Читать книгу Французский сезон Катеньки Арсаньевой - Александр Арсаньев - Страница 3

Кое-как успокоив и проводив Шурочку, я решила узнать о смерти Константина все возможное. Можно было обратиться в полицию, благо у меня там было много знакомых, но я предпочла иной источник информации.

Мой старый приятель Петр Анатольевич, литератор и журналист, был настоящим кладезем новостей. Ему было известно все, что происходит в Саратове, Российской империи и за ее пределами, круг его знакомств не имел четко очерченных границ и включал в себя самых разных людей – от высшего света до каторжников. Благодаря этому его осведомленность на неделю опережала полицию и на месяц – газеты. К его-то помощи я и решила прибегнуть.

С недавних пор у меня в доме появился «казачок». Так я называла шустрого парнишку, что привезла с собой из Лотухина. Его родителей и братьев пару лет назад унесла в могилу скарлатина, и он перебивался с кваса на хлеб, помогая по хозяйству соседям. Родительский домишко он по молодости лет и врожденной лени содержать хотя бы в относительном порядке был не в состоянии, пообносился, запаршивел и к моменту моего приезда в Лотухино представлял собой довольно жалкое зрелище.

Женить его на сильной и здоровой женщине, которая заменила бы ему мать и хозяйку и помогла встать на ноги, я не захотела. И не нашла ничего лучшего, как забрать его в город.

Афанасий, так звали моего казачка, словно ждал этого дня всю жизнь. После того, как я приказала его отмыть, постричь и приодела на городской манер, он совершенно преобразился. Уже через несколько дней он начал поправляться, моментально освоился с городской жизнью, и – вопреки моим ожиданиям – оказался шустрым сообразительным парнишкой. Уже совершенно не напоминал сироту, более того – очень скоро заслужил расположение всей женской прислуги и скоро ходил по дому с видом молодого задорного петушка. Даже Степан, мой кучер, который поначалу встретил его неприветливо, неделю спустя уже допустил его на конюшню.

Афоня ходил с Аленой на базар, колол дрова и все это в охотку, куда только подевалась его былая лень? А в последнее время – проявил просто-таки талант скорохода, и я не могла на него нарадоваться. Меня он считал не просто благодетельницей, а кем-то наподобие феи, которая в один день переменила его жизнь удивительным, почти волшебным образом, и смотрел на меня преданными глазами.

Его то я и послала с письмом к Петру Анатольевичу, который не заставил себя долго ждать. Уже через полчаса я услышала стук копыт под своим окном. И увидела ловко соскочившего с облучка Афанасия, гордого тем, с какой стремительностью он выполнил поручение барыни.

– Так и знал, Екатерина Алексеевна, что это дело вас заинтересует, – едва войдя в гостиную, произнес Петр Анатольевич.

– Что вы имеете в виду?

– Попробуйте уверить меня, что послали за мной своего сокола, чтобы просто полюбоваться на мои действительно красивые глаза, а не затем, чтобы вытащить из меня всю подноготную о смерти Кости Лобанова.

– Ваша проницательность начинает меня пугать, – улыбнулась я. – А вам действительно есть что рассказать мне об этой странной смерти?

– О смерти всегда есть что рассказать, особенно о смерти молодого, совершенно здорового человека, который на днях должен был пойти под венец с одной из самых завидных невест нашего отмеченного Божьей благодатью городишки.

– Разве он собирался жениться? – не смогла я скрыть удивления, поскольку ничего подобного до той минуты не слышала. Хотя подобные события не проходят в городе незамеченными.

– Да-с, сударыня, – довольный произведенным эффектом, осклабился Петр. – Не желаете ли знать, кто была сия несчастная избранница?

– Будьте так любезны…

– Между прочим, если я не ошибаюсь, она приходится вам родней…

– Я вас умоляю, Петр Анатольевич, не испытывайте моего терпения, тем более, что я сегодня не склонна веселиться.

Моментально убрав с лица улыбку, Петр произнес уже совершенно другим, серьезным тоном:

– Мне и самому не по себе, Катенька. И то, что я ерничаю, так это скорее по привычке. Или, как это говорят, – смеюсь, чтобы не заплакать. Потому что с моим неотразимо мужественным лицом сие было бы не слишком уместно.

– Петр, вы неисправимы…

– Я серьезно. Мне нравился этот молодой человек. Хотя мы и не были с ним дружны.

– Так на ком же он собирался жениться? – начинала я терять терпение.

