Читать книгу Тайга: андроиды - Алекс Миро - Страница 14

Антон проскользнул в свою комнату, стараясь не наделать шума. Туяра скинула одеяло, хотя в спальне было прохладно. В приоткрытое окно проникал ночной воздух. На дворе было всего минус пять градусов по Цельсию.

Антон достал из шкафа чемодан. Молния. Если ее потянуть, Туяра проснется. Он вынул из шкафа запасную пару ботинок, сменную одежду, и положил на крышку закрытого чемодана. «Запакую в машине». Он подошел к постели. Антон не хотел, чтобы Туяра видела, как он уезжает. Он сделает так, что сегодня она выспится.

Антон прилег рядом. Не касаясь кожи, он провел ладонью над ее плечом, спустился к талии, потом к бедру, потом снова вверх, пока чувство тепла в его ладони не перешло в жжение. Но ему не было больно. Антон разделил огонь на двоих, и Туяра, посапывая, заворочалась во сне. Позвонки на ее спине зашевелились – три, четыре, восемь косточек появились и спрятались в ложбинке, ее плечо поднялось и опустилось.

– Помнишь шаманку?

Ни единого звука не покинуло его рта, но Туяра услышала. Она всегда слышала. Ее кровь еще хранила в себе коды, по которым она распознавала беззвучный язык тайги. Порой Антон думал, что они с Туярой могли разговаривать, не произнося ни слова. В ней был заложен ген предков, ее якутская суть. В нем же говорила его мать тайга, для которой он стал желанным сыном. Разные по крови, они с Туярой несли в себе одну душу леса.

– Помню. – Туяра пошевелилась во сне и вздохнула. Ее черные волосы заскользили по белой подушке, длинные пряди свернулись кольцами, и луна дотронулась до этой черноты, озарив ее холодным светом.

Время отсчитало десять лет в прошлое.

***

Туяра сама пилотирует маленький тренировочный самолет. Она давно хотела свозить Антона в Алдан. Ранним утром здесь еще тихо, местные жители заняты своими делами.

– Придется идти пешком в гору, – предупреждает она.

Шасси коснулись асфальта, Антона тряхнуло.

– Лучше бы я вел, – в те дни еще майор, Лебедев потер ушибленную руку: он ударился о приборную панель.

– Да брось ты, я и сама прекрасно справилась.

На языке якутов ее имя значит «воздушная». С тех пор, как она села за штурвал, Туяра не представляет себе жизни без неба, и Антону это нравится. Когда он касается ее, он чувствует в ней силу, от которой у него перехватывает дыхание.

И вот они идут тропами, ведущими от подножия горы к ее вершине. В паре километров от них виднеются натянутые канаты горнолыжных подъемников. Заброшенные круглые люльки болтаются в воздухе. Зимы стали теплее, и снег появляется ненадолго, а место лыжных трасс снова начал занимать лес. Лиственницы, еще молодые, с мягкими иголками и красными шишками, разрастаясь год от года, верхушками уклоняются от канатов подъемников, а лапы весело хлопают по крышам домиков лыжной базы.

– К ней нельзя так запросто, нужно подняться, проявить волю, пересилить себя. Чем труднее путь ты выберешь, тем благосклоннее она будет. – Туяра ведет их едва заметной тропой. Антон спотыкается о камни, отодвигает от лица колючий еловый лапник. Кое-где растут грибы, их желтые шляпки изъедены червями – все в черных дырах ходов, проедаемых мутировавшими паразитами. Перемена климата не прошла бесследно для тайги: простые существа быстро приспосабливались, некоторые меняли форму тела, некоторые меняли рацион, а кто-то мигрировал. Пока незаметно постороннему глазу, но уже очевидно для местных жителей, тайга трансформировалась. Это и пугало, и поражало одновременно. Было удивительно наблюдать, как сама великая Природа учится выживать там, где испокон веков должны были выживать люди.

