Читать книгу Страна Арманьяк: Бастард. Рутьер. Дракон Золотого Руна (сборник) - Александр Башибузук - Страница 7

– …запомни, сын мой, тяжкие это времена, чувствует мое сердце – они наступят очень скоро… – Невысокий коренастый человек с головой, растущей прямо из плеч, обращался ко мне, стоя с факелом в руках.

– Да, отец… – сам того не осознавая, ответил я. – Клянусь родом и честью: распоряжусь в случае нужды согласно заветам вашим.

Стояли мы в длинном темном помещении со сводчатым потолком, сложенным из тесаного камня. У противоположной стены стояло несколько сундуков, окованных железом, и запечатанные бочонки.

– Отец мой так же завещал… – Мужчина вдруг исчез в ярких лучах солнца.

– Что он вам завещал, что?.. – Я внезапно проснулся и зажмурился от лучиков света, пробивавшихся сквозь листву.

Тьфу ты… Сон приснился, прям как наяву, воспоминания Жан Жановича пробиваются… Что там, в сундуках, интересно? Точно золото и брильянты, а что еще… Надо при случае сон досмотреть: может, что полезное и увижу.

Потянулся и встал.

Тук бдил с арбалетом на коленях.

Роден, всхрапывая, щипал травку, покрытую росой; увидев, что я проснулся, фыркнул, шагнул ко мне и сунул голову мне под мышку.

– Хороший, хороший конь… – потрепал я его по холке. – Сейчас я тебя напою, красавец.

Сходил к ручью, обмылся до пояса, потом набрал воды в кожаное ведро и напоил коня.

Тук еще не лег.

– Чего ты сидишь, идиот[29], ложись, пара часов у тебя есть подремать. Я же тебе вчера говорил…

– Я не идиот, ваша милость… – обиделся Тук. – Я латыни обучен. Отец пономарь две дубины об меня изломал, но заставил выучить требник наизусть…

– Ну не идиот, ладно, все равно ложись… – Видимо, я опять что-то не то ляпнул.

Тут все наоборот получается. Хорошо, что хоть приметил, как тут крестятся, еще не хватало в еретики записаться. Вон Варфоломеевская ночь[30] не за горами.

Прикрикнул на слугу:

– Ложись, сказал!

Скинул колет и, оставшись в одной камизе[31], потянул из ножен эспаду и дагу. Надо тренироваться как можно чаще. В любой момент понадобиться может. Вот еще бы учителя получше найти… Весь опыт работы с дагой у меня ограничивался участием всего в двух семинарах известного мастера Пабло Фернандеса, ну еще чуть-чуть сам тренировался. С саблей, конечно, все совсем наоборот, но, как я уже говорил, это не совсем то, что надо здесь и сейчас.

Сначала повторил все приемы маневрирования[32], потом все батманы[33] и контртемпы[34], затем мулине и закончил финтами[35]. Подобрал ритм и с возрастающей интенсивностью еще пару раз все прогнал по кругу. Тело чертова кабальеро сопротивлялось, тормозило, но я загнал себя как лошадь, взмок, и все-таки осталось недовольство. Работать еще и работать, хотя прогресс есть.

Хотел опять идти к ручью, как увидел вытаращенные глаза Тука, который спать и не собирался, а тайком подсматривал за мной.

– Чего вылупился, монашек?

– Ваша милость… вы… вы великий мастер, я такого никогда не видел.

– Что не так? И что ты вообще мог видеть, деревенщина?

– Я видел много схваток, я постоянно прислуживал в монастыре, когда наш аббат тренировался, а он великий мастер, он иногда даже допускал меня потренироваться с ним, вы же все делаете очень быстро, гораздо быстрее и по-другому.

– Ты умеешь работать с оружием?

– Да, ваша милость. Предпочитаю шотландский палаш[36], глефу или алебарду. С детства отец учил. Да и опыт есть, два раза ходил на род Макги, за передел земель клана.

– Молодец. Если не хочешь спать – значит, не будешь. Идем, польешь мне…

Сколько было времени, когда мы двинулись в путь, я не знаю, такое понятие, как наручные часы, станет актуальным только через несколько веков. Приходилось ориентироваться по солнышку. Так вот, оно уже поднялось на ладошку над деревьями, зато я успел отлично потренироваться, плотно позавтракать остатками жареного мяса и насовать оплеух Туку, когда он вздумал отказаться от умывания.

Лес становился реже, мощные дубы все чаще перемежались густым подлеском, пару раз тропинка терялась, но шотландец уверенно находил ее вновь.

