Читать книгу S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник) - Александр Бачило, Александр Шакилов, Игорь Минаков - Страница 6

– Не жмоть, друг. Ты представить себе не можешь, что там! – Борис впился мне в лицо горящим взглядом, но тотчас взял себя в руки, отвернулся и погасил свой взор. Нарочито медленно прошелся вдоль полок, постукивая пальцами по тем, где уже не осталось книг. Но напускное спокойствие давалось ему все труднее. Видимо, искушение было слишком велико.

– Ты же понять не можешь, Юрка, какое у тебя сокровище в руках! – он нервно сглотнул, погладил пальцем корешок коллекционного Рабле и тотчас отдернул руку. – За любую из этих книжек там дадут еду! Настоящую. Не таблетки из резерва, не синтетическую дрянь, а нормальную еду. Как раньше, Юрка!

Борис осторожно взял в руки десятый том Лема. «Текстовское» собрание. Я так и не смог сжечь его, даже когда было совсем худо. Я стал жечь книги только после того, как в доме закончилась мебель, а мороз перевалил за сорок. И когда пальцы на правой руке потемнели и перестали слушаться, я бросил в камин сборничек Гете. Спички не слушались левой, но наконец узелок пламени угнездился на форзаце, свернул в трубочку первую страницу, вторую, жадно набросился на любимые строки. Я натопил снега и пил талую, ржавую воду, пока догорал переплет. Сартра я жег, признаюсь, даже с каким-то злорадством. Старый зануда, кичившийся своим отвращением к миру, верно, и представить себе не мог того, что я каждый день видел в окно, когда был в силах подойти к окну. Сартр в отместку горел плохо, слабеньким зеленоватым пламенем, бессильным растопить даже пару горстей снега.

Все, что не горело, я поменял на патроны. Благо, последнее время отбиваться от тех, кто потерял человеческий облик от голода, холода и страха, не приходилось. Опухших мертвецов, еще не объеденных нелюдями, замело снегом. Если бы пришлось отстреливаться, я бы, пожалуй, пропал. Пропал бы раньше, когда в самый мороз уснул, обнимая вытащенный с нижней полки том Эко. «Имя розы». До других любимых книг было не дотянуться.

И тогда пришел Борис. Не знаю, как он нашел меня. Видимо, наткнулся случайно, обшаривая, как всегда, дом за домом в поисках горючего или припасов. Он натопил воды, бросая в огонь самые толстые тома. И я не мог помешать ему, потому что был почти мертв. Он сжег моего Толкиена, Пратчетта и коричневый трехтомник Уайльда – подарок мамы. Думаю, сейчас он корил себя за это. О нет, не за гибель книг, которые я любил. Борис был фантастически невежественен. Кажется, до того, как все погибло, он не читал вовсе. Он и сейчас не читал. Порой, когда я пересказывал ему самые известные сюжеты, он слушал. Даже внимательно, но никогда книга не могла зажечь в его глазах того огня, что я видел сейчас.

– Если бы ты знал, какие у нее блины, Юрочка. – Борис мечтательно прищурился, сглотнул. – Янтарные, медовые, ноздристые как сыр. Так и дышат. А какие пироги! Это барин, а не пирог. Лампасы таким пирогам, ордена – и на портрет.

Я удивленно смотрел на Бориса. Этот поджарый, сухой, жестокий человек всегда казался мне неспособным к поэзии. И когда он уходил, я представлял себе, как он часами, не зная усталости, бродит по развалинам с ломиком в правой руке и шокером в кармане, надеясь достать нам еду.

И он доставал. Однажды принес целый пакет таблеток и капсул из спецзапаса военных. После трех дней нормальной кормежки я стал подниматься с постели и даже попробовал ходить.

До сих пор не знаю, почему Борис выбрал меня. Может, потому, что отчаянно нуждался в живой душе рядом, а кошек, собак и даже крыс давно не осталось. Пожалуй, я был благодарен ему за спасение, но не в те дни, когда мороз начинал крошить стекла и Борис выгребал с книжных полок новую порцию топлива.

