Читать книгу Запад – Восток. Красным по белому. Альтернативная сага - Александр Антонов - Страница 20

Я стоял у окошка. Слушал, как поезд пересчитывает стыки рельсов на мосту через Обводной канал и тихо радовался. Больше месяца мотаюсь между Питером и Москвой, но теперь конец моим мытарствам близок.

Началось всё с того, что именно меня, наркома ГБ, после успешного подавления мятежа в Кронштадте, Сталин отправляет в Москву, чтобы я своими глазами удостоверился в состоянии здоровья Ленина – это официальный повод. Повод неофициальный: оценка событий накануне начала мятежа.

«Разберись со всем на месте, – напутствовал Сталин. – Нам важно знать: была ли болезнь Ильича неожиданностью и для мятежников тоже».

Сомневаться основания были. Выбором места для размещения резиденции пред. Совнаркома в Москве по поручению тогдашнего заместителя наркома НГБ Лациса занимался опять-таки теперь уже бывший начальник управления НГБ по городу Москве Блюмкин. Заговорщик на заговорщике! На допросах они признали за собой многое, но все в один голос утверждали, что каких-либо противоправных мер в отношении товарища Ленина с их стороны допущено не было. И всё-таки у следователей оставалось сомнение: что-то они не договаривали.

Сразу с аэродрома я отправился в подмосковную усадьбу «Горки», где была расположена резиденция Ленина. При съезде на дорогу, ведущую к усадьбе, оборудован милицейский блокпост. И хотя меня явно опознали, документы проверили со всей тщательностью. Пока добирались до ворот усадьбы, пару раз попадались на глаза казачьи разъезды, которые патрулировали территорию внутри особой зоны. Прямо перед воротами оборудован ещё блокпост, но службу там несли уже не милиционеры, а солдаты Кремлёвского полка. Перед крыльцом большого дома меня встретил старый приятель, начальник личной охраны Ленина, Вася Головин. Он был под моим началом ещё во время Февральской революции, я лично занимался его подготовкой и был уверен в нём на полные сто процентов.

Сразу к Ленину меня не допустили. Вышла Надежда Константиновна, и, проявив максимум деликатности, попросила меня подождать «пока Володя проснётся». Я спросил, сколько это будет по времени? «Час или чуть больше». Я кивнул и повернулся к Василию:

– Покажи мне пока хозяйство!

Теперь чуть ли не на каждом шагу попадались спецназовцы НГБ. С охраной, конечно, серьёзно переборщили, но таков уж наш русский обычай: обжёгшись на молоке, начинаем дуть на водку.

– И как ты управляешься со всем этим разномастным табором? – спросил я у Василия.

Тот понял, о чём я, пожал плечами.

– Лучше уж так, чем трястись каждую минуту.

Такого в рапорте не было!

– Давай-ка об этом поподробнее, – приказал я. – Когда трясся, и отчего?

– Так это сейчас тут многослойный пирог, – сказал Василий. – Милиция, казаки, кремлёвцы и наш родной спецназ, а до этого одни бойцы Блюмкина вокруг хороводы водили.

– И что, сильно давили?

– Да как тебе сказать? – Василий снял фуражку и почесал затылок. – Вроде как и нет, а вроде как и да. Как Ильичу худо стало, враз телефон замолк, сказали: обрыв. Мы про московские тёрки только от одной из медсестёр и узнали, и то под большим секретом. А врачи так ни гу-гу. Их, прежде чем в дом пустить, запугали сильно.

– А «блюмкинцев» ты, значит, в дом не пускал? – скорее для разговора, ответ был известен, уточнил я.

– Обижаешь! – Вася глянул на меня с укором. – Чай, я порядок знаю. В дом, с оружием, окромя моих ребят, никто войти не смел, и не смеет!

Это да. Меня сегодня при входе и то разоружили.

– Ладно, Вася, это я так, для порядка. К тебе и твоим ребятам претензий нет, а вот вопросы есть.

– Спрашивай. Я всё, как на духу.

– Тогда скажи мне, друг мой Вася, не показалось ли тебе, что место для резиденции было выбрано не очень удачное?

