Читать книгу Когда палач придет домой - Алекс Риттер - Страница 2

Глава 1.

Рука тверда, дух черен, крепок яд,

Удобен миг, ничей не видит взгляд,

Теки, теки, верши свою расправу,

Гекате посвященная отрава!

Спеши весь вред, который в травах есть,

Над этой жизнью в действие привесть!

Уильям Шекспир, «Гамлет».

Это было прекрасное утро. Удивительно хорошая погода для Лондона в конце сентября. Ни мелкого моросящего дождя или снега, ни свинцово-серых туч, ни знаменитых лондонских туманов, которые испарились вслед за викторианской моралью и колониальными войсками, хотя и не в силу естественного хода истории, а по причине глобального потепления, обернувшегося для Европы ужасными холодами после остановки Гольфстрима. По темно-голубому небу лениво ползли, подгоняемые легким бризом, рваные молочно-белые облака, Солнце ослепительно сияло в вышине, небо вокруг него казалось выцветшим полотном, асфальтовая мостовая под ним напоминала преддверье ада, однако нежные дуновения ветра, заботливо окутывавшие мою обнаженную шею, отражали жаркие лучи дневного светила. Одним словом, это было прекрасное утро… для смерти.

Я медленно шел по улице, любуясь прекрасной голубизной утреннего неба, иссеченного черными ножами небоскребов, наслаждаясь солнечным светом и ласковой прохладой ветерка так же, как и тот, для кого это утро было последним. Он шагал посередине почти пустой, несмотря на хорошую погоду, улицы, не оглядываясь и даже не подозревая, что неумолимый Рок в моем лице уже подписал его смертный приговор. Для этого человека чудесное сентябрьское утро было лишь растянутой копией того бесконечно короткого и в то же время бесконечно длинного мгновения, когда палач уже нажал на рычаг, но нож гильотины еще не упал на шею приговоренного, намыленная петля не затянулась на его шее, а электрический ток, уже бегущий по проводам, не пронзил его мозг и сердце.

Это был высокий стройный худощавый старик. Хотя голова его была седа, а лицо изрезано глубокими морщинами, пружинистая походка и гордо вскинутая голова говорили лучше всяких слов, что он не принадлежит к числу легких противников. При взгляде на него мне невольно вспомнился Ганнибал, который, будучи глубоким старцем, принял яд, лишь бы не попасть в руки преследовавших его римлян. И можно долго спорить, что, кстати говоря, до сих пор делают наши историки, прав или неправ был Ганнибал, развязывая вторую пуническую войну, правы или неправы были римляне, преследуя по всему свету великого полководца, но ясно одно – в битвах погибли тысячи ни в чем не повинных людей, и кто знает, не затрави римляне Ганнибала, все ужасы той страшной междоусобицы могли бы повториться. Точно так же и этот старик представлял смертельную угрозу для всего человечества, угрозу гораздо более страшную, чем война, какой бы кровавой она ни была в наш век сверхвысоких технологий. И потому приговор был вынесен, и палач должен был его исполнить. И потому я осторожно шел вслед за своей целью, ожидая, когда мне представится удобная возможность.

Я – палач. Это окутанное налетом романтики слово, пришедшее к нам из далекого Средневековья, наиболее точно определяет мои обязанности. Я – палач, исполнитель приговоров судьи, Пастырь и последний вздох заблудших овец. Не какой-нибудь наемный убийца с пистолетом в кармане и жаждой денег в душе, без единой капли фантазии и творческой мысли, которого боящиеся конкурентов толстосумы называют пошлым словечком «киллер» и нанимают для сведения своих мелочных счетов. Я – существо иного порядка, иного, гораздо более высокого уровня. Пусть официально наши начальники называют нас сотрудниками класса А, а в разговорах между собой оперативниками, исполнителями, охотниками или перехватчиками, но суть-то одна.

Я – Палач, и этим все сказано. Мой долг состоит в приведении в исполнение смертных приговоров, вынесенных беспристрастными судьями, чтобы в очередной раз спасти мир от беды более страшной, чем любая из изобретенных природой болезней. Мне дано право убить. Очень немногие люди знают о самом факте нашего существования, но они хранят молчание, поскольку человечество не должно даже подозревать о том, что мы есть, иначе наша миссия потеряет всякий смысл. Мы должны делать свою работу тайно, и не красный клобук средневекового палача, но непроницаемый покров полнейшей секретности скрывает наши лица.

И именно поэтому я, одетый как обычный праздношатающийся гражданин среднего возраста, но внутренне готовый ко всему, к любому повороту событий, шел вслед за этим высоким худощавым стариком, выжидая удобного момента.

«Черт, опять меня понесло, – с легким раздражением подумал я. – Каждый раз на работе в голову лезет какой-то бред. Особенно когда надо работать. Почему нельзя отключать мозги к чертовой матери, чтобы ни о чем не беспокоиться? Покойникам лучше – им уже не о чем думать. – Я едва не рассмеялся. – И нечем. Так, ладно, надо действовать. Пора».

Моя цель посмотрела на свои старинные наручные часы, резко вскинув руку, и ускорила шаг, направляясь к ближайшей остановке воздушного транспорта. Я отбросил свои несвоевременные мысли и поспешил за ним скользящим шагом. Все мы скользим над пропастью, чье имя – смерть, и лишь немногие избранные, такие как я, почти ежедневно оказываются у этой последней границы и даже пересекают ее.

Я знал, что мишень зовут Альберт Слейд. Он был известным ученым, физиком-экспериментатором, лауреатом нескольких премий, профессором, который помимо научной деятельности в университетской лаборатории читал лекции по спецкурсу «Ошибки экспериментальной науки», а также несколько тем по квантовой физике, название которых мог выговорить только он сам. Через полчаса он должен был явиться в университет, чтобы прочесть своим несчастным студентам очередную лекцию, затем отправиться в лабораторию, а потом домой к детям и внукам. Жизнь большинства людей лучше всего характеризует прочерк между датой рождения и датой смерти, но он – не из таких, он из тех, кто умеет всегда добиваться своей цели, кто оставляет глубокий след в судьбах сотен и тысяч людей. Как и я.

Разумеется, с моей стороны это было явное и дерзкое нарушение тех правил, благодаря которым только и могла существовать наша организация. Я не должен был что-либо знать о своем объекте, кроме описания его внешности и психоматрицы возможного поведения в экстремальной ситуации. Это незнание, как и большинство прочих правил и запретов нашей жизни, имело своей опорой современную науку – психологию, которая говорила, выражаясь языком наших предков, что о чем человек не знает, о том у него душа не болит.

Это было вполне логично – чем меньше палач знает о человеке, которого он должен убрать, тем легче его психика перенесет последствия его действий, особенно если учесть, что любая из наших мишеней была, в общем-то, невиновна. Как бы ни были бесчувственны в большинстве своем профессиональные исполнители, они не смогут безболезненно перенести устранение того, кого знают не хуже своего лучшего друга благодаря предоставленной различными спецслужбами информации, даже если их единственная встреча станет последней.

Впрочем, ликвидация незнакомого человека тоже не проходит бесследно, а сошедшего с ума «охотника» нельзя отправить в психиатрическую больницу как обычного пациента. Да и в спецлечебницу для сотрудников наши больные тоже попадают далеко не всегда, поскольку зачастую гораздо проще уничтожить безумца, владеющего всеми видами нападения и защиты, чем доставить в медицинское учреждение. А потому не вызывает удивления тот факт, что немногие в этом ремесле доживают до пенсии. Ведь два демона – демон сумасшествия и демон ошибок, любая из которых может оказаться смертельной, постоянно преследуют каждого из нас.

Но только не меня. Я был профессионалом среди профессионалов. Я имел максимальный стаж работы в британском отделении Всемирной Организации Здравоохранения (ВОЗ), наибольшее количество заданий с положительным результатом и наилучшие показатели проверок моего психического состояния, а потому имел право на получение всей полноты информации о своих целях. Как правило, мне, учитывая мой огромный опыт в этой сфере человеческой деятельности, поручали наиболее сложные дела, предоставляя право лично разработать план операции и выбрать способ ликвидации. А вот для других сотрудников план операции разрабатывали в нашем бюро. И способ устранения, и порядок действий, и пути отхода – им все предписывалось и прописывалось. Но только не мне.

Я ускорил шаги, стараясь нагнать Альберта Слейда, и даже позволил себе улыбнуться – остановка пассажирских пульсаров была почти пуста, я, профессор и незнакомые мне высокий плечистый мужчина лет 30 и стройная девушка среднего роста были единственными людьми, ожидавшими транспорта. Честно говоря, количество свидетелей не имело значения, они бы все равно ничего не поняли, даже если бы что-нибудь и заметили, однако я в силу старой привычки был рад небольшому количеству посторонних. Впрочем, посторонних ли? Здоровяк внимательно посмотрел на меня и, чуть улыбнувшись, подмигнул, а затем вновь принял серьезный, немного скучающий вид, – так быстро, что в первый момент я решил, что мне показалось.

«Значит, Лысый Дьявол решил подстраховаться и все же допустил до участия в операции сотрудников американского бюро», – подумал я и улыбнулся здоровяку в ответ, хотя по инструкции не должен был этого делать. Впрочем, что удастся кому-либо понять по мимолетному движению губ? Может быть, я просто усмехнулся, увидев его дурацкое желтое пальто, совершенно не сочетающееся с черными ботинками.

Странно только, что мой шеф все же решил привлечь к ликвидации этого объекта иностранных гостей. Он всегда старался обходиться малыми силами, и, мягко говоря, не слишком любил «янки». К тому же меня и так страховали двое парней из нашего бюро, не считая обычного сопровождения. Для такой операции и тем более для меня более чем достаточно.

Людей в этой операции было задействовано много, поскольку цель была птицей высокого полета. А так как вдобавок ко всему прочему Слейд был подданным США, то американское бюро отправило в Великобританию несколько своих работников. Им, конечно, можно было отказать в разрешении на участие в ликвидации физика, так как тот находился не на их территории, но это осложнило бы отношения между нашими отделениями.

К тому же большое количество задействованных в этой операции исполнителей позволило предусмотреть любые случайности и обеспечило мне удачный момент на полупустой остановке. Надежное прикрытие – команда сопровождения из нескольких профессионалов, способных предотвратить любое неблагоприятное стечение обстоятельств, – это именно то, что нужно даже палачу от Бога. Хотя все равно я бы выполнил свое задание и без такой толпы помощников. Уж это я умею.

Слейд остановился под знаком «Остановка воздушного транспорта № 912», и, порывшись во внутреннем кармане своего старомодного серого костюма-тройки, достал оттуда маленькую пластиковую коробочку. Как и многие пожилые люди, ученый придерживался старомодных привычек. Такие, как он, продолжали курить, несмотря на все старания ВОЗ отучить их от этой вредной привычки и призрак рака легких, витающий над каждым курильщиком. Я неторопливо направился к старику, прикуривавшему от старинной золотой зажигалки, чувствуя странный холодок во всем теле. Так всегда бывает в эти последние, тягучие секунды перед мгновением действия. Этими моментами наслаждаешься, как коллекционным коньяком.

– Простите, пожалуйста, у вас огоньку не найдется? – спросил я, с сигаретой в руках подойдя вплотную к своей цели.

– Отчего же не найдется, – ответил профессор, взглянув на меня. Он был выше и смотрел так, словно было еще что-то, кроме роста, что делало его значительнее. Как будто в глубине души он верил в то, что будет жить вечно – в отличие от меня. Словно не знал, что смерть забирает даже тех, кто искренне верит в свое бессмертие, потому что ей нет никакого дела до вопросов веры.

Слейд вновь щелкнул своей зажигалкой. Я потянулся кончиком «сигареты» к ее крошечному желтому огоньку. На самом деле мои пальцы сжимали фальшивку – бумажную трубочку, внутри которой вместо табака находился особый пылеобразный состав. Приложив «сигарету» к губам, словно прикуривая, я с силой дунул, и мельчайшая коричневатая пыль, промчавшись над пламенем зажигалки, на мгновение укутала своим маленьким смертоносным облачком лицо физика.

– Что?..– только и успел сказать ученый, а затем, задохнувшись, обмяк и плашмя повалился на землю, ударившись головой о покрытие улицы. Из рассеченного черепа тотчас хлынула кровь, ярко-красная на раскаленном черном асфальте.

«Красное и черное. Совсем как у Стендаля», – подумал я и с трудом сдержал довольную улыбку. В этот момент стоявший на остановке здоровяк, увидев, что профессор упал, торопливо зашагал в нашу сторону со словами:

– Что случилось?

– «Скорую», скорее вызовите «скорую», человеку плохо! – закричал я, прекрасно зная, что Слейду осталось жить всего несколько секунд, что он умрет от сердечного приступа раньше, чем вызов поступит в Службу Скорой Медицинской Помощи, и никто не сможет установить истинную причину его гибели, потому что следы состава, которым я воспользовался, невозможно обнаружить. Мне нечего было опасаться, а издаваемые мною вопли должны были послужить своеобразным психологическим алиби в глазах окружающих, иначе это очень подозрительно выглядело бы с точки зрения какого-нибудь случайного свидетеля – человек, у которого вы только что попросили прикурить, неожиданно упал, а вы, как ни в чем не бывало, спокойно уходите. Никогда не вредно изобразить из себя доброго самаритянина, особенно если вы никогда не потратите даже минуту на то, чтобы помочь ближнему. Моя роль, мое истинное призвание в другом – спасать всех живущих в этом мире, пусть даже им это неведомо.

Хотя мой крик о помощи был чисто риторическим, девушка, стоявшая в дальнем конце остановки, в ту же секунду бросилась к нам со всей стремительностью молодой пантеры, на бегу что-то бормоча голосовому набору своего «юча». Вообще-то на работе я стараюсь не расслабляться до тех пор, пока очередное дело не заперто в сейфе шефа, однако даже робот не смог бы не залюбоваться ею.

Она была не такой уж и низкой, пожалуй, даже немного выше меня, очень стройна, с тонкой талией, длинными ногами и высокой грудью, угадывавшейся под простым свободным белым платьем, настолько простым, что только очень красивая девушка могла позволить себе его надеть, не опасаясь показаться окружающим крестьянкой в мешковине. Густые длинные волосы цвета спелой пшеницы свободно ниспадали на плечи и высокий лоб. Черты лица не отличались той застывшей правильностью, которую так любят современные эстеты – специалисты по женской красоте, но веселый курносый нос, широкие славянские скулы, чувственные полные губы и властный, поистине королевский изгиб подбородка довершали восхитительную картину прекрасной дамы. Не застывшей богини древнегреческих скульпторов или анорексичных девиц от дизайнеров времен моего детства, но женщины из плоти и крови, очаровательной, уверенной в себе, свободной и оптимистичной. Казалось, она настолько переполнена жизненной силой, что от нее во все стороны исходят волны спокойной энергии, сексуальности и тепла.

Красавиц я на своем веку повидал немало, но ее внешность в сочетании с тем, как она бросилась помогать совершенно незнакомому человеку… В неожиданных ситуациях лучше всего проявляется, каков человек на самом деле, и чем неприятнее и внезапнее происшествие, тем яснее видно его нутро – словно кости на старинном рентгеновском снимке. Уверен, эта девушка и в обычной жизни была такой же – заботливой, приветливой, умеющей любить и дарить свою любовь тому, кто ее заслужит. Способной создать свой маленький закрытый мирок ласки и тепла для избранного, который будет в него допущен.

Я тяжело вздохнул, прочистив заодно свои мозги, явно пытавшиеся расслабиться после напряженных мгновений перед работой. Мне нельзя было сейчас терять бдительность, надо уйти с места операции так, чтобы ничем не выдать своей причастности к смерти Слейда, ни единым словом или жестом не вызвать каких-либо подозрений у окружающих. И тем не менее я стоял и нагло пялился на эту девушку по крайней мере секунд 10, прежде чем смог отвести глаза. Это было плохо, так как она могла меня запомнить и превратиться, таким образом, в потенциального свидетеля. Но осторожность отступила, и я то и дело посматривал на нее, хотя и старался делать это как можно незаметнее. Впрочем, что может быть подозрительного в том, что мужчина смотрит на красивую женщину?

«Черт с тем, что я на работе, но мимо такой красотки я не пройду!», – неожиданно даже для себя подумал я.

Подойдя поближе, я посмотрел ей в глаза, и понял, что именно они являются главным орудием ее очарования. Под изящно изогнутыми темными бровями были глубоко посажены глаза… цвета… они напоминали тени на полированном серебре, но иногда их цвет менялся вместе с выражением. Сейчас ее очи стали похожи на отблеск солнечного света на полированных стальных клинках, и когда я подошел к ней, взгляд девушки вонзился в меня, словно меч, выражая ее мнение о людях, которые беспомощно просят о помощи, попав в неожиданную ситуацию, вместо того, чтобы действовать.

Нечасто в женщине можно встретить сочетание таких качеств. Неудивительно, что она работала на ту же контору, что и я. С ее талантами иначе и быть не могло. Хотя работает наверняка недавно, поскольку не потеряла еще чисто рефлекторного человеческого гуманизма, который заставил ее побыстрее вызвать через «юч» скорую для стопроцентного мертвеца, а затем еще и попытаться оказать ему первую медицинскую помощь. И еще это столь явное выражение отвращения ко всей той бутафории, которой мы вынуждены маскировать свои действия, на ее лице. Хотя, быть может, она просто так же, как и я, зарабатывает себе алиби?

Но трудится она явно в бюро США, поскольку прежде я никогда ее не встречал, а всех английских исполнителей я знал или в лицо, или по досье. Странно только, что молодого и неопытного оперативника прислали для выполнения столь важного задания в иностранную державу. Впрочем, вполне возможно, что американцы, предвидя, что мы в любом случае не допустим их к этому делу иначе как в качестве подсобной рабочей силы, направили в Великобританию своих новичков, чтобы дать им возможность набраться опыта и не отрывать от более важных занятий опытных «охотников», которым здесь все равно не найдется достойного их уровня задания. Но даже если и так, молодость – не синоним глупости, а опыт в нашем деле далеко не всегда самое главное. Иногда гораздо важнее просто иметь голову на плечах, и у этой девушки она есть, причем отнюдь не только как продолжение тела.

Конечно, агентам спецслужб во все времена запрещалось вступать в тесные отношения друг с другом. Особенно это правило относится к нам, палачам, как к сотрудникам самой секретной организации из всех действующих в наше время, настолько секретной, что даже сам факт ее существования держался в строжайшей тайне. Однако она стоила того, чтобы тотчас нарушить даже одно из самых святых для всех нас правил. Да и вообще, как мне кажется, не такое уж это и преступление – просто поговорить с девушкой. Тем более если она – такая красавица.

Вопрос о ее самочувствии показался мне глупым, и я решил отложить знакомство до того момента, когда операция закончится, а все материалы будут направлены в архив. Однако в толчее, поднявшейся буквально через несколько минут после исполнения приговора, – робототехники с ближайшего завода, которые всегда уезжали с этой остановки после конца утренней смены в 14.00, врачи и санитары скорой помощи, которых прилетело целых две, поскольку кто-то уведомил их о том, для кого они вызваны, полиция, поднятая по той же причине, и целая толпа зевак, приветствовавшая редкостное развлечение, – я почти сразу потерял ее из виду. Воюя с одним из блюстителей закона, который, составляя протокол, уже в третий раз заставлял меня пересказать все ту же историю о Слейде в стиле «он шел, шел и вдруг упал», я начисто забыл о девушке, равно как и о мыслях, возникших у меня при взгляде на нее. Однако ненадолго.

Пусть сотрудникам нашей организации запрещено поддерживать какие-либо связи друг с другом, кроме служебных, пусть за нарушение этого правила любому палачу грозит строгое наказание, я все равно хотел познакомиться с прекрасной американкой, чего бы мне это ни стоило. А уж если я решил что-нибудь сделать, то я это сделаю. Я всегда достигаю своей цели. Именно за эту настойчивость меня и ценит мой шеф – я всегда добиваюсь успеха, даже в самых безнадежных ситуациях. И теперь я решил во что бы то ни стало снова встретиться с пшеничноволосой красавицей. Однако выполнение этой задачи пока придется отложить.

Глава 2.

Любой человек, который становится убийцей, должен обладать совершенно некорректным образом мышления и по-настоящему искаженными принципами.

Томас де Куинси, «Убийство как одно из изящных искусств».

– Прекрасно сработано, – сказал мне сэр Найджел Тизермит, глава британского бюро палачей и по совместительству вице-президент по особым вопросам London Pharmaceutical Company, которого все его подчиненные за глаза называли Лысым Дьяволом. Он был невысок, узкоплеч, сутулился, имел порядочную плешь, окруженную коротко постриженными седыми волосами, и совершенно обычное лицо, мимо которого можно сто раз пройти и не обратить внимания. Типичный пожилой лысоватый англичанин немного за 50. Единственное, что отличало его от всех остальных пожилых лысоватых англичан, – его глаза. Холодные голубые глаза, похожие на сапфиры, вделанные в лицо восковой куклы из музея мадам Тюссо, или на два кусочка льда на морском песке. Глаза, которые могли пронзить, загипнотизировать, заморозить насмерть, уничтожить любого собеседника своим взглядом. Глаза, никогда не лгущие окна души, сверкавшие, словно сквозь прорези в красном клобуке средневекового палача, сквозь лицо обычного, ничем не примечательного стареющего мужчины.

