или густой лес.

С каждым днем, она становилась, как чучело. – подумал и поругал себя за такие мысли.

Закрыл глаза, снова куда-то провалился. В этот раз, не в гостиную дома, а в заброшенный город. Тот самый, который видел сегодня во сне.

Из-за угла дома, выглянул «футболист». Выпирающая челюсть, толстовка с «Капитаном», широкие плечи.

– Эй, ты! Пустой бак! – «футболист» сложил два пальца, засунул под нижнюю губу, громко свистнул, как, наверное, часто свистел на трибунах перед татчдауном⁴, – Твоя телка с полным баком, я вижу!? Ага?

– Пошел ты!

– Да-да! С полным баком… ба-ком… опилок! А-ха-ха-ха!

– Что, что…

Он оглядывается и видит, что идет не один. За собой катит чучело Джул. К ее ногам примотаны колесики, точно, как от того журнального столика в гостиной. Неаккуратно налепленный скотч, раздается «кх-рр-хх» по асфальту.

– Эй! Дорогуша! Хочешь мой шланг? – «футболист» подхватывает за промежность, трясет содержимое. – Тебя ждет полный бак, крошка! Иди, попробуй! Наполни себя! А-ха-ха…

– Дурацкий, дурацкий… – злится Джордж, боясь сказать что-то еще. Вдруг, «футболист» припомнит поцарапанный пикап.

Старается идти равномерно, медленно, как идут, когда знают, что за ними следит хищник. Полностью не останавливается, катит чучело Джул, скотч продолжает «кх-рр-хх». Колеса, прикрученные к ногам, в некоторых местах, опасно подпрыгивают на неровностях дороги.

Неплохо вышло со скотчем. Да, сынок!?

Очнулся. Повернул, пошел обратно. Приняв, про себя, решение… Если я вернусь, а Джул лежит все так же, я все ей скажу! Все! И если она не ответит, пусть остается! Пусть. Я оставлю ей все консервы, буду даже приходить раз в неделю, проверять, как там… но, дальше я с ней – не пойду.

Н-е-ет! Хватит с меня скочта! Хватит чучел! Хватит возюкать!

***

В следующие два дня он обошел весь лес, перелесок, места с холмиками, исследовал овраги. Несколько раз пролез туда-сюда через гряду из кустарника, спутанного с молодыми деревьями. Бежал к каждой поляне, расположенной на возвышении, ожидая увидеть там потухший костер, раскиданные банки с консервами и красные ромбы, из которых – на него выглянут две злые серые точки. Все еще… такие родные, такие любимые!

За эти два дня, даже красные ромбы начали казаться не такими дурацкими.

Но, так и не нашел ее. Ни ее, ни лагеря. Не нашел дорогу, по которой они сюда дошли. Вообще не нашел никаких следов. Как будто, все этого вообще не было.

Несколько раз вспоминалась Эмма. Дрожа, из последних сил, стоя в переноске, в багажнике «Врэнглер» – лишь бы увидеть его, в последний раз. И этим последним взглядом прося, чтобы он поехал с ней. Чтобы он был с ней.

Может быть, того же хотела и Джул. Только ее глаза были безжизненными. Но, это ведь не значит, что эти глаза, от этого, меньше о чем-то просили!?

***

Два дня, следующие за несколькими днями поисков, он не помнил. Но, в конце, что-то заставило его встать из-под дерева, хотя он и не понимал, что, проглотить половину упаковки «Тик-Тук», валявшегося в кармане, запить водой из лужи.

Потом, что-то заставило его пойти. Куда – он не понимал. Для чего – тем более.

Оставалось только возюкать дальше. И он возюкал.

В один из следующих дней, вышел на дорогу. И, пройдя по ней сколько-то, увидел на обочине магазин. Один из тех, которые раньше использовали люди на пикапах подешевле и постарше, – чтобы заправиться. Заправить свои желудки плохим алкоголем и жирной едой.

Ненавидел такие магазины. Дурацкие! Но, зашел внутрь.