– Совсем недалеко осталось, ваша милость, скоро будет дорога паломников, вы бы щит перевернули гербом внутрь, что ли…

Каких паломников будет дорога? Решил не спрашивать: все же родовые земли, и я просто обязан это знать, но щит спрятал в чехол, нашедшийся в переметной сумке.

Вдруг донеслись истошные вопли и пронзительный женский визг, перемежаемый хохотом и грубыми криками…

– Что за черт? Где-то недалеко…

– Не поминайте имя нечистого всуе, ваша милость, грех это. Я быстро… – Тук, на ходу взводя воротом арбалет, быстро исчез в кустах.

Я спешился, привязал Родена и тоже двинулся вперед, похвалив самого себя за предусмотрительность, заставившую надеть с утра кольчугу и кирасу. Вот, кажется, и пришло время применить свои умения на практике…

Черт, а стремно-то как…

Мужские вопли тем временем стихли, раздавались одни женские крики, перемежавшиеся хохотом и гиканьем.

Приметил направление и стал осторожно продираться сквозь кусты. Голоса стали громче…

– Ваша милость… – появился шотландец. – Там разбойники. Грабят, однако.

– Сколько их?

– Десяток. Вооружены чем попало. Есть луки и рогатины, у нескольких – мечи. Я могу по крайней мере трех пристрелить, пока они спохватятся. Ну они нам не противники. К тому же там парочка девок есть, мужиков-то они уже кончили. Ну что, идем? – Глаза Тука горели азартом.

– Suka… – ляпнул я вслух по-русски.

Вот же напасть! Придется ввязываться в заварушку. Не хватало еще в глазах собственного слуги упасть ниже плинтуса. Десять человек! Это же армия, в натуре.

– Ваша милость, надо думать быстрее… – поторопил шотландец. – Пока они заняты.

– Пасть закрой, зубы повыбиваю… Я здесь решаю, смерд, – зашипел я на Тука, восстанавливая свое реноме. – Смотри. Делаешь выстрелов столько, сколько сможешь, а когда они спохватятся, вступаю в дело я. Ты же, когда я их займу, продолжай стрелять. Понял?

– Ага… – радостно кивнул шотландец.

– Возьми с коня меч; не дай бог потеряешь – распну лично.

Идем.

Будь у меня полный доспех для коня и владей я искусством конного боя, как любой из местных кабальеро, то тактика напрашивалась очень простая и сверхэффективная. Десяток легковооруженных разбойников для конного рыцаря не соперники вовсе. Разметать конем, с седла дорубить остальных, и всех делов-то… Ан нет, не могу. Коня сгублю и сам сгину. Не владею я этим искусством.

Чертыхаясь, направился за Туком. Когда крики и гогот стали слышаться совсем рядом, сделал знак шотландцу обойти поляну с другой стороны.

Сам, пригнувшись, прошел еще несколько метров и осторожно раздвинул ветки.

Ёптыть… Классическая картина. Злые разбойники изобретательно угнетают добрых пейзан. В данном случае только пейзанок.

На большой поляне стояло несколько телег и небольшой крытый возок. Лошади привязаны к деревьям. Валяются с десяток трупов в лужах крови, а возле телег на травке разношерстно одетые мужики употребляют по назначению двух женщин. Бедняжки уже даже не визжат, только тихо и болезненно стонут.

Еще несколько злодеев роются в сундуках и корзинах.

Сколько их всего… ага, так и есть, десятеро.

Четверо попарно сношают двух девок, шестеро мародерничают.

Еще три женщины и пожилой мужик у возка связанные сидят.

Разбойничающая братия вооружена разношерстно. По крайней мере у двоих прямые мечи, у третьего – длинный нож и лук. У остальных колющего и режущего не видно, побросали, наверное, мешает предаваться разгулу.

Ну, монашек, не выдай: трое по меньшей мере твои.

Мама дорогая, чего же так ноги трусятся…

Находящийся в сторонке от остальных разбойник, увлеченно роющийся в кожаном чемодане, вдруг без звука упал лицом вниз. Из его затылка торчал арбалетный болт. Ржание лошадей, хохот разбойников совсем заглушили щелчок выстрела, и остальные не обратили на внезапно умершего товарища никакого внимания, один из них как раз напялил на себя кружевной чепец и кривлялся, изображая девку.

Ну же… Есть! Второй завалился на бок, пуская кровавые пузыри и судорожно хватаясь за шею, в которой торчал болт.