– Это средний мир, – не оборачиваясь говорит Туяра. – Мир между небом и землей, где обитают люди и звери.

Она прикоснулась к лиственнице.

– Гнездо шамана. – Она указывает вверх на расщепленный на пять частей ствол.

Выросший в поселении старообрядцев, Антон мало что знал о легендах народов Якутии. Зато он знал многое о Боге, но сейчас Туяра показывает ему свой мир. С детства Антон приучился видеть миражи тайги, ее сны, ее ворожбу, которой она, словно колдунья, окутывала мальчика, если он в одиночестве забредал слишком далеко в чащу.

Тропа закончилась и впереди высоко в гору тянется дикий, нехоженый лес. Город внизу занят своим делом, и двое бредущих невесть куда людей в военной форме его совершенно не интересуют.

– Ойуун уйата. Гнездо шамана, – вдруг словно вспомнил он слова на якутском языке. Слова, которых раньше нигде не слышал.

Туяра удивленно оглядывается на него.

– Откуда ты знаешь наш язык?

– Так подсказал мне лес. – Антон даже не думал, что Туяра будет смеяться, он был уверен, что она поймет. Чем дальше они вдвоем уходили от людей, тем крепче становилась их связь между собой. Ему трудно было это объяснить, но с каждым шагом вверх они все больше существовали друг для друга, то ли потому, что понимали друг друга с полуслова, то ли потому, что их души понимали друг друга без слов.

Они огибают стволы деревьев, перепрыгивают через кочки, топчут мхи, обходят кусты можжевельника с синими ягодами.

– Что, если мы встретим медведя? – вдруг спрашивает Антон.

В их поселении старшие всегда брали с собой в лес ружья. Хоть тайга и была для них матерью, но на безрассудство никто не решался.

– Я покажу ему грудь, – смеется Туяра. – У нас считается, что медведь когда-то был девушкой, и, увидев грудь, признает свою подругу. В любом случае, это средний мир, здесь нас защитит Айаана. Она уже знает, что мы идем.

Антон чувствует, что шаманка знает. Он оглядывается по сторонам – повсюду мелькают то заячьи уши, то любопытные желтые глаза. Тотем старой шаманки, ее животное. Значит, она ждет их.

– Видел зайца? – Туяра словно читает его мысли.

Антон кивает.

– В среднем мире всегда легко. Здесь божественное можно увидеть глазами. Горы, небо, молнию, дождь. Нужно просто оглядеться вокруг, и вот они, боги среднего мира, которые сопровождают нас от рождения до самой смерти. Если не рваться ввысь, и не падать вниз, то можно прожить в среднем мире, восхищаясь каждым его проявлением.

Она нагнулась, провела рукой по кусту волчьего лыка, усыпанного бусинами ядовитых красных ягод. Спелые, они отрываются от веток, катятся по склону, по траве, между зелеными шапками мхов.

В небе зреет туча.

– Скоро будет дождь. – Антон вдыхает плотный воздух, такой бывает перед дождем.

– И гроза. – Туяра всматривается в небо. – Сюгэ Тойон, бог грома, тоже ждет нас на вершине. Он пошлет нам грозу, чтобы мы помнили, как он грозен и велик.

– Тайга его не боится, – улыбается Антон.

– Его все боятся, и тайга тоже. Слышишь, как притихли деревья? Ему достаточно одной молнии, чтобы здесь все полыхнуло огнем.

Антон прислушивается: и правда, в лесу стало тихо, воздух застыл в ожидании. Теперь стало душно. Он расстегнул воротник формы.

Наконец они добрались до вершины.

Крыша приземистого домика совсем съехала на бок. Сложенная из длинных веток заготовка для костра, похожая на пирамиду, давно покрылась плесенью, а кора на палках сточилась ветром. Через прутья пирамиды проглядывает сухая трава, заготовленная для розжига, но со временем сквозь нее пробилась трава свежая, зеленая, и смерть заменилась жизнью, как велено природой.

– Айаана, – тихо позвала Туяра. – Матушка!