– Это довольно загадочная история. Константин жил довольно замкнуто, но даже для него подобная конспирация, я бы сказал, необычна. Другой бы в колокола звонил, ведь его невестой, если я не ошибаюсь…

– Вы не уверены?

– Почти… – с досадой произнес Петр. – Почти уверен, хотя полной уверенности у меня и нет.

– Итак…

– Судя по всему, он должен был пойти под венец с Вербицкой…

– С Ириной?

– Ну, не с Машей же, та еще в куклы играет.

– Но Ирине, насколько мне известно, тоже… едва ли не пятнадцать?

– Семнадцатый, – поправил меня Петр Анатольевич. Но такие невесты у нас не залеживаются.

Ирочка Вербицкая была действительно почти ребенком, очаровательным и шаловливым, я встречала ее на утренниках у знакомых и всегда любовалась ее точеной фигуркой и правильными чертами еще совершенно детского личика. Но я не видела ее года два, за это время она наверняка повзрослела. Ее семья считалась одной из самых состоятельных в Саратове, кроме того – у ее отца были потрясающие связи в Петербурге, а по слухам – он даже пользовался милостью императора. Впрочем последняя информация была не слишком достоверна.

– Как время-то бежит… – вздохнула я. – Стало быть, Ирочка повзрослела…

– И не просто повзрослела, а превратилась в настоящего лебедя, – с видом знатока закатил глаза Петр, – впрочем, гадким утенком, насколько я понимаю в домашней птице, она никогда и не была. А как она танцует! Если бы вы, Катенька не избегали светских развлечений, то вам бы не пришлось прибегать к моим услугам. Именно на балу я и узнал о готовящейся помолвке.

– Насколько я поняла, официально о ней объявлено не было?

– Да. Но у дряхлеющих светских львиц обостряется нюх на подобные вещи.

– Константин никогда не производил на меня впечатление скрытного человека, – размышляла я вслух. – Во всяком случае – в юности.

– Я же говорю, что тут какая-то загадка…

– И мнится мне, – закинула я удочку наудачу, – вам удалось ее разгадать?

– Увы, не удалось. Хотя честно признаюсь, что пытался кое-что пронюхать по этому поводу.

– И у вас нет никаких предположений?

– На сегодняшний день – ни одной.

– Это на вас не похоже. А на месте… преступления вы уже побывали?

– К сожалению, – вздохнул Петр Анатольевич, – меня туда не пустили. У нас, матушка, не Европа, и о свободе слова мы знаем лишь понаслышке. Так что корреспонденты у нас вынуждены добывать информацию окольными путями.

– В таком случае поделитесь своей «окольной» информацией.

Отчего он умер?

– Спросите о чем-нибудь полегче, – снова вздохнул он. – Полицейские эскулапы только разводят руками.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что они не смогли обнаружить на теле никаких признаков насильственной смерти.

– То есть они не считают это убийством?

– Я же говорю – они разводят руками. То есть вообще не понимают, почему он скончался. Судя по их словам, он умер за столом в своем кабинете. Я мечтаю умереть подобным образом…

– Что за мрачные мысли?

– Почему – мрачные? Все мы смертные, и если это произойдет лет эдак через… шестьдесят… – задумался он, после чего поправился, – нет, лучше через семьдесят.

Я не смогла сдержать улыбки. Петр обладал редким качеством: он никогда не терял присутствия духа, даже в самых печальных обстоятельствах. Этим качеством обладают мудрецы и дураки. Не знаю, как с мудростью, но дураком Петра Анатольевича не считали даже его завистники.

Петр явно чего-то не договаривал, и я не могла понять – почему. Мы с ним были старыми друзьями, и я привыкла к его откровенности.

– Но когда наступила смерть, вам хотя бы известно?

Петр уныло покачал головой из стороны в сторону:

– Сегодня утром, или вчера вечером…

– Еще немного, Петр Анатольевич, – сказала ему я, – и я в вас разочаруюсь. Или вы не хотите сказать мне всей правды, или…

– Как перед Богом, Катенька, но Всеволод Иванович, – он развел руками, – никого и близко к этому делу не подпускает.

– Всеволод Иванович – вы сказали? – обрадовалась я. – Так это ему поручили это дело?

Всеволод Иванович при жизни моего мужа был одним из его подчиненных. Он бывал у нас дома, и у меня были все основания считать его своим другом. Во всяком случае, я надеялась на это.

– А вы разве не слышали, – удивился Петр, – он теперь исполняет обязанности главного следователя.

