Читать книгу Дом № 23 - Александр Александрович Корнеев - Страница 1

Капли срывались с неба как трассирующие пули. Я лежал в раскисшей земле, смотрел в осенние тучи, и слушал, что происходит за моим укрытием, не приблизился ли ко мне противник. Но вкопанные наполовину в грунт покрышки лишь шуршали каплями. Я привстал на локоть и посмотрел поверх них: двор пятиэтажного дома был пуст.

Я снова хлюпнулся в жижу. Не мог он меня вот так оставить. Мародеры так не поступают. Я сунул руку в карман, выудил несколько патронов, и стал заряжать обойму.

Мародеры так не поступают. Он где-то здесь. Он может сидеть за трансформаторной будкой, он может ждать меня за ЗИЛком.

Его напарника я срезал еще на проспекте. Ему конечно не повезло: пуля отрекошетила от ржавой шестерки прямо в шею. Но тот, что был за будкой, оказался опытней. Не стал лезть на рожон. Играя в кошки мышки, мы дошли до квадрата из пятиэтажных домов. И вот тут-то я и залег за покрышками.

Вообще-то мародеры так близко к западному КПП не приходят. Наслышаны они про него уж силино. Что любят там мародеров и без предупреждения отстреливают. Но эти уж больно наглые оказались или отмороженные.

Где-то выстрелил пистолет и одна из покрышек глухо вздрогнула. Я аккуратно посмотрел поверх укрытия: от ЗИЛка к трансформаторной будке вели свежие следы…

Нервничает мой противник. Не сидится ему в одном месте. Это хорошо, что нервничает. Значит будет допускать ошибки. Я вскинул пистолет, прицелился в стенку трансфортатора, нажал на курок. Пуля звякнула о металл и отрекошетила в единственную целую фару ЗИЛка. Только я успел укрыться за покрышками, как раздались ответные выстрелы и в шины вошли две пули.

Справа в метрах двадцати стояли высокие тополя, отгораживая территорию школы от двора. План сложился сам собой: пока противник в ожидании моей ошибки, я сменю место дислокации, и буду караулитьего уже в другом месте.

Перед броском яосторожно посмотрел на трансформатор. Чисто. Гребя грязь как танк, я сорвался с места. Через секунду грохнули выстрелы, сзади зачавкало, земля под ногами взвилась буравчиками. Я выстрелил в противника наугад, и что есть силы, рванул в совсем другую сторону – к мусорному баку, который одиноко располагался между покрышками и трансформатором. Сев на корточки, я прислонился спиной к стенке бака, и, напрягая слух изо всех сил, стал слушать, что происходит за спиной. Сначала было слышно только сердце, а потом все пространство заполнил шум дождя.

Заметил мой маневр или нет? Кажется, нет…

Он даже не подозревает, что я за баком, он думает, что за тополями. Теперь мне остается только ждать. Другого выхода нет. Я буду ждать, когда у него сдадут нервы и он пойдет проверить не ушел ли я. Тут-то он и будет пойман на прицел…

Я прислонил холодный пистолет ко лбу, и стал слушать. Не знаю сколько я так просидел. Может пятнадцать минуть, может тридцать, может час. За время ожидания не изменилась ничего,только дождь стал шуметь еще сильнее.

Может быть мародер решил не искушать судьбу и ушел, а я как идиот сижу у мусорного бака?

Не ушел он. Знаю мародеров. Ему все равно в этот район ходки делать. Места эти нетронутые, гешефт тут хороший. Оставлять за спиной живых врагов у них не принято. Ведь всегда есть вероятность, что мы снова пересечемся в этом районе, и нет гарантии, что я не окажусь у него за спиной…

Конечно пересечемся, ведь я с западного КПП. Бываю тут чуть ли не каждый день. Не знаю, догадывается мародер об этом или думает, что я залетный.

Капли лопались о холодный ствол пистолета, время буксовало, противник не издавал ни звука, нервы натягивались все сильнее. С каждой минутой желание вылезти из укрытия и подкрасться к трансформатору подмывало все напористее.

Ну уж нет! Я обозлился сам на себя, сжав рукоятку до белых костяшек. Я не двину ни одной мышцей, я буду ждать, хоть до утра просижу, но первым не выйду. Мародер тоже человек. Сидит также за трансформатором и думает, не ушел ли я. Нервы у него, как и меня, на грани.