На этот раз разбойники повскакивали и загомонили, хватаясь за оружие.

Один из них вложил в тетиву длинного лука стрелу и застыл, всматриваясь в заросли.

Давай же… Должен успеть…

Есть!

Парень с луком завалился на спину с болтом в груди.

Мой выход. Они уже поняли, откуда стреляют…

Выскочил из кустов и, пробежав несколько метров, с налету рубанул по затылку ближайшего ко мне разбойника в бурых суконных колготках и драной кольчуге до пояса. Мужик ничком повалился на землю с разваленной почти пополам головой. Выкрутил руку и на обратном махе рассек лицо второму, успевшему обернуться. И уже на ходу вбил клинок в низ живота, под ржавый нагрудник, третьему. Успел заметить в его раззявленном воплем рту гнилые пеньки зубов и пнул ногой, снимая тело с клинка.

Развернулся к телегам и как раз увидел, как на землю оседает с болтом в животе еще один разбойник. А затем, ломая кусты, на поляну с ревом влетел Тук и снес одним махом голову следующему.

Из двоих оставшихся один сразу упал на землю и прикрыл голову руками, а вот последний оставшийся в живых, здоровенный детина в справной панцирной кольчуге[37] до колен и шлеме-мисюрке, успел отскочить и даже отмахнуться длинным фальшионом[38] от шотландца.

– Тук, назад! – заорал я. – Он мой!

Шотландец отбежал в сторону и переместился за мою спину. Умница… Вот только какого хрена я это заорал… Опять гребаный бастард из меня вылез…

– Иди сюда, смерд.

Я встал в классическую стойку. Дага в согнутой руке у груди, эспада кончиком клинка смотрит в лицо детине.

Разбойник не стал себя упрашивать, подбежал и с хеканьем рубанул клинком сверху вниз.

Ну это слишком просто, парень… Я щелкнул эспадой по его фальшиону, сбивая клинок в сторону, и, одновременно с шагом вперед, ткнул его дагой в шею, засадив ее до чашки. Крутанул кистью, проворачивая клинок. Шаг назад… Все!

Громила булькнул, захрипел, зажимая рану, из которой толчками били струйки темной крови, и рухнул на колени.

С непонятным удовлетворением, граничащим с сексуальным наслаждением, я пнул это тело ногой, заваливая на землю, и обстоятельно вытер о его штанину лезвие эспады.

Не понял…

Твою же мать, что со мной? Мне ЭТО нравится… Тошнотворный запах крови пьянит, как аромат изысканного вина, предсмертные хрипы радуют и бодрят.

Что за хрень?

Даже потряс головой, отгоняя наваждение… Нет, не прошло, все так же прет…

Адреналин сейчас мозги взорвет…

Каждая клетка тела переполнена возбуждением и наслаждением этим отвратительным зрелищем…

Твою мать, да у меня стояк! Нет, радость победы на дорожке, особенно когда я выиграл Олимпиаду, была очень похожа, но не до такой же степени!..

Надо срочно отвлекаться и потом разбираться со своими впечатлениями, по любому это не я, а гребаный бастард д’Арманьяк. Лично я, прежний, уже блевал бы дальше, чем видел.

Оглянулся… Тук связывал оставшегося в живых разбойника.

Тот, которому я всадил в живот эспаду, скрутился калачиком на земле и вибрирующе выл.

Еще один получивший болт в середину груди содрогался в конвульсиях, рыхля ногами землю и судорожно вырывая руками пучки травы.

Остальные вроде готовы.

Господи, помимо трупов, организованных нами, на поляне валялось еще десяток других… жутко изувеченных и расчлененных.

– Тук, помоги им… – махнул рукой в сторону недобитых разбойников. – Нет, стой, сначала ко мне. Как ты там говорил? Кто я?

– Шевалье[39] де Сегюр, ваша милость, – заговорщически зашептал Тук. – Совершаете поездку в Арагон, желая влиться в христианское войско на борьбу с нечестивыми агарянами.

– Ага, понял… – И зашагал к связанным людям.

Подошел поближе и понял, что они не дворяне. Возможно, зажиточные горожане, но никак не благородное сословие. Это было видно по покрою одежды. Ткани добротные, возможно – дорогие, это даже я могу понять, но покрой простоватый и все в одних оттенках.

Разрезал веревки, сделав шаг назад, чуть склонил голову и немного пафосно произнес:

– Вам ничего больше не угрожает. Вы свободны.