Я улыбнулся своим мыслям и вытянул ноги. После сложной операции у меня всегда улучшается настроение. Все-таки приятно чувствовать, что в очередной раз верой и правдой послужил человечеству, спас все эти миллионы и миллиарды людей от гибели, выполнив свою задачу. Еще одна игра закончилась в мою пользу. Но не только это заставляло меня блаженно улыбаться. Атмосфера абсолютной тайны и безграничной власти над всем окружающим миром и всеми живущими в нем людьми, которой было пропитано это здание от фундамента до крыши, окутывала меня каждый раз, когда я приезжал в контору.

– Все чисто, никаких следов, – продолжал мой шеф.

– Да, не часто подобные ликвидации проходят так гладко, – с улыбкой согласился я, и это действительно было правдой. Операции, в которых задействовано много исполнителей, опасны тем, что действия участников трудно скоординировать, а работать днем на глазах у потенциальных свидетелей особенно сложно и рискованно. – Даже не верится, что все так хорошо закончилось. Можно со спокойной совестью отправлять это дельце в архив.

– И идти за премией,– усмехнулся мой начальник в тон мне.

– А почему бы и нет? – спросил я.– Заработал – получи, что причитается, а нет – иди работай. А я сегодня свое заработал. Меньше, чем на трехдневный отпуск, я не согласен.

– Между прочим, парни из США нам сильно помогли. Ты же знаешь, в Великобритании сейчас как раз начинается очередная волна. Если бы не помощь сотрудников американского отделения, мы своими силами вряд ли провели бы так гладко эту операцию, – сказал благодушно Лысый Дьявол. Хоть он и не любил «янки», но в таком настроении мог поделиться лаврами с кем угодно. – Но ты свое получишь, можешь быть спокоен.

Я поудобнее устроился в кресле и с усмешкой подумал, что любой киллер упал бы в обморок от организации нашей работы, если бы ему довелось оказаться в этом кабинете. Обычный наемный убийца никогда не только не видит своего заказчика, но даже не слышит его голос. Платный душегуб никогда не встречается даже с посредником, общаясь с ним только по защищенной от прослушивания линии или через блокированную от проникновения посторонних компьютерную сеть, чтобы в случае его поимки нельзя было установить личность нанимателя. Но наша контора действовала настолько тайно, что никто, кроме сотрудников класса 0 и А, располагавших полным доступом к секретной информации, не должен был даже подозревать о ее существовании. Попавший в руки правоохранительных органов исполнитель был бы освобожден, если он ценный работник, или устранен, что случалось гораздо чаще, задолго до того, как оказался бы на первом допросе.

К тому же организация с обширными и разветвленными связями имела возможность планировать свои мероприятия таким образом, что из нескольких десятков, а, может, и сотен тысяч проведенных за 20 лет операций было провалено всего лишь четыре. Мы были намертво отрезаны от всего остального мира невидимой стеной. Ни одно слово не должно было и не могло просочиться за ее пределы. Но внутри, в своем узком кругу, нам дозволялось спокойно обсуждать любые вопросы. Только поэтому я, едва вернувшись после ликвидации очередного объекта, мог спокойно сидеть и разговаривать со своим «заказчиком».

– Да, у них там, в американском бюро, хорошие сотрудники, особенно та девчонка, – сказал я, вспоминая оставшееся в недалеком прошлом задание.

– Какая девчонка? – Глаза сэра Найджела вонзились в меня не хуже стальной рапиры. Благодушие шефа как рукой сняло. Не меньше, чем глаза, от простых смертных его отличают эта постоянная тигриная готовность к прыжку и поистине дьявольская подозрительность. Впрочем, не имей он этих качеств, он никогда не стал бы главой нашей службы.

– Ну, эта, из их подмоги, она стояла там, на остановке, еще скорую для Слейда вызывала, – растерянно выдавил я, с трудом выдержав замораживающий взгляд босса.

– Американцы никакой девчонки нам не присылали, – твердо произнес мой собеседник, продолжая уничтожать меня глазами. – От бюро США в операции участвовали двое парней, которые тебя и прикрывали вместе с нашими оперативниками. Но никакой девчонки не было. И в протоколе полиции она не упоминается, следовательно, ее не допрашивали.

– Ты еще скажи, что рехнулся из-за несоблюдения правил информирования, – проворчал я.

Взгляд моего руководителя помрачнел. Сошедшие с ума от своего нелегкого бытия исполнители сильно затрудняли жизнь коллегам. Нередко они превращались просто в маньяков, уничтожавших всех подряд. В России один такой идиот начал охоту на своих сослуживцев и вырезал половину московского бюро прежде, чем его смогли ликвидировать с помощью сотрудников соседних отделений нашей организации. Ситуация была настолько сложной, что дошла даже до Центрального комитета Всемирной Организации Здравоохранения, председатель которого взял дело под свой личный контроль.

– Что за девчонка? – спросил Лысый Дьявол.

– Да черт ее знает, – ответил я и подумал, почему же, посмотрев на нее, я сразу решил, что она из наших. Нет, не сразу, а после того, как она вызвала скорую, а затем попыталась оказать Слейду первую помощь, причем делала это совершенно хладнокровно, несмотря на кровоточившие ссадины на голове профессора, на что вряд ли была бы способна любая другая женщина, окажись она на ее месте. И двигалась эта девушка как тренированный профессионал. Она настолько отличалась своей уверенностью в себе, решительностью и хладнокровием от обычных людей, что я сразу записал ее в число людей «необычных».

А в той ситуации сознание или подсознание подтолкнули меня к выводу, что пшеничноволосая красавица тоже сотрудник ВОЗ, причем из американского бюро, поскольку я ее не знал, и вдобавок, судя по ее поведению, молодой и неопытный. Я тогда еще, кажется, удивился, что такого исполнителя прислали для охоты за столь важной персоной в иностранную державу, но решил, что это сделано специально, чтобы не отвлекать от работы настоящих профессионалов, поскольку мы все равно не позволим гостям самостоятельно ликвидировать Слейда на нашей территории.

– Опиши ее, – потребовал мой шеф, одновременно нажимая какие-то кнопки на своем пульте.

– Рост чуть более 170 сантиметров, возраст приблизительно 26-27 лет, стройная, с хорошей фигурой. Волосы длинные, светло-рыжие, лоб высокий, брови темные, глаза широко-посаженые, светло-серые, нос небольшой, слегка курносый, широкие скулы славянского типа, губы полные, подбородок резко очерченный. Одета была в простое белое платье, в руках была сумочка из белой кожи, кажется, натуральной.

Сэр Найджел кивнул и отдал короткий приказ в интерком. После его распоряжения один из помощников Лысого Дьявола отправит в полицию запрос обо всех людях, находившихся в тот день в этом секторе. После того, как их личности будут установлены с помощью межзональных пропусков, будут подняты досье на каждого из них, данное мною описание будет сравниваться с каждым подходящим по полу и возрасту человеком, пока среди них не отыщется та девушка с пшеничными волосами. А потом придется решать, что с ней делать. Но об этом я пока думать не хотел.

– Так я и знал, что ничего хорошего сегодня не будет, – как всегда спокойно произнес мой начальник. – Все было слишком хорошо, чтобы просто так закончиться. Черт побери! – Только на мгновение в его голосе появились какие-то эмоции, но он тотчас подавил вспышку гнева, поскольку свято верил в то, что настоящий профессионал должен всегда держать себя в руках. Прежним невыразительным размеренным голосом шеф продолжил:

– И ты туда же, надо же было так глупо проколоться. Как какой-нибудь зеленый стажер. Теперь попробуй выясни, что она видела, а чего не видела. – Он бросил на меня полный хорошо контролируемой злости взгляд.

– Нечего так смотреть на меня, – сказал я таким же невыразительным голосом. – Это твои ребята из группы прикрытия проморгали. Это они должны были следить за всеми перемещениями в операционном секторе и не допустить ее любым способом к остановке, так что нечего на меня бочку катить. Свою работу я выполнил чисто, план операции был одобрен лично тобой, – я вздохнул, чувствуя, что к горлу подкатывает бешенство за хорошее настроение, которое теперь было безнадежно испорчено совершенно необоснованными претензиями к моей работе, и злобно добавил: – А отслеживать свидетелей – не мое дело! Так что, с какой стороны не посмотри, я в этом провале не виновен!

– Чего это ты так раскочегарился? – поинтересовался Лысый Дьявол, невозмутимо глядя на меня. – В срыве операции тебя никто не винит, во всяком случае, я точно тебя ни в чем не обвиняю. Я только сделал тебе замечание, что ты действовал неосмотрительно и не сразу доложил о том, что при выполнении задания тобой в опасной близости от объекта был замечен нежелательный свидетель, которого необходимо проверить. Во всем остальном спланированная тобой ликвидация была проведена чисто и не вызывает с моей стороны никаких нареканий.

– Вас понял, сэр, – ответил я, переходя на официальный язык, что делал в разговорах с Тизермитом крайне редко. Про то, о чем я сейчас подумал, боссу я говорить не стал, а то он еще больше расстроится. Мне только сейчас пришло в голову, что девушка была в ПЛАТЬЕ, да еще в длинном. Кто из наших женщин носит длинные платья на задании?! Да никто! Это же неудобно и непрактично, особенно если надо бежать или вступить в рукопашную схватку. И вообще одно из главных неписанных правил для всех сотрудников спецслужб: одежда должна прикрывать уязвимые места, что позволяет смягчить эффект от ударов, но не мешать быстро двигаться, поэтому, к примеру, сочетание джинсов и короткого кожаного пальто до середины бедра – один из лучших вариантов. Глава бюро, похоже, тоже пока не обратил внимания на мои слова о платье. Хотя, возможно, он еще подумает об этом.

– Ладно, без обид, – произнес сэр Найджел. – Кстати, пока мы ждем результатов проверки, зайди к Биллингему, пусть выпишет тебе документы.

Я кивнул и направился к выходу.

– Да, и еще. Загляни к Дженис, она говорит, что ты давно не проходил у нее проверку на адекватность реакций.

– Обязательно, – сказал я, с трудом сдерживая злость от напоминания о необходимости посетить психолога. Можно подумать, Тизермит считает, будто мне и в самом деле нужны эти мозгоправы!

Выйдя из кабинета своего начальника, я первым делом направился в бар. В такую редкостную жарищу трудно прожить без нескольких глотков пива, к тому же мне хотелось расслабиться. Слава Богу, в питейном заведении никого не было. Ни начальства, ни коллег, так что можно спокойно пропустить стаканчик. Потирая руки в предвкушении удовольствия, я торопливо зашагал в сторону стойки.

– Привет, Роджерс, – раздался внезапно за моей спиной негромкий женский голос.

Резко обернувшись, я сказал симпатичной голубоглазой шатенке с тоскливым взглядом:

– Здравствуй, Дженис.

– Что-то ты в последнее время стал редко навещать меня.

– Что поделать, работа, – ответил я и подумал о том, как тяжело, наверно, быть психологом у некоторых полусумасшедших из числа моих коллег и стараться, чтобы они не обезумели окончательно. Это только в теории ремеслом палача могут заниматься лишь совершенно нормальные люди, не имеющие никаких психических отклонений и способные выносить любые перегрузки. И что только таких и набирают для работы в различные спецслужбы, занимающиеся подобной работой, в том числе в наше бюро.

На самом же деле почти у каждого из сотрудников класса А было свое отклонение от нормы, и не одно. Причем мои соратники старательно берегли и лелеяли эти аномалии, всячески изводя смотрителей нашего разума, которые старались не дать разного рода идиотам скатиться до полного сумасшествия. Порой мне было жаль и тех, и тех. Психологам и без выкрутасов некоторых исполнителей приходилось нелегко, но ведь и нам доставалось. Ради спасения всех мы несли самый тяжелый крест. И если в буквальном смысле плечи он не натирал, то это не означало, что для души и тела наша работа проходила совсем уж бесследно.

А вообще интересно, как часто пастыри наших душ сами отдыхают в чудесной лечебнице ВОЗ для буйнопомешанных. Я думаю, довольно часто. Тем более, что психологи лучше, чем кто-либо, даже, наверно, лучше, чем наше руководство, представляли себе, что творится в стенах бюро, получая цельную картину всего происходящего во время сеансов восстановительной психотерапии. Я уверен, что все боги безумны именно потому, что всеведущи. Иначе и быть не может – нельзя знать обо всех ужасах, ежесекундно творящихся на Земле, обо всех опасностях, подстерегающих каждое из их творений без перерывов и выходных, обо всех мерзостях, совершаемых «сделанными по образу и подобию», и оставаться в своем уме.

– Рабо-о-о-ота, – протянула Дженис.

– Да, работа, – ответил я немного резче, чем хотел. Потом изобразил философскую улыбку и сказал:

– Подавляющее большинство людей делятся на три группы: для одних работа – средство самоуничтожения, для других – средство от самоуничтожения, а для третьих – всего лишь способ раздобыть денег на приобретение наиболее приятных для них средств самоуничтожения. И только единицы относятся к своей работе как к искусству. Именно они – настоящие профессионалы. И никакая помощь им не требуется.

– Очень непривычно слышать такие рассуждения от наемного убийцы на государственном содержании, – заметила моя собеседница. – Сам придумал или где-то прочитал?

– Не пытайся вывести меня из себя, – максимально спокойно сказал я. – Я сказал, что был занят, значит, был занят.

– Не надо вешать мне лапшу на уши, Роджерс. Ты такой же, как и все твои коллеги. Вы все стараетесь как можно реже приходить к психологу, и каждый ссылается на крайнюю занятость.

– Что касается меня, то так и есть, – отрезал я. – Я сотрудник класса А, а значит, человек занятой. Не то, что вы, мозгоправы. Сидите, прохлаждаетесь в своих кабинетах и занимаетесь ничегонеделаньем. Никому не нужные бумажки перекладываете. А случись что – расплачетесь как дитятки малолетние.

– Попридержи свой язык, Роджерс, иначе я отрежу его твоим собственным ножом, – разозлилась Дженис.

Я улыбнулся. Всегда приятно видеть, как теряет контроль над собой тот, кто привык контролировать других. К тому же именно те, кто представляет для окружающих наименьшую ценность, острее всего реагируют на правду о своей никчемности.

– А теперь пошли ко мне в кабинет. Мне лично сэр Найджел звонил меньше трех минут назад, отчитал, как маленькую девочку, за то, что я давно тебя не тестировала, и приказал немедленно проверить адекватность реакций.

– Ах, вот почему ты такая сердитая сегодня, ругаешься, угрозами и оскорблениями бросаешься, – продолжая улыбаться, сказал я. – Хорошо, я сейчас пойду, только выпью немного пива. Мне сейчас это просто необходимо. Ты понимаешь, о чем я?

– Тогда я с тобой, – уже почти остыв после своей вспышки, произнесла психолог.

– Ладно, я угощаю.

Мы вместе подошли к табло введения заказа, которое в нашем баре, как и почти во всех барах Великобритании, заменило живого бармена, и я дважды нажал кнопку с надписью «пиво», выбрал сорт и поднес к считывающему устройству руку с «ючем» – так называют универсальный чип, на котором записана вся информация о человеке. «Юч» в наши дни выполняет те же функции, что и кредитные карты, водительские права, удостоверения, пропуска, мобильные телефоны, истории болезней и многое другое вместе взятое. Вся человеческая жизнь со всеми ее горестями и радостями, возможностями и ограничениями, свободами и запретами умещается в крошечном сгустке современной электроники, втиснутом в маленький металлический футлярчик.

Робот-бармен хмыкнул и выдал мне пиво. Напитки, еда и сигареты в нашем кабаке всегда продавались с огромной скидкой, обходясь сотрудникам в сущие копейки, а выбор и качество продуктов были выше всяких похвал. Начальство бюро палачей умело заботиться о своих сотрудниках.

– Может, здесь и протестируешь меня на эту чертову адекватность? – улыбнувшись, предложил я, вынимая из пластикового чрева раздатчика заказанное пиво.

– Пытаешься меня подкупить, Роджерс? – с ироничной усмешкой спросила Дженис. – Или мне это только кажется?

– Неужели ты думаешь, что я попробовал бы отделаться от тебя с помощью такой жалкой взятки, как одна бутылка пива? – язвительно спросил я, откупорил обе емкости с вожделенной жидкостью и, протянув одну из них психологу, сделал из второй большой глоток.

– Учитывая то, что ты явно стараешься уклониться от тестирования, такой прогноз развития событий выглядит вполне оправданым. Между прочим, твои попытки избежать обследования говорят мне о том, что у тебя наличествует неадекватная реакция на эту часть твоей жизни, – ответила она, наливая пиво в стакан.

– Послушай, Дженис, мне сейчас необходимо зайти к Биллингему, так что ты иди лучше к себе в кабинет и подожди меня там. Я обязательно приду сразу после того, как поговорю с ним, – сказал я и вновь приложился к бутылке, ополовинив ее.

– Две минуты назад ты утверждал, что придешь, как только выпьешь свое пиво, – вновь начав злиться, заметила моя собеседница.

Я залпом допил остатки напитка, выбросил опустевшую емкость в урну и твердо сказал ей:

– Я приду к тебе через полчаса.

На сей раз она ничего не ответила мне. Я счел это еще одной маленькой моральной победой над психологом и уже в нормальном настроении направился по более важным делам.

Еще один из начальников нашего бюро – главный бухгалтер London Pharmaceutical Company Александр Биллингем – был больше известен в узком кругу оперативников как Апостол Петр или просто Апостол благодаря сходству его работы с деятельностью библейского Петра. Он выписывал пропуска в рай, официально визируя приговоры, вынесенные специальной комиссией ВОЗ, а также курировал сбор всей необходимой для работы исполнителей информации об объекте, обобщал ее и предоставлял сэру Найджелу. В свою очередь, Лысый Дьявол оценивал полноту информации, сложность задания и срочность его выполнения, а затем выбирал подходящего сотрудника, которому Биллингем должен был выписать соответствующий документ.

Оформленная им санкция на ликвидацию считалась последней спасительной соломинкой для провалившегося «перехватчика», составленной по всем правилам индульгенцией, которую, тем не менее, разрешалось пускать в ход только в самом крайнем случае. Таких случаев на моей памяти еще ни разу не было, поскольку бюро, опасаясь утечки информации, предпочитало ликвидировать неудачливых «киллеров», стараясь представить это как несчастный случай или самоубийство, так что наше разрешение на устранение объекта носило чисто символический характер и было рассчитано на обман дурачков. Которые, естественно, узнавали об этом, когда уже становилось слишком поздно. Но я, в отличие от остальных, давно выучил наизусть все тайны этого двора и умел обходить любые местные рифы и мели.

Разумеется, руководство делало все, чтобы его сотрудники не попадались, но если такое происходило, то на самом деле рассчитывать провалившемуся «охотнику», как правило, было не на кого и не на что – неудачники такой организации не нужны. В нашей конторе выживали только те, кто не совершал ошибок или умел их исправлять раньше, чем они приведут всю операцию к неблагоприятному исходу. Не имеет значения, сколько раз ты попадал в цель раньше, важно, чтобы ты не промахнулся в этот раз.

При благополучном окончании операции тот же Апостол Петр выписывал документ о выполнении задания, который вместе с оригиналом санкции на ликвидацию отправлялся в досье палача, а копии выдавались самому исполнителю и отправлялись в его личный сейф. Это считалось своего рода страховкой для обеих сторон от любых неадекватных действий. И это тоже было полнейшим враньем, поскольку пресловутые личные сейфы могли быть вскрыты в любой момент по закону о борьбе с терроризмом, так что компрометирующие документы исчезали в мгновенье ока. Но с этой ложью приходиться мириться, потому что в мире иллюзий и призраков, в окружении фальшивых представлений и выдуманных идеалов подавляющему большинству людей жить намного легче и проще, чем в реальном мире. Да и вообще, есть наши внутренние инструкции, есть слова наших начальников, планы операций, а обо всем остальном и вовсе думать не стоит.

Тем не менее, благодаря своей бумажной власти над жизнью и смерть Апостол официально был вторым человеком в бюро после Лысого Дьявола, имел не меньший авторитет и оказывал столь же существенное влияние на всю жизнь нашей конторы. Даже я старался быть вежливым и почтительным с ним, хотя и знал, что значительная часть его работы – обычная бутафория, рассчитанная на упивающихся самообманом идиотов, которые верят в чудесное избавление от последствий своих глупости и некомпетентности, забывая, что в нашем деле спасение – дело твоих и только твоих рук.

Постучавшись, я сказал:

– Добрый день, мистер Биллингем. Разрешите войти?

– Заходи, Роджерс. Сэр Найджел мне уже звонил, так что я тебя ждал, – ответил мне хозяин кабинета. Как и Лысый Дьявол, он был невысок и недавно отметил свое пятидесятилетие, но этим внешнее, заметное с первого взгляда сходство двух начальников исчерпывалось, так как Апостол был полным брюнетом с карими глазами, длинным носом, похожим по форме на вороний клюв, и двойным подбородком, прикрывавшим короткую толстую шею. Такой же ничем не примечательный тип простого бюргера, как и у Тизермита. Но глаза выдавали и его. Даже пресловутый Шерлок Холмс не смог бы обнаружить в них ни единого проблеска каких-либо человеческих чувств – лишь постоянную холодную сосредоточенность на очередном деле, как у робота, штампующего бомбы на военном заводе. И ничего сверх этого.

– Твои документы уже почти готовы, осталось только снять с них копии да поставить подпись на акте принятых работ.

– Спасибо, сэр.

