Читать книгу Меч Господа нашего. Книга 5. Прелюдия беды - Александр Афанасьев, Александр Николаевич Афанасьев, А. Н. Афанасьев - Страница 7

Здесь тоже стреляли, бой шел где-то левее и был нешуточный. В треск автоматов и грохот пулеметов вплетались звонкие трели скорострельных пушек и глухие аккорды безоткаток и танковых орудий…

Сержант ехал в старом, потрепанном пикапе с откинутым задним бортом. Какаа, его связь здесь и наводчик, прошедший путь от лагеря подготовки в Читрале[29] до залитых кровью улиц Могадишо, стоял рядом на колене, одной рукой держась за борт, другой – придерживая автомат…

Они ехали уже довольно долго, сержант видел самое разное через откинутый задний борт. Торгующих людей, гуляющих людей… убивающих людей. Он видел, как на улице вспыхнула перестрелка, совершенно без видимого повода, просто один из чернокожих выхватил пистолет и начал стрелять, и кто-то повалился, и раздалась автоматная очередь и… хорошо, что они проехали это место… иначе могли бы быть проблемы…

– Еще немного. За поворотом… – сказал Какаа.

Как накаркал. Осколком стекла по нервам резанул нарастающий тонкий свист. Сержант среагировал мгновенно – бросился из машины, распластался на земле.

Грохнуло. Совсем рядом; его осыпало землёй и осколками камня. Вторая мина угодила в здание на левой стороне улицы.

Сержант поднял голову… Какаа хромал к нему, лицо заливала кровь.

– Сюда! Сюда! – махал он рукой.

Они ввалились в ближайшее здание прежде, чем очередные миномётные мины легли в цель. На улице стояла пыль, их машину не было ни видно, ни слышно, по ним поддало взрывной волной с улицы – именно поддало, а не ударило. От пыли было нечем дышать…

– Надо уходить… – сказал сержант, – пока нас тут не завалило… Что с тобой?

Какаа смахнул грязным рукавом кровь.

– Хвала Аллаху, жив… Не суйся в развалины, там могут быть растяжки. Иди за мной.

Сержант достал из кармана упаковку бинта.

– На, перевяжись.

– Нет времени. Тиран должен быть здесь скоро. Иди за мной…

Вместе – первым шел Какаа с автоматом, вторым – сержант, который все еще держал винтовку за спиной, – они поднялись на второй этаж. Когда-то это был жилой дом и, наверное, – квартиры в нем немало стоили…

– Как с отходом?

– Машина будет нас ждать. Поторопись…

Какаа прохромал по коридору, заглянул в комнату…

– Сюда!

Еще одна мина попала прямо в здание; хорошо, что не прямо над их головами. Здание содрогнулось, посыпалась пыль…

– Прыгай!

Прыгнул сначала сержант, потом сам Какаа. Минометная батарея хабр-гадир била по городскому району, била много южнее цели и сообщить об этом, приказать, чтобы перенесли огонь, навести минометчиков на правильную цель – было некому.

Они спрыгнули во двор. В любой момент мина могла прилететь и сюда…

– Давай туда!

– Подожди…

Сержант задержал своего вынужденного напарника, подтянул к себе.

– Ты чего?

– Надо перебинтовать. Нельзя так ходить…

– Нам надо идти!

– Ничего. Немного можно подождать…

Сержант Бунт начал перевязывать голову молодого африканца – и тут понял, что он ранен намного серьезнее, чем это казалось.

– Парень… с твоей головой… неладное дело. Тебе нужен доктор.

Раньше сержант думал, что осколок просто стесал кожу, отсюда и кровь, он думал это потому, что Какаа был на ногах, он мог говорить, ходить. Теперь же он понял, что осколок пробил череп и возможно, повредил мозг.

– Мне… не нужен доктор. Наша жизнь… в руках Аллаха, он не допустит моей смерти сейчас. И твоей тоже. Пошли… американец.