Василий ненадолго задумался, потом решительно помотал головой.

– Нет, мне так не показалось. Даже наоборот. Здесь и тише, и воздух чище, да и город рядом. Нет, не показалось!

– А то, что тут вас по тихой передавить могли – это как?

– От тебя ль я это слышу? – удивился Василий. – Как это по тихой? Никак такого быть не могло, ты ж моих ребят знаешь!

Тут он прав. Ребята у него орлы. Но я же не про ту тишину.

– Не кипятись, – говорю, – Василий, а лучше подумай: долетел бы ваш шум до города?

– Это навряд ли, – признал Василий. Сокрушённо вздохнул. Поглядел виновато. – Об таком я, Иваныч, как-то не подумал. Виноват.

– Не винись. Лучше подумай вот о чём. Не показалось ли тебе, что приступ у Ильича был не столь уж и тяжёл, чтобы его потом так долго в постели держать?

– А вот, знаешь, показалось, – почему-то шёпотом ответил Василий. – Врач, что его пользовал, говорил потом Константинне, я слышал, мол, госпютация… – слово Васе не далось, пришлось поправить:

– Госпитализация.

– Во-во. Енто самое слово, сказал доктор, ему не требуется. Покой, сказал, и ещё раз покой.

Что-то стало проясняться. Говорю решительно:

– Возвращаемся в дом!

– Так, ещё только полчаса прошло, – слабо сопротивляется Василий.

– Возвращаемся, говорю!

Крупская выглядела слегка удивлённой, но я поспешил заговорить первым:

– Надежда Константиновна, мне надо с вами переговорить.

Недоумённо пожала плечами, но возражать не стала.

– Пройдёмте…

Привела меня в небольшую комнатку, верно, её личные покои, указала на кресло.

– Располагайтесь, Николай Иванович. Здесь нам никто не помешает. Можете задавать ваши вопросы.

– Надежда Константиновна, – говорю мягко, но с нажимом, – я не хочу пугать, или, упаси бог, угрожать, но от того, насколько честными будут теперь ваши ответы, зависит, поверьте, многое, в том числе и для вас.

Опустила голову, ждёт вопросов.

– Ответьте честно, приступ у Владимира Ильича был не настолько серьёзен, чтобы объявлять о каком-то ударе?

Вскинулась, хотела что-то возразить, но пересеклась со мной взглядом и поникла. Молчит.

– Надежда Константиновна, поверьте, я не причиню вам вреда хотя бы по той причине, что этого не одобрит Владимир Ильич. Если вам трудно это произнести просто кивните.

Кивок получился короткий, но отчётливый.

Облегчённо вздыхаю. Теперь картина с «ударом» Ленина мне совершенно ясна. Говорю, с трудом сдерживая радость:

– Я не буду спрашивать у вас, под давлением вы это сделали или без него. Не суть. Не буду также спрашивать, кто и как уговаривал врачей поставить более серьёзный диагноз: врачи в этом всяко не виноваты. Ответьте вот на что: лекарства, которые прописаны Ильичу, долго продержат его в состоянии апатии?

– Это может занять ещё около месяца, – голос еле слышен, приходится напрягать слух. – Врачи говорят, что курс должен быть пройден полностью. Иначе они не ручаются за последствия. – Надежда Константиновна подняла на меня мокрые от слёз глаза. – Поверьте, я только хотела, чтобы Володя остался от всего этого в стороне. Ему действительно было очень плохо. Он давно уже серьёзно болен.

– Я знаю, Надежда Константиновна. Обещаю, что этот разговор сохраню в тайне. Пусть всё идёт своим чередом. Я имею в виду начатое лечение. Но в работу мы начнём вводить Ильича уже с сегодняшнего дня – это не обсуждается!

Надежда Константиновна кивнула, сделала она это как-то обречённо.

**

При въезде в Москву сразу назвал водителю адрес больницы, где лежал Шеф. Так сложилось, что до сих пор никому из нас навестить его не удалось. Вернее, Васич забегал, когда «брал Москву», но Шеф был ещё без сознания. Машу похоронили на Новодевичьем кладбище без нашего участия, и, понятно, без участия Шефа в день закрытия съезда Советов. Депутаты пожелали лично проводить в последний путь своего погибшего лидера. Похороны из дела семейного превратились в политический акт. И нам пришлось с этим смириться.