С ним я не позволял себе такой фамильярности, как с главой бюро. Биллингем был высокомерен, самолюбив, злопамятен и мстителен, а при его положении отношения с ним портить не стоило, какой бы пост ты ни занимал. Малейшей нелояльности к Апостолу было достаточно для того, чтобы навсегда оказаться в его «черном» списке. Однако как организатор он не имел себе равных в нашей конторе, за исключением разве что сэра Найджела, отдавая всего себя ради общего дела. Не говоря уже о его умении устраивать наши маленькие внутренние спектакли для доверчивых дурачков.

В кабинет вошла секретарша Биллингема, положила на его стол приличного размера пачку бумаги и сказала:

– Вот все документы по последней сделке Роджерса.

– Спасибо, Сандра. Можешь быть свободна, – буркнул Апостол, не поднимая головы.

Девушка кивнула и молча удалилась, осторожно закрыв за собой дверь, словно та была сделана из драгоценного китайского фарфора. Я проводил ее глазами. Разумеется, она ни сном, ни духом не ведала об истинной сущности нашей конторы, а если что-то все же подозревала, что крайне маловероятно, то очень старалась ничем не выдать свои предположения.

Впрочем, все вышесказанное относилось к большинству служащих London Pharmaceutical Company. Эти люди ни о чем даже не догадывались, считая, что работают на обычную фармацевтическую фирму. Некоторые из них со временем могли достичь уровня, на котором высшему руководству было уже слишком трудно утаить шило в мешке. В этом случае новичкам скармливали какую-нибудь незамысловатую байку о секретных операциях отдела по борьбе с наркоторговлей или терроризмом, разведке, контрразведке или еще о чем-нибудь в этом же духе в зависимости от ситуации и уровня их доверчивости. Одновременно тщательно проверялись досье этих людей, и они становились сотрудниками класса В1, о чем, правда, сами новообращенные не подозревали. Их деятельность была уже не столь невинна, как у работников класса С2, однако и с работой исполнителей класса А она была несравнима.

Некоторые из таких новичков иногда заражались вирусом любопытства, однако им почти никогда не удавалось подобрать ключи к настоящим секретам London Pharmaceutical Company и наших партнеров и покровителей из ВОЗ. А два исключения из правил были ликвидированы прежде, чем успели распорядиться полученными сведениями. В отношении возможных утечек информации дело у нас было поставлено строго. Молчи обо всем, делай, что скажут, не совершай ошибок, всегда доводи операцию до конца – и тогда без проблем доживешь до своей законной и очень большой пенсии.

Главбух бюро палачей достал авторучку и быстрыми энергичными движениями поставил свою жирную роспись на принесенных секретаршей документах, которые и на первый, и на второй, и на третий взгляд были совершенно невинны. Во всей Великобритании лишь несколько сотен посвященных могли понять истинный смысл и значение этих обычных на вид бумаг, которые на самом деле были не простой ведомостью, а распиской в исполнении смертного приговора.

– Вот твоя копия, Роджерс, – сообщил Биллингем, протягивая мне один из только что подписанных документов.

– Спасибо, сэр, – произнес я, беря бумагу. – Я могу идти?

– Разумеется, можешь, – сказал Апостол. – Да, чуть не забыл, Мартинелли просил тебя зайти к нему.

Мартинелли был руководителем отдела кадров нашего бюро, и я мог только догадываться, зачем я ему потребовался. За последние два, а то и три года я не был у него ни разу, да и раньше не часто к нему заглядывал. Просто не возникало такой необходимости, так как завкадрами занимался в основном нарушениями дисциплины среди сотрудников класса 0, А и B. Конечно, мелкие грешки за мной водились, как и за всяким нормальным человеком, но не настолько тяжкие, чтобы быть вызванным на ковер к Мартинелли. Однако сегодня я, как видно, понадобился всем и сразу, и никого из них нисколько не волновало, что я только что вернулся с очень сложной операции. Похоже, денек будет труднее некуда.

– Да, сэр. До свидания.

– До свидания, Роджерс. Желаю удачи, – сказал Биллингем, не поднимая голову от бумаг.

«Что, интересно, имел в виду Апостол, когда желал мне удачи? Похоже, меня ждут крупные неприятности. Хотел бы я знать, за какие же грехи?» – подумал я, выходя в коридор. Однако выбора у меня не было, и я, обмахивая лицо своей фиктивной индульгенцией, бодро направился к завкадрами, чей кабинет располагался метрах в 10 от офиса бухгалтера палачей.

Глава 3.

Цена любого предательства – это всегда чья-то жизнь.

Стивен Кинг.

Постучавшись в дверь Мартинелли, я сразу вошел внутрь, не дожидаясь разрешения. Кроме хозяина этой резиденции – похожего на опереточного итальянского разбойника здоровенного черноглазого брюнета лет 45 со сломанным носом, смуглым лицом и сросшимися кустистыми бровями – в комнате сидел еще один человек. В отличие от нашего завкадрами он был невысоким и худым. Ему было уже за 60, однако сухая желтая кожа, похожая на старинный пергамент, туго, без единой морщинки, обтягивала его узкое остроносое лицо, напоминавшее формой лезвие ножа. Правый глаз закрывала небольшая черная повязка, из-под которой по щеке змеился темно-коричневый шрам. Левый глаз, маленький, глубокопосаженный и темно-серый, походил не то на шляпку стального гвоздя, вбитого в пожелтевшее от времени дерево, не то на винтовочный ствол в амбразуре старинного дота. Это был начальник службы внешнего наблюдения бюро, руководитель всех наших «стукачей» Дэвид Майлз – человек, которого все сотрудники боялись почти так же, как и Лысого Дьявола. Все, кроме меня.

Не дожидаясь, пока три глаза двух сидящих в кабинете людей нацелятся на меня, я резко спросил Мартинелли:

– А теперь раскройте мне секрет, зачем я вам вдруг понадобился? Ведь мы с вами не виделись года два, если не больше, и ничуть не тосковали друг по другу. В честь чего вы вдруг решили организовать наше сегодняшнее свидание? Что за праздник сегодня? Зачем все это?

– Затем, что в последнее время ты, Роджерс, слишком часто и чересчур явно нарушаешь правила нашей организации, – ответил завкадрами густым басом, нацеливая на меня пальцы правой руки жестом, который итальянская мафия называет «вилка». – Ты регулярно используешь свой доступ к секретной информации, не имея на то оснований, преступными путями получаешь коды к закрытым для тебя файлам, пренебрегаешь правилами режима секретности, используешь в служебное время нашу систему связи для своих личных дел, злоупотребляешь алкоголем и никотином, в течение длительного времени целенаправленно уклоняешься от психологического контроля, принятого в нашей организации для проверки профессионального пригодности оперативников, а также от медицинских осмотров и зачетов по стрельбе и рукопашному бою. Хуже того, ты регулярно допускаешь высказывания, которые подрывают моральный дух твоих коллег. Я уже не говорю о том, что такие высказывания вообще непозволительны для сотрудника твоего уровня. Сам понимаешь, в свете всего сказанного ты выступаешь как ненадежный и, по всей видимости, непригодный к дальнейшей службе работник.

Как и всех остальных, его выдавали глаза – угольно-черные амбразуры, казавшие бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда Мартинелли смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его зрачках поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его в душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я взглянул на Майлза, наткнулся на бесчувственную оружейную сталь, по ошибке попавшую на человеческое лицо, и отвел глаза, уставившись в окно за спиной завкадрами, чувствуя обжигающе-горячий взор одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился и решил отступить.

– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя перечисленные вами обвинения кажутся мне ложными или, как минимум, недоказанными, я признаю себя виновным в недостаточно строгом соблюдении правил нашей организации и обещаю, что подобное больше не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться. Но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.

– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал хозяин кабинета и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.

– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.

Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:

– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.

– Разумеется, сэр, – ответил я и вышел. Майлз тотчас встал и направился вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.

– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.

– Отнюдь, – ответил он низким хрипловатым голосом, – просто я хотел тебе сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, и я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же не веди себя так вызывающе. Это может плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься. В этом случае я не смогу перехватить доклады наших «стукачей», как я сделал сегодня. Они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.

– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.

Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо цели к месту засады подъехала полицейская машина. Защитники правопорядка начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в патрульных, но и не бросил оружия.

В результате одна из пуль раздробила ему лицо и выбила глаз, а еще одна перебила бедренную кость. Я, молодой исполнитель, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив потерявшего сознание Дэйва в служебный автомобиль, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил в плечо свинцовый привет от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда своего коллегу. После ранения он был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а Майлз до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.

Есть еще одно очень неприятное, но необходимое в нашей жизнь явление – «стукачи». Служба наблюдения, которая пристально следит не только за теми, к кому нас постановила послать специальная комиссия ВОЗ, но и за всеми причастными. Они следят за нами, за тем, что мы делаем и что говорим, что едим и чем дышим, а, возможно, и о чем думаем. И хотя нам регулярно повторяют, что находящиеся на лучшем счету сотрудники, настоящие палачи высшей пробы, от наблюдения освобождены, это не так. Еще одна ложь, которую так хочется считать правдой ради собственного спокойствия, самообман, в который все так хотят верить. Нет такого начальника, который не желал бы знать, что думают о нем его подчиненные, и горе тому, кто скажет неприятную правду. Особенно правду – тех, в чьих руках находится власть, ничто не ранит сильнее. А любое нарушение, любой проступок и просто мелкий грешок можно использовать против грешника – как способ обеспечить его лояльность или предлог его покарать.

Посмотрев в ту сторону, куда ушел Майлз, я вздохнул и направился в бар. Идти к Дженис мне страшно не хотелось. Такие моменты у меня и раньше бывали, но сегодня это нежелание было особенно острым. Какое-то непонятное, поднимавшееся из неведомых придонных глубин моей души чувство – то ли страх перед всезнайкой-психологом, то ли усталость, то ли просто чисто человеческое отвращение к этому неизбежному и постоянному копанию в грязном белье чужих душ, – мешали мне пойти в ее кабинет. Тем более что мое истекавшее потом, несмотря на кондиционеры, тело настоятельно требовало выпить еще одну бутылочку холодного пива. Неудивительно, что ноги сами принесли меня в бар.

Я еще не успел даже пригубить свой напиток, когда за моей спиной раздался голос, от одного звука которого я вздрогнул.

– Это так ты проходишь тестирование на адекватность реакций? – со стальными нотками в голосе спросил сэр Найджел.

– Извини, но я только что от Мартинелли, а после разговора с ним, сам знаешь, необходимо чем-нибудь укрепить свои нервы, – сказал я, улыбаясь, однако лицо моего шефа оставалось каменным. – Да и жара на меня плохо действует.

– Ах, вот оно что,– протянул Лысый Дьявол. Его тон мне не понравился. Он предвещал бурю, причем, судя по физиономии моего начальника, очень сильную. Не требовалась особо напрягать мозги для того, чтобы понять, над чьей головой этот шторм сейчас разразится. Непонятно только, почему.

– К тому же, как мне показалось, в какой-то особой спешке нет никакого смысла, – добавил я.

– Нет никакого смысла? – переспросил сэр Найджел и загремел, уже не пытаясь сдерживать свои эмоции:

– А ты знаешь, Роджерс, что я вправе сию секунду арестовать тебя и отправить для принудительного лечения в нашу психушку?! А то и того хуже?!

Если бы босс достал из кармана топор и ударил им меня по голове, я бы и то меньше удивился.

– Меня?! За что?! – завопил я, пытаясь понять истинный смысл услышанного. Мой мозг силился уцепиться за спасительную соломинку мысли, что все это – просто какая-то очередная проверка, устроенная начальством с непонятной для меня целью. Но слишком искренним было выражением лица Лысого Дьявола, и я почувствовал, как покрылось льдом и ухнуло куда-то вниз мое сердце.

– За что?! Что я сделал?! Неужели вы собираетесь так со мной поступить только потому, что я пропустил пару проверок на эту проклятую адекватность?

– Да черт с ними, с этими тестами, тут дело намного серьезнее, чем ты думаешь, – сказал, мгновенно успокоившись, мой шеф и посмотрел на меня так, словно примерялся, как бы ему половчее набросить петлю на мою шею.

От слов сэра Найджела меня пробрал мелкая дрожь. Как будто кусочек льда скользнул вдоль позвоночника. Такого я от Лысого Дьявола еще не слышал.

– Так в чем же дело? – спросил я и сам удивился, как фальшиво и неуверенно прозвучал мой голос.

– А в том, что по результатам проверки по межзональным пропускам, записям камер видеонаблюдения и полицейским архивам не найдено никого, кто имел бы хоть приблизительное сходство с описанной тобой свидетельницей! – сообщил мой начальник на выдохе, словно нанося мне смертельный удар.

Моя нижняя челюсть медленно отвалилась.

– В полицейском протоколе, которое поступило в наше бюро пять минут назад, женщина с такими приметами не значится. Твои коллеги из группы прикрытия ее также не наблюдали. Американцы уже уехали обратно и ничего подтвердить не могут, так как связи с ними пока нет. Повторный опрос очевидцев, уже допрошенных полицией, и исследование остановки на предмет обнаружения отпечатков пальцев и контактной ДНК положительных результатов тоже не дали, – перечислил предпринятые меры глава бюро палачей и почти с сочувствием посмотрел на меня. Но только почти. – А поскольку ты уже в течение трех недель не проходил психологическое тестирование и последние твои результаты были отнюдь не лучшими, то у меня, да и не только у меня, возник вопрос, что бы это могло значить. Сам понимаешь, разъяснение этого вопроса очень важно, особенно для нас с тобой. Из того состава, который был в самом начале, тогда, 20 с лишним лет назад, только мы продолжаем до сих пор работать. А мне бы очень не хотелось, чтобы я остался здесь единственным динозавром.

Я ошалело смотрел на сэра Найджела, продолжая делать попытки переварить услышанное. Я видел эту девушку своими глазами, ясно помнил каждое ее движение. Ее нельзя было не заметить. И, тем не менее, ее не видел никто, кроме меня. Неужели это все была просто галлюцинация?! Такого не может быть! Просто не может быть! Я на секунду уцепился за эту спасительную мысль, однако память тотчас услужливо подтолкнула мне моего коллегу Чарли Финкла по прозвищу «Шутник», который твердил, что к нему каждую ночь приходят все его жертвы и волокут на Страшный Суд. Он перерезал себе вены отколотым от умывальника кусочком эмали в нашей психлечебнице.

«Неужели я действительно сошел с ума и даже не заметил этого!? – подумал я. – Но я видел ее так же ясно и отчетливо, как сейчас своего шефа! Но кроме меня, ее больше никто не видел! Никто!!! Никто, кроме меня. Чертовщина какая-то!».

– Я немедленно иду в кабинет психолога, чтобы пройти тестирование на адекватность реакций, – твердо сказал я, взяв себя в руки.

– Хорошо, только одного я тебя в свете вновь открывшихся обстоятельств отпустить, извини, не могу. – Мой шеф кивнул назад, и я увидел за его спиной трех неизвестно откуда взявшихся здоровяков из внутренней службы безопасности London Pharmaceutical Company. – Они проводят тебя.

Мир раскололся на две части – то, что было до, и то, что стало после. Я чувствовал, словно падаю в глубокую пропасть с самой вершины огромной горы, и каждое слово босса ударяло меня в голову, будто брошенный мне вслед булыжник. Я летел вниз, на самое зловонное дно, навстречу позорной собачьей смерти. Мне пришлось опереться на табло электронного бармена, чтобы не упасть, и потрясти головой, чтобы отогнать серый туман, застлавший мне глаза.

То, что сказал мне Лысый Дьявол, означало в переводе на нормальный язык, что меня считают сумасшедшим, который провалил операцию, упустив потенциального свидетеля и тем самым создав возможность утечки информации. А подобные обвинения для любого сотрудника, какой бы высокий пост он ни занимал и каким бы профессионалом ни считался, означали одно из двух – заключение в специальную психлечебницу или ликвидацию. И чаще именно второй вариант – зачем возиться с очередным безумцем, если проблему можно легко решить пулей в затылок?

Полжизни я стоял на одной стороне баррикад рядом с сэром Найджелом, и вот теперь оказался на другой стороне, приговоренный к забвению и уничтожению, став одним из тех бесчисленно многих неудачников и ничтожеств, чьими жизнями самовластно распоряжался британский Палач номер Один. Только присутствие трех здоровяков из службы безопасности со своими дубинками и пистолетами удержало меня в эту секунду от попытки придушить Тизермита.

Наверно, мои мысли отражались на моем лице, как в зеркале, потому что он совсем уже ледяным тоном сказал:

– Иди, не заставляй психолога ждать.

«Не заставляйте палача ждать», – подумал я, вытирая рукой холодный пот со лба. Рука слегка подрагивала.

– Так ты идешь или нет? – спросил босс, и охранники тотчас подтянулись к нему, положив руки на расстегнутые кобуры, готовые по его сигналу вязать или пристрелить меня. Меня, который 20 лет проработал в бюро без страха и упрека! Вот, значит, как! Меня, меня, не кого-нибудь, а Меня готовы уволочь на эшафот из-за малейшего подозрения! Из-за какого-то пустяка Меня готовы пустить в расход! Причем даже не оформляя никаких дел – одно неосторожное движение, и… «Погиб при исполнении» или еще какая-нибудь соответствующая эпитафия, хотя на самом деле на памятнике не напишут даже этого, потому что не будет ни памятника, ни торжественных похорон, ни вообще ничего. Меня! Вот так походя!! За что?!!

Пытаться оказать сопротивление четверым противникам, из которых трое вооружены дубинками и пистолетами, в то время как у меня не имелось вообще ничего, кроме натренированных рук, было бессмысленно. Меня просто пристрелят раньше, чем я успею добрать хоть до кого-нибудь из них.

Нет, конечно, я мог попытаться. Я бы и попытался. Охранники, в конце концов, не такие профессионалы, как я, а Лысый Дьявол уже давно вышел из формы, но… но… Но ведь я невиновен! Я же ничего не сделал! Это все просто ошибка! Я сейчас схожу к Дженис, пройду эти чертовы тесты, и все они увидят, что я… Что я нормальный! Что я невиновен! Я ни в чем не виноват!

А если я брошусь на них, меня наверняка убьют, а даже если не справятся сейчас, то устроят охоту и всё равно прикончат, и будут уверять друг друга, что я действительно сумасшедший, а если пойти к Дженис… Тогда остается маленький, но шанс… Хоть какой-то шансик… Доказать, что со мной все в порядке. Что я по-прежнему верен нашему делу и умею его делать как никто другой… Что я по-прежнему нужен им, что они могут на меня положиться в любой, даже самой трудной, ситуации.

Это шанс. Шанс сохранить прежнее положение, привилегии и преимущества. Да что там привилегии! Пойти к Дженис и доказать свою невиновность – это хоть какой-то шанс уцелеть… Выжить! Остаться жить, пить пиво, наслаждаться погодой, дышать! Просто дышать и жить! Только задыхаясь, понимаешь, как прекрасно дышать. Только когда легкие рвутся в последней попытке вдохнуть, понимаешь, как дорог тот самый воздух, который ты раньше просто не замечал. И как ценна жизнь, когда смотришь в ствол пистолета, а чей-то палец уже лег на спусковой крючок.

Я посмотрел в ничего не выражающие ледяные глаза Тизермита, почувствовал, как вселенский всезамораживающий холод его взгляда заполняет мою грудь и заливает горло, обреченно кивнул и пошел к двери. Однако даже просто так дойти до психолога мне не дали – двое охранников приставили стволы своих пистолетов к моей голове, в то время как третий завернул мне руки за спину. Лязгнули наручники.

– Иди, – сказал босс, когда я остановился, пытаясь понять, как они посмели нацепить на меня – на Меня! – свои паршивые «браслеты». На меня, на лучшего Палача в британском бюро ВОЗ. На того, кто успешно закрыл больше всего дел за все время существования нашей организации. Кто столько сделал для нашего дела…

– Иди, – повторил Лысый Дьявол.

И я пошел. Один из моих конвоиров шагал передо мной, а остальные двое всю дорогу шли по бокам, чуть позади меня, готовые в любой момент блокировать попытку оказать сопротивление или бежать. Но я, даже не будь я закован в наручники, и не подумал бы сейчас ни о чем подобном. Нет, я пройду тесты, и они поймут… они увидят… они узнают, что я невиновен… что я нормальный… такой же, как они. И все будет как прежде…

Я шел как овца к мяснику, но думал уже совершенно о другом. Мои мысли беспрестанно вертелись вокруг девушки-привидения и слов, сказанных мне сэром Найджелом. Что же все это может значить? Ответа на этот вопрос у меня не было.

Никогда еще я не проходил психологическое тестирование с такой радостью. Дженис нисколько не удивилась моему эскорту – Тизермит видимо, успел предупредить ее, зато изумилась, изучая результаты моих ответов на контрольные вопросы и показания приборов, фиксировавших деятельность разных участков моего головного мозга. Затем она, не сказав мне ни слова, торопливо ушла в соседнюю комнату, где и находилась минут пять. За это время я успел уничтожить в своих волнениях половину нервных клеток, отпущенных мне природой на всю жизнь.

Было страшно. Никогда в жизни мне не было так страшно, как сейчас. В какие бы переделки я ни попадал, какими бы сложными делами ни занимался, но никогда еще все не было так ужасно – знать, что от тебя отвернулись все, кому ты верил долгие годы, все, на чью помощь ты рассчитывал еще полчаса назад, все, ради кого ты столько работал, все, кому так истово служил. И не просто отвернулись, а сами отправили меня на эшафот, да еще и проследили, чтобы я туда добрался благополучно и без происшествий. Но шанс еще есть…

Наконец Дженис вернулась.