Они прошли двором, потом перебежали простреливаемую улицу, пробежали проулком и вошли в еще один двор. Бой здесь был не шуточный, это была не вялая перестрелка, это был настоящий огневой бой, где каждая сторона стремится не только остаться в живых и удержать свои позиции – но убить своего противника и выбить его с его позиций. Здесь точно были крупнокалиберные пулеметы, причем не один, а несколько. И тут же был танк, как минимум один. Сержант услышал рев его двигателя и понял, что то, что он принял за выстрелы безоткатки – на самом деле это выстрелы танковой пушки…

– Твою мать! Там танк!

– Они … не увидят нас. Ты должен… занять позицию, белый. Генерал будет здесь, и ты… убьешь этого палача. Иди… вон туда.

Морской пехотинец поднял голову – и увидел перед собой вонзающийся в небесную синь шпиль минарета.

– Откуда ты знаешь, что он будет здесь?

– Здесь… убежище одного… важного человека… авторитетного богослова… из других стран к нему ездят за… благословением. Они подогнали танк, потому что богослова охраняют сорок… шахидов, поклявшихся умереть, но не … допустить его пленения. Генерал приедет…на переговоры. Иди… белый… иди…

– Ты в порядке?

Какаа не ответил. Двигаясь медленно, как в замедленном кино, он начал строить баррикаду из обломков.

Твою мать!

* * *

Дистанция для американского снайпера была просто смешной – чуть больше трехсот метров. Проблема была в том, как потом уйти…

Винтовка была почти привычной – только дерево вместо неприхотливого пластика и чуть корявый приклад. Он пристрелял винтовку несколькими выстрелами еще вчера и не помнил, чтобы он сильно ударял ее. Пока что всё было в норме…

Накрывшись полотном из легкой ткани – это было почти излишне, боевики не боялись снайперов – он смотрел на то, что происходило внизу. Он занял позицию на минарете, поднявшись туда по разбитым ступенькам, которые могли и не выдержать спуска… а могли и выдержать. Это была самая высокая точка в районе, видимость была отличная. Тут же был старый мегафон с отрезанными проводами – раньше с его помощью собирали правоверных на намаз.

Они сражались севернее; отель «Олимпик», где состоялся самый страшный бой американской армии со времен Вьетнама, находился тремя милями севернее. Боевики хабр-гадир вели себя намного беспечнее, чем когда где были американцы. Они заняли позиции на улице и не особо стремились в бой. Большую часть работы выполнял танк. Старый, с пятикатковым шасси – Т55 или китайский Т59, со снятым пулеметом ДШК – он с частотой примерно раз в минуту выпускал куда-то снаряд – и улица взрывалась приветственными криками на сомалике. Чуть в стороне стояли несколько машин, в том числе внедорожники с крупнокалиберными пулеметами – но они в бою не участвовали…

Окружения не было, и сержант знал: те, по кому сейчас долбит танк, в принципе могли бы и уйти. Но нет, не уйдут. Потому что тогда они потеряют уважение других и их рано или поздно убьют, не сейчас, так потом. Здесь уважение играло очень важную роль, местные были настоящими упёртыми сукиными сынами и своеобразная, но ярко проявляющаяся для них честь была дороже жизни.

Сержант нацелился на долгое ожидание – но долго ждать не пришлось. Караван машин – вперемешку джипы и пикапы с пулеметами – показался на улице. Они появились как бы из-за спины сержанта, он внезапно услышал шум двигателей, а потом и увидел останавливающиеся машины. И испытал страх.

Машины остановились, перегородив улицу. Он взял одну из них на прицел… прицел был старым, но в отличие от современных, он имел очень широкое поле зрения. Для выполнения такого задания – это было весьма и весьма кстати.

Начали вылезать люди, вооруженные боевики, занимая улицу. Джинсы, замотанные цветастыми платками лица и черные противосолнечные очки, последний писк моды. Их начали массово носить, подражая американцам, а теперь это было модно еще и потому, что обладатель их как бы намекал, что он их снял с убитого американца.

Вот только проблема была в одном. В том, что это была охрана Айдида, сомнений не было – очки на всех. Вот только как распознать цель, если на рожах у всех – одинаковые очки на полрожи, а?