После того, как я встал на ноги, Борис стал заходить реже. Он оставил мне сумку с капсулами и брикет синтетического мяса и перебрался в другую часть города, поближе к военным базам. Видимо, мне все-таки удалось достучаться до него, потому что, уходя, он прихватил несколько книг.

– Просто возьми с собой… ну хотя бы вот это. – Борис взвесил на руке томик Диккенса. Третий. Остальные еще пару месяцев назад он самолично отправил в камин.

Я вынул книгу из его рук, чувствуя в ладонях теплую кожу переплета. Отвернулся, перелистнул пару страниц, делая вид, что раздумываю над его словами. По правде говоря, я просто не знал, верить ли Борису или нет. Не может быть, чтобы у какой-то мадам из подпольной харчевни на задворках Нижнего города была еда. Настоящая еда. Уже несколько лет я не видел ничего, что хоть сколько-то напоминало бы нормальную пищу. Все растения на окнах, до самых мелких корешков, были съедены. Остались только пустые плошки в переворошенный мерзлой земле. Все, что можно было поймать или выкопать на улицах, давно истребили нелюди. И сейчас я был бы рад даже крысе. Обычной помойной крысе, если бы в городе еще можно было найти хоть одного грызуна. Дальше, за городом, была только снежная пустыня. На много километров вокруг. Может, там и водились еще какие-нибудь твари, но отправиться туда не решился бы и мой решительный приятель с своим ломиком. Что уж говорить обо мне.

Борис пошевелился за моей спиной, кашлянул, поторапливая.

Я поставил Диккенса на полку, взял второй экземпляр «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, тот, что покупал сам, и сунул в карман пальто. Второй экземпляр, отцов, с пометками на полях, остался лежать на полке, укоризненно глядя на меня надменным взглядом Остапа Бендера через брешь, что осталась от взятой мною книги. Я заметил мельком, что мой товарищ не удержался и утянул-таки «Мастера и Маргариту». Это было неплохое издание, но у меня оставался нетронутым пятитомник, и я решил сделать вид, что не заметил кражи. Может, Борис сумеет обменять Булгакова на приличный обед у своей загадочной приятельницы из подвального трактира. Хоть какая-то благодарность за спасение моей жизни.

– Да если бы мне дознаться, откуда она получает харчи, – Борис почти бежал, так что я едва успевал за ним, – я бы не стал принимать людей в подвале. Ведь к ней министры, генералы есть идут. И не всякий день своей очереди дожидаются. Зал-то всего на тридцать человек. Будь у меня такие продукты, я бы открыл заведеньице столов на сотню. – Он усмехнулся собственным мечтам, потер мерзнущие руки: – Я бы, друг мой Юрка, развернулся во всю ширь в этом дерьмовом мире. А она сидит на своем богатстве, как на мешке с барахлом, охраняет. Вот как ты с библиотекой своей. Однако, баба умная. У кого книг нет, с тех деньги дерет бешеные. Шутка ли – «прежняя» еда! А за некоторые книжки, бывает, даже и бесплатно покормит. Знал бы я, что так подфартит, не стал бы жечь твои. Перетаскал все к себе и жил сейчас…

Он понял, что сболтнул лишнего, заглянул мне в лицо, пытаясь понять, заметил ли я его оговорку. Я улыбнулся ему, словно не слишком слушал. Борис облегченно потер лоб и снова ускорил шаг. А я понял, что надо найти способ оторваться от него после харчевни, побыстрее добраться домой и уходить, вместе с книгами. Нехороший огонек плясал в глазах у Бориса. Библиотека могла стоить мне жизни, и, я был уверен, мой друг даже не увидит в этом ничего плохого: один раз он меня уже спас. А так – можно считать, что и не спасал.