Пожилой мужчина с ходу повалился на колени, пытаясь поцеловать мои сапоги. Пожилая женщина, запричитав, тоже повалилась на землю, а две девушки, очень похожие друг на друга, такие черноволосые кудрявые очаровашки, просто обнялись и разрыдались.

– Хватит слезу пускать… – Я сделал еще шаг назад. – Кто вы такие и как сюда попали?

– Исаак бен Маттафий, ваша милость, ювелир из Лектура, ваша милость… – Мужик никак не хотел отпускать мои ботфорты.

Вот так так… Скажи еще, что ты меня знаешь…

– Вы меня должны помнить, ваша милость, вы изволили заходить ко мне в лавку…

М-да… за что боролись, на то и напоролись. Ну что, дать команду Туку порубать и их… а девок сначала попользовать по назначению?.. Вот ни капельки не верю, что еврей меня не выдаст. Только доберется до первых королевских стражников – и пожалуйста…

Стоп, а как он выбрался из города?

– Как ты выбрался из города? – озвучил я свою мысль.

– Горе… горе постигло город… Нет больше славного Лектура, – запричитала женщина, очевидно, жена ювелира.

– Как нет? Что с отцом? – Я схватил еврея за воротник и вздернул вверх.

– Нет, ваша милость, славного конта Жана Пятого. Как бог есть… разорвали франки на клочки вашего батюшку, – прошептал ювелир, стараясь не смотреть мне в глаза.

– Рассказывай!

– Добился он почетной капитуляции, впустил войска кардинала Жоффруа в город, а они начали резню, и вашего батюшку первого закололи и выбросили на улицу… Какое горе, ваша милость…

– Заткнись… – Отбросил ювелира в сторону и пошел к лесу.

Как же это?.. Что теперь?.. – задавал я себе один и тот же вопрос на разные лады и никак не находил на него ответ.

Никаких родственных чувств к своему гипотетическому папаше я не испытывал, да и какой он лично мне отец? Разве что прежнему обитателю тела, от которого, кроме самого тела, мне достались неясные кусочки памяти и остаточные выбрыки в характере. Я все это прекрасно понимал, но все-таки чувствовал странную тоску по человеку, которого никогда не видел. Представлял только как единственного союзника в этом совершенно чужом для меня мире и вот сейчас неожиданно его лишился…

– Ну и что дальше… – Я со злостью срубил куст папоротника.

Приехали! Ни титула, ни имения… Ничего вообще, твою мать. Хоть с маврами езжай воевать. Ну, Луи… задал ты мне задачку…

Вдруг в голове возникло совершенно ясное видение ослепительно красивой женщины в монашеском одеянии…

Кто это?

Вот дурень… Это же моя мать! Ясно же было писано в дневнике, что я зачат от связи брата и сестры. Где она? Память услужливо напомнила, что мать в монастыре в Валенсии, и добавила, что после ее пострига отец женился законно на Жанне де Фуа, дочери Гастона, графа де Фуа, принца Вианского и Элеоноры Арагонской, инфанты Наварры. И Жанна была подле отца в городе… Она же была на сносях… Это получается, она носит брата или сестру мою.

Не-э-эт… Ничего еще не кончилось! И дядюшка Шарль[40] в Бастилии сидит… Есть кого спасать. Ну, Луи, держись…

Далеко я уйти не успел, развернулся и помчался опять на поляну – забрезжил вновь найденный смысл жизни в этом мире. Именно забрезжил: что делать дальше, в деталях я так и не представлял пока.

Тук, насколько я понял, прикончил раненых разбойников и сейчас преспокойно и методично обшаривал карманы трупов.

Старик-еврей с женой и дочерями стояли на коленях возле безжизненного тела и читали какие-то молитвы на незнакомом мне языке.

Еще две девушки, похоже, служанки, именно те, над которыми разбойники беспредельничали, собирали разбросанные вещи и складывали их в телеги.

Какой-то он непонятный еврей… Насколько я помню, они должны в это время одеваться по-другому. Знак на них вешали, кажется, или шапки специальные заставляли носить… Точно не помню. Да и ювелиром он не может быть… Из цехов гнали взашей всех инородцев. Это уже позже они это ремесло оккупировали. Точнее не знаю. Да и эти крохи я почерпнул из потрепанной книженции без обложки, валявшейся в родительском доме. Как раз приезжал им помочь по хозяйству и дом подправить. Ну, ладно… Сейчас все это и выясню попутно. Мне главное – узнать про мачеху.