Об этом он не подумал. И те, кто отправлял его на задание – тоже об этом не подумали. Когда они охотились на Айдида, обеспечивая безопасность миссии UNOSOM II – у них были агенты, были наводчики. Именно один из наводчиков, наклеив на крышу машины крест из черного скотча – вывел их к отелю «Олимпик» и тогда то и началось все это г…о. А сейчас – что делать?

Сомнений не было, весь его опыт подсказывал: если не знаешь цель, если не видишь цель – не стреляй. Именно так действовали снайперы.

Проблема решилась сама собой – откуда-то из подворотни ударила автоматная очередь, выбивая пыльные фонтанчики на стене. Какаа!

Часть ублюдков открыла ответный огонь. Часть – бросилась к машинам, и уже по тому, как одного из них прикрывали – сержант понял: цель!

Он выстрелил в последний момент, когда стремительное движение чуть прервалось: человек не может с той же скоростью садиться в машину, что и бежать. Не могло быть и речи о выстреле в голову – промахнуться легче легкого, даже на столь небольшом расстоянии. Сержант выстрелил по корпусу – и в оптический прицел малой кратности увидел попадание. Снизил… метил в грудь попал в живот, сбоку… Черт бы всё побрал!

Всё. Больше здесь ловить нечего – надо валить…

Какое-то мгновение сержант раздумывал: бросать винтовку или нет. Решил всё же бросить – у него есть два пистолета, из которых он умеет стрелять с двух рук, на улице можно разжиться автоматом. Снайперскую винтовку не спрячешь, если его поймают с ней на улице – разорвут на куски.

Чертов маленький фанатик. Пожертвовал собой, это точно…

Сержант бросился вниз по лестнице. Рядом, буквально за стеной долбил крупнокалиберный пулемет, от его грохота сжимался в кулак желудок. Люди Айдида не услышали выстрела снайпера, не поняли, что к чему – они начали палить по маленькому смертнику, грохот пулемета заглушил выстрел снайпера.

Потом… все-таки это не Секретная служба США. Обычные боевики… бывшие военные и полицейские, в Сомали, когда здесь не было гражданской войны – многие из хабр-гадир служили государству. Сам Айдид был то ли генерал-лейтенантом, то ли генерал-полковником армии Сомали.

Интересно… насмерть или нет? Ранение в живот – очень скверное ранение, в условиях отсутствия нормальной медицины смерть от перитонита почти гарантирована. Если задел печень – смерть произойдет немного раньше. Но всё-таки – чистым выстрелом это назвать нельзя…

Выскочив во двор, сержант бросился бежать. Ему надо было как можно скорее выскочить на противоположную улицу, тогда он уйдет. За спиной были какие-то крики, он проскочил обратно, туда, откуда они пришли. Ему выстрелили несколько раз в спину – но ни разу не попали, хотя одна пуля прошла совсем рядом. Сержант не стал стрелять – до последнего не нужно показывать врагу, что ты вооружен и ты именно тот, за кем он охотится. Не стал он и устраивать засаду в полуразрушенном здании – один с пистолетом против нескольких ублюдков с АК-47 – смешно. Окружат здание и не спеша завалят… хорошо, если живьём не возьмут. Ноги, ноги, ноги… вот то единственное, что может его на хрен спасти.

Едва не хрястнулся, поскользнувшись на чем-то, но все же удержался на ногах. Выскочил на улицу. Крики, шум. Минометный обстрел уже превратился, люди собирали погибших и раненых, где-то громко и страшно выла женщина. Какой-то козёл попытался его остановить, он сшиб его с ног как в футболе и ринулся дальше.

Ему нужно было заскочить в один из домов… дальше проскочить через него, вырваться во двор и бежать дальше. Двери здесь, в мусульманском районе, как, впрочем, и в других, днем никогда не запирались, сами они были такие – одним пинком можно вынести. Он с силой, всем телом ударил в дверь… она выстояла. Уже понимая, что дело дрянь, он бросился к другой… и в этот момент в спину как молотком ударили. Падая, цепляясь за стену, сержант Бунт услышал, как со всех сторон загремели автоматы Калашникова…

* * *

Пробуждение было тяжелым. Болезненным. Медленным. Какое-то время он пребывал словно в забытьи. Он чувствовал, как к нему прикасаются. Слышал голоса. Ему причиняли боль, но он не понимал, кто и зачем. Потом он снова – нырял в темную воду беспамятства.