Никто не откликнулся. Над скособоченной дверью на ветру тренькают железные палочки и звонит маленький колокольчик.

Антон подходит ближе к хижине. На вкопанных в землю деревянных столбах, колышутся разноцветные ленты.

– Может она не слышит? Сколько ей лет?

– Много, – Туяра пожала плечами. – Столько, сколько лет этой горе.

– Разве такое возможно? – удивился Антон. Даже в их поселении люди не жили так долго.

– Возможно, если ты – мать среднего мира.

Дверь гостеприимно распахнулась, скрипнув петлями, но то был ветер.

Они заходят в темноту домика. Здесь пахнет шкурами, травами, чем-то паленым, ароматным и теплым. Здесь кто-то есть.

– Как камень, как гора, – что-то зашевелилось под серой шкурой, – я не вижу и не слышу.

Антон подумал, что шаманка должно быть услыхала их разговор только что, ведь они упоминали гору, но, проведя в тайге восемьдесят лет, он точно знал, что не для всех звуков нужны уши. Порой вполне можно обойтись и без них.

– Айаана, мы принесли тебе дар. – Туяра опускается на колени, чтобы стать вровень с лежащей на настиле шкурой, и протягивает руку.

Антон удивлен. Он ничего не брал для шаманки, а вот на ладони Туяры блестит лунный камень.

Волчья шкура шевелится, спина выгибается, плоская выпотрошенная голова с дырками глазниц, аккуратно обрамленными железными кольцами, приподнимается. Глаза у шаманки еще закрыты, кожа морщинистая, мягкая и тонкая, и когда она говорит, морщины движутся по лицу, складываясь в замысловатые узоры.

– Лунный камень мне нравится, дочка. – По-русски шаманка говорит с трудом. В ее голосе чувствуется покой, будто она проспала под этой шкурой десятки лет прежде, чем в ее домик снова наведались гости.

Снаружи гремит гром, тайга шелестит, вспугнутые животные разбегаются, грызуны прячутся в норы, птицы таятся в гнездах, грибы накрываются широкими листами, а спелые ягоды, которым некуда деваться от дождя, обреченно висят на своих ветках. Только ручей, что сбегает с вершины до самого подножия, весело подпевает грому. Или это водное божество Боллох Тойон, настроение у которого перед дождем лучше некуда.

Туяра помогает шаманке встать. Старуха поднимается с трудом, расправляет платье, и Антон чувствует разнесшийся по домику смолисто-дымчатый аромат можжевельника – так пахнет ткань, так пахнет эта женщина.

– Помоги мне, дочка, – просит шаманка.

Антон выходит, оставляет их вдвоем. На улице беснуется ветер. Отсюда не видно города, горизонт закрывают сползающие вниз по склону высокие лиственницы.

Антон стоит, поеживаясь от холода. Зачем Туяра привела его сюда? Это был ее мир. Ее сновидения – как она говорила – часто были такими странными, запутанными, со звуками бубна и варгана, с шелестом леса и протяжными песнями на якутском.

Дверь за его спиной отворяется, петли скрипят. Шаманка, одетая в шкуры, рыжие лисьи и серые волчьи, проворно взбирается на пригорок. Ее черные глаза теперь открыты и блестят, а движения стали быстрыми. Туяра подает ей бубен.

Айаана кажется совсем маленькой по сравнению с бубном. На туго натянутой пожелтевшей оленьей коже прожилками синеют какие-то знаки, понятные только его хозяйке.

– Ты – сын тайги. – Она кланяется Антону, колокольчик на ее шапке звенит, а лисий хвост на одной из шкур касается земли. – Твоя женщина просит провести обряд с духами верхнего мира. – Она снова кланяется Антону.

– Что за обряд? – он подходит к шаманке, берет ее за локоть. Ему неловко, он боится, что Айаане тяжело кланяться ему. Но когда Антон ее коснулся, ладонь будто обожгло огнем. Он одернул руку.