– Может, наконец, скажешь, что там у меня? – спросил я, уже почти не надеясь на благополучный исход. Больше всего мне сейчас хотелось просто закрыть глаза и забыть о том, где я нахожусь. Однако мои конвоиры не отводили от меня взглядов и стволов пистолетов даже несмотря на то, что мои руки все еще были скованы наручниками.

– У тебя все нормально, твое психическое состояние по всем показателям колеблется от «удовлетворительно» до «близко к полной норме», – ответила она. – Не слишком хорошо, но и не настолько плохо, чтобы тебя следовало сию секунду госпитализировать.

Я глубоко вздохнул – значит, я не вылечу из бюро, я нормален, совершенно нормален. Кусок льда, пронзивший мне грудь, бесследно растаял, голова вновь обрела способность ясно мыслить, а окружавший меня мир снова расцвел яркими красками. Я чувствовал себя как приговоренный, который получил помилование, уже взойдя на эшафот. И это сравнение было недалеко от истины.

Каждый вздох приносил теперь радость. Я больше ни в чем ни виноват, я нормален! А потом пришел гнев. Сразу вслед за радостью гнев начал охватывать меня, медленно поднимаясь откуда-то из глубины души. Меня! Не кого-нибудь, а Меня схватили и притащили сюда, словно обычного мелкого психа… как тупого неудачника, случайно затесавшегося в наши отборные ряды!

Что может быть ужаснее? Какое унижение может быть хуже, чем оказаться в списке обреченных на позорную гибель ничтожеств?!… Да как они только посмели!.. Как они могли обойтись так со мной?!… Но теперь все будет по-прежнему, все вернется – мое положение, мои привилегии, мои права… Самое страшное позади. Правда, эпизод с девушкой все еще оставался непонятным для меня. Ладно, поживем – разберемся, что там к чему.

Мои размышления прервала Дженис, продолжив:

– Единственное, что я смогла обнаружить по результатам тестов – это сильную усталость и шок, которые могут быть вполне объяснимым естественным результатом проведенной тобой сегодня трудной операции, – она сделала небольшую паузу, взглянув на моих конвоиров, – и некоторых других причин. Так что я бы прописала тебе несколько дней полноценного отдыха, и ты опять будешь, как новенький.

– Спасибо тебе. Большое спасибо, – от чистого сердца сказал я. Впервые за всю свою жизнь я был готов признаться психологу в любви. Впрочем, вестников, приносивших добрые известия, любили во все времена. И это понятно. Согласитесь, гора с плеч – гораздо лучше, чем голова с того же места.

– Я только что звонила сэру Найджелу, он очень беспокоился за тебя и требовал позвонить ему, как только станут известны результаты проверки, – сообщила моя спасительница, шелестя какими-то документами. – Он приказал, чтобы ты сейчас зашел к нему. Вот распечатка твоего обследования, он велел принести.

Один из охранников, доставивших меня сюда, молча снял с меня наручники, и все трое вышли из кабинета. Не сказав ни слова. Просто вышли, даже не извинившись за то, что надели на меня наручники и привели сюда под дулами пистолетов, как будто я и в самом деле был сумасшедшим преступником, обычным ничтожеством, с которым только так и надо обращаться. Но они сняли с меня наручники и ушли. Это главное, это счастье – идти без наручников и конвоя. Тому, кто не был под арестом, не понять, какое счастье – идти без наручников и конвоя туда, куда тебе вздумается. Особенно если конвой вел тебя к месту казни.

– И впредь не забывай вовремя являться, – напомнила мне напоследок Дженис.

Я молча кивнул и шагнул в коридор. Охранников уже не было и в помине, однако я отметил этот факт чисто рефлекторно. Сейчас, когда я наконец-то свыкся с мыслью, что практически чудом избежал позорного столба и лишения всего, что было в моей жизни – вплоть до самой жизни, я вновь задумался о том, что стало всему причиной. Мне не давала покоя мысль о таинственной девушке. Если я сейчас нахожусь в нормальном психическом состоянии, то почему тогда ребята Лысого Дьявола не нашли никаких ее следов и ни одного человека, который бы ее видел? Я думал об этом, пока ноги сами несли меня в кабинет шефа, однако найти ответ так и не смог.

– Итак, ты вполне нормален, – приветствовал меня сэр Найджел. – Очень рад это слышать. Однако свидетельница твоя, похоже, призрак или инопланетянка, во всяком случае служба наблюдения так ничего и не обнаружила. Они проверили все межзональные пропуска и все зарегистрированные в этом районе «ючи», собрали все отпечатки пальцев и образцы контактной ДНК на остановке, все записи со всех камер и проверили их по полицейским архивам и нашим собственным базам данных. Три человека еще не идентифицированы, однако среди тех, чьи личности уже установлены, твоей девушки не нашлось. С сотрудниками американского бюро, которые работали у нас, мы пока не можем связаться, так что с этой стороны также никакой информации нет. Кроме того, мы провели повторный опрос всех свидетелей, зарегистрированных в полицейском протоколе, а также граждан, которые подошли к месту происшествия позже. Двое из них утверждают, что, возможно, видели девушку, чье описание схоже с предоставленным тобой, но никакой гарантии нет и полагаться на их слова нельзя. Не исключено, что она находилась в этом секторе с поддельным межзональным пропуском, чужим «ючем» и глушителем видеосигнала полного спектра частот, поэтому мы сейчас проводим дополнительную проверку всех, кто был в этом районе сегодня. Работа эта, как ты сам понимаешь, огромная, и положительные результаты будут нескоро.

– Ясненько, – сказал я, – а что еще?

– Установлено, что ты не сумасшедший, и я убедил Мартинелли не заносить замечания о нарушении правил в твое личное дело, указав на 20 лет безупречной службы в нашем бюро.

– Большое спасибо, сэр, – подчеркнуто-вежливо ответил я. Я ничего не забыл и не собирался забывать – независимо от того, что мне сейчас говорил босс.

– Ну ладно, хватит болтать. Тебе надо отдохнуть после трудного дела и набраться сил, – сказал Тизермит и посмотрел в окно. – Медики грозятся усилением волны, так что нам всем скоро придется выкладываться на все 100 процентов, и я хочу, чтоб к этому времени ты окончательно пришел в норму. Все, можешь идти, я тебя больше не задерживаю.

– Да, сэр. Еще раз большое спасибо за все и до свидания, – проговорил я и направился к выходу.

– Сколько раз можно просить тебя не называть меня сэр! – грозно взревел мне вслед Лысый Дьявол. Он терпеть не мог аристократию вообще и свой титул в частности, а также пустые формальности и людей, которые без них жить не могут. А более всего шеф ненавидел, когда его так напыщенно называл кто-нибудь из тех, с кем он начинал работать в бюро. От молодых сотрудников или чужаков он еще мог такое стерпеть, но не от меня или, скажем, Биллингема.

– Что я могу еще сказать? – произнес я и сделал небольшую паузу, с фальшивой улыбкой глядя на него, грозно нависшего над столом. Мне вспомнилось, как он смотрел на меня тогда в баре, и на лбу у меня тут же выступил холодный пот, а ноги стали ватными. Словно я снова стоял там и глядел на него. Сейчас он шутил, а тогда… Тогда мой начальник действительно был готов приказать уничтожить меня. Безо всякой причины, основываясь на ничего не значащем подозрении. Раньше мне и в голову не приходило, что он – просто очередной иуда, не нашедший своевременно своего Христа.

С трудом взяв себя в руки, я тихо сказал:

– До свиданья, Найдж.

– До свидания, Бен, – сказал мне вслед Тизермит, довольно улыбнулся и занялся лежавшими на его столе бумагами.

Я медленно вышел из кабинета руководителя британских палачей и спустился вниз по боковой лестнице – терпеть не могу лифты, потому что в них очень легко подстроить какой-нибудь несчастный случай, а сегодня день был очень подходящий для чего-нибудь в этом духе. Поэтому даже пешее путешествие длиной в 40 этажей и бог знает сколько ступеней меня не пугало. Да и вниз двигаться всегда легче, чем вверх – хоть в прямом, хоть в переносном смысле. Потом получил свой пропуск у службы охраны и вышел на улицу.

Все это я делал совершенно машинально, на автопилоте. Мои мозги были заняты другим – я никак не мог выбросить из головы девушку-привидение. Я так отчетливо видел ее на остановке и, тем не менее, она исчезла до прибытия полиции, не оставив ни малейшего следа. Феи, шапки-невидимки и прочее волшебство подобного рода бывают только в сказках, однако я сейчас готов был в них поверить.

На такую красавицу нельзя было не обратить внимание, и, тем не менее, никто ее не видел или, по крайней мере, утверждал, что не видел. Ладно, если ее не заметили прохожие – в конце концов, обычные люди не обязаны помнить каждого человека, встреченного ими на улице, хотя столь привлекательная женщина не могла остаться незамеченной, но ведь даже наша служба внешнего наблюдения не засекла ее. И впрямь, не девушка, а привидение какое-то.

«Как же мне ее обнаружить?» – размышлял я. Мне очень хотелось ее найти, но ничего путного в голову не шло. Если уж ребята Лысого Дьявола – профессионалы из профессионалов – не выявили ни малейших следов ее существования, то я тем более не добьюсь каких-либо результатов.

И тут я задохнулся, словно меня ударили кастетом в солнечное сплетение. На тротуаре на противоположной стороне улицы я увидел ее – ту самую красавицу с пшеничными волосами и серыми глазами. Она стояла лицом ко мне, так что я отчетливо видел глубоко врезавшие в мою память черты.

Я замер от изумления. Никто не смог меня убедить в том, что она была моей галлюцинацией, но внутренне я уже почти поверил в это или, во всяком случае, поверил в то, что никогда ее больше не увижу. И вот сейчас… А девушка-привидение, дождавшись зеленого света, перешла дорогу и быстрым легким шагом направилась прямо ко мне.

Глава 4.

Душа безумием полна,

Налито сердце тьмой.

Пронзила душу мне она

Нездешней красотой.

Пронзила душу мне она

И канула во тьму,

Но я шепчу: «Она моя,

И я ее найду».

Андрей Светлов, «Она».

Если ты можешь сделать нечто случайно, то почему бы тебе не сделать это нарочно?

Китайская философская школа Дао Цзи Бай.

Мое удивление возросло еще больше, однако загадочная красотка прошла менее чем в метре от меня, торопясь по каким-то своим делам, не имевшим, разумеется, ко мне никакого отношения. Когда она проходила мимо, я почувствовал слабый, но очень приятный аромат ее духов.

Выйдя из ступора, я резко развернулся и торопливо направился вслед за ней. Девушка-привидение за это время успела пройти несколько метров, что меня вполне устраивало, поскольку давало возможность незаметно проследовать за ней и проследить, где она живет, а возможно, если повезет, даже установить ее личность, не прибегая к нашим базам данных или полицейским архивам.

Хотя весьма вероятно, что она в них значится, иначе для чего она находилась в том секторе с поддельным межзональным пропуском и глушителем видеосигнала? Разумеется, для того, чтобы нельзя было установить ее личность. А барышня-то с секретом. Возможно, работает на какую-то спецслужбу или связана с криминалом. В любом случае, эту тайну надо раскрыть, а главное, узнать, что она видела сегодня на остановке.

Пшеничноволосая красавица тем временем быстро шла по улице, не оглядываясь и не обращая внимания на окружающих. Если сейчас вызвать через «юч» подмогу, ребята сэра Найджела прибудут через считанные минуты. Но пока я буду вызывать их, пока объясню им непростую ситуацию, пока они доберутся сюда… Она успеет уйти очень далеко, и есть риск ее опять упустить и дать пищу для новых подозрений относительно моего психического здоровья. К тому же, как только я сообщу о ней, мне придется передать ее группе внешнего наблюдения и отправиться домой отдыхать. А этого мне почему-то не очень хотелось.

В этом тайном преследовании загадочной незнакомки было нечто такое, что заставляло меня нарушать установленные для сотрудников класса А правила наружного наблюдения. Даже мысль о том, что за профессиональными исполнителями регулярно следят наши «стукачи», меня не пугала. В конце концов, я уже давно пользовался самой главной привилегией палача высшего уровня – жить без постоянного наблюдения. Да и преступать правила организации мне было не в первой. К тому же именно сегодня, после того, как меня едва не отправили на эшафот безо всякой причины, мне особенно сильно хотелось хоть что-нибудь нарушить.

Вдобавок сейчас никто не смог бы на меня донести. По крайней мере, я верил в это. Легче и спокойнее верить в том, что сэр Найджел не отправил за мной соглядатаев, не поставил на полное наблюдение… Не разыграл передо мной спектакль, что все в порядке, а сам тем временем дал задание кому-нибудь из моих коллег устроить мне сердечный приступ, несчастный случай или какое-нибудь глупое самоубийство. От этой мысли меня вновь прошиб холодный пот, но я не остановился. Двум смертям не бывать, а стоит умереть один раз – и во второй раз умирать уже не страшно. Я улыбнулся и слегка ускорил шаги, чтобы немного сократить дистанцию между мной и девушкой.

Пройдя еще квартал, пшеничноволосая зашла в супермаркет. Это мог быть и ловкий ход, чтобы обнаружить слежку и сбросить меня с хвоста, и вполне естественный поступок человека, которому надо что-нибудь приготовить на ужин. Мне, кстати говоря, тоже не мешало бы запастись продуктами.

В супермаркете я старался не упускать ее из вида даже на минуту, отмечая на всякий случай то, что она покупает. Судя по набору продовольствия, незнакомка жила одна. Во всяком случае, на семью хотя бы из двух человек еды потребовалось бы намного больше. Этот маленький фактик, не имевший, в общем-то, ко мне никакого отношения, почему-то до крайности обрадовал меня. Почему, я и сам не понял.

Расплатившись, девушка скорым шагом направилась к выходу, и я похолодел от мысли, что могу упустить ее, поскольку сам еще не рассчитался с электронным продавцом, который не выпустит меня из магазина, пока не получит с меня деньги за мои покупки. Однако около входа она остановилась, стараясь поудобнее уложить продукты в своем пакете. В решающий момент он не выдержал и лопнул, банки с консервами и полуфабрикатами раскатились по полу. Пробормотав что-то себе под нос, пшеничноволосая присела, собирая рассыпавшуюся провизию. Это был дьявольски удачный момент, и я не мог им не воспользоваться.

Я быстро подошел к ней.

– Давайте я вам помогу, – сказал я и, наклонившись, стал поднимать лежавший на полу провиант.

– Большое спасибо, – ответила красавица. У нее был очень приятный голос. Никогда прежде мне не приходилось слышать такого чудесного мягкого голоса. Смутно знакомый мне акцент, едва заметный в ее речи, только добавлял ей очарования.

Тут одна из банок, которые она укладывала обратно в пакет, снова вывалилась через еще более увеличившуюся дыру и со звоном покатилась по полу.

– Кажется, мне придется купить новый мешок, – сказала она.

– Не стоит. Мой слишком велик для моих покупок, так что туда легко поместятся и ваши, – сказал я и, широко улыбнувшись, раскрыл свой пакет, демонстрируя его действительно большую вместимость.

Девушка окинула меня испытующим взглядом, и, судя по всему, моя вполне благообразная внешность хорошо одетого мужчины лет 40 произвела на нее достаточно хорошее впечатление. Она явно меня не узнала – возможно, из-за того, что днем я был в другой одежде и солнцезащитных очках, а, может, просто потому, что никакой памяти не хватит запоминать каждого представителя сильного пола, который позволит себе несколько секунд потаращить глаза на такую красотку. В любом случае, это было мне на руку, хотя придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своего присутствия на той остановке для меня было делом пары секунд.

– Не знаю, как вас и благодарить, – ответила пшеничноволосая.

– Не стоит благодарностей. – Я посмотрел на свои старомодные и ужасно дорогие часы с золотым браслетом. – Время сейчас уже довольно позднее, а ходить в одиночку по местным улицам не стоит. К тому же мне будет истинным удовольствием проводить вас, если вы позволите.

– Огромное спасибо.

– Не стоит благодарностей, – повторил я, укладывая ее покупки в свой пакет.

Мы вышли из магазина и медленно зашагали по улице. На город опускалась ночь, и яркие звезды на чистом – впервые за последние несколько месяцев – небе словно о чем-то говорили на своем непонятном языке. Млечный путь мерцал, как алмазное ожерелье, над моей головой.

«Однако все как-то слишком просто и легко получается», – подумал я. Я не верил в удачу, предпочитая всегда обходиться своими силами, а потому заподозрил ловушку.

На всякий случай я проверил свой постановщик помех. Как и «юч», он был всегда со мной, и это было почти легально – по закону о защите личной жизни и персональных данных любой гражданин имел право глушить сигналы частных видеодатчиков, хотя пользовались этим немногие, поскольку подобная аппаратура стоила очень дорого. С государственными камерами наблюдения так делать было нельзя – они работали на других частотах, которые запрещалось перекрывать помехами, но я всегда мог представиться сотрудником спецслужбы, что было близко к действительности и давало мне полное право оставаться невидимкой даже для правительственных организаций. Надо полагать, именно с помощью такой же «глушилки» моя спутница не попала ни на одну видеозапись во время ликвидации профессора Слейда.

«Может, она – очередной фокус моего начальства для проверки на лояльность и соблюдение правил? – подумал я. – Если так, то я уже провалился, поскольку должен был сразу же, как только увидел ее, доложить Майлзу или сэру Найджелу и передать девушку-привидение их ребятам. С другой стороны, при необходимости я все равно смогу отвертеться. Или тут нечто иное? Не могли же решение обо мне принять заранее, а эту девицу использовать для того, чтобы заманить меня в ловушку? Но ведь это и не требовалось – сегодня меня могли в мгновение ока пустить в расход, и никто бы и пальцем не пошевелил и глазом бы не моргнул. Зачем идти на лишние ухищрения, вовлекать дополнительных людей, строить хитроумные и оттого практически невыполнимые планы, если все можно сделать просто – один выстрел в затылок и до свиданья. Может, меня выследили и подстроили мне ловушку те ребята, босса которых я убрал две недели назад? Нет, у них слишком низкий для таких дел уровень. Или тут вмешалась какая-нибудь спецслужба, которой мы перешли дорогу? Тоже маловероятно. И все же что-то здесь нечисто».

Я усмехнулся. Такие мысли отдают откровенной паранойей, которой страдают многие из нас, но более подходящее для палачей профессиональное заболевание и представить себе нельзя. Лучше быть живым параноиком, чем мертвым разумником. Я буду настороже и смогу справиться с любым врагом. Но лучше все-таки не на открытом воздухе. Если противник превосходит вас численно, то его, прежде всего, надо лишить свободы маневрировать своими силами.

– Я сейчас вызову такси,– сказал я. Это тоже было опасно, если такси «их», но все же лучше, чем пустынная ночная улица.

– Не стоит, я живу в трех кварталах отсюда, – возразила девушка.

«Подумать только, она живет всего-то в 15 минутах ходьбы от нашего бюро! Так ловушка это или нет?» – подумал я и спросил:

– Значит, пешком пройдемся?

– Да. Я люблю гулять ночью, особенно когда стоит такая хорошая погода. Небо так прекрасно.

– Да, небо прекрасно,– согласился я и подумал, что при любом небе на нашей далеко не прекрасной земле не очень безопасно гулять ночью. Впрочем, эти мысли я оставил при себе, решив, что пока лучше попытаться выудить хоть немного информации о моей спутнице. Надо было как-нибудь продолжить разговор, однако ни одна удачная мысль даже не пыталась прийти в мою голову. Слишком редко мне приходится общаться с кем-либо, кроме хорошо известных, до последнего мускула лица, сотрудников бюро. А с объектами, как правило, и вовсе говорить не приходится. Наконец я придумал.

– Вы приезжая? – спросил я.

– Да. Я работаю здесь.

– И откуда вы к нам приехали?

– Из России.

«Так вот почему ее акцент показался мне знакомым», – подумал я и сказал:

– О-о. Я несколько раз бывал в России. Это чудесная страна.

– Для любого человека его родина самая лучшая.

– Это действительно так, но я сказал, что Россия прекрасная страна вовсе не для того, чтобы сделать вам приятное. Я действительно так думаю.

– Все равно спасибо.

– И насчет Родины позволю себе с вами не согласиться. Не каждый считает свою страну лучшей. Некоторые люди ненавидят Родину, потому что иначе им придется признаться самим себе, что причина их бед – они сами.

– Да вы философ, – улыбнулась девушка.

– Только по вечерам, – пошутил я.

После небольшой паузы моя спутница сказала:

– На самом деле такие люди ненавидят самих себя, но не в силах смириться с правдой. А потому ищут себе подходящий объект для ненависти, чтобы переложить на него всю ответственность за то, что им не нравится в себе. И не важно, кто или что это будет – человек, общественное движение, целая страна, весь мир, Господь – главное, чтобы его можно было ненавидеть. И желательно без последствий.

– Вы тоже философ, – заметил я.

– Причем круглосуточно, – произнесла она и замолчала, задумавшись о чем-то.

Подождав немного, я спросил для поддержания беседы:

– А как вам в Англии?

– О-о, Англия – это чудесная страна, – ответила она и рассмеялась. Я тоже.

– Одно плохо,– сказал я,– у нас не так безопасно гулять ночью, потому что наше правительство не признает меры, с помощью которых в России навели порядок после Великого Мора и Смутных годов.

– Вы не одобряете политику своего государства?

– С одной стороны, демократия и все ее институты дают возможность человеку чувствовать себя человеком, а с другой стороны, так ли уж мне нужна демократия, если после захода солнца на улицу опасно выходить?