Но в этот раз – он проснулся. Точнее – очнулся. От боли. Он замычал и дернулся…

– Тихо, тихо, тихо…

Говорили по-английски.

* * *

Второй раз – он увидел свою спасительницу на следующий день. Полноватая негритянка средних лет, её плохо было видно. Через окна, заделанные каким-то картоном и осколками стекла сочился дневной свет, вокруг не стреляли, он лежал на каком-то топчане, и ему было жарко. И больно.

– Так…

Женщина с совсем не женской силой повернула его, принялась рассматривать раны. Потом – сдернула повязки, так что он замычал от боли…

– Вот… так.

Судя по всему, женщина была врачом. Она посыпала его рану каким-то порошком, вызывающим жжение, потом – приложила лист какого-то растения и наложила кусок чистой ткани поверх. Потом – привязала всё это.

– Вот… так… теперь ложись.

Сержант решил, что дальше скрывать свое знание английского бессмысленно. Если бы его хотели убить за то, что он здесь сделал – его не стали бы лечить. Возможно, от этой женщины он узнает, где он и в чьих руках…

– Вы… говорите по-английски… – вытолкнул через пересохшее горло сержант.

– Ого.

– Дайте… попить.

Вода была в старой пластиковой бутылке, теплая и противня. Но сержант пил и пил, пока его спасительница не отняла бутылку.

– Все… хватит. Пока больше нельзя.

– Кто вы?

– Я… Алима. Меня так зовут…

– Необычное… имя.

Негритянка улыбнулась.

– О… перед нами кавалер… гроза женских сердец.

– Кавалер… – для сержанта это слово было необычным, хотя он понимал, что оно означает.

– Да… Так когда-то здесь называли галантных мужчин. Я на четверть итальянка.

Сержант понял, что она не врёт. Хотя кожа тёмная, но черты лица скорее европеоидные, чем негроидные. Женщине было больше тридцати, но меньше сорока.

– Кто вы?

– Сейчас… знахарка.

– Знахарка? – это слово он не знал.

– Да, знахарка. Так теперь здесь называются врачи. Когда-то у меня была целая больница. Я училась… в Советском Союзе.

Советском Союзе…

– Как я… сюда попал?

Негритянка нахмурилась.

– Я подобрала вас на улице. Вы попали в перестрелку… там убили генерала. Вы никому не были нужны, и я вас подобрала. Принесла сюда…

Убили генерала…

– Но зачем…

– Хватит слов. Отдыхайте.

И женщина ушла.

* * *

– У тебя есть муж?

Алима пошевелилась в темноте.

– Что за вопросы…

– Просто интересно…

Они лежали в ночной темноте, прижавшись друг к другу. Где-то на улице – уныло и жутко строчил одинокий автомат.

– Был… – после нескольких минут тишины сказала Алима.

– Его…убили?

– Да, убили. Он был директором телерадиокомпании. Повстанцы, когда пришли сюда – расстреляли его за то, что он говорил за диктатора Барре. Он думал, что сумеет им объяснить…это была просто работа, только и всего. Но им не нужны были объяснения. Они поставили его на колени перед камерой и выстрелили в голову. Меня заставили смотреть…

– Извини.

– Ничего. Это сделал мой народ. А не твой. А мой сын погиб на улице, когда началась перестрелка между этими… и американцами. Я так и не знаю, от чьей пули он погиб.

– Я американец, американский солдат, – неожиданно даже сам для себя сказал сержант, – из морской пехоты.

– Я это поняла… – сказала Алима… – Ты не такой, как местные. И говоришь по-английски как американец.

– И ты… всё равно спасла меня?

– Я же не знала…

– А если бы знала?

Алима долго молчала.

– Всё равно бы спасла, – сказала она.

– Но почему?