Хреновенький патруль сегодня выдался, говорил же Пашка давай с тобой пойду. Хотя, все по классике жанра, раз в месяц от черты Харона патрули не возвращаются. Время как раз подстать. Всегда знал, что есть в исчезновении патрулей какое-то здравое объяснение. Например, такое как у меня. Встреча с мародерами. Но все же думаю, что мародеры вряд ли закапывают тела убитых патрульных. Только это могло объяснить отсутствие каких-либо следов патруля.

По шее к теплой спине ползла холодная капля. Я стал тереться лбом о холодный ствол пистолета. Так было легче терпеть ожидание. Ничего, ничего. Я выдержу. Я выиграю этот бой. Мои нервы крепче платины. Еще немного и мародер не выдержит и пойдет проверить тополя.

И тут я подумал: а может быть мародер уже не за трансформатором, может быть под шум дождя он незаметно перешел к этому баку и сейчас сидит с противоположной стороны?

Не по себе стало. Не было ничего хорошего в том, чтобы подпускать так близко противника…

Где-то далеко лениво прокатился гром и спустя минут пять, дождь перешел в разряд ливня. Отчего слышимость упала до минимума: капли звонко тарахтели за спиной о железные грани мусорного бака. Но даже в этом шуме, мне показалось, что где-то совсем рядом шлепнуло. Как будто по неосторожности, громко наступили в залитую водой жижу.

Я напрягся всем телом. Сжал рукоятку что было мощи и повернул голову в ту сторону, откуда шлепнуло.

Сначала показались грязные ботинки. Потом пистолет, рука… Мародер поравнялся со мной: он крался и высматривал меня у тополей и даже не подозревал, что сижу я в метре от него. Я медленно вскинул пистолет, взял в прицел голову и спустил курок. Руку привычно дернуло отдачей. С ветвей тополей взлетела напуганная стая ворон. Мародер мешком повалился в жижу, и неуклюже ткнулся лицом в грязь.

Онемевшими ногами я дочавкал до тела. Из его карманов выпотрошил горсть патронов, пачку галетов, связку ключей. Последнее кинул в жижу. Вода под головой марадера наливалась красным все сильнее и сильнее. Я посчитал этого признака достаточным, чтобы констатировать смерть. Не стал делать контрольный в голову.

Подняв повыше ворот куртки, я зачавкал в сторону западного КПП. Но по пути у меня было еще одно дело, о котором не знает никто. Это моя большая тайна, не поддающаяся объяснению, но поглотившая меня полностью.

Через десять минут я был на месте. Небольшое автомобильное кольцо перед вокзалом. Улицы от него шли в три стороны: слева и справа в частный жилой сектор, а по центру, в город. Дорога в город была застроена с обоих сторон панельными пятиэтажками,засажена деревьями, и если идти по ней, то через пятнадцать минут будет западный КПП. Первым домом на ней был дворец культуры «Железнодорожный». Он выполнен в старом советском стиле: два этажа и сверху крыша треугольником, колоны у центрального входа, декоративная лепнина на фасаде. Сверху здание похоже на букву П, и если зайти с тыльной стороны, то попадешь во дворик. Вот именно в этом дворике и хранилась моя необъяснимая тайна.

Насмотревшись на залитый подтеками дворец культуры, я зашагал к нему через кольцо. Обошел сзади и остановилсявцентре дворика. Прислушался к шуму дождя. Вроде все на месте: у стены старый оранжевый Москвич, коробки так же навалены в углу, и даже черный вход, приоткрыт точь-в-точь как в прошлый раз. Но прежде чем я окунусь в свою тайну, нужно привести себя в порядок, заодно проверить схрон. Напоследок прослушав дождь, на наличие посторонних шумов, и убедившись в их отсутствии, я направился к черному входу.

Осторожно прикрыв за собой скрипучую дверь, я зашагал по гулкому коридору до центрального холла, где широкая мраморная лестница вела на верхний этаж. Тишина была полноправным властелином пространства и даже пыль ковром покрывшая все вокруг, не смела парить в воздухе. Мне было тут спокойно и чувствовал я себя в относительной безопасности: это место не представляло мародерам никакого интереса, поскольку все ценное растащили уже давно, в мутантов и прочую сущность я не верил. Поэтому я поднимался по ступенькам не спеша и без опаски.