– У каждой государственной системы управления есть свои недостатки. Политика твердой руки может и хороша для наведения порядка в стране, но с точки зрения отдельной личности она ужасна, – заявила пшеничноволосая. – Настолько ужасна, что кощунством кажется даже говорить о том, что у этой системы могут быть какие-то плюсы. Можете мне поверить, я знаю, о чем говорю, потому что почти всю жизнь прожила в России. Мне было 8 лет, когда к власти пришел нынешний президент. – Девушка криво усмехнулась. – Самый обыкновенный диктатор.

– Не удивлюсь, если узнаю, что ваши полицейские не сильно расстроились, когда вы покинули страну, – заметил я.

– Да, это так, – согласилась она и добавила с улыбкой: – Ну, вот мы и пришли. Вон тот дом – мой, так что…

– Не понесете же вы свои покупки в руках, – сказал я. – Давайте я провожу вас хотя бы до подъезда.

– Мне бы не хотелось причинять вам столько неудобств.

По ее голосу и выражению лица невозможно было понять, то ли она действительно не хочет меня затруднять доставкой своих продуктов до своей двери, то ли просто не хочет, чтобы я знал, в какой квартире она живет. Поэтому я решил, что сейчас самое время еще раз проявить инициативу, молча улыбнулся и пошел в сторону ее дома.

Он стоял немного в стороне от улицы и был не жилой высоткой, какие возводились лет тридцать назад, во времена второго демографического взрыва, и заполонили весь этот район, а относительно небольшим зданием, построенным, пожалуй, еще во второй половине 20 века. Как и в небоскребах вокруг, большая часть его окон была сделана из поляризирующегося пластика, который при активации не пропускал свет. Но в некоторых окнах осталось обычное старомодное стекло, и сейчас они горели перед нами среди бесчисленного множества угрюмых темных колонн высотных строений, словно огонь маяка, приветствующий возвращающихся из дальнего плавания моряков.

– Красиво, правда? – спросила девушка, остановившись. – Дом-маяк, встречающий нас своим светом?

– Да, – ответил я и слегка улыбнулся тому, как точно она угадала мои мысли.

Услышав шаги у себя за спиной, я плавно сделал шаг в сторону и обернулся. Мои нехорошие предчувствия оправдались. Ловушка.

Однако спустя секунду я понял, что ошибся. Во-первых, по реакции моей спутницы, которая явно не ожидала этой встречи, а во-вторых, по тому, как двигались эти люди. Они были опасными, но непрофессионалами. Не требовалось особо напрягать мозги, чтобы понять, кто это. Грабители. Ночные шакалы.

«Все-таки не стоит ходить по некоторым районам ночного Лондона меньше, чем впятером», – подумал я.

В темноте – ближайший уличный фонарь не горел – вырисовывались три более темных силуэта внушительных размеров, которые быстро приближались к нам.

– Эй, папаша, у тебя огоньку не найдется? – спросил меня один из них. Голос у вопрошающего был низкий, хриплый и какой-то сдавленный. Наверно, кто-то когда-то крепко врезал ему чем-то тяжелым по горлу, скорее всего, кастетом или полицейской дубинкой.

– Отчего же не найдется? Найдется, – ответил я и полез в карман за зажигалкой, одновременно внимательно следя за темными силуэтами.

– Может, у тебя еще и деньжата лишние есть, а? – насмешливо поинтересовался тот же голос.

Так, все ясно. Последние надежды избежать конфликта растаяли, как осколок льда на раскаленной сковороде. Я взвесил свои шансы – их трое, а я один, безоружен (в полном соответствии с правилами нашей организации, согласно которым носить оружие можно было только во время выполнения задания, да и то лишь в том случае, если это было необходимо) и должен рассчитывать только на свои кулаки.

Самое логичное решение – сразу пойти на конфронтацию, так как мои противники находились сейчас в невыгодной позиции: их главарь, который спрашивал меня об огоньке, находился примерно в двух метрах от меня и метра на три впереди своих товарищей, так что я мог успеть сбить парня с ног прежде, чем подоспеют остальные.

Как назло, тут же заболела нога, ушибленная вчера утром во время тренировки. В предстоящей драке она могла меня подвести. Но отступать мне было некуда. Для меня нет ничего хуже, чем капитулировать перед такими ублюдками. Тем более на глазах у пшеничноволосой красавицы.

Не выпуская из рук пакет с покупками, я резко поднял голову, сделал шаг вперед и сказал:

– Может и есть, а может и нет, тебе-то, козел, какое дело?

Мой собеседник, разумеется, не сумел сдержать охотничьего азарта и, шагнув вперед, выстрелил своим огромным правым кулаком в мою незащищенную челюсть. Этого я и ждал. Отступив влево, я легко уклонился от удара, одновременно опустив пакет на землю, и попытался подловить его.

Правда, грабитель тоже схитрил. Сразу же после первой попытки он развернулся и вознамерился врезать мне левой рукой в живот. Так, похоже, мой неприятель неплохой боксер. Я и сам много занимался этим видом спорта для поддержания должной формы, но боксировать с грабителем не собирался. Один на один – это еще можно помериться силами по всем правилам маркиза Куинсберри, но не против троих же.

Уклонившись от его нового апперкота правой, я подловил его левую руку и перебросил нападающего через себя отработанным много лет назад приемом. Мой противник еще не успел приземлиться, вернее, войти в контакт со стеной ближайшего дома, в которую я его швырнул, а я уже атаковал остальных двоих бандитов, поспешивших к месту схватки.

Мое нападение их изрядно удивило. Видимо, они не привыкли к тому, что их жертва сама навязывает им бой. Воспользовавшись этой секундой тупого удивления, я подсек ближайшего ко мне ночного шакала и атаковал последнего из этой троицы. Он оказался довольно сильным бойцом, но его оборона была слабовата, и против града моих ударов, которые я наносил, почти не целясь, торопясь вывести его из строя, пока не очухались первые двое, он устоять не смог. Получив ногой в коленную чашечку, сложенными пикой пальцами правой в солнечное сплетение и ребром левой ладони в основание нижней челюсти, преступник, скрючившись, упал на землю. Судя по его виду, в ближайшее время опасность со стороны этого грабителя мне явно не грозила.

Я немедленно переключился на остальных противников, но немного опоздал. Ушибленная нога замедляла мои движения. Подонок, которого я сбил с ног подсечкой, уже встал и прыгнул на меня, едва я успел обернуться. Мы вместе упали на асфальт. Мой враг, похоже, был борцом и в контактном бою оказался весьма образован. Однако я и в этой области прошел хорошую подготовку, как и всякий настоящий палач.

Я резко рубанул его по запястьям, высвободившись из его теплых объятий и, перекатившись через голову, вскочил на ноги. Бандит вознамерился вновь схватить меня, пока я еще не встал, но не успел, и попытался подсечь меня. Его голова на фоне светившегося окна старого дома была великолепной мишенью, и я, увернувшись от подножки, ударил. Получив ногой в челюсть, мой противник сделал полуоборот вокруг своей оси и рухнул на асфальт. Похоже, с него было довольно, и я решил занять самым первым грабителем, с которого вся эта потасовка и началась.

Тот уже встал на ноги и теперь стоял, слегка пошатываясь, видимо, не совсем еще придя в себя после столкновения со стеной. Когда я шагнул вперед, намереваясь разделаться с ним, преступник торопливо вынул из кармана своей куртки руку с зажатым в ней тяжелым автоматическим пистолетом. По закону подлости, удача обычно отворачивается от нас именно тогда, когда она особенно нужна, зато какая-нибудь пакость, согласно тому же закону, оказывается тут как тут.

«Надо же, как глупо получилось, – подумал я. – Не кто-то там, а палач, опытнейший палач, прокололся, как малое дитя. Сейчас он нажмет на курок и прощай, жизнь. До него не добраться, слишком далеко, метров пять. А до тени под стеной дома еще дальше, пожалуй, все 10. Как глупо!».

Мысли припадочно бились у меня в голове, я пытался найти хоть какой-нибудь выход, но ничего путного так и не смог придумать, просто не успел. Чувствуя, как разливается по телу лихорадочный озноб, я мог лишь смотреть в маленькое черное отверстие, из которого через секунду вырвется моя смерть. На этот раз шанса нет, только ледяной холод и ужас неизбежного, пронзающие насквозь.

Грохот выстрела волной прокатился по улице, но с пальбой ночной шакал опоздал на долю секунды. За спиной грабителя мелькнула тень, и на его голову обрушился мой мешок с покупками. От удара пакет порвался, банки и коробки разлетелись по всему двору, а незадачливый стрелок рухнул на землю.

Несмотря на силу и внезапность нападения, он попытался встать, однако тут уж я не промедлил. Молниеносным броском преодолев разделявшее нас расстояние, я с разбегу ударил его ногой в голову, как футболист, забивающий победный гол, после чего мой несостоявшийся убийца тут же превратился в безобидную часть ландшафта. Сразу после этого я подобрал его пистолет, чтобы обезопасить свою жизнь от повторного покушения, если владелец оружия очнется раньше времени. А то еще, чего доброго, я вообще забуду это сделать. Воистину, ошибки губят палача.

Посмотрев на девушку с пшеничными волосами, которая все еще сжимала в руках пустой пакет из-под продуктов с огромной дырой в дне, я подумал, что из всякого правила есть исключения, в том числе из правила об ошибках палачей. Эта моя ошибка, нежелательный свидетель, мой самый крупный прокол за все время работы, спасла мне жизнь, исправив другой мой серьезнейший промах, который едва не стал для меня последним. Правда, рядом с ней я оказался потому, что сделал еще одну глупость, решив проследить за таинственной незнакомкой. Наверно, в нашей жизни всегда так – одна ошибка перекрещивается с другой, оставляя позади нас изгородь, за которую невозможно вернуться. Радует лишь то, что мои последние ошибки не сложились в надгробный крест.

Я улыбнулся и подошел к ней.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал я, какой бы глуповатой ни казалась эта фраза, и неожиданно даже для самого себя крепко поцеловал ее.

– Не стоит благодарностей, – ответила она с улыбкой, легко высвободившись из моих объятий. Я не обиделся. На свою спасительницу я не мог обижаться.

– У вас кровь на плече! – спустя несколько секунд воскликнула девушка и сразу полезла куда-то в недра своей сумочки. – Я сейчас наложу временную повязку, чтобы вы дошли до моей квартиры, а там я вас по-настоящему перебинтую.

– Да пустяки это, обычная царапина, – ответил я.

– Хотите подхватить гангрену или что-нибудь еще хуже?

– Пожалуй, я все-таки провожу вас до вашей квартиры, а то неровен час, эти злодеи очухаются или еще какие джентльмены удачи встретятся, – сказал я, пытаясь прикрыть этими благородными словесами свою капитуляцию перед ней.

Моя спасительница только улыбнулась. Однако через секунду улыбка сбежала с ее губ, и она спросила, указав на избитых мной грабителей-неудачников:

– А эти?

– Они свою порцию на сегодня уже получили, хватит с них, – ответил я.

– А если они завтра или послезавтра сорвут злость на каком-нибудь беззащитном прохожем?

Я вздохнул. Мне очень не хотелось вызывать полицию, потому что, по-хорошему, нам пришлось бы ее дождаться, дать показания, подписать протокол и прочее. Во-первых, на это уйдет куча времени, а во-вторых, у сэра Найджела появится масса вопросов ко мне, и эти вопросы мне были совершенно ни к чему, особенно после сегодняшней истории.

Наконец, мне почему-то до смерти не хотелось сдавать эту красавицу Лысому Дьяволу. Хотя бы потому, что она спасла мне жизнь. И еще – я намеревался самостоятельно все разузнать о ней. Это было наглейшим нарушением правил о компетенции палача в области поиска свидетелей. Но, как сказал один преферансист, правила придумали только для того, чтобы было что нарушать.

И вообще, в конце концов, я много лет верой и правдой служил своей конторе, пусть иногда и преступал написанные для разных идиотов инструкции. Могу я хоть раз сделать не то, что мне приказано, а то, чего я хочу? Особенно сегодня? Дважды избежавшему смерти третий раз не может не повезти. Но риск есть риск.

– Если вызвать блюстителей порядка, то придется полночи отвечать на дурацкие вопросы типа: с какой целью вы шли пешком вместо того, чтоб взять такси, почему они напали именно на вас и так далее. К тому же нас потом несколько месяцев будут таскать то в полицейский участок, то в суд, – объяснил я девушке.

– Перспектива не из блестящих, – ответила она, и я в который раз удивился легкости ее произношения, а еще более ее чудесному голосу. – Но и оставлять их просто так нельзя.

– У меня идея: позвонить в полицию и сообщить о нападении, о том, что грабители обезврежены и лежат тут, а самим потихоньку смыться до прибытия патрульных, – предложил я, осматриваясь по сторонам. Похоже, видеокамер тут не было – еще одно везение, ведь моя «глушилка» делает невидимкой только меня. Не спрашивать же у красавицы, чье имя ты даже не знаешь, включен ли сейчас ее постановщик помех видеосигнала.

– В общем-то, идея неплохая, но…

– Звоните, только отойдите подальше, чтобы полиция не запеленговала «юч» так близко к вашему дому. И обязательно в анонимном режиме, если он у вас есть. И старайтесь не попадать под видеокамеры. А я пока перенесу наших рыцарей с большой дороги поближе к автостраде и заодно соберу наши продукты.

Пшеничноволосая на секунду задумалась, а затем быстро и молча пошла к ближайшему переулку. Я проводил ее глазами, собрал в кучку наши покупки, после чего занялся неудачливыми преступниками. Один из них уже начал приходить в себя и тут же вновь потерял сознание не без моего участия. Перетаскивая тела к дороге, я размышлял, что делать дальше. Я не мог оставить этих ночных шакалов в живых, потому что лишние свидетели, которые знают меня в лицо, мне были ни к чему. Но и ликвидировать их мне не хотелось – при неблагоприятном развитии событий чересчур много проблем это может принести мне в будущем.

Чтобы дать себе еще немного времени подумать над новой задачей, я пошарил в карманах грабителей. У курильщика я обнаружил несколько разномастных кошельков, в том числе один явно детский, потертый, с двумя металлическими экю внутри. А около одного из его сообщников валялся пружинный нож с лезвием не меньше 15 сантиметров в длину и следами свежей крови. Я пинком отбросил его подальше от лежавшего без чувств бандита и вдруг ощутил, как сильно болит левая рука. Этот подонок и в самом деле ранил меня.

Я глубоко вздохнул и посмотрел в небо. Наверное, это вселенская судьба всех людей во все времена – делать не то, что надо. И мы точно так же. В средневековье заплечных дел мастера использовали свои таланты в основном для борьбы с инакомыслием – в католической ли Европе, в мусульманской ли Азии. Сейчас, в развитом 21-м веке палачи искореняли самую страшную из всех бед, грозящих человечеству, но разве вот такие молодые, сильные, уверенные в своей безнаказанности ублюдки менее страшны? И еще порезанная в драке рука болела все сильнее.

И гнев. То чувство, которое переполняло меня сегодня, когда с меня сняли наручники и как ни в чем ни бывало оставили в кабинете психолога. Словно тащить меня на заклание в кандалах под дулами пистолетов – это то, что я заслужил за 40 лет честной жизни и 20 лет истового служения нашему делу. Заподозрить меня в таком, обращаться со мной как с обычным психопатом!… Их я тронуть не мог… Ни своего якобы друга сэра Найджела, ни его подручных из охраны. И вряд ли когда-нибудь смогу. Но ими мир не исчерпывается. Эти трое заслужили свое, и они получат заслуженное.

Без малейших угрызений совести я привел в исполнение вынесенный мною приговор. Палачей, как и диверсантов-коммандос, учат убивать в том числе и голыми руками, потому что никогда нельзя предугадать, как именно будут развиваться события и что потребуется для выполнения задания. Отправить этих троих подонков вслед за Альбертом Слейдом было делом нескольких секунд. Я убил их прежде, чем пшеничноволосая красавица успела позвонить в полицию. И даже позволил себе улыбнуться. В конце концов, ничто так не повышает настроение, как хорошее убийство.

Глава 5.

Я превратился в слух,

Внимая звукам, что живую душу

Могли б и в тело мертвое вдохнуть.

Джон Мильтон, «Комус».

– Что вы там делаете? – спросила моя загадочная незнакомка, неожиданно появившись из темноты как раз в тот момент, когда я удостоверялся в отсутствии пульса у последнего из троицы ночных шакалов, ошибившихся в выборе добычи.

– Да вот, один из них начал приходить в себя, пришлось его отключить по новой, ну и другим добавить, чтоб не очухались и не сбежали, – почти честно ответил я.

– Идите сюда, я должна осмотреть вашу рану, – повелительно сказала девушка-привидение.

Решив не спорить, я послушно подошел к ней. Левое плечо болело все сильнее, и ощупав его, я обнаружил длинный, набухший от крови разрез в рукаве пиджака.

– Минуточку, я должен найти его оружие, – спохватился я. Мне надо было отыскать нож до прибытия полиции, так как на нем наверняка осталась моя кровь, по которой полицейские эксперты смогут очень многое узнать обо мне даже несмотря на, что моя ДНК изъята из общегосударственной базы данных. Специалисты сумеют составить мой примерный внешний облик благодаря расшифровке генетической информации. И что самое плохое – «стукачи» неизбежно узнают об этом, а благодаря нашей внутренней базе мои коллеги вычислят меня в одну секунду. Это для обычных людей и большинства государственных служб мы невидимки, но не для своих.

Пшеничноволосая красавица некоторое время молча наблюдала за тем, как я нарезаю круги по тротуару перед ее домом. Потом, видимо, не выдержав гнетущей темноты безмолвного мрачного переулка и воспоминаний о нападении, спросила:

– Где вы научились так драться?

– В армии, я служил в войсках специального назначения. А сейчас работаю охранником, – ответил я, решив не вдаваться в подробности своей богатой на события биографии.

– Наверно, оберегаете разных важных шишек?

– Да нет. – Я, наконец, нашел проклятый нож, который после моего пинка отлетел, разумеется, в самый темный угол, и, взяв его в руки, сказал:

– Вот теперь можно идти. А то б полицейские эксперты исследовали мою кровь и много чего обо мне узнали бы. – Я помолчал, пока мы шли к дому, а потом, вспомнив, о чем меня спрашивала моя спутница, сообщил:

– Сейчас я работаю в охране фармацевтической фирмы.

Это было близко к истине, можно даже сказать, практически чистая правда, поскольку многие английские палачи в качестве прикрытия использовали London Pharmaceutical Company. Сэр Найджел, к примеру, официально значился во всех документах как вице-президент фирмы по особым вопросам, Биллингем – как главный бухгалтер, Майлз – как начальник службы информационного сопровождения, Мартинелли – как завкадрами, а большинство исполнителей – как сотрудники службы безопасности. Кроме того, некоторые мои коллеги и вспомогательный персонал числились работниками отдела статистики и некоторых других подразделений ВОЗ, а также детективного агентства Professional Security. Это было очень удобно, так как позволяло нам спокойно заниматься своей работой, не опасаясь, что кто-нибудь может заподозрить столь респектабельные организации в каких-либо противозаконных действиях.

Мы молча поднялись на древнем медлительном лифте на верхний этаж.

– Вот здесь я живу,– сказала девушка и стала рыться в сумочке, ища ключ к старомодному замку. Такие запоры ставили на двери до того, как в моду вошли кодовые, как у банковских сейфов, замки с системами проверки отпечатков пальцев, межзональных пропусков и особого электромагнитного сигнала, подаваемого «ючем».

Квартира у нее была двухкомнатная, с большой кухней, довольно скупо обставленная старой, но крепкой мебелью. В просторной гостиной стоял большой стол, диван, сервант с несколькими наборами питейных сосудов, пара кресел и с десяток разнокалиберных стульев. В дальнем от входа конце комнаты находился выход на балкон. Бросив взгляд в спальню, я увидел только огромный, явно переполненный книжный шкаф, стоявший напротив дверного проема.

Внутри жилище было пропитано каким-то особым духом, который так подходил к этой по-прежнему таинственной незнакомке и к этому старому дому. Его трудно описать словами, но для меня он был не менее реален, чем аромат ее парфюмерии.

– Вы здесь живете одна?

– Да. Давайте я обработаю вашу рану.

Мне не было больно, когда грабитель в переулке пырнул меня ножом. Я даже не заметил в пылу драки, как это произошло, но сейчас резкая боль пульсировала во всем теле и била в голову, словно молот, отзываясь во всем теле.

– Здорово он вас отделал, – произнесла девушка. – Вам надо показаться врачу.

– Ничего. Бывало и хуже, а я все равно до сих пор жив, – ответил я, подумав, что с учетом всех сегодняшних событий это было крайне оптимистичное заявление.

– А я настаиваю, чтобы вы сходили в больницу. Впрочем, это ваше личное дело, – сказала она.

– Правильно. Каждый имеет право идти в ад своей дорогой, – ответил я.

– Может быть.

Этот разговор не помешал пшеничноволосой быстро и аккуратно промыть рану, присыпать ее антисептиками и наложить повязку. В ее действиях чувствовался профессионализм, словно ей не впервой было заниматься ножевыми ранениями.

– Вы доктор? – спросил я, подумав, что она была весьма осторожна в разговоре насчет своей профессии.

– Отчасти. – Девушка улыбнулась и откинула с лица мешавшие ей волосы. – Я хотела стать врачом, но потом увлеклась теорией и сейчас работаю в исследовательском отделе ВОЗ.