И снова молчание…

– Когда американцы пришли сюда… они пришли сюда чтобы защитить нас от нас же самих. Я говорила с ними… офицер распорядился, чтобы мне давали лекарства со складов и помогли с открытием больницы. Это было до того, как ваши солдаты… попали в засаду в городе. Потом – мне пришлось скрываться… потому что меня хотели убить. Мне и сейчас приходится скрываться.

– Почему? Потому что ты взяла лекарства у американцев?

– Нет, потому что лечила людей. Местные считают, что нельзя лечить людей лекарствами, которые есть у белых. Те, кто приходит ко мне со своими болезнями, делают это тайно. Местные считают, что тот, кто лечит людей, идет против воли Аллаха. Если человек заболел – это в воле Аллаха, а врач нарушает его волю.

– Господи…

– Таков мой народ…

Теперь уже молчал сержант.

– Ты знаешь, что я сделал?

– Мне это неважно.

– И я не могу здесь оставаться. Мне нужно вернуться к себе домой.

– И это мне неважно…

* * *

Тряпки не горели, даже щедро политые керосином. Сержанту пришлось поджигать несколько раз, прежде чем на берегу разгорелся костер.

Он подбросил в него выброшенный на берег и просохший древесный хлам. В нескольких шагах от него тяжко дышал океан.

Им пришлось ждать больше часа, прежде чем сержант услышал далекий едва слышный рокот. К ним приближались две почти невидимые в темноте скоростные резиновые лодки с жёстким днищем…

Одна из лодок ткнулась носом в берег, с нее выскочили четверо – в чёрных гидрокостюмах с автоматическим оружием, приборами ночного видения. Вторая лодка – очевидно, со спаркой ротных или с крупнокалиберным пулеметом – осталась в кабельтове от берега, прикрывать высадку.

Мощный, сфокусированный луч света высветил их на мгновение и тут же погас.

– Сержант морской пехоты Бунт?

– Так точно, – ответил сержант.

– Кто с вами?

– Дружественное население…

– Сэр, три минуты, не больше. Здесь опасно оставаться.

Они посмотрели друг на друга. Говорить было не о чем.

– У тебя там может быть настоящая больница. Большая больница, – сказал сержант.

– Знаю. Но кто будет лечить людей здесь?

Сержант попытался вложить ей в руки пояс с остатками денег, она с яростью оттолкнула его.

– Я же сказала – не возьму!

Черт…

– Эй, парни, у вас есть комплект медика?

– Да, сэр, – сказал один из морпехов из «группы прямого действия». – Я санитар отряда.

– Тащите сюда! И аптечки тоже, они уже не понадобятся.

Тюлени удивленно повернулись к нему.

– Живо!

Командир четвёрки кивнул – и через минуту у ног Алимы лежал целый рюкзак с полным комплектом полевого медика, предназначенным для обработки как минимум двадцати тяжёлых ранений и несколько аптечек.

– Прости за все, хорошо?

Алима отвернулась.

– Иди с миром…

Сержант пошел к лодке, опираясь на суковатую палку; там его приняли, помогли забраться. Следом, один за одним – перевалились за борт тюлени, не прекращая держать под прицелом своих автоматов окрестности.

– Десант на борту! Груз на борту, сэр! – крикнул морпех, отступавший последним.

Рулевой включил моторы на реверс – и лодка, пятясь, пошла в море. Кто-то выдал условную серию второй, прикрывающей лодке – «все в порядке, возвращаемся»…

Лодка развернулась – и, осев на корму и взревев двигателями, с ускорением пошла в открытое море…

– Йе-ху! – крикнул один из морпехов, радостный от того, что все хорошо закончилось.

Санитар подсел к сержанту, сидевшему у борта.

– С вами все нормально, сэр? Я имею в виду – дотянете до авианосца? Там вас осмотрят нормальные медики, куда до них мне, недоучке?

– Меня уже осмотрел нормальный медик, санитар, – сказал сержант и плюнул за борт, что по меркам всех водоплавающих было святотатством. – Мне ничего не нужно…

* * *

Примерно через месяц – на закрытой церемонии сержанта морской пехоты США Грегори Бунта за исключительный героизм, проявленный при выполнении особо важного правительственного задания, наградили Военно-морским крестом.