Хотя, за все мои походы сюда, был один раз странный эпизод. В тот день я шел этим же маршрутом, и когда поднялся на второй этаж, пыль на полу холла имела странные следы, необычные для такого ограниченного пространства. Были они чем-то похожи на лошадиные и имели немного больший размер. След этот на первом этаже не встречался, ни смотря на то, что пыли на полу там столько же. Я проверил все закутки дворца культуры, шел по следу, но никто не попался на моем пути. Со временем впечатления от увиденного померкли, и в итоге я перестал их вспоминать.

Теперь подняться по узкой лесенке на чердак. Навесной замок маленькой коморки поддался повороту ключа. Я прошелся до конца и посмотрел в круглое окно: все кольцо отлично просматривалось. В этом окошке получилась бы хорошая огневая точка, отметил я.

В центре коморки я нащупал ногой скрипучую доску. Под ней и был мой скромный схрон: коробка патронов, дюжина банок тушенки, один ПМ, четыре бутылки вина, и как вишенка на всем этом, граната РГД. Все на месте. Положив в схрон пачку галетов, я собрался уже ставить доску на место, но в последний момент передумал: взял бутылку вина и закрыл тайник. Сейчас не помешала бы водка, для согрева и профилактики простуды, все-таки столько под дождем пробыл. Но последнюю бутылку я выпил на дне рождении Пашки. Ничего, говорят, вино тоже от простуды помогает, если в меру.

В туалете отжал промокшую одежду, в перекошенное зеркало поправил волосы, и, взяв с раковины вино, наконец-то пошел к своей тайне.

Вышел в дворик. Осмотрелся. Прислушался. Не видит ли кто меня?

От двери несколько шагов вдоль стены, и вот она моя необъяснимая миру тайна. Почтовый ящик. На нем даже несколько белых цифр от индекса осталось. Я поднял крышку, опустил руку внутрь и вытащил полную ладонь белоснежных конвертов. Посмотрел на них. Улыбнулся. Сунул их под куртку и трусцой направился к Москвичу.

В нем я удобно устроился в переднем пассажирском кресле. Отчего ноги и спина получили долгожданное расслабление. Вытащил из бардачка отвертку, пропихнул пробку внутрь бутылки. Отхлебнул. Вдохнул полной грудью. Послушал как над головой дождь перестукивал каплями. Стопка писем ждала меня на соседнем сиденье. Взял одно. Заклеено марками, пестрит синими печатями и пахнет свеженькой бумагой. Отправитель бухгалтерия завода «Электроцинк». Я брезгливо фыркнул и швырнул письмо на панель: счета на оплату, квартальные отчеты, сопроводительные письма – скукота дикая. Еще одно. Сотовая связь. Полетело следом. Очередной. Разложил хрустящую бумагу и стал читать. Это было письмо от матери сыну, который проходил службу в армии. Слова теплые, ласковые и тревожные. Дочитав до конца, я аккуратно сложил бумагу в конверт и отложил его в сторону: чтобы, закончив с остальными письмами, бросить его обратно в ящик.

За чтением чужих писем и представлениями об их авторах, за рассуждением как бы я поступил на их месте, не успел заметить, как на город опустились сумерки. Лишь когда читать стало трудно из-за скудного освещения в салоне, я отложил конверт и вернулся к реальности. Спешно собрал письма и бросил их на заднее сиденье. Допил остатки вина, взял с панели письмо к сыну в армию. У почтового ящика повертел его в руках, словно был сыном той женщины, и сейчас отправлял ей ответ сомневаясь, стоит ли это делать, не написал ли я чего лишнего о непростой армейской жизни. Опустил конверт в ящик. Он упал без глухого стука о дно. Я улыбнулся. В ящике есть новые письма, а значит, завтра я снова приду сюда. Я вышел из дворика на центр дороги инаправился к западному КПП.

Почтовый ящик я нашел четыре месяца назад. Хотел сделать в нем небольшой тайник. Ящик этот – портал между настоящим и прошлым. Первые прочитанные письма были написаны за три с половиной года до «событий». Сам не знаю, почему хожу к нему почти каждый день и читаю их. Это как просмотр кино, но гораздо реальнее: при отсутствии настоящего, письма из прошлого читаются будто на яву. Теперь они стали для меня кинотеатром, в котором, на белом холсте я просматривал частичку потерянной жизни.

Я дошел до широкого перекрестка. За ним чуть правее, среди панельных домов как проплешина располагалась небольшая площадь, с примкнувшим к ней кинотеатром. Кинотеатр, почти точная копия дворца культуры, был западный КПП.