Я постарался ничем не выдать своего удивления и только молча кивнул. Что ж, теперь, конечно, кое-что становилось более или менее понятно, но многое по-прежнему было покрыто тайной. Ладно, об этом я подумаю потом. Сейчас время собирать информацию, время анализировать ее наступит позже.

Она вышла в соседнюю комнату за каким-то лекарством, а я от нечего делать посмотрел в окно. Вид был великолепен. Темное небо, изрезанное на полосы еще более темными колоннами высотных зданий, отблески уличного освещения где-то далеко внизу, и над всем этим мерцающее великолепие звезд и полная яркая Луна, царица ночного неба, словно драгоценная жемчужина в колье черной выси.

– Отсюда открывается прекрасный вид, хотя небоскребы изрядно его портят, – произнесла красавица, появившись у меня за спиной.

Я медленно развернулся и обнял ее. Она мягко высвободилась из моих объятий, как и после нападения на улице, и сказала:

– Примите вот эту таблетку, она полностью снимет боль и поможет вашему организму компенсировать потерю крови.

Я послушно проглотил ядовито-горький белый шарик размером с маленькую горошину, а потом проговорил:

– Пожалуй, пойду. Уже очень поздно.

Она проводила меня до двери и, улыбаясь, сказала:

– Заходите как-нибудь. У меня часто бывают гости, и я всегда рада еще одному хорошему другу.

Уже выйдя за дверь, я вспомнил, что так и не узнал ее имя.

– Как вас зовут? – спросил я, обернувшись и стоя на пороге.

– Светлана Белова, – улыбнувшись, ответила девушка. – А вас?

– А меня Бен Роджерс.

– Спокойной ночи, отважный Бен Роджерс, – сказала она и, сделав быстрый шаг вперед, неожиданно поцеловала меня в щеку, а затем так же быстро отступила назад. – Смотрите, не попадитесь в лапы полиции.

– Не попадусь, – успокоил ее я и добавил, уже сделав шаг к лифту: – Спокойной ночи, Светлана.

В руки блюстителей порядка, которых собралась целая толпа около трупов, я действительно не попал, выйдя из дома пшеничноволосой через пожарный выход сбоку. Хорошо, что она живет высоко и вдобавок окна ее квартиры с другой стороны, так что моя девушка-привидение не увидит всю эту суету вокруг покойных грабителей.

Хотя рано или поздно она все равно узнает о безвременной кончине этих ночных шакалов, и тогда придется выдумать какую-нибудь историю, например, что их нашла после нашего ухода какая-нибудь конкурирующая с ними банда или что я просто перестарался в драке или еще что-нибудь в том же духе, но это будет позже. А нынешний день можно дожить спокойно, больше ни о чем не думая и ни о чем не волнуясь. Сегодня и так слишком много всего выпало на мою долю.

Отойдя немного от здания, я обернулся и посмотрел на левый угол верхнего этажа, где, если я не ошибся в расчетах, находилась ее квартира. Одно из окон все еще светилось, как маяк, как моя путеводная звезда. Млечный путь, блестевший на невероятно ясном холодном черном небе, почти прикасался своими сверкающими звездами к этому горящему во тьме окну. Ее окну.

– Спокойной ночи, Светлана, – повторил я и пошел домой.

Глава 6.

Что человек, когда он занят только

Сном и едой? Животное, не больше.

Тот, кто создал нас с мыслью столь обширной,

Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас

Не для того богоподобный разум,

Чтоб праздно плесневел он.

Уильям Шекспир, «Гамлет».

А вы загляните к нему внутрь… он там пуст, черен и мертв… как бездонный колодец всякой тьмы и теней.

Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита».

Проснулся я гораздо раньше, чем намеревался. Поскольку сегодня был день заслуженного отдыха после вчерашней трудной операции, идти мне было некуда. Делать мне тоже было нечего, однако понежиться в постели до полудня, как я хотел каждое трудовое утро, вновь не удалось. Правда, на сей раз не из-за работы, а из-за привычки, которая заставила мой организм пробудиться в обычное время. Почему-то так всегда бывает – когда появляется возможность делать то, о чем долго мечтал, этого уже делать не хочешь, а то и просто не можешь.

Впрочем, это не беда. Поспать всласть мне ничто не помешает вечером, поскольку именно в это время суток меня, как правило, сильнее всего клонит в сон, а сегодня я весь день свободен. Сейчас можно посмотреть какую-нибудь телепрограмму или старый фильм, сыграть на компьютере, послушать музыку или, на худой конец, почитать какой-нибудь свеженький детективчик. Одним словом, отдохнуть и отвлечься от работы.

Прошлепав босиком в комнату, я подумал, что память все же избирательна. У моей системы «Умный дом со всеми удобствами», включавшей в себя развлекательный центр, стереовизор, робота-дворецкого, блок виртуальной реальности и многое другое, позавчера перегорели предохранители. Вся эта куча самой современной и ужасно дорогой техники была мертва, и оживет лишь после прихода специалиста-ремонтника, который навестит меня в лучшем случае завтра.

Тяжелая черная тоска навалилась на меня. По выходным я, как правило, не выходил из дома, а свои правила я нарушаю редко. Одним словом, заняться мне было решительно нечем. Это лет 30-40 назад можно было убить избыток свободного времени уборкой квартиры или приготовлением пищи. Сейчас же вся работа по дому настолько автоматизирована, что зачастую вообще не требует никакого человеческого вмешательства. Если, разумеется, ничего не сломалось.

Помянув память сдохшей электроники, особенно развлекательного центра, несколькими нехорошими словами, я пошел на кухню. Хорошо, хоть автоповар не умер – он был установлен еще до «Умного дома» и потому управлялся автономно. Конечно, этот агрегат мог и без моего присутствия на кухне приготовить великолепный завтрак, но мне захотелось понаблюдать за его действиями. Все ж какое-то развлечение.

Я тяжело вздохнул, увидев блюдечко с молоком, сиротливо стоявшее в углу кухни. Котенка Билли я приобрел пару месяцев назад, проигнорировав, как и многие, рекомендации правительства не заводить домашних животных. В свое время держать кошек и собак было запрещено законом, но позже его все же отменили, и я этим, разумеется, воспользовался. Мой зверек пропал на прошлой неделе, и до сих пор ни слуху, ни духу. Даже объявление с предложением вознаграждения не помогло.

Без него было тоскливо – словно тебе чего-то не хватает в жизни, настолько сильно, что даже дышишь с трудом, но самому себе не можешь в точности сказать, чего именно не хватает. Бедный малыш, подобранный мной на улице, был всегда таким ласковым, словно и в самом деле любил меня – пусть всего лишь в благодарность за корм и приют. А теперь… Теперь единственный, с кем я мог поговорить по душам, хоть он и не способен был ответить мне, исчез. Сбежал от меня.

Иногда поражаешься, до чего одинок может быть человек. Посреди огромного города мне некому было хотя бы посетовать на жизнь – даже психоаналитику, который берет почасовую оплату за право поплакаться в свою жилетку, потому что если бы я пошел к нему, то после моего честного рассказа о своих проблемах его пришлось бы устранить как угрозу режиму секретности бюро палачей. А ведь я не из тех, кто может жаловаться даже на отсутствие повода для жалоб. И все же без кота было грустно. Даже этот пушистый малыш меня бросил, несмотря на еду и кров. Отставил меня в одиночестве наедине со своими проблемами. Оставил, несмотря на то, что я так заботился о нем!

«Вернется, удушу мерзавца! – подумал я. – Вот только пусть попробует. А может, он и не сбежал, а его украли? Да кому он мог понадобиться? Просто обычный поганец – взял что ему надо было и сбежал. Ладно хоть не нагадил на прощанье».

Раньше у меня жил персидский кот-красавец – тоже Билли. Так получилось, что я выкинул его в окно, разозлившись на его манеру устраивать себе туалет где придется. В благодарность за мою доброту и заботу этот маленький подонок нагадил мне на кровать – тут из себя выйдет любой, даже самый спокойный и уравновешенный человек. Билли-второй тоже был порядочный гаденыш, хотя и не до такой степени. Кошка – это всегда мелкое существо для осуществления крупных пакостей. Однако без них грустно. Даже поговорить не с кем – не с автоповаром же общаться. Это уже и впрямь сумасшествием попахивает.

Особенно тяжело, когда ты один в пустой квартире, и не только пообщаться не с кем, но даже нечем отвлечься. Конечно, можно просто напиться. И с бутылкой тоже можно поговорить, а если она достаточно большая и уже почти опустошена, то она может даже начать отвечать тебе. Однако ни сочувствия, ни участия, ни дельного совета в ее репликах ты не найдешь, и искать их там так же глупо, как пытаться добиться чистой и бескорыстной любви от проститутки. Единственное, что ты в результате получишь – похмелье и пустой кошелек. Хотя в этом плане многие женщины ничем не отличаются от алкоголя. С другой стороны, перед бутылкой хотя бы не приходится притворяться, что ты ее слушаешь и веришь тому, что она говорит.

Но иногда даже в таких беседах есть своя прелесть. Например, когда тебя бросил даже твой кот, а те, кого ты многие годы считал своими друзьями, едва не отправили тебя на тот свет безо всяких причин даже не моргнув глазом. Именно в такие минуты особенно ясно понимаешь, что жизнь – как песок, она утекает и утекает сквозь наши пальцы, и каждый раз, когда нам кажется, что мы нащупали в этом песке золотой самородок или хотя бы просто камень, который можно оставить на память, оказывается, что это – лишь слипшийся комок того же песка. И стоит нам чуть сильнее сжать его, чтобы удержать в своих руках, как он тут же рассыпается и вместе со всем остальным песком утекает сквозь пальцы.

В общем, настроение из раздела: одна рука ищет бутылку, а вторая – петлю, и весь вопрос в том, какая из рук первой дотянется до цели. В конце концов, на сломанную руку накладывают гипс, а на сломанную жизнь – алкоголь. Да и как могло быть иначе? Моему разуму до сих пор не удавалось освободиться от всего того, что произошло лишь несколько часов назад. Слова, брошенные сэром Найджелом, когда тот гнал меня на тестирование, словно кислота, выжгли мой мозг. 20 лет я работал на контору без единого замечания, стал лучшим и наиболее доверенным сотрудником класса А, дошел до самых вершин, и в один миг все рухнуло, а меня едва не завалило обломками.

Более чем красноречивая картинка на тему о верности и доверии. Топор нашей организации едва не обрушился на мою собственную шею. Пожалуй, даже с учетом бурной молодости в войсках специального назначения впервые за всю свою беспокойную жизнь я был настолько близок к смерти. Был низвергнут с положения лучшего палача бюро, который на многое имеет право, до состояния обычного сумасшедшего преступника. Одного-единственного подозрения, даже намека на подозрение оказалось достаточно для того, чтобы послать меня, заслуженного работника, ветерана организации, на эшафот. И помиловали меня вовсе не потому, что поверили мне.

Я тряхнул головой, отгоняя черные мысли, и продиктовал заказ автоповару. Раздумья о моем вчерашнем низвержении и почти чудесном спасении тотчас сменил накрепко засевший в моей голове образ Светланы Беловой. Именно она едва не стала причиной моей погибели, сама того не зная. А, может, все же зная? Ведь вероятность того, что она – всего лишь подстава ВОЗ, все равно есть. Но та доброжелательность, с которой она отнеслась ко мне, ее искренняя забота, когда она увидела, что я ранен…

Нет, чтобы оказаться сотрудницей бюро, направленной для того, чтобы подловить меня, эта девушка должна быть слишком хорошей актрисой. Ее доброта и заботливость были настоящими, уже мне ли, палачу с 20-летним стажем, не научиться различать подлинные чувства и кое-как изображенные на лицах подделки. Это стоит любого риска. Я буду не я, если не узнаю о ней все. Во-первых, интересно, а во-вторых, все же какое-то занятие.

Бросив на ответственность автоповара приготовление завтрака, я активировал голосовой режим своего «юча» и позвонил в детективное агентство, которым управлял один из моих армейских сослуживцев. Будем надеяться, что мой канал связи не прослушивается.

– Утро доброе, Мартин, – поздоровался я.

– Это ты, Бен? – удивился мой бывший боевой товарищ.

– А что такого удивительного в том, что я решил позвонить старому другу?

– На работу в 8 часов утра в первый раз за год, – привычно детализировал обстоятельства звонка мой собеседник, сделал небольшую паузу наподобие тех, которые в юмористических телешоу заполняют заранее записанным смехом, а потом спросил:

– Короче, кого тебе надо убить?

– Убивать пока никого не надо,– сказал я, когда до меня дошло, что это всего лишь очередная шутка моего приятеля, – сделай мне одолжение, ладно?

– Смотря что тебе нужно.

– Мне нужно установить наблюдение за одним человеком, естественно, так, чтобы он об этом не знал.

– Это не сложно, мне будет достаточно описания и фотографии объекта.

– Описание я могу хоть сейчас продиктовать тебе или переслать на «юч», а вот с фотографией сложнее.

– Тогда тебе придется показать объект моим людям.

– Мне это не подходит.

– Тогда дай хоть немного информации об объекте, чтобы мои ребята нашли фотографию в его досье.

– Это исключено. Никаких запросов.

– Бен, ты, наверно, рехнулся, если даешь мне задание выследить человека при таких условиях! – похоже, Мартин не на шутку разозлился, что, впрочем, было понятно и простительно, тем более что он всегда был невоздержан на слова, а иногда и на поступки.

– Что поделать, такова жизнь, – философски ответил я. – Не злись, дружище, у меня, помимо всего прочего, есть ее адрес. Бристоль-стрит, дом 98, квартира 134. Зовут ее Светлана Белова. Желательно, чтобы ты поставил кого-нибудь из своих людей наблюдать за ее жильем – и лучше лично, потому что видеокамер, к которым вы могли бы подключиться, там мало. Описание объекта я сейчас пришлю. Докладывай мне о ходе дела каждые 6 часов. Я попробую добыть дополнительные сведения об объекте по своим каналам. Если удастся, то я тебе сегодня еще позвоню, так что держи своих парней наготове, а если не удастся, значит, тебе придется работать только на основе той информации, которую ты сам добудешь, не обращаясь в официальные органы. Деньги переведу на твой обычный счет сегодня вечером или завтра утром.

– Как, говоришь, ее адрес? В Бристоль, друзья мои? – ехидно спросил Мартин, напомнив мне одну историю, которая много лет назад произошла с нами в этом портовом городе. – Ладно, буду ждать твоего звонка.

Я пропустил подначку Мартина мимо ушей, отключил «юч» и задумался. Запросить информацию по своим обычным каналам я не мог, поскольку глава отдела информирования в London Pharmaceutical Company о нецелевом запросе находящегося в данный момент на отдыхе сотрудника класса А обязан сообщить начальнику бюро, то есть сэру Найджелу. А тот по описанию сразу же узнает мою девушку-привидение. По той же причине было крайне нежелательно, чтобы мой друг и его детективы самостоятельно искали сведения о Светлане Беловой, ведь об их действиях могли узнать информаторы ВОЗ – и опять же доложить куда следует.

В принципе, все палачи проходят подготовку в наружном наблюдении и в отдельных случаях имеют право лично вести слежку за своими целями, но вообще-то для этого в нашем бюро существовала специальная служба, не говоря уж о том, что никаких заданий относительно пшеничноволосой мне никто не давал. И как только Лысый Дьявол узнает о моем несанкционированном любопытстве, потенциальный свидетель по делу Слейда мгновенно окажется под колпаком профессионалов, а я буду вызван на ковер по поводу очередного нарушения правил. Учитывая вчерашнее, это мне так просто с рук не сойдет. Скорее всего, это будет мой окончательный приговор.

Я шел по лезвию бритвы, но останавливаться мне было уже поздно, ведь если бы я сейчас доложил о том, что нашел свою девушку-привидение, меня сразу бы спросили, почему я не доложил об этом немедленно. В лучшем (и очень маловероятном) случае меня бы лишили всех моих привилегий, а наблюдение за пшеничноволосой красавицей передали бы парням Майлза. В худшем же случае моя песенка была бы спета.

Поскольку я не хотел ни отдавать слежку за Светланой в руки наших специалистов, ни попасть на ковер, а, точнее, на эшафот к сэру Найджелу, то, следовательно, надо было использовать другие каналы для получения необходимой информации. Правда, я так и не придумал, что я потом буду делать с этими сведениями. Разве что попробую представить полученные данные своим боссам как результат внезапного озарения или собственного расследования. За это меня даже могут наградить. А могут и наоборот. Это уж как повезет. Однако сначала надо получить хоть какие-то результаты. Я долго сидел, тупо глядя в стену, пока в моей голове не забрезжила одна заслуживающая внимания идея.

Я позвонил старшему инспектору Джеймсу из Скотленд-Ярда, с которым в прошлом неоднократно сотрудничал. Нельзя сказать, что мы были хорошими друзьями, так как наши правила запрещали сотрудникам моей специальности вступать в тесные контакты с посторонними, но на его помощь я мог рассчитывать. К тому же высокопоставленный офицер полиции мог напрямую проверить базы данных правоохранительных органов, а при необходимости задать дополнительные вопросы неофициально, минуя недоступные для меня каналы. И, наконец, установить истинного автора запроса было бы в таком случае очень трудно. Вряд ли кто-то станет расспрашивать блюстителя закона о том, что побудило его интересоваться эмигранткой из России.

К счастью для меня, Джеймс оказался на месте.

– Доброе утро, инспектор. С вами говорит Бен Роджерс.

– Доброе утро, мистер Роджерс.

Судя по едва заметным интонациям в голосе полицейского, он был удивлен моим звонком и не слишком рад ему, видимо, предчувствуя, что я хочу его о чем-то попросить.

– Инспектор, вы не могли бы оказать мне дружескую услугу?

– Это зависит от того, что я должен буду сделать.

«Господи, какие все осторожные стали! И Мартин, и Джеймс, оба, прежде чем что-либо обещать, торопятся узнать, что мне от них надо. Или это у них обоих просто профессиональная подозрительность?», – подумал я и сказал:

– Мне необходима информация об одном человеке, и желательно, чтобы сведения были предоставлены конфиденциально, без оповещения спецслужб о целях и авторе запроса.

– Это, в общем-то, нетрудно, однако потребуется много времени.

– Меня время не жмет.

– Хорошо. О ком требуется информация?

– Это некая Светлана Белова. По всей видимости, она приехала из России год-два назад, работает по контракту с ВОЗ. Возраст около 26-27 лет. Описание внешности требуется?

– Желательно, – после долгой паузы ответил полицейский.

– Рост примерно 170 сантиметра, волосы светло-рыжие, глаза серые, нос курносый, подбородок резко-очерченный.

Мой собеседник молчал так долго, что я невольно проверил, не отключил ли он связь. Потом блюститель закона сказал:

– Думаю, мне удастся найти необходимую информацию. Позвоните мне через 2-3 часа.

– Можно также запросить документы о въезде в страну, раз уж она иностранка.

– Всенепременно, хотя с этим могут быть проблемы.

– Почему? Для вас это обычный запрос.

– Проблема не в этом. Просто я сейчас сильно загружен, мне подкинули пару сложных дел, так что времени у меня маловато, чтобы обращаться еще и в МИД.

– А что за дела, если не секрет? – спросил я как можно безразличнее. Никогда не вредно узнать, что происходит в стане врага.

– Да какой это секрет, – проворчал Джеймс. – О моих новых делах уже во всех новостных лентах написано. Сомнительный сердечный приступ у Альберта Слейда, это всемирно известный физик, если вы не знаете, и убийство, кстати говоря, как раз на Бристоль-стрит. Какая-то женщина около полуночи сообщила нам по анонимному каналу о нападении. Мы приехали и нашли там три трупа – банда из Торвальда, все убиты голыми руками. И никаких следов, только несколько капель крови, которые могут принадлежать убийце.

– Да, дела сложные, особенно последнее, – почти искренне посочувствовал я ему и гораздо менее искренно добавил: – Желаю удачи в их раскрытии.

– Да уж, тут удача мне бы очень пригодилась, – мрачно ответил полицейский и закрыл канал связи.

Я тоже выключил «юч» и от души пожелал ему никогда не раскрыть ни дело Слейда, ни дело об убийстве Торвальдской банды. В противном случае мне придется убрать инспектора как угрозу режиму секретности нашей организации, а Джеймс был симпатичен мне и как человек, и как профессионал. Мне было бы неприятно ликвидировать его.

Вообще странное дело. Ликвидирована банда, за которой долго охотилась вся полиция Лондона, и теперь один из опытнейших офицеров Скотленд-Ярда должен отыскать того, кто это сделал. А ведь ему за освобождение города от подобной нечисти стоило бы повесить на грудь медаль, а не отправлять в тюрьму и тем более на смертную казнь. Пожалуй, вчера я оправдал гордое звание палача, устранив этих трех ночных шакалов. Мое предназначение – проводить последнюю грань между тьмой и светом, злом и добром, скрывая под красным клобуком лик Справедливости. Кто-то же должен в конце концов лечить болезни. А такой недуг, как бандитизм, можно вылечить лишь одним способом, и я – лучший специалист по этому лекарству.

«Черт, опять меня понесло, – злобно подумал я. – Может, еще раз сходить к Дженис? Она всегда требует, чтобы мы рассказывали ей о своих снах и необычных мыслях».