Тем временем ювелир закончил молиться и, оставив женщин подле тела, подошел ко мне.

– Кто это там лежит? – спросил я его.

– Племянник мой, ваша милость… – скорбно ответил еврей. – Кинулся на разбойников и погиб, сражаясь. Воинственный был мальчик.

– Все мы когда-нибудь умрем. Рассказывай все от начала до конца и не вздумай ничего утаивать. Почему ты без знака? – Особо церемониться с иудеем я не собирался.

С ними, насколько я знаю, никто в эти времена не церемонился. Ничего против них не имею… в своем времени, но, к сожалению, я сейчас не в нем. Главное сейчас – не выдать себя излишней толерантностью и терпимостью. Последствия могут быть совсем непредсказуемыми.

– Я и моя семья – выкресты. Вы должны это знать, ваша милость… иначе я никак не стал бы ювелиром.

М-да… опять ляпнул, не подумав, надо постараться исправить положение.

– Я почти ничего не помню, еврей. Был ранен во время ухода из города и потерял память, но речь не об этом. Ты и твоя семья творили не христианский обряд возле тела! Знаешь, что за это бывает? Ты продолжаешь исповедовать веру свою, несмотря на крещение? – вкрадчиво спросил я еврея.

– Знаю, ваша милость… – Ювелир опять упал на колени. – Не выдавайте, ваша милость, по гроб своей жизни благодарны мы вам и будем еще больше благодарны. Ваш отец всегда был расположен к моей семье…

– Почему ты назвался еврейским именем, а не христианским?

– Так вы знали меня именно под ним… зачем скрывать…

– Встань, старик. Не выдам я тебя. Встань, я сказал. Рассказывай все по порядку. Как погиб мой отец? Стой… Сначала обдумай все, а я пока отдам распоряжения слуге.

Оставил старика и подошел к Туку.

– Всех ободрал?

– Да, ваша милость! – радостно осклабился шотландец и подкинул на ладони тугую мошну. – Все сюда собрал. Еще не считал, но тут почти только серебро. Меди мало. Это разбойнички жидов пощипали. Сами-то они дрань дранью. А вот сюда я собрал цацки всякие. Прикажете еще жидов поосновательней тряхнуть?

– Нет. Сначала я с ними потолкую. Ты пока выбери себе подходящее оружие и облачение. И доспех, если есть. Да… сходи за Роденом и присмотри себе коня здесь, – показал рукой на привязанных лошадей еврейской семьи. – Служанок драть только по согласию. Понял? И посматривай вокруг.

– Понял… – сразу поскучнел Тук, но вслух недовольства не высказал, побежал выполнять распоряжение.

Вернулся к ювелиру. Старик стоя ждал меня там, где я его оставил.

Служанки его уже расстелили на траве ковер и положили на него несколько подушек.

Да… странностей все больше. Если ювелир говорит, что город разграбили, то как ушел он со всем имуществом? Вот только попробует, собака, врать – напущу на него Тука…

– Ваша милость, позвольте предложить вам сесть… – Еще раз склонился в поклоне старик.

– Позволяю… – опустился я на ковер и показал ему рукой на место напротив себя.

Вот даже не знаю, правильно поступаю или нет. Вроде нормально. Старик крещеный, то есть уже совсем не еврей. Да и не могу я его стоя заставлять рассказывать. Судя по виду, ему крепко от разбойников досталось.

– Давай рассказывай, как погиб отец.

– Позавчера он объявил почетную капитуляцию на условиях неприкосновенности его людей и города. Руа франков даровал ему право проследовать для личного оправдания ко двору. Но как только войска кардинала Жоффруа вошли в город, началась резня…

– Подробнее давай…

– Начали ее вольные лучники[41] Гийома де Монфокона… а его светлость графа убил лично некий Пьер ле Горжиа. Тоже лучник. Я слышал, как он пьяный горланил об этом.

– Я запомнил эти имена… – От злости я даже зубами заскрипел.

М-да… Не ожидал я от себя таких эмоций. По сути, граф мне никто… а подсознательно родственные чувства все-таки сказываются.

Приказал еврею:

– Продолжай. Где жена моего отца?

– Она невредима. Ее сегодня должны были отвезти в Родез со всей ее свитой, под охраной. Это я слышал от самого кардинала.

– Дальше.

– Город полностью разграбили и разрушили, а в довершение еще подожгли. Жителей почти всех убили… – По щеке старика покатилась слеза. – Там остались сын мой и брат с семьей. Я не успел их спасти.