– Тебя Карпов обыскался! – сквозь решетчатое окошко бывшей кассы раздался голос Вовы Камаза, когда я прикрыл за собой парадную дверь.

– Чего хотел? – спросил я в решетку. Вова Камаз сегодня нес дежурство по проходной, и как обычно, играл в старый, не весть откуда взятый тетрис. Не отвлекаясь, он растеряно пожал плечами, и когда я двинулся к своей комнате, из решетки снова донеслось. – Можешь к нему не идти, они ушли в гарнизон, – и сделав паузу, добавил. – С Пашей.

– С Пашей? – остановившись, я переспросил через плечо.

– Завтра в его патруль тебе идти.

Я двинулся к своей комнате, не став задавать дежурному лишних вопросов. Пройдя поперек холла, я вошел небольшой квадратный коридорчик. Из четырех комнат одна была моя. Хлопнув за собой дверью, на ходу сняв ботинки, я бухнулся в кровать.

Ушли в гарнизон…

Полгода назад черта Харона начала стремительно приближаться к границам города, поэтому была объявлена эвакуация жителей западной и центральной части. Собирались все спешно, некоторые квартиры остались даже не закрытыми. Забрав лишь документы, люди попрыгали в свои машины и умчали на восток. Целыми пачками уходили автобусы, составы поездов. Часть населения бежало к родственникам в соседние города и деревни, а остальные, были размещены на окраине восточной части: в школах, в кинотеатрах и прочих подобных объектах инфраструктуры. Эвакуация прошла за неделю.

Но потом возникли трудность: на востоке города начались проблемы с правопорядком. Появились первые мародеры, насильники и мошенники. Чтобы не допустить превращение города в анклав анархии, из ближайшей военной части нагнали солдат и легкую бронетехнику. Ввели комендантский час, перекрыли БТРами и мешками с песком некоторые улицы, пустили ночные патрули. В общем, кое-как потушили рост преступности.

Я был из тех, кто добровольно согласился помогать эвакуировать жителей. На вокзале формировал группы беженцев. Когда уходил последний состав, я отказался ехать. Требовалось четыре добровольца, готовые бессрочно нести дежурство на западном КПП. Задача ставилась ежедневно проверять черту Харона и по возможности поддерживать эту часть города в порядке: ловить мародеров и прочих антисоциальных элементов. Желающих было мало, а адекватных желающих, кроме меня и Карпова, вообще не было. В последний момент пришли Вова Камаз, Пашка и Шендерович. Со времен как-то так сложилось, что роли распределились сами по себе: я и Пашка ходили к черте Харона и иногда делали вылазки в город, Шендерович ни разу не выходил за пределы КПП, потому что был связистом. А Вова Камаз отвечал за общую безопасность КПП, как и связист, сидел в здании кинотеатра, иногда делая его обход по периметру. Вовку и взяли с собой лишь из-за его больших габаритов.

Шендерович каждый день отправлял шифровку в гарнизон о состоянии черты Харона, а гарнизон два раза в месяц присылал к нам челнока с провизией. Вот как-то так и жили, равномерно, по плану, и даже спокойно. Но потом началось…

Черта Харона стала снова расширяться.

Сейчас эта черта проходит примерно по шестидесятому меридиану, в районе Уральских гор, тянется от северных границ России до южных, и идет дальше по меридиану.

Может быть в других местах черта Харона именуется как-то по-своему, но мы дали ей такое название в честь местного физика, который первый дал более-менее нормальное описания ее воздействия на человека: приводит к экстремально резкому увеличению доли минеральных веществ в костной ткани, в результате чего наступает летальный исход. Проще говоря, если переступить черту, то в течении нескольких минут скелет человека теряет прочность, и превращается в жидкость. Были случаи… Желающие проверить, что за ней, со временем исчезли.

Как-то раз прибыли к нам ученые. Понатыкали вдоль черты всякой навороченной аппаратуры. Всю неделю просвечивали ее, прослушивали, сканировали. Собрались также быстро, как и прибыли: свернули мобильные боксы, панельки и приборчики, и ухали в направлении Москвы… Об итогах исследований нам сообщали неохотно, сказали только, что черта работает как силовое поле, купол, не дает пройти за нее, и что оно всего полтора километра.