Я засмеялся, представив себе ее реакцию, закурил и пошел на кухню. Делать мне было нечего, поскольку все, что надо было сделать, я уже сделал, а предпринимать что-либо сверх этого – слишком опасно. Поэтому я решил просто посидеть и подумать о событиях последних дней, особенно о том, что случилось вчера. Полезное занятие – анализировать свои ошибки и вообще все, что происходит вокруг тебя. Для человека моей профессии это порой единственный шанс выжить.

Впрочем, как мне кажется, иногда любому человеку необходимо просто посидеть и поразмыслить о своей жизни и о том, что он уже сделал и что хочет сделать в будущем. Давно я уже так не сидел наедине со своими мыслями. Очень давно. Настолько давно, что я даже не смог вспомнить, когда же занимался этим в последний раз, несмотря на то, что у меня великолепная, профессиональная память. Наверно, до сих пор в детальном анализе прошлого просто не было особой необходимости.

Вчерашний день. Прошлое, которое совсем недавно было настоящим. Ликвидация Слейда, поставленный сэром Найджелом вопрос о моей профнепригодности, фактически, вопрос о моей ликвидации, как сотрудника, который больше не подходит для нашей работы и потому превратился в опасного свидетеля, благополучное завершение этой полужуткой, полусмешной истории и неожиданная встреча с пшеничноволосой непредсказуемой Светланой.

Пожалуй, именно эта часть вчерашнего дня более всего озадачивала и беспокоила меня. Я не мог понять ее. Большинство людей очень легко понять, достаточно лишь повнимательнее взглянуть на их действия и поступки, на их жизнь. Зачастую для этого даже не обязательно хорошо знать этих граждан, порой хватает лишь нескольких минут общения. Но эмигрантка из России была загадочна и непредсказуема.

Я не мог понять мотивов, которые побуждали ее к тому или иному действию, может быть, все же просто потому, что наше знакомство с ней было столь недолгим, меньше часа. Слишком мало для того, чтобы делать какие-либо выводы. А главное, я не мог понять, отчего мне так хочется снова встретиться с этой девушкой. Желание вновь увидеть ее, пройтись с ней по улице, поговорить о чем-нибудь было таким сильным, что ради этого я пренебрег бы любыми запретами нашей организации, какие бы кары ни грозили мне за нарушение.

Это новое пугало меня. Такое чувство бывает, когда смотришь вниз, перегнувшись через перила балкона на верхнем этаже небоскреба. Пугающая, страшная, но невыразимо прекрасная, зовущая к себе даль, в которую хочется броситься лишь для того, чтобы на мгновенье испытать блаженство паренья в воздухе – даже зная, чем оно закончится. Даже понимая, что очарование свободного полета всегда портит перспектива приземления. По сравнению с тем, что открывалось передо мной, привычный мне мир – мой мир, в котором прошла вся мой жизнь, – казался карточным домиком, построенным злым ребенком из старой потрепанной колоды.

Мы одиноки. Это один из главнейших законов службы палачей. Мы не должны обзаводиться семьей, пока не выйдем в отставку, поскольку в противном случае режим секретности может быть нарушен, а это, пожалуй, единственное, чего действительно боятся наши руководители. Любые отношения между сотрудниками секретных спецслужб строго запрещены по тем же соображениям. Конечно, краткосрочные интрижки с посторонними разрешены, мы же не монахи, но эти мимолетные развлечения лишь еще больше подчеркивают наше одиночество.

Даже друзей нам запрещено заводить – как в среде коллег, так и среди людей непричастных к нашему делу. К тому же большинство исполнителей так или иначе находится под наблюдением бюро, что, разумеется, не способствует личной жизни, поскольку все сотрудники знают о постоянной слежке. Только особо отличившиеся палачи, ветераны наподобие меня, имеют право жить без непрерывного присмотра и контроля. Но те, кто достиг чинов и званий, обеспечивающих эти привилегии, как правило, уже слишком привыкли к своей одинокой жизни, чтобы что-то в ней менять.

Я поморщился. Думать о таких вещах не принято. Тем более, при моем-то опыте. И к тому же чертовски неприятно.

«Опять понесло, – подумал я. – Что-то в последнее время я слишком часто стал думать о всяких глупостях».

Автоповар загудел, сообщая, что заказанные мною блюда готовы.

Я затушил сигарету и сел завтракать.

Глава 7.

Неслышно, словно тать в ночи, проскользнула Красная смерть в покои дворца.

Эдгар По, «Маска Красной Смерти».

По векселям войны главные платежи приходится платить не столько во время войны, сколько позже.

Бенджамин Франклин.

Еда ненадолго отвлекла меня от размышлений. Загружая грязные тарелки в посудомоечную машину, я подумал о том, из-за чего нам приходится в глубочайшей тайне нести свой тяжкий крест. Красная смерть 21-го века, рукотворная чума, более страшная, чем любая из созданных природой болезней.

Этот вирус разработал гений, настоящее светило науки, молодой русский микробиолог Андрей Витько. К сожалению, ему слишком мало платили в его родном институте, так как Россия тогда еще не оправилась окончательно от страшного экономического кризиса, потрясшего ее после падения цен на нефть. На Западе его тоже оценили слишком поздно, предложив первоначально смехотворную для ученого такого масштаба сумму. А вот на Востоке торговаться с ним не стали.

Мусульманские Эмираты, объединившие к этому времени в пределах своих границ все придерживающиеся ислама страны от Ливии до западного Пакистана и от Турции до Персидского залива, заплатили русскому микробиологу столько, сколько он хотел, купив по самой высокой цене. Он возглавил работу над их проектом бактериологической войны, который радикальные мусульмане намеревались противопоставить ядерным боеголовкам Запада, и очень быстро добился потрясающих успехов. Именно он создал вирус Витько, самый страшный из всех когда-либо существовавших на Земле.

Этот микроб имеет четыре ипостаси. В первой из них – Альфа – он представляет собой обычный микроорганизм, который в огромных количествах находится везде и обладает безумно высоким коэффициентом приспособляемости к различным средам. Уничтожить его на этой стадии было практически невозможно. Инкубационный период Альфа-вируса мог длиться от нескольких месяцев до нескольких лет, причем микроб в это время был совершенно безвреден для любых живых существ.

После окончания инкубационного периода этот микроорганизм переходил в Бета-состояние. Он мог заражать множество видов животных и птиц, но был по-прежнему безвреден и для них, и для человека. Еще через 3-4 месяца происходило новое изменение вируса. В теле кошек, собак и прочих тварей он переходил в Гамма-состояние. Эта модификация вируса могла передаваться людям – и именно поэтому в свое время было запрещено держать домашних животных – но жизни не угрожала, поскольку должна была произойти еще одна трансформация, прежде чем возбудитель заболевания станет смертельно опасным.

В теле инфицированного человека вирус вновь изменялся. Его последний инкубационный период длился, как правило, 15-20 дней, после чего микроб переходил в свою смертельно-опасную ипостась – Дельта-вирус, который свободно, без всякого инкубационного периода, заражал людей, причем только людей и даже в случаях, когда контакт с больным был незначительным и краткосрочный. Каждый вздох больного в поезде метро мог сделать смертниками всех остальных пассажиров, любое, даже случайное мимолетное прикосновение на улице превращало вас в ходячий труп.

Инфицированный Дельта-вирусом человек умирал не более чем через 10 суток после заражения. У больных кожа и стенки кровеносных сосудов истончались и лопались, вены и артерии, сначала мелкие, а затем крупные, начинали все обильнее кровоточить, внутреннее и внешнее кровотечение усиливалось, и человек умирал мучительной смертью. Оттого эту болезнь и начали называть «вирус Красной смерти». Приближаться к людям в последней стадии заражения означает верную гибель, поскольку они буквально рассыпают инфекцию в радиусе нескольких метров вокруг себя.

Конечно, любой биолог вам скажет, что чем смертоноснее возбудитель болезни, тем быстрее он исчезает с лица Земли, уничтожив своих носителей, но Витько сумел обойти законы природы. На всех стадиях трансформации его изобретение размножается в огромном количестве, разбрасывая вокруг инфицированного организма совершенно безобидный Альфа-вирус, который тотчас начинает развиваться по заданной своим создателем программе, перерождаясь вновь и вновь, пока снова не доберется до смертельного для человека уровня Дельта.

К тому же вирус Витько во всех ипостасях, особенно в первых трех, был практически бессмертен, а в Дельта-состоянии его брала лишь жесткая радиация. К сожалению, доза излучения, необходимая для его уничтожения, в несколько раз превосходила смертельную для человека. Никакие другие средства с этим возбудителем болезни справиться вообще не могли. Вдобавок у тех немногих, кому все же удалось выжить, устойчивый иммунитет так и не появился, а потому и никаких вакцин против этой заразы разработать не удалось.

Самое смешное, что сама структура развития вируса была создана Витько на основании одного старинного романа, автор которого как раз и додумался, как решить проблему сохранения микроорганизма при его крайне высокой летальности3. Вешать надо грамотеев, вешать к чертовой матери. И таких, как этот писатель, и таких, как эти ученые. И те, и другие вечно суют свой нос туда, куда не следует, даже не зная, зачем им это надо, а результат всегда один – Хиросима и книги о том, как враг нас победит. Ублюдки.

Наверно, мусульманские радикалы вовсе не собирались применять это страшное оружие, намереваясь использовать его лишь как свой бактериологический кинжал в противовес ядерной дубинке Запада и соседней Индии, пока не будут отстроены заново их военные базы и лаборатории, разбомбленные в локальной атомной войне. Однако что-то произошло. То ли сам Витько случайно заразился, то ли произошла утечка из лаборатории, то ли исламские экстремисты все же решились использовать свое супероружие, то ли еще что-то, но в итоге вирус оказался на свободе.

И обнаружили это слишком поздно – когда болезнь уже начала распространяться с такой скоростью, что оставалось лишь уповать на высшие силы. Как вспоминал один мой бывший командир, участвовавший в старые добрые времена в операциях против мусульман-террористов, среди офицеров спецназа была популярна присказка «на нашей стороне Бог, на их стороне – Аллах, а теперь посмотрим, кто круче». Но когда началась пандемия, ни Бог, ни Аллах никому не помогли. Впрочем, от сотен и тысяч научных лабораторий и медицинских центров пользы тоже оказалось немного.

Я все же думаю, что имели место произошедшие примерно одновременно акты биотерроризма и утечка из лаборатории, так как вирус Витько поразил в первую очередь сами Мусульманские эмираты, а также США и Индию, которая к этому времени, включив в себя Кашмир, восточный Пакистан, Бирму и Непал, задыхалась от недостатка ресурсов для обеспечения своего более чем полуторамиллиардного населения. Затем заболевание распространилось по всей Азии, было занесено в Китай, собрав обильную жатву с почти двух миллиардов его граждан. Из Египта зараза попала в страны Черного континента, поскольку те поддерживали торговые отношения с Мусульманскими эмиратами, а затем в Южную Америку.

Чуть позже этот возбудитель болезни добрался до Австралии, Океании, Европы и России, которые не имели никаких торговых или дипломатических отношений с мусульманами: европейцы и австралийцы потому, что в Эмиратах постоянно нарушались права человека, а Россия потому, что к этому времени исламисты не только являлись ее главными конкурентами в некоторых областях международной торговли, особенно в том, что касалось нефти, но и начали все более откровенно претендовать на ее южные территории.

Никогда еще на Земле не было столь страшной пандемии. За 10 лет Великого мора вымерла половина человечества. Поэтому у современных правительств нет исламской проблемы, так отравлявшей им жизнь в начале 21-го века, поскольку большая часть жителей Мусульманских эмиратов вымерла. Также теперь нет проблем с перенаселенностью в Индии и Китае, которые разом избавились от 60% граждан. Почти столь же сильно досталось и США. Серьезно пострадали также большая часть Западной Европы, Южная Америка, особенно Бразилия, и Япония. Большие потери понесло и население Австралии с островами Тихого океана.

После первых двух лет жуткого оцепенения и судорожных попыток хоть как-то исправить ситуацию, когда в мире умирало по миллиарду человек в год, были предприняты решительные меры. Наступил Судный день, Третья Мировая Война, которой так боялись когда-то люди как самой страшной из всех возможных бед. Война эта длилась всего один час, в течение которого все семь ядерных держав мира – США, Россия, Великобритания, Франция, Китай, Индия и ЮАР – сообща нанесли удар по территории Мусульманских эмиратов, отчасти по принципу «око за око», а отчасти из чисто прагматических соображений, пытаясь уничтожить источник заражения.

В попытках остановить шествие Великого Мора по планете власти проводили масштабные дезинфекции всеми возможными методами, у всех выживших брали пробы крови, инфицированных, за неимением действенного способа лечения, тут же ликвидировали, а их трупы подвергали обеззараживанию и сжигали, чтобы обезопасить себя и с этой стороны. Действуя порой откровенно варварскими мерами, уцелевшие правительства постепенно восстановили порядок и спокойствие в своих странах, но на это потребовалось очень много времени. Лишь спустя 10 лет после начала этой чудовищной пандемии ее удалось остановить, уничтожив всех выявленных Дельта- и Гамма-инфицированных.

Примерно в то же время подошла к концу кампания по укрощению неинфицированных – различных секстантов и сатанистов, которые сочли, что настал конец света, бюргеров, решивших в последний раз в жизни отдохнуть на полную катушку за чужой счет, не потерявших хладнокровия профессиональных жуликов, которые нередко прикидывались мертвыми, чтобы ограбить или убить кого-нибудь, просто толп людей самого разного пошиба, которые судили судом Линча всех, кто был, по их мнению, инфицирован, и сжигали их, иногда заживо, на костре. Таких линчевателей, переполненных ужасом от страшной опасности и злобой на свои разрушенные постоянной угрозой смертельной болезни жизни, было особенно много в первые годы Великого Мора, пока люди не поняли, что при большом скоплении народа риск заболеть намного выше.

Смертоносный вирус, буйство обезумевших толп, обычные болезни, до которых никому не было дела, эпидемии известных ранее заболеваний, начавшиеся из-за перегруженности системы здравоохранения и разложения множества неубранных трупов, не все правительства смогли обуздать. Больше всего в этом деле повезло России, сразу пустившей в ход самые жестокие меры, и островной Великобритании, вовремя вернувшей в жизнь принцип «блестящей изоляции». Я сам участвовал во всем этом после того, как парламент принял решение использовать армию для установления контроля над ситуацией, а позже служил в группах усмирения, откуда меня и забрали на нынешнюю работу по предложению сэра Найджела.

В конце концов, ядерными бомбардировками, жестким медицинским контролем, строжайшей изоляцией зараженных и уничтожением безнадежных больных проблему вируса Красной смерти удалось загнать вглубь, но не решить полностью. Сохранившиеся в воздухе, воде и прочих средах штаммы на стадии Альфа продолжают развиваться по заложенной их создателем программе, а значит, рано или поздно должен появиться человек, инфицированный Дельта-вирусом, и все ужасы той пандемии повторятся. Одним словом, медицинский контроль на самом деле является лишь придатком, наводчиком другой службы, назначение которой – отнюдь не лечить. Эта служба – бюро палачей.

Не имея возможности вылечить потенциальных носителей вируса, мы вынуждены ликвидировать их, лишь бы вирус Витько не перешел в Дельта-состояние и не начался второй Великий Мор. И задача врачей состоит лишь в том, чтобы дать нам по результатам регулярных анализов крови точную наводку на очередного Гамма-инфицированного, которого мы, сотрудники класса А, должны убрать.

После устранения вирусоносителя его труп кремируют, чтобы исключить возможность развития проклятого микроорганизма в уже мертвом теле. Во имя спасения миллионов, а, может быть, и миллиардов людей от Красной Смерти мы вынуждены уничтожать сотни потенциальных больных. Чтобы упорядочить и поднять на более высокий уровень искусство уничтожать себе подобных, была реорганизована доставшаяся в наследство от прежних времен Всемирная Организация Здравоохранения.

Официально это учреждение объединяет все медицинские службы тех стран, которые поддерживают ВОЗ, но это сейчас, а первоначально оно было просто прикрытием для наших действий. Хотя за 20 с лишним лет многое изменилось, до сих пор многие исполнители и большая часть вспомогательного персонала работают под ее крышей. К тому же Всемирная Организация Здравоохранения снабжает нас необходимой для нашей деятельности информацией – как о потенциальных зараженных, так и о самом заболевании.

Врачи и ученые все еще бьются над решением проблемы вируса Витько, а мы тем временем делаем свое дело. Все это хранится в полнейшей тайне, поскольку нам не нужны новые обезумевшие от страха толпы на улицах, которые только затруднят нашу работу и дадут какому-нибудь Гамма-инфицированному дожить до перехода в Дельта-состояние. К тому же в последний год Великого Мора тогдашние правительства слегка поспешили с заявлениями относительно победы над этой заразой, так что вирус Красной Смерти официально считается ликвидированным, а регулярные проверки на наличие возбудителя болезни кажутся непосвященным просто проформой, хоть ее и надо соблюдать из-за очень строгих наказаний за уклонение от медицинского обследования.

Именно в этом и заключается главная трудность нашей работы. Все наши деяния должны быть абсолютно секретны, и очень немногие знают хотя бы о самом факте нашего существования. Мы – отвратительная необходимость того мира, который возник после Великого Мора. Как волки в лесу, которые приканчивают только старых или больных животных, потому что на них легче охотиться. Может быть, когда-нибудь какой-нибудь новый Андрей Витько разработает лекарство, способное бороться с Красной Смертью, но до тех пор мы будем необходимы. Сейчас нам известен только один способ лечения – ликвидировать вирусоносителя, пока он не убил весь мир, и сделать это – наш долг.

Я закурил сигарету и заказал автоповару еще одну чашку кофе.

Глава 8.

– С земли иль с неба этот звук донесся?

Уильям Шекспир, «Буря».

Неожиданный сигнал «юча» резанул по моим нервам. Такие внезапные звонки, раздающиеся в самый неподходящий момент, сжигают иной раз больше нервных клеток, чем все странные, непредвиденные и порой фатальные превратности нашей жизни. Громко выругавшись, я активировал голосовую функцию.

– Бен Роджерс слушает.

– Доброе утро, отважный Бен, – весело сказал столь запомнившийся мне голос.

– Светлана? – изумился я. – Как вы узнали мой код?

– Это было очень просто, – ответила она, и я явственно услышал в ее голосе смешок. – Разве я вам не говорила, что работаю медиком-исследователем?

– Говорили, но какое это имеет отношение к установлению моего кода связи?

– У меня есть друзья во Всемирной Организации Здравоохранения, которые работают в отделе статистики. Помимо статистической информации, у них имеются медицинские данные на каждого жителя Великобритании. Поэтому я просто позвонила им сегодня утром и сказала, что мне до смерти нужно найти некоего Бена Роджерса, который работает охранником в фармацевтической компании, а потом дала описание вашей внешности. Как видите, они по своим записям быстро нашли вас. Таким образом, я получила о вас почти столько же информации, сколько могут дать досье секретных служб или полиции плюс множество сведений касательно вашего здоровья. – Моя собеседница негромко рассмеялась. – Кстати говоря, мои друзья-медики советуют вам бросить курить, сократить количество употребляемого алкоголя и строже соблюдать белковую и кофеиновую диету.

– Да пошли они куда подальше со своими диетами, – проворчал я. – Но ведь вы позвонили мне отнюдь не для того, чтобы порекомендовать, что я должен есть и пить?

– Разумеется, нет. Я и сама без особой любви отношусь к этим дурацким диетам, хоть я и медик. По крайней мере, по образованию.

– Тогда зачем вы…

– Может быть, перейдем на «ты»? Вчерашнее ночное приключение с тобой, Бен, стоит десяти лет нормальной дружбы, так что, мне кажется, нам пора уже начать обращаться друг к другу менее официально.

– Тогда я так тебе отвечу: с превеликим удовольствием, Светлана.

– Вот это уже лучше, Бен.

– Так зачем ты мне все-таки позвонила?

– В тебе определенно сказывается детектив службы безопасности, – с озорным смешком ответила она. – Профессиональная подозрительность, медленно и размеренно переходящая в паранойю.

«А она не так уж далека от истины, – усмехнувшись, подумал я. – Верно говорят насчет уст младенца».

– Наверно, ты права, Светлана.

– Зови меня лучше Света, Бен, мне так привычнее,– продолжала моя собеседница. – Это русское уменьшительное от моего имени. Меня все мои друзья зовут только так.

– Хорошо, Света.

– А позвонила я тебе потому, что ты меня очень заинтересовал, как незаурядная личность, и я была бы очень рада, если бы ты, Бен, пришел ко мне в гости сегодня вечером. Соберется веселая компания, все мои лучшие друзья, и все они, как и ты, весьма нестандартные люди, – она засмеялась, даже не подозревая, насколько была права, дав мне такую характеристику.

– Я с удовольствием принимаю ваше приглашение и буду очень рад присутствовать на вашем вечере.

– Бен, ты опять называешь меня на «вы», – с укоризной в голосе сказала она.

– Прости меня, пожалуйста, Света. Привычка.

– Надеюсь, скоро обзаведешься новой, – весело произнесла она. – А то странно будет, если у меня в гостях ты будешь обращаться ко мне на «вы».

– Я исправлюсь. Кстати, во сколько мне лучше прибыть к тебе?

– Вообще-то вечеринка начнется в 18.00, но ты можешь прийти раньше, потому что я обычно прихожу с работы около 17.00, или позже, поскольку веселье, как правило, затягивается до полуночи, а то и дольше. В общем, как тебе будет удобнее.

– Я обязательно приду, Света.

– В таком случае до скорого свидания, Бен.

– До вечера, Света.