Айаана удовлетворенно смеется.

– Что, не ожидал такой мощи? Думал, я уже все, ссохлась, как забытая над печью медвежья шкура? Не тут-то было.

Антон улыбается ей. Энергия Айааны курсирует мощным потоком по всему его телу, словно влетевшая в форточку шаровая молния мечется по дому, гонимая сквозняком.

Как часто мы чувствуем себя одинокими. Как часто нам кажется, что мы отделены от мира, будто засохший ломоть пирога, забытый после праздника на тарелке.

Но сейчас, в тайге, на вершине горы в городе Алдан, для Антона Лебедева наконец все встает на свои места. Со звуками бубна – бом, бом, бом, все быстрее и быстрее, все глубже и глубже, – он чувствует, что уже неделим, целостен с этим миром. Он теряет границы, тело его словно размывает водой, весело журчащей в ручье неподалеку. Тело его разносит ветром, бушующим в ветвях деревьев. Тело его срастается с землей под его ногами.

Шаманка поет глубоким, протяжным голосом, поет великую песню якутских просторов. Туяра с закрытыми глазами потихоньку кружится рядом. Она знает эти обряды и танцы с детства. Она привела того, кого любит, в свой мир. Взяв Антона за руку, она помогла ему подняться на вершину горы, вдоль тросов забытого фуникулера, по заросшим тропам, чтобы он стал частью ее самой, ее вселенной, от которой так мало осталось в две тысячи семидесятых годах. И пускай лишь горстка людей хранит древние традиции Севера, их достаточно, чтобы тот, кто ищет истины, мог наконец обрести ее.

Они оставили в самолете свои гаджеты, потому что здесь в них нет смысла. Смысл есть только в ветре и воде, в земле и деревьях, в звуках бубна и духах, что спускаются к ним с неба, завороженные голосом старой шаманки. Запах шкур лис и волков, травяной, пряный аромат сушеного медвежьего помета и запах горящего можжевельника, пучок которого кружится в руках Туяры вместе с ней. Вот единственное, что имеет значение в этот миг.

«Сколько у них божеств!?» Антон с удивлением наблюдает, как все новые и новые бесплотные, едва различимые духи спускаются к ним с небес. Может это всего лишь рассеянный ветром дым? А может быть и нет.

Он не знает, о чем хочет спросить у шаманки Туяра. Любит ли он ее? Такое ведь никак не докажешь словами, и даже поступками. Любовь нельзя доказать, в нее можно только верить. Как в Бога. Потому что Бог и есть любовь.

Теперь Туяра тоже поет. Они с Айааной кружатся в унисон. В костре горит что-то пахучее, оно потрескивает под толстыми древесными прутьями, оно выглядывает языками пламени, дразнит, и прячется снова. Это божество огня. Оно нравится Антону, и Антон кланяется ему. Над ними в небе собирается дождь. Грозовая туча набухает серым – еще один бог готовится явить себя во всей красе. Антон сливается с миром, растворяется в нем.

Он это Айаана. Он чувствует, как болят ее ноги после долгого танца, но также, как и она, не обращает на боль никакого внимания. Он чувствует то же, что и старая шаманка. Он слышит, как сам по себе, будто сердце, бьется в руках бубен среднего мира, и он содрогается всем телом от каждого его удара.

Он это Туяра. Он ощущает, как на лицо спадает черная прядь гладких волос, но оправить ее нет ни сил, ни надобности. Как и Туяра, Антон чувствует, что любит. Любит все вокруг, и это хорошо и правильно. Он несется вместе с ручьем вниз с горы, он летит вместе с ветром, оцарапанный острыми иглами сосен, он взмывает ввысь вместе с птицами, он готовится разразиться грозой вместе с небом. Наверное, так же чувствовал себя Бог, когда творил мир. Он просто разбивал самого себя на осколки, отделяя явления и предметы друг от друга, но сохраняя их целостность. Можно быть и всем, и ничем одновременно.