– Вы же знаете, что я все лето провела в деревне…

– В полном соответствии с поговоркой о новой метле этот держиморда…

– Не желаю слышать гадостей про этого человека, – перебила я Петра Анатольевича. – Всеволод Иванович – чудесный человек, и я очень рада, что именно он получил эту должность. Александр был о нем очень хорошего мнения…

– Бог с вами, Катенька, у меня и в мыслях не было обижать этого действительно симпатичного человека… Тем более по сравнению с Алсуфьевым…

– Тут и сравнения быть не может.

Петр упомянул это имя не случайно. Господин Алсуфьев до недавнего времени занимал должность главного следователя полицейского управления, и не далее, чем год назад пытался обвинить меня в убийстве. И нам с Петром Анатольевичем в связи с этим некоторое время приходилось скрываться от полиции. Но это совершенно другая история. Алсуфьева уже больше года не было в живых, хотя еще долго он являлся мне в страшных снах. И останься он на этой должности, у меня бы не было никакой возможности что-то узнать. Другое дело – Всеволод Иванович…

– Не откажетесь ли составить мне компанию? – спросила я Петра Анатольевича.

– Далеко ли собрались?

– Может быть, со мной Всеволод Иванович будет откровеннее?

– Сомневаюсь, хотя… – Петр Анатольевич пожал плечами, – чем черт не шутит?

Я распорядилась запрягать лошадей и, оставив Петра Анатольевича наедине с чашкой кофе и бутылкой коньяку, вышла из гостиной, чтобы переодеться и собраться с мыслями перед предстоящей мне встречей.

Особняк, ставший местом гибели Кости Лобанова, находился на окраине города, но Саратов в те годы был еще не так велик. И не прошло и получаса, как мой кучер Степан остановил лошадей неподалеку от этого большого красивого дома, под огромным раскидистым деревом на краю обрыва. С этого места открывался чудесный вид на Волгу и близлежащий монастырь, а растущие вдоль обрыва деревья являли собой остатки некогда дремучего леса, покрывавшего в старину все окрестные горы.

Когда мы выезжали из дома, ярко светило солнце, и ничто не предвещало перемены погоды. Но за эти полчаса все небо покрылось темно-свинцовыми тучами, и в воздухе явно запахло грозой. Ветер гнул вершины деревьев, словно сама природа сопротивлялась нашим намерениям или предупреждала о грозящей нам неведомой опасности.

Петр Анатольевич собрался было покинуть карету вслед за мной, но яростный порыв ветра захлопнул дверцу кареты, лишь только я ступила на землю. Мы ни словом не обмолвились об этих странных предзнаменованиях, но я заметила, что Петр Анатольевич побледнел.

Ветер, разыгравшись не на шутку, оборвал с ближайшего дерева половину листвы и, словно забавляясь, швырнул ее мне в лицо, отдельные всполохи уже тут и там сверкали на низком небе, а где-то за горизонтом уже погромыхивал гром. Перекрикивая шум ветра, я попросила Петра Анатольевича остаться в экипаже. И не потому, что была суеверной, или же не хотела искушать судьбу – просто его присутствие могло сделать Всеволода Ивановича менее откровенным.

– Лучше я сама вам потом все расскажу, – махнула я ему рукой.

Петр выразил свое согласие кивком головы и с тревогой посмотрел на небо.

Первые тяжелые капли дождя застучали по уличной пыли, и я поспешила к входной двери.

Когда я позвонила в дверь, лавина воды обрушились на землю у меня за спиной и, если бы не красивый металлический навес над крыльцом – через секунду на мне не осталось бы ни одной сухой нитки. Оглянувшись, я не смогла разглядеть ни кареты, ни даже деревьев, под которыми ее оставила, хотя до них от дома было всего несколько десятков метров. Это было похоже на начало всемирного потопа.

– Сказано же, не велено никого пускать, – донесся до меня раздраженный мужской голос.

– Откройте, – перекрикивая шум дождя, крикнула я и забарабанила в двери, что было сил.

Через некоторое время невидимый привратник снизошел к моим молитвам и приоткрыв дверь, высунул свой нос из теплого полумрака прихожей.

– Екатерина Алексеевна, – произнес он изумленно. – А я-то думал, это опять…

Это был один из младших полицейских чинов, честно говоря, я его совершенно не помнила, но он на мое счастье признал во мне вдову своего бывшего начальника и, засуетившись, втащил в дом.

Выглянув за дверь, он только перекрестился и, преодолевая сопротивление разыгравшихся стихий, затворил за мной дверь.