Часть тут есть рядом, тамошние офицеры, за чертуХарона, дрона с камерой как-то запускали. Вывели изображение на плазму, которая в кабинете начальника части была. Офицерский состав, допущенный по секретности, у телевизора разместили. Подробностей не знаю, да и кто расскажет-то. По слухам, аппарату удалось выйти из черты с той стороны. Офицеры ликовали, вот мол, первые кадры с той стороны, может мы первые кто разведданные получил. Но ликованию быстро пришел конец. После выхода за черту, дрон пролетел еще сто метров, и изображение пропало. Поощрение от штаба округа маячило, а может даже и звезды. Воодушевленный перспективой, командир части записанное видео пролета дрона по той стороне, в штаб округа отправил. Но в ответ лишь тишина была. Ни приказа о присвоении звания, ни благодарности, ни телефонного спасибо. А через две недели офицеров этих по частям растасовали. В штабе округа дескать ничего поделать не могут, из генерального штаба распоряжение.

Уж не знаю, что там было на видео…

Меня всегда волновало вот что: если всему живому за черту Харона в одну сторону нельзя, можно ли в другую?.. Если да, то где же население той части, почему не выходят к нам? Или они точно так же, как и мы, пройти не могут… или может быть нет там больше никакого населения…

– Марат! – в приоткрытую дверь просунулась голова Шендеровича. Лицо сосредоточенное. – Черта прыгнула!

Я с неохотой встал с кровати. Потянулся. Из шкафчика вытащил фонарик, щелкнул выключателем: работает…

***

Из кинотеатра я вышел к перекрестку и двинулся по коридору из панельных пятиэтажек в направлении транспортного кольца вокзала. Сумерки густели. Пространство междудомамичернело дворами. После прошедшего дождя мокрые фасады пятиэтажек смотрелись мрачно, словно на них набросили похоронную вуаль: уходящая к горизонту перспектива улицы намекала на тяжелый и опасный путь.

А он лежал на запад: за транспортным кольцом, железнодорожными путями и промзоной, там притаилась черта Харона. По карте расстояние небольшое. Но на ней линии улиц, переулков и пронумерованные дома хранят молчание и не расскажут, что может поджидать меня.

Каждый раз, когда иду проверять черту, мысленно прощаюсь с жизнью. Ведь заранее неизвестно на какое расстояние она расширилась. Успокаиваю себя тем, что без осечки сработает мой прибор: счетчик Гейгера. Модификация его была под наши условия. При снижении уровня естественной радиации аппарат начинает специфично стрекотать. Как сказал Карпов, чем ближе к черте, тем ниже радиация.

Через десять минут пути впереди показалось транспортное кольцо. По ту сторону пятиэтажного дома эхом донесся лязг металла об металл, точь-в-точь как скрип качели. Я списал этот звук на порыв ветра и продолжил неспешное движение. Но спустя сто метров это повторилось опять, и не за спиной, как по логике должно было быть, а параллельно со мной, снова за домом. Теперь я был уверен, что ветер здесь не причем. Ведь не могут в унисон с моим движением скрипеть качели в двух разных дворах? Может быть, кто-то или что-то преследует меня с той стороны? Я щелкнул предохранителем и ускорил шаг.

Поравнявшись с просветом во двор, не останавливаясь, направил на него фонарь: автомобили, детская площадка, голые березки и газовая подстанция были утоплены в шуме сумерках. Какую страшную правду хранили их тени узнать я так и не смог, луч света таял в пространстве, так и не дотянувшись до них. На всякий случай я посветил обратно, в сторону КПП, и двинулся дальше.

К счастью звук этот больше не повторялся. Я вышел на транспортное кольцо и обернулся на дворец культуры: завтра утром надо будет вернуться к почтовому ящику… Яобогнул здание вокзала и зашагал поперек железнодорожных путей в направлении тропинки, которая через узкую рощу выходила в промзону. Пути шуршали щебнем и пахли тепловозной гарью. Всегда любил железную дорогу. Самым желанным подарком от родителей была именно она, игрушечная. Толкая ручонкой локомотив, я представлял себя машинистом. Выходил из трудных ситуаций на линии, которые сам же и создавал, стараясь об этом понарошку забыть. Может быть, из-за теплых воспоминаний детства, напряжение внутри меня стало спадать, а потом и вовсе сменилось на спокойствие, а полный штиль над путями и молчание составов, подталкивали это спокойствие балансировать на грани срыва в умиротворение. Даже пистолет снова поставил на предохранитель. Чтобы ни было в тех дворах, оно там и осталось. Да и быть там ничего не могло – сколько я мимо них ходил и ничегострашного не случалось. Около товарного состава я остановился, вдохнул щекочущий ноздри запах тепловоза и достал из кармана счетчик Гейгера. Крошечная лампочка, тускло горела зеленым светом. Работает. Оглянувшись, я вышел на тропинку.