Шеф лежал в отдельной палате, возле которой был выставлен круглосуточный пост. У меня проверили документы, попросили сдать оружие, и лишь после этого впустили в палату. Шеф лежал на кровати, до горла накрытый простынёй. Его и без того не маленькие глаза выглядели на измождённом лице просто огромными. Когда я в них заглянул, то содрогнулся: жизни в них не было. Присев на стул, я нарочито бодрым голосом произнёс:

– Привет, болящий!

Его глаза сверлили мне мозг. Не отвести взгляд стоило больших усилий.

– Ты был у неё?

Я растерялся, не зная, что ответить, коря себя за то, что не догадался спросить, знает он о смерти Маши или нет?

Шеф понял причину моего смятения и уточнил:

– Ты на кладбище был?

– Нет. Просто не успел. С самолёта сразу в «Горки», потом сюда, даже в гостиницу не заехал. Но завтра, обещаю, я там побываю.

Шеф прикрыл глаза. Теперь я мог разглядеть его получше. Господи, сколько же у него в волосах прибыло седины!

Шеф лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и я, чтобы хоть что-то делать, стал рассказывать ему о поездке в «Горки». Слышал ли он меня? Примерно посередине рассказа он меня перебил:

– Почему это случилось?

– Что случилось? – не сразу понял я. Потом допёр: – Ты о Маше?

Он чуть заметно повёл головой.

– Первая пуля. Ещё до того, как ты прикрыл её. Снайпер. Он был основным исполнителем. Остальные лишь отвлекали внимание. Потому он успел попасть в тебя ещё дважды. Потом вас прикрыли. В это время Маша была уже мертва.

Шеф дёрнулся. Из его груди вырвалось сдавленное рыдание. Я беспомощно оглянулся, хотел позвать на помощь, но этого не потребовалось. Вбежали врач и сестра – подглядывали за нами, что ли? – стали хлопотать возле тела. Мне приказали: «Уходите!» и стали отодвигать к выходу. У порога я вспомнил, что ничего не сказал о дочери и крикнул:

– За Аню не беспокойся, она здорова, о ней заботятся!

Потом меня вытолкали за дверь.

На следующий день с утра был в «Горках». Ленин подготовил перечень вопросов, ответы на которые хотел бы знать завтра. «Я так быстро не успею» – запротестовал я. «Сколько вам надо времени?» – раздражённо спросил Ильич. «Дня три, не меньше». Ленин сокрушённо вздохнул: «Что с вами поделаешь! Но и не больше!» Мне кажется, что он не осознавал того факта, что мне надо мотаться в Питер и обратно. После «Горок» заехал на кладбище, положил цветы на Машину могилу. Потом поехал в больницу навестить Шефа, но к нему меня не пустили, сказали, что после моего вчерашнего визита больному стало хуже.

– Значит, ты считаешь, что Ильича никто силком в «Горках» не удерживал? – спросил Сталин, когда я явился к нему с докладом о поездке в Москву.

– Нет, – твёрдо ответил я. Слово, данное Крупской, надо было держать. – Может слегка сгустили краски с диагнозом, но постельный режим Владимиру Ильичу был показан точно!

– Хорошо! – сказал Сталин.

Я положил перед ним составленный Лениным вопросник, и предупредил, что ответ нужен не позднее чем через два дня.

– Хорошо, – ещё раз произнёс Сталин, – к твоему отлёту ответы будут готовы.

– Как к моему? – вырвалось у меня. – Это что, опять лететь мне?

Сталин усмехнулся в усы.

– Мы тут посоветовались, и решили, что более надёжного связного между Лениным и Совнаркомом, чем нарком ГБ, не найти!

– Ничего, сдюжишь! – сказал Васич.

– Мишку будешь навещать! – сказала Ольга.

– Бедненький ты мой… – сказала Наташа. Одна она мне и посочувствовала.