– Как ты сам спасся? Я смотрю, ты даже имущество с собой прихватил? Говори правду.

– Выкуп заплатил… Выкуп! Меня сразу с семьей, со всеми, кто в доме находился, взяли в плен люди самого кардинала и под страхом смерти запретили остальным причинять вред нам. Дело в том… – Старик замялся.

– Говори. Не бойся.

– Я… я имел раньше с ним дело… и с самим руа франков тоже. Устраивал им займы, договаривался с некоторыми евреями в Оше и других городах вплоть до Валенсии, Арагона и Барселоны.

– Как? Тебя не презирают твои соплеменники за измену вере?

– Нет, ваша милость. Мы многострадальный народ, и законы наши позволяют, дабы отвести смерть, принимать чужую веру. К тому же деньги и дела, связанные с ними, не имеют ни веры, ни национальности. Я уважаемый человек среди своих… Да и не только. Вы же знаете, хулу на нас возводит низшее духовенство и чернь, сильные же мира сего предпочитают приближать и пользоваться нашими услугами…

– Я это знаю… – соврал я, хотя ничего подобного и не подозревал.

Да, все верно. Деньги, деньги… и еще раз деньги.

Поинтересовался:

– Как вы попались разбойникам?

– Из Лектура нас вывели люди кардинала и сопровождали по пути Святого Иакова[42] пять лиг, как им приказал кардинал Жоффруа… А потом они вдруг стали требовать совершенно неподъемную сумму, чтобы охранять нас дальше… – Еврей всплеснул в негодовании руками. – Да, ваша милость, требовали очень большие деньги за сопровождение до Оша. Откуда у меня? Все, все до последнего су отдал на выкуп.

– И вы решили следовать дальше сами. Так?

– Да, ваша милость. Со мной было шесть дюжих вооруженных слуг и Самуил… простите, ваша милость… Симон, племянник мой. Очень искусный в обращении с оружием мальчик, храбрый и сильный как Давид. До этого самого места дошли нормально, у меня есть охранная грамота от кардинала, но стало темнеть, и мы сошли с дороги для ночевки. Кто же мог подозревать, что на нас нападут эти коварные филистимляне. Нас таки застали врасплох… Ваша милость, гора мускулов без мозгов – это бедствие. Да, это мои слуги – их вырезали очень быстро. Симон дрался как лев и поразил четырех разбойников. Но он не успел надеть доспехи, и его коварно убили стрелой. Пепел на мою седую голову, не уберег я надежду нашего рода… – заплакал еврей.

– Не спеши посыпать голову пеплом. Я вижу, у тебя еще две красавицы-дочери.

– Да, ваша милость. – Ювелир гордо улыбнулся и позвал дочерей. – Девочки мои, идите сюда и благодарите нашего спасителя.

Девушки вместе с матерью подошли. Мать осталась чуть в сторонке, а дочки ювелира повалились мне в ноги.

– Встаньте, девочки, и представьтесь, – приказал я, чувствуя определенную неловкость.

Что за мода: чуть что – падать в ноги… хотя признаюсь, ощущения от этих поклонений были двойственные… даже немного нравилось. Но этот момент я списываю на остатки бастарда во мне… возможно.

– Мария-Луиза, ваша милость, – прощебетала девушка чуть плотнее и повыше и присела в приветствии.

– Анна-Мария, ваша милость, – представилась вторая, что сложением изящнее, и неожиданно густо покраснела.

Надо сказать, что дочери у ювелира очень миловидные. Несомненно, в них просматривались признаки семитской крови. Выбивавшиеся из-под чепцов волнистые волосы цвета воронова крыла. Легкая смуглость, характерные носы и красиво очерченные полные губы, развитая, несмотря на возраст, грудь. Но все это только подчеркивало их экзотическую красоту. Хороши девочки… где-то лет по пятнадцать-шестнадцать… в самом соку…

– Эугения-Магдалина, ваша милость. – Жена ювелира повторила вслед за остальными процедуру падения на колени и принялась целовать мне руки. – Пусть хранит вас святая Богородица…

– Встань… – Я поднял за руку женщину. – Не надо. Я сделал то, что сделал бы любой кабальеро…

И жена… жена тоже у еврея еще о-го-го… плотная дама лет сорока пяти с выдающейся, разрывающей лиф грудью и крепким задом. Даже личико еще пышет свежестью, ярко выраженные еврейские, скорее даже испанские, черты лица…

Так, надо брать себя в руки, а то мое упавшее было естество вновь стало наливаться силой.