Через час с четвертью мы достигли цели. Полуразрушенное здание городского собрания укоризненно смотрело на нас пустыми глазницами окон, пока мы ждали ответа на условный стук Бориса. Послышался лязг двери, второй, третьей. Мы долго шли черными сырыми подвалами. Пахло ржавчиной и сыростью. И я уже подумал, что Борис решил не откладывать в долгий ящик и заманил меня сюда, чтобы решить дело быстро и без шума. Но за волглой темнотой подземных нор мелькнул свет лампы, повеяло теплом, и желудок мой зашелся от забытого ощущения. Я захотел есть. Но это был не голод. Голод дерет тебе кишки, но не заставляет сердце выпрыгивать из груди от предвкушения. Во мне же проснулось именно желание есть – жажда ощутить знакомый аромат, почувствовать, как заходятся в эйфории рецепторы, как течет по нервам острое наслаждение вкуса. Уже давно окружавший меня мир пах лишь снегом, ржавчиной и бетонной пылью, и за долгие месяцы и годы обоняние научилось различать мельчайшие оттенки. Я мог по запаху ледяной корки определить, насколько гадкой будет вода, натопленная из нее. Но сейчас масса забытых запахов обрушилась на меня, оглушив все чувства разом. В глазах потемнело, рот наполнился слюной, в ушах стоял бокальный звон, так что я вынужден был опереться рукой о стену. Борис поволок меня дальше.

Хозяйка встретила нас в дверях. Толстая, не слишком опрятная женщина лет сорока, в дорогом платье, которое так не шло к ее красному, широкому лицу и маленьким жадным глазкам. Она потребовала плату, выхватила из моей руки книгу и быстро пролистала ее. Видимо, подарок пришелся по душе, потому что взгляд хозяйки потеплел. Она спрятала книгу в глубокий карман платья и попросила подождать, пока подадут на стол.

Мы ждали на удивление недолго, не больше четверти часа. Дольше я не выдержал бы. Запахи из зала просачивались в приоткрытую створку двери. Там шумно и вкусно ели. Пахло жареным мясом и базиликом, сладко тянуло ананасами, слышался вкрадчивый шепот шампанского и боржоми. И тысячи других знакомых, но забытых запахов и звуков, накрепко сплавленных в памяти с блаженным ощущением сытости.

Но хозяйка не повела нас в общую залу, а пригласила к себе. В низкую темную комнату с большим столом, накрытым видавшей виды клетчатой скатертью. Однако одного взгляда на этот стол хватило, чтобы сознание помутилось от недоверчивой радости.

– Откушайте, чем бог послал, – проговорила хозяйка грудным тяжелым голосом, откупоривая зубровку.

Ну откуда, скажите, у этой неопрятной толстухи в ее сырой норе настоящая зубровка?

Борис бросился к столу, на ходу подцепляя из небольшой, но глубокой миски маринованные грибки. Явно домашние, с черным горошком перца и крупным лавровым листом, что тотчас прилепился к ложке – хорошая примета, к новостям. Я присел следом.

Хозяйка, теперь угодливая и ласковая, поставила ровнехонько передо мной тарелку багрового наваристого борща, в котором сквозь виноцветный бульон виднелся хороший кусок мяса. Первосортная говядина. Я узнал бы ее из тысячи таких же кусков. Было время, я мог отличить мясо кошки от крысиного всего по нескольким тоненьким волокнам в тарелке. А тут – кусище в пару сантиметров толщиной. Золотое кольцо пассерованного лука словно нимб охватывает его сверху, а снизу стыдливо укрывает проваренный до прозрачности капустный лист.

Я подцепил мясо на ложку и долго держал во рту, силясь убедить себя, что это не сон, не бред давно и сильно голодного человека. Я нажал зубами на мясо, и бульон, жирный, горячий и душистый, потек мне в горло.