Она повесила трубку, а я в который раз попытался разобраться в этой девушке. Похоже, она еще долго будет оставаться для меня тайной за семью печатями. Впрочем, любая женщина в той или иной степени остается загадкой, как бы хорошо ты ее ни знал. Такое мне уже не раз приходилось наблюдать. Казалось бы, не первый год знакомы, уже уверен в ней на все 100 процентов, и вдруг она что-нибудь тако-о-ое сотворит…

А светловолосый призрак, неуловимый свидетель, моя ночная спасительница, медик-теоретик Светлана Белова была для меня загадкой вдвойне. Такую доброжелательность сейчас редко встретишь, да и ее неподдельный интерес ко мне тоже сложно забыть – ведь пригласила же она меня к себе на вечеринку вместе со своими друзьями.

Хотя в этом, если подумать, ничего особенного нет – люди любят тех, кто их спасает. По крайней мере, в первые минуты после спасения. А потом у спасенных начинает страдать чувство собственной значимости, и чем страшнее была беда и чем чудеснее спасение, тем больше страданий, особенно когда все плохое осталось далеко позади. И тогда, мистер Христос, прошу вас пройти с нами, ваш крест уже готов.

Но не Света, нет. Эта девушка не из таких. Она искренне переживала и помогала мне вчера, даже спасла мне жизнь, ударив грабителя с пистолетом, а сегодня потрудилась найти меня, чтобы пригласить к себе в гости. В общем, необычная, в чем-то даже странная девушка. Впрочем, кто сейчас без странностей – в наш безумный 21-й век.

Был и еще один момент, который отравлял мне питье кофе. Света сказала, что получила сведения обо мне через своих друзей, пользуясь закрытыми для простых смертных каналами отдела статистики британского подразделения ВОЗ, а они наравне со спецслужбами являлись основными источниками информации для нас. Под крышей этого отдела работали не только некоторые исполнители, но и множество наших информаторов.

Конечно, большинство из них меня не знали, не доросли еще до такого уровня, чтобы знать, а некоторые просто не стали бы извещать сэра Найджела или Майлза о расспросах какой-то русской эмигрантки относительно меня. Но если запрос с моим именем и описанием попадется на глаза одному из тех людей, кто достаточно хорошо знаком со мной, он сразу поинтересуется в нашей организации, кому это понадобилась информация о самом профессиональном палаче британского бюро.

Через друзей Светланы в отделе статистики ВОЗ соответствующая служба нашей организации легко выйдет на саму Белову, будет установлена ее личность, ей зададут соответствующие вопросы, установят слежку и прослушку, а потом вопросы зададут мне. Почему, так меня и так, я не оповестил их о том, что обнаружил свидетельницу по делу Слейда и почему я самостоятельно, обходя наши обычные каналы, стал добывать о ней сведения и установил наблюдение силами совершенно постороннего детективного агентства.

Ответить на такие вопросы, особенно если их будут задавать сэр Найджел, Биллингем и Мартинелли, мне теперь будет очень и очень сложно. И это в том случае, если они не пожалеют времени на разговоры вместо того, чтобы сразу пустить нарушителя в расход или не передать меня специальной комиссии ВОЗ. То, с какой легкостью любой может оказаться в их расходных ведомостях, я уже испытал на собственной шкуре, и совершенно не горел желанием повторять этот опыт.

Однако ее запрос, сделанный неофициально, через ее друзей, мог и не попасться на глаза какого-нибудь босса из ВОЗ, сотрудничающего с бюро палачей, если только, не приведи господь, среди ее друзей нет наших информаторов. Да и вряд ли кто-то из рядовых «стукачей» при нашей-то помешанности на секретности мог вообще знать меня и заинтересоваться запросом Светланы. Словом, шансы, что о ее любопытстве стало известно кому-нибудь из тех, кто хорошо осведомлен о делах бюро, были невелики. К тому же сейчас я все равно ничего не мог исправить. Что сделано, то сделано.

Сигнал «юча» разорвал тишину так внезапно, что я подпрыгнул. Да, Дженис права, нервы у меня стали ни к черту. Надо бы попросить у Лысого Дьявола еще день отдыха. А лучше два. Или даже три, если хватит наглости.

– Здравствуйте еще раз, Роджерс, – полным плохо скрытого торжества голосом сказал Джеймс.

– Ааа, инспектор. Рад вас слышать. Узнали что-нибудь об этой Светлане Беловой?

– Да. У меня на руках копия ее досье из отдела кадров ВОЗ и документы, которые она предоставила при получении визы и разрешения на долговременное пребывание в Великобритании с целью продолжить научную работу. Я готов прямо сейчас переслать вам всю информацию по компьютерной сети или, если хотите, можете заехать ко мне.

Быстренько обмозговав оба предложения, я предпочел первый вариант. За окном начинал накрапывать мерзкий мелкий дождь, постепенно переходящий в еще более противный крупный снег, так что поездка могла стать весьма неприятной. Да и встречаться с офицером полиции прямо в участке в моем положении было чересчур рискованно. А перехватить сообщение, посланное по компьютерной сети, в наши дни довольно трудно. К тому же я все еще надеялся, что мое право как лучшего сотрудника бюро пользоваться полной свободой от наблюдения пока не отменили.

Впрочем, даже если после вчерашних событий мои привилегии все же ликвидировали, Майлз всегда сможет перехватить донос на меня, и тот не дойдет ни до Лысого Дьявола, ни до Мартинелли. Я покрутил в голове мысль о том, есть ли у моего босса личная агентура, неподвластная Дэйву, и решил, что это маловероятно. А даже если есть, вряд ли его шпионы смогут добраться до меня.

– Вышлите мне их по компьютерной сети, я сейчас скину вам код канала связи.

– Хорошо, вся информация будет у вас через пару минут,– пообещал Джеймс.

– Как продвигается работа? – спросил я. Не вредно лишний раз уточнить обстановку в стане врага. Особенно если тот и не подозревает, что по незнанию передает жизненно важную информацию своему главному противнику.

– Хреново! – коротко отрубил полицейский и резко оборвал связь.

Что ж, я не имел ничего против такого положения дел. Я закурил сигарету и опять повертел в голове мысль о возможных последствиях чрезмерного профессионализма инспектора. Последствия эти имели три варианта: Джеймса могли ликвидировать, могли завербовать в агенты бюро, а могли убрать и меня как сотрудника, проколовшегося на пустом месте, привлекшего к себе пристальное внимание полиции и вдобавок совершившего ликвидацию без приказа, за что у нас наказывали безо всякого снисхождения. Последний вариант меня особенно не устраивал. Впрочем, если не вдаваться в детали, о которых знаю только я, то устранение Торвальской банды можно оправдать самообороной, допускаемой и законом, и нашими правилами. Так что даже если шеф и узнает о моей причастности к этому делу, я все равно смогу выкрутиться.

Успокоив себя этой мыслью, я активировал информационный блок, переключил работу на запасной терминал, который было сложнее отследить, и вывел на голографический экран информацию, присланную мне инспектором Джеймсом. Это было досье, объединявшее в себе сведения, полученные из различных источников: полицейские архивы, результаты проверки пшеничноволосой красавицы различными спецслужбами, ее документы из МИД и кадровой службы ВОЗ.

Я с максимальным вниманием прочел все полученное. Светлане Андреевне Беловой было 29 лет, она родилась и выросла в Москве, воспитывалась своей теткой после гибели родителей в автомобильной катастрофе, окончила с отличием школу, поступила в Московский Государственный Университет, стала сначала бакалавром, затем магистром, а потом и доктором микробиологии, несмотря на свою молодость. Чуть более двух лет назад была завербована одним из научных центров Лондона для работы по специальности и с тех пор жила в Англии по спецразрешению, хотя по новым правилам натурализации иностранцев уже могла получить гражданство.

Ни в чем предосудительном за все 29 лет своей жизни Светлана замечена не была, за исключением участия в акции протеста студентов против ужесточения правил комендантского часа в Москве 10 лет назад, однако из университета ее не исключили ввиду чрезвычайно высокой успеваемости. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. У меня, например, тоже кристально-чистое досье. Я имею в виду то, до которого могла добраться Белова. Мое настоящее дело Лысый Дьявол хранил не хуже, чем русский Кощей Бессмертный свою смерть.

К разрешению на въезд в Великобританию была приложена четкая цветная фотография. На ней пшеничные волосы Светланы были гораздо длиннее и собраны в русскую национальную прическу – косу, толстую и тяжелую, спускавшуюся почти до талии, а на носу сидели очки в тяжелой черной роговой оправе, которые выглядели очень впечатляюще, особенно если учесть, что в наше время любые проблемы со зрением можно решить за пару минут. Во всем остальном она мало изменилась за два года, прошедших с того времени, когда был сделан этот снимок.

Отложив досье, я задумался. Полученная мною информация не помогла найти ответ ни на одну из загадок Светланы. Что же она все-таки делала вчера в том секторе с поддельным межзональным пропуском и «глушилкой» видеокамер? Почему так дружелюбно отнеслась ко мне? Связано ли это с ее работой на ВОЗ? Почему мой шеф так взялся за меня, если Белова из наших, и не значит ли это, что он намерен по какой-то неизвестной мне причине устранить меня? Помозговав еще немного над этими проблемами, я решил позвонить Мартину, чтобы, во-первых, поделиться с ним информацией, а во-вторых, узнать, не нашли его ребята чего новенького.

Глава 9.

И для тебя еще вопрос,

Откуда в сердце этот страх?

Встань и беги, не глядя вспять!

Иоганн Гете, «Фауст».

Здесь нужно, чтоб душа была тверда,

Здесь страх не должен подавать совета.

Данте Алигьери, «Божественная комедия».

Частный детектив ответил на мой вызов так быстро, словно все утро сидел и ждал, когда я ему позвоню.

– А, это ты, Бен. Ты прямо читаешь мои мысли. Я как раз собирался с тобой связаться. Мои ребята, наблюдавшие за домом объекта, сумели зацепить твою девушку. Так что мы кое-что выяснили о ней.

– Ну, раз выяснил, рассказывай.

– Эта твоя Белова работает в ВОЗ, в отделе вирусологических исследований. Сегодня утром она вышла из дома в 8.46 и села на пульсар маршрута №377, вышла из него на остановке около лондонского научного центра ВОЗ, вошла в здание в 9.07 и сделала из холла два внесетевых вызова. Внутри мои люди не могли вести наблюдение, так как войти туда можно, только имея пропуск, однако через свои каналы я совершенно неофициально, без единого запроса, смог добыть кое-какую информацию об объекте, в частности…

«Черт, до чего же много народа вертится вокруг Светланы и задает вопросы, – мрачно подумал я. – И шансы, что обо всей этой суете не узнает мое начальство, быстро уменьшаются. Скоро они вообще станут равны нулю».

– …в 9.50 объект вышел в холл и сделал еще три вызова. Первые два длительностью примерно по две минуты каждый, а третий – около пяти минут, – продолжал отчитываться о проделанной работе Мартин.

«Так, это она разговаривала со мной, по времени совпадает. Интересно, с кем она разговаривала до того, как позвонила мне? Наверно, со своими друзьями из отдела статистики. Разговоры были короткими, значит, скорее всего, деловыми, не иначе как о моей персоне», – подумал я.

– …поскольку приказа на прослушивание переговоров по каналам связи объекта не было, то содержание этих разговоров и ее собеседники мне неизвестны.

«И, слава богу, а то что подумал бы сыщик, если бы узнал, что объект его слежки звонил домой человеку, по приказу которого установлено наблюдение, и пригласил его на вечеринку, – мелькнул у меня в голове неожиданная мысль. – Пожалуй, решил бы, что я на старости лет отправился по стопам всех дряхлеющих ревнивых мужчин и начал следить за своей любовницей, заподозрив ее в измене».

– В 10.03 объект вернулся на свое рабочее место, и с тех пор его не покидал. Используя свои связи, я сумел добыть досье объекта из отдела кадров ВОЗ.

– Перешли мне его по обычному каналу, – сказал я.

– Хорошо.

– Еще что-нибудь есть?

– Нет. Вышеперечисленное, – это все, что удалось добыть моим парням за сегодняшнее утро.

– Вполне достаточно. Продолжайте вести наблюдение за объектом до 18.00, а потом можешь отпустить своих сотрудников, – я улыбнулся, представив лицо Мартина, пытающегося переварить последнее распоряжение. – С завтрашнего утра установите круглосуточное наблюдение с прослушиванием всех ее переговоров и фиксацией всех, с кем она входит в контакт.

– Понятно.

– Деньги я переведу сегодня вечером на твой счет. Плата, я надеюсь, по обычной таксе?

– Почти.

– Что значит почти?

– МВД вновь ужесточило наказание за незаконную прослушку переговоров частных лиц, так что за эту услугу плата повышена на 20 процентов. А все остальное по прежнему тарифу.

– Грабители, – буркнул я. – Я согласен. Только смотри, не скупись на людей, с завтрашнего дня их должно быть не менее двух. А лучше трое или даже четверо. Чтобы следили за ней постоянно, а не только отслеживали через частную сеть видеокамер и датчиков со свободным доступом. И если они ее потеряют, пеняй на себя.

– Хорошо. До завтра, Бен.

– Пока.

Я положил трубку, закурил еще одну сигарету и задумался. Идти на вечеринку к главному свидетелю против себя я не имел ни малейшего права, однако я все решил еще тогда, когда отдавал Мартину приказ снять наблюдение с 18.00 с Беловой, чтобы уменьшить количество людей, которые могли бы засвидетельствовать нарушение мною правил. Хватит мне в качестве свидетелей гостей Светы. Надеюсь, их будет немного.

Сигнал очередного вызова разорвал тишину так внезапно, что я уронил сигарету на ковер, после чего громко выругался и включил «юч». Это уже просто болезнь какая-то. Или проклятие. Никогда в жизни меня еще так не нервировали неожиданные звонки. Может просто потому, что никогда их у меня не было так много? Или потому, что я знал, кто и зачем может мне позвонить в один прекрасный момент?

– Роджерс слушает! – громко сказал я, думая, что это Мартин, вспомнивший о чем-то несказанном во время предыдущего разговора, откопавший еще что-нибудь инспектор Джеймс или Светлана, намеревающаяся предупредить меня о том, что вечеринка откладывается. Но я ошибся.

– Добрый день, Бен, – произнес страшно знакомый мне голос, и мое сердце сжалось.

«Они все знают! – подумал я. – Наверняка он звонит уведомить меня, что специальная комиссия ВОЗ уже подписала документы о моем досрочном увольнении, вынеся мне смертный приговор, – я судорожно сглотнул. – Хотя нет, для созыва внеочередного заседания и принятия решения у них было слишком мало времени… А если они подготовились заранее, заблаговременно санкционировав высшую меру и оформив все бумаги, потому что предвидели мои провалы?.. В любом случае надо спокойно ответить, иначе он заподозрит, что я чего-то боюсь. Может быть, есть еще шанс выкрутиться».

– Добрый день, – как можно спокойнее поздоровался я.

– Как ты себя чувствуешь после вчерашнего? – спросил мой шеф.

– Отлично, – бодро уверил я его и мысленно задался вопросом:

«Черт, что же ему все-таки надо? Ведь он позвонил мне вовсе не ради того, чтобы осведомиться о моем самочувствии».

– Бен, у нас тут чрезвычайная ситуация.

«Так, значит, он все знает», – мои мысли напоминали конькобежца, из-под которого внезапно выдернули лед. Мне внезапно стало все равно, что со мной будет. Мир, который я видел сквозь кухонное окно, изогнулся и начал разваливаться, словно песочный замок на пляже под ударом волны.

– Ситуация крайне сложная…

«Еще бы, лучший палач отделения разве что своих не начал мочить. Куда уж сложнее, – подумал я, чувствуя, как все поплыло перед моими глазами. – Все кончено… Все кончено… Всему конец…».

– …к моему глубокому сожалению…

«Не ври, тварь, ты никогда и ни о ком не сожалел! Как и я. Потому что мы палачи, и наша задача состоит отнюдь не в исполнении обязанностей плакальщицы».

Мои ноги подкосились. Я ухватился за край кухонного стола и сжал его мокрыми от пота руками с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Потом медленно повернулся в сторону входной двери, ожидая, что ее вот-вот сорвет с петель мощным ударом. Два пистолета, специально для непредвиденных случаев, торчали в кобурах, одна из которых была прибита сбоку к стенке шкафа, вторая – снизу к кухонному столу, но я даже не попытался достать ни один из них. Руки казались налитыми свинцом. Я замер, чувствуя, как пот, горячий, словно кровь из свежей раны, течет по лбу и по спине. Может быть, через секунду они выбьют дверь, и застрекочут автоматы с глушителями, и очереди разорвут…

«Все закончилось. Он вчера лишь притворялся, что все в порядке. А теперь решение принято…».

– …разбился один из служебных пульсаров нашего бюро…

«Черт, о чем он? Какое это имеет отношение ко мне?», – подумал я и, отпустив стол, вытер потную ладонь об отворот халата. Хорошо, что у меня отключена видеокамера из-за беспорядка, царившего на кухне, поэтому Лысый Дьявол не видит, как трясутся мои руки.

– …на его борту во время аварии находилось 16 наших сотрудников, в том числе семь оперативников класса А…

«Пытается подловить меня, что ли? Но на чем? И зачем?!».

– …как раз сейчас начинается новая волна созревания Бета-вируса, резко возрастает число потенциально опасных инфицированных…

– Так, а какое все это имеет отношение ко мне? – спросил я и удивился тому, как хрипло прозвучал мой голос. Но даже этот хрип стоил мне страшного усилия воли.

– В ближайшие 5-6 дней нам потребуются все наши резервы, чтобы остановить инфицирование, а в связи с потерями из-за этой катастрофы придется срочно вызывать исполнителей из отпусков и с больничных, снимать с менее важных дел, привлекать даже тех, кто ушел на пенсию или сменил специализацию. Возможно, нам даже потребуется помощь со стороны.

Я перевел дух и снова вытер руки о халат.

«Ах, вот оно что. Значит, я зря волновался. Ну ладно, приток адреналина не даст мне расслабиться в опасной ситуации», – с облегчением подумал я. На всякий случай нащупал ближайший ко мне пистолет, чувствуя, как стальная рукоять приятно холодит кожу. Нет, я так просто не сдаюсь.

– Что требуется от меня? – спросил я.

– Бен, как ты уже понял, у нас сейчас каждый человек на счету, поэтому я буду тебе очень благодарен, если ты хотя бы сегодня добровольно откажешься от своего отдыха.

«Черт, черт, черт! Если меня сегодня пошлют на задание, а, судя по голосу босса, это наверняка так, то я не попаду к Светлане! – подумал я. – Но от таких просьб не отказываются, проще сразу выкопать себе могилу и самому туда лечь».

– Располагайте мною в любое время суток, – без малейших колебаний сказал я.

– Спасибо, Бен. Я был уверен, что ты не откажешь мне в просьбе. Сам знаешь, я не имею права приказывать оперативнику, отдыхающему после трудной операции, вернуться к работе.

«Как же, прекрасно знаю. Однако я знаю еще и то, что ты не из тех, кому можно безболезненно отказать. Такой уж ты человек. Да какой ты к черту человек! Ты – Лысый Дьявол. Как говорил Каин своему соседу после поминок по Авелю, будешь мне братцем названным».

– Ты сможешь подъехать в нашу штаб-квартиру через час? – спросил он.

«Еще бы я не смогу. Куда я денусь, если не хочу попасть к тебе в немилость. А у нас никого не увольняют за неисполнение приказа. Только пропуска выписывают на тот свет».

– Конечно, сэр.

– Вот и прекрасно. Я знал, что в трудную минуту я могу на тебя положиться.

– Конечно, сэр, – повторил я автоматически.

– Разумеется, как только волна спадет, ты получишь двойной, а если удастся протащить через бухгалтерию, то и тройной оплаченный отпуск плюс обычную надбавку за сверхурочные, а также премиальные.

– Спасибо, сэр.

– И хватит называть меня сэром, ты же прекрасно знаешь, что я этого не люблю.

– Хорошо, Найдж.

– Вот и молодец. До свидания, Бен. Жду тебя через час у себя в кабинете.

– До встречи.

Я повесил трубку и задумался. Конечно, мой шеф мог устроить мне ловушку, заманить к себе и задать под воздействием гипнонаркотиков несколько вопросов, на которые я просто не смогу не ответить. Но его тон показался мне вполне искренним. Это, конечно, ничего не значит, Лысый Дьявол был очень опытен, недаром он уже почти 20 лет руководит нашим бюро. Не мне учить его искусству лжи и лицемерия.

Но все-таки вряд ли он успел бы получить в столь короткий срок информацию, которая стоила бы вынесения мне приговора. Опять же, такое решение могла принять только специальная комиссия ВОЗ, а для ее сбора и заседания потребовалось бы немало времени, день-два как минимум, поскольку я не представляю для бюро угрозы, которую надо ликвидировать сию секунду в особом порядке. Если бы я считался сумасшедшим, как вчера, тогда да…

Но не за нарушения правил. В экстренных ситуациях бюро реагирует мгновенно, но во всех остальных случаях даже служба палачей утопает в самой банальной бюрократии. Если дать чиновнику, любому чиновнику, хоть немного власти, он ради ощущения собственной значимости придумает столько форм отчетности и правил их подачи, что даже замену лампочки в туалете придется согласовывать не один месяц. А уж приказ о ликвидации за нарушение правил… Нет, такие дела так быстро не делаются. Поэтому наиболее вероятен вариант, что все сказанное сэром Найджелом – правда.