Да, кстати, эти дамы, вопреки возведенной на них современными историками хулы, не воняли. Совсем. От Эугении-Магдалины даже пахло чем-то цветочным: кажется, розами.

– Куда вы следовали? – поинтересовался у ювелира.

– В Ош, ваша милость. Планировали остановиться у родственников. Мой родной брат там проживает. А потом? Потом – не знаю. Скорее всего, отправимся в Барселону. Это родина моей жены… Хотя не представляю, как дальше жить. Мы разорены, полностью разорены…

Вдруг раздался испуганный крик, я обернулся и увидел, как Тук поднимает за шиворот оставшегося в живых разбойника и ставит его на колени с целью… Ну, с какой еще целью? Конечно же хочет лишить его головы. Ну и хрен с ним. Пусть рубит. Начнешь выпытывать, зачем он стал разбойничать, услышишь душещипательный рассказ о печальной судьбе и нужде, выведшей его на большую дорогу… и самое неприятное – что это, скорее всего, правда.

Некогда мне… мда… быстро выветрился налет цивилизованности, а может…

Раздавшееся хекание Тука, свист, тупой стук и шум падающего тела просигнализировали о том, что все мои намерения поучаствовать в судьбе разбойника и наставить его на путь истинный уже опоздали.

М-да… Надо будет в следующий раз соображать быстрее…

– Я не смогу вас сопровождать до Оша… – высказал наконец-то свою мысль еврею. – Я спешу по своим делам. Но сейчас день, и, я думаю, вы благополучно доберетесь до Флеранса. Да и мое общество, как вы понимаете, вряд ли будет вам полезным, а скорее всего – опасным. О моем положении ты прекрасно осведомлен.

– Я понимаю, ваша милость. – Ювелир склонил голову. – Во Флерансе я найму охрану до Оша. А сейчас я хочу отблагодарить вас…

– Ты можешь отблагодарить, предоставив в мое распоряжение одну из лошадей и некоторую одежду для моего слуги, – прервал я еврея. – Сам видишь, он остался практически голым.

– Этого мало, ваша милость. Вы совершили несоизмеримо больше, чем моя скромная благодарность. – Еврей торжественно поднял палец. – Но мне кажется, мы еще встретимся, и я смогу быть вам полезным, а пока, в дополнение к коню моего племянника, позвольте подарить вам его доспехи и оружие. А помимо этого, еще одну маленькую безделицу.

Ювелир встал, подошел к возку и, склонившись, стал ковыряться в его днище. Потом заглянул еще внутрь и вернулся с письменными принадлежностями.

– Примите для начала от меня вот это. – Старик протянул на ладони золотой перстень.

Массивный, грубоватый, но по-своему изящный и красивый, по центру большой, ограненный в виде кабошона рубин, окруженный россыпью изумрудов.

Благодаря своей бывшей женушке я за годы совместной жизни научился разбираться в ювелирных изделиях. Еще бы… Большую часть моих и своих заработков Людка спускала на побрякушки.

Да… Ценная вещь, не знаю, как по нынешним временам, но в современное мне время это целое состояние, особенно камень.

– Это моя работа. Лал[43] родом из Персии, – гордо заявил ювелир. – Вы всегда, в случае нужды, можете этот перстень продать, но я прошу вас по возможности сохранять его. Я знаю, что он принесет вам удачу. И сейчас я напишу рекомендательное письмо. Насколько я понимаю, вам нужно как можно быстрее выбираться из земель руа франков в безопасное место. Значит, практически наверняка вы окажетесь в Арагоне. В Сарагосе найдете Эзру бен Элизеера, он скромный меняла в еврейском квартале[44], и покажете ему мое письмо. Поверьте, этот достойный человек при вашей нужде поможет вам в довольно больших пределах.

Ювелир быстро, каллиграфическим почерком начертал несколько строк, сделал оттиск своей печати и посыпал бумагу мелким песком. Потом стряхнул его, свернул письмо в трубку, сложил в пенал и подал мне.

– Вот, ваша милость.

– Почему ты так щедр? – Честно говоря, я не ожидал столько благодарностей от ювелира.

Несмотря на многие байки о скупости евреев, достаточно часто оказывающиеся правдой, Исаак абсолютно не показался мне прижимистым. Это могла быть просто сиюминутная слабость, вызванная впечатлениями от спасения, или действительно истинная натура еврея. Но… что-то мне подсказывало, что, помимо этого, есть еще причины, пока скрытые от меня. Хотя если разобраться, это могла быть обычная расчетливость. Семья оказалась в полном моем распоряжении, ничто не мешало мне продолжить дело разбойников, и старик просто откупался. Вот даже не знаю, как реагировать… Но в любом случае ничего я не теряю, а только приобретаю.