– Вы, милый мой, много сразу не кушайте, – заворковала хозяйка, – а то с непривычки, бывает, у дорогих гостей с нутром плохо делается. А был случай, что и заворот кишочков случился.

Я не слушал ее. Я хватанул рюмку зубровки и жадно припал к стакану с компотом. В нем плавала половина сушеного яблока. Я вытащил ее и съел, быстро и жадно, чувствуя, как компот капает мне на рубашку. Я поверил в чудо и теперь хотел есть.

Борис принялся за селедочный форшмак, а я, отставив недоеденный борщ, накинулся на второе. Пышное куриное бедро кокетливо выглядывало из-под белоснежного кружева вареного риса. Я разворошил рис и вонзил все четыре вилкиных зубца в розовое мясо. Жевал яростно и торопливо, запивая компотом. Борис доделывал зубровку.

Хозяйка положила ему на плечо пухлую руку, и мой приятель невзначай погладил эту руку. Потом шепнул что-то хозяйке на ухо, и она зарделась, при этом глядя на меня. Словно Борис обещал ей от моего имени что-то приятное. Я вспомнил про похищенного Булгакова. Видимо, дамочка была и вправду не на шутку охоча до книг, хотя по внешнему виду и не походила на книгочея.

На столе оставалось еще много еды, когда я понял, что больше не сумею съесть. Желудок, за долгие годы отвыкший от настоящей пищи, бунтовал, разум требовал, чтобы я остановился. Глубинный, вросший в тело страх подначивал затолкать в рот еще немного, про запас. Но я встал из-за стола и простился с Борисом и хозяйкой.

– Вы заходите, миленький, – пробормотала она, краснея от зубровки. – Уж больно книги у вас хороши.

– Я к тебе вечером забегу, – пробормотал Борис, дожевывая большой кусок любительской колбасы и нацеливаясь ложкой на остатки моего борща.

Я понял, что времени немного. Через сырое нутро здания шел с видимой неспешностью, но едва скрылись за поворотом черные глазницы верхних этажей городского собрания, припустил едва ли не бегом. Бежать мешал камнем лежащий в желудке ужин, но предчувствие беды гнало вперед. И было еще что-то, ощущение чего-то знакомого, смутно припоминаемого. Что-то брезжило на самых задворках памяти.

– Точно! – Я остановился как вкопанный. – «Откушайте, чем бог послал», так она сказала, – я припомнил, как хозяйка сажала нас к столу, – толстуха не выглядела ни библиофилкой, ни богомолкой. Тогда откуда это «бог послал»?

Строки сами всплыли в памяти. И зубровка, и форшмак из селедки, и украинский борщ, яблочный компот, курица с рисом. Альхен и Сашхен! Я сам дал ей книгу. Ильф и Петров, «Двенадцать стульев». Но как?!

Я влетел на третий этаж, не замечая ступеней. Кинулся к полке, вытащил в полки укоризненный отцовский экземпляр истории гражданина О. Бендера. Открыл его и сел прямо на пол, тупо таращась на поруганную книгу. Страница шестьдесят пять – ничего, ни зубровки, ни борща. А колбаса? Она утащила у Ипполита Матвеевича колбасу раньше отца Федора, утащила вместе с целым абзацем.

Наглая толстуха обворовывала мои любимые книги! Подлая жадная тварь крала еду у тех, кто не мог защитить себя. Понятно, почему она так хотела, чтобы я заходил еще. Уж не обещал ли ей Борис моего Рабле? А может – Диккенса? Тогда можно было бы угостить министров и генералов устрицами и маленькими бифштексами. Она будет набивать карманы, скармливая людям страницу за страницей. Наверняка эта гадкая тетка и Борис смеются сейчас, доедая курицу, что Азазелло бросил вслед Поплавскому. А может, она уже подает на стол своим гостям порционных судачков а ля натюрель и яйца кокотт с шампиньонным пюре! И прямо сейчас они едят украденный у меня роман! Они…