Промзона встретила меня ветром и пылью. Мой путь лежал по разбитой ямами гравийной дороге, между высоких бетонных заборов, поверх которых были видны серые, тупые коробки цехов. В сумеречной мгле они как черепа смотрели на мир пустыми глазницами окон.

Под ногами чавкало. Приходилось обходит широкие лужи. У одной даже прижался спиной к забору и двигался на носках. Дорога уходила налево. За поворотом счетчик Гейгера однократно треснул. У синего трактора я остановился и посмотрел на прибор: циферблат показывал снижение естественного радиационного фона. Близко уже.

Счетчик начал стабильно искрить звуком, когда я вышел на шоссе. Впереди чернело заросшее сорняком поле. Оно тянулось метров на пятьсот и упиралось в черную как смолу полоску леса.

Пересек асфальт и погрузился в мокрую траву. Штаны намокли сразу же и мерзкой холодцой прилипли к коже. Через сотню метров счетчик затрещал настойчивее, поэтому я замедлил шаг. А еще через сотню неподалеку зашуршала трава. Я остановился и направил в ту сторону луч фонаря. Трава играла тенями, гнулась в направлении ветра, перешептываясь стеблями. Никого. Для подстраховки глянул на счетчик. Черта должна быть через метров двести пятьдесят.

В прошлый раз она проходила по линии леса, а сейчас до середины поля дошла… Значит прыжок около ста пятидесяти метров. Если такими темпами и дальше пойдет, до следующей зимы наш КПП не дотянет. Я осторожно зашагал дальше. Но не успел сделать и десяти шагов, как снова втраве зашуршало. На этот раз с другой стороны. Теперь я осматривал пространство настойчивее… и опять таже картина.

Выключил счетчик. Прислушался. С юга задул ветер и верхом на траве, шипящей волной понесся на север. Я направил луч в лес. Свет не дотягивался до первого ряда деревьев, а падал на траву метров за десять до них. Поэтому видны были только неясные контуры стволов с ветвями, густо связанные между собой чернильной тьмой. Слева направо повел фонарем. Шеренга стволов тянулась как армия солдат в ожидании атаки. Та сторона загадочно хранила молчание, не проронила ни единого звука. Лишь изучающи смотрела на меня.

Я достал из кармана мышеловку. Отогнул от микросхемы тугой язычок, закрепил его белой пластинкой. Не знаю из чего сделана эта пластинка, но подозреваю, что из кости животного. Когда черта вновь прыгнет и поглотит мышеловку, пластинка превратиться в желе и освободит туго натянутый язычок, который вернется обратно к микросхеме и соединит контакты. Передатчик начнет транслировать сигнал на станцию Шендеровича. В наших условиях эта мышеловка гениальное инженерное решение. Я прошел вперед еще несколько метров и включил счетчик: аппарат бился в истерике. Бросил в траву две мышеловки. Впереди, совсем близко, снова зашуршало. На этот раз я резко ударил лучом в направлении звука. Сквозь траву горели два пуговичных огонька. Несколько шагов навстречу хватило, чтобы распознать, что кто-то все-таки передо мной есть. Лиса. Загипнотизированная светом, она стояла на месте, давая себя рассмотреть.

Я выключил фонарь. Лиса резко дернулась с места, и, шурша травой, побежала к лесу…

– Стой! – включил ей в след фонарь. И тихо добавил. – Дура…

Трава шевелилась все дальше и дальше. Я вцепился взглядом в происходящее, ждал, что в итоге произойдет. Ведь никогда не видел, как за чертой гибнет живое. И вот в том самом месте, где теперь находилась черта, движение травы прекратилось. Случилось это внезапно. Бесшумно. Как будто и не было лисы никогда…

Значит вот как это происходит!? Без боли, без каких либо посторонних ощущений. Раз и все.

Подул ветер и понес волну поверх травы, словно заметая произошедшее. Постояв с минуту, я развернулся и зашагал на КПП.