***

Взял несколько банок со стойки с консервами, стараясь избегать фасоли. Кое-как, пальцы не слушались, открыл три из них, сразу. Засовывал руками содержимое в рот, чередуя. Кукуруза смешивалась с половинками непонятных фруктов, сверху сдабривалось рыбной требухой.

Никогда не любил рыбные консервы! Дурацкие! К тому же, к рыбным консервам применимо «правило бургера» – то, что оказывается под упаковкой, совсем не такое, как на картинке.

Но, сейчас все это было неважно. Он понял, насколько сильно проголодался за эти… сколько!? Сколько-то дней. Сколько-то ужасных дней. Не важно.

Хватит! Заткнись! – ударил себя по виску банкой. – Хватит! Ты потерял ее! Ты потерял, потерял, потерял…

Долго плакал. С начала в голос, потом беззвучно. В какой-то момент, через пелену слез, за крутящейся стойкой с книгами и журналами, появился футболист.

– Эй, пустой бак? – огромная челюсть еле протиснулась между спортивным журналом и «Джи Кью».

– Пошел ты! – запустил туда банкой, от чего стойка с журналами грохнулась на пол, рассыпав все содержимое.

Футболист пропал. А, открывшаяся картина, показала отдел «Для автомобилиста». Помимо всякой дурацкой ерунды, на крючках белой стойки, висело кое-что, что действительно было необходимо сейчас.

По цвету, чем-то напоминало глаза Джул, за мгновение до того, как он ушел собирать ветки, а на самом деле – просто ушел.

Хорошо еще, что стойка была белой. Если бы серые кругляши смотрели на него с чего-то красного, похожего на дутые ромбы спального мешка, тогда бы не выдержал.

Взял одно кольцо, покрутил в руках. Тяжелая и добротная штука. С мелкими точечками в основе армирования.

Любимый, автомобильный! Крепкий и тянущийся. Универсальный и, ко всему, подходящий.

Например, сейчас… – плач сменился всхлипываниями, – Например, сейчас! Отмотал сразу метр полосы, туго накрутил чуть выше предплечья.

Держал долго, чувствуя, как покалывает кончики пальцев. Отрезанная от подачи крови, часть руки, постепенно умирала, сопротивляясь этому. Вены набухли, мышцы округлились, стараясь прорвать «кордон».

Этикетка обещала нагрузку в две тонны, сопротивление было бесполезным. Но, его организм, точнее, рука, об этом не знали. Поэтому, сопротивлялись.

Да, так отчаянно, что края ленты с той стороны, где давила кровь, немного вывернулись. Ни намека на разрыв, конечно, но…

Вспомнил тех, кого видел, пока они с Джул, сначала ехали, потом шли по дороге.

Почему они перестали сопротивляться!? А я нет?

Выдохнул, снял скотч, кровь потоком хлынула в освободившееся пространство. К тошноте добавилось головокружение.

Почему я не перестал сопротивляться!? Или, я никогда и не сопротивлялся?

Я никогда не умел драться. Ни нож и не дробовик. Зато, зато… зато, что!?

***

Стало чуть легче. Нашел хозяйственную сумку, подготовился. Поверх консервов, бросил два серых кольца.

На фоне красноватых этикеток «Дженерал Фуд», те очень напоминали серые точки глаз, укутанные в красные ромбы спального мешка.

Вышел из магазина, пошел в сторону, как ему казалось, основной магистрали. Вид серых точек не пропадал. И красных ромбов тоже.

А поскольку, смотреть больше было не на что – перевернутые машины, трупы, мусор, – то смотрел на свои ботинки, которые явно не годились для таких туристических мероприятий.

Часть шнурков болталась, другая – наоборот, больно глубоко врезалась. К тому же, от его косолапой походки, подошвы обтерлись с боков, напоминали две дурацкие черные мыльницы.

Сумка бряцала банками и давила плечо. Штаны настолько заскорузли от грязи и пота, что, при каждом шаге, врезались в колени.

Все дурацкое! – перевесил сумку на другое плечо, вышел на большую магистраль. Оглянулся и остановился. Увиденное отвлекло от серых глаз в красных ромбах.

Сзади, справа и слева, идя между разбросанных остовов машин и того, что из них вывалилось, шли люди.