От мысли, что пришла мне в голову, вся злость улетучилась. Остался только страх. Пусть толстая жадная баба увечит книги, но она кормит людей. Зачем-то дала Судьба ей в это страшное время такой дар. Зачем-то подсказала, что делать… Но ее невежество…

Я бросился вниз по лестнице, забыв запереть дверь. Потому что понял: если помедлю хоть на мгновение, все эти книги, которыми я так дорожил, не будут стоить ломаного гроша. Я бежал, задыхаясь и падая, царапая ладони бетонной крошкой, обрывая полы пальто о торчавшую из развалин арматуру. Я вбежал в подвал, знакомым путем рванулся в комнату хозяйки.

Борис сидел, уронив лицо на руки. Ушлая его приятельница осела на своем стуле и, когда я распахнул дверь, завалилась набок, перевернув своим немалым весом стул.

На столе лежали остатки их пира. И посреди всего этого стоял на куске гробовой парчи совершенно заплесневелый кувшин. И темная струйка ползла по клетчатой скатерти из упавшего стакана. Последние капли вина, что пил некогда прокуратор Иудеи.

ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!

Украинский борщ Сашхен

Необходимые продукты (из расчета на 3 литра воды):

Говяжья грудинка – 500 гр.

Овощи: большая свекла, средняя луковица и ма-аленькая морковка, 5–6 средних картофелин, капуста – четверть среднего вилка.

Растительное масло – 6 столовых ложек.

Соль, перец – по вкусу.

Очистите говядину от пленочек, нарежьте на некрупные кусочки и ставьте вариться на 2,5–3 часа. Пока мясо варится, займемся приготовлением овощной заправки.

Сначала обжариваем морковку. Отдельно. Выкладываем морковку из сковороды – дожидаться своего часа. Потом добавляем в ту же сковороду еще растительного масла и обжариваем до золотистого цвета порезанный тонкими кольцами лук. В виде колец он будет хорош не только на вкус, но и на вид. Если кто-то в вашей семье не любит обжаренную морковку – возьмите мелкую, порежьте кружочками и не обжаривайте. Золотистые кружки молодой моркови тоже очень украсят блюдо.

Теперь перекладываем лук в отдельную посуду и обжариваем натертую на крупной терке свеклу. Очень хорошо, если у Вас есть молодая свекла с листочками. Молодую свекольную ботву мелко нарежьте и добавьте в поджарку. Свеклу стоит обжарить так, чтобы была сладкой, но не темной. Только так вы получите настоящий «виноцветный» борщ.

Картофель тоже можно приготовить отдельно. Например, отварить в мундирах, потом очистить и порезать брусочками. Если считаете, что вашей картошке мундир не к лицу (мол, много чести), тогда можно почистить ее, порезать, ненадолго оставить в воде, чтобы убрать лишний крахмал. Правда, если сварить картофель в бульоне, ваш борщ не будет таким прозрачным, как хотелось бы.

Когда мясо сварилось – выньте его и нарежьте крупными кубиками или ломтиками. Бульон процедите и верните на огонь. Потом положите картофель и очень мелко нашинкованную капусту. Посолите немного. Если картофель отварили отдельно – положите в бульон только капусту. Ей достаточно минут 20, чтобы стала достаточно мягкой и прозрачной.

Теперь добавляйте мясо, морковку, сваренную и нарезанную картошку. Сушеную зелень можно добавить на этом этапе. Потом добавляете в еще горячий, но уже снятый с огня борщ золотистые кольца лука и обжаренную свеклу. Досолите, добавьте специи, которые вам по душе. Осторожно перемешайте. Если есть свежая зелень, присыпьте ею немного сверху.

Если вам нравятся золотые медальоны на поверхности борща – капните немного растительного масла.

Теперь «закутайте» борщ и дайте настояться.

Подавать к столу можно со сметаной и зеленью, но обязательно – с глубочайшим пиететом.

ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!