– Воспринимайте мои дары как осознанную благодарность, ваша милость. Поверьте, я не щедр. Я просто уже много жил и много видел. Судьба – такая своевольная госпожа, что не знаешь, где она наградит тебя, а где накажет… – очень загадочно ответил Исаак. – Но не будем много разговаривать. Идемте, примите доспехи, оружие и коня. И мне, и вам надо спешить.

Доспех оказался полным вариантом кольчато-пластинчатого[45], такие еще юшманами[46] называют или бехтерцами. Явно не европейского производства, и ювелир это подтвердил, сообщив, что его привезли из Святой Земли итальянские купцы. На первый взгляд он мне впору. В комплект прилагались чешуйчатые перчатки и шлем-иерихонка со сдвигающимся наносником, козырьком, наушами и пластинчатой бармицей[47] типа «рачий хвост», наручи[48] и поножи, а также небольшой круглый щит с коническим умбоном посередине. Доспех новый, не посеченный и на первый взгляд очень дорогой, с золотой насечкой и тонкой гравировкой.

Доспех еще больше укрепил меня в мысли, что ювелир не так прост, как кажется, такую ценность у него в плену должны были отобрать однозначно, и то, что он так просто расстался с ним, более чем доказывало наличие каких-то его планов на меня… или просто… даже не знаю, что сказать. Вот только неспроста все это.

Из оружия мне в наследство достался меч, очень похожий на мою эспаду, с таким же сложным корзинчатым эфесом, только длиннее, шире и чуть тяжелее. Не знаю его названия, прежних знаний не хватает, а бастард не спешит подсказывать. Очень похож на хаудеген[49], но насколько я помню, оружие такого типа появилось намного позднее. Заточка обоюдоострая, так что явно не палаш. Возможно, какая-то переходная модель или фантазия оружейника. Меч оказался от толедского мастера и тоже очень высокого качества. Племянник ювелира успел покромсать им четырех разбойников, пока его не расстреляли из лука.

– Ваш племянник был хорошим воином, – сказал я еврею в желании сделать ему приятное.

– Да, – печально кивнул Исаак. – Он мечтал быть кабальеро, но понимал, что никогда им не станет. Ему оставалось только упражняться в воинском искусстве. И я, и его отец не одобряли это занятие, но и не мешали. У него была очень светлая голова, и он обещал стать хорошим помощником отцу. Но не будем отвлекаться, ваша милость. Время… время течет не в нашу пользу. Займемся лошадьми.

В завершение я оказался обладателем неплохого жеребца по кличке Роланд. Довольно массивного, хотя он и меньше, чем мой андалузец, но тоже какой-то испанской породы, только менее ценной. С хорошим седлом и упряжью. Как раз для Тука.

На самом деле нам был нужен еще один конь. Поклажи с учетом добычи и наследства от погибшего племянника оказалось много, и я быстро сторговал у ювелира еще одну лошадку, оказавшуюся лишней – у одной телеги отвалилось колесо, и ее пришлось бросить. Обошлась мне иберийская кобылка в три франка. Исаак не хотел брать денег, но я настоял, вызвав у Тука бурю молчаливых эмоций. Ну никак шотландец не хотел понимать хорошего обращения с евреем, даже принявшим христианскую веру.

Тук, пока я вел беседы, отлично прибарахлился. Ему достался запасной комплект одежды того же несчастного племянника, и выглядел он в нем более чем прилично. Хотя бритая голова в порезах портила все впечатление. Положение спас обычный гасконский берет.

Из оружия он обзавелся здоровенным фальшионом. Отличной, почти новой кольчугой из плоских колец, содранной с главаря разбойников; по-другому называли бы ее байданой. Шлемом-мисюркой со сплошной бармицей и еще выглядевшим совершенно страхолюдно каким-то подобием алебарды.

Вот, собственно, и все, если не считать некоторых мелочей. Таких как прибор для письма, комплект запасного белья и одежды и жуткий набор хирургических инструментов, принадлежавшие тому же покойному Симону. Погибший парень оказался врачом. Ну и собственно денег и ювелирных украшений, собранных Туком с трупов.

Заставил Тука помочь собрать и сложить в телегу трупы евреев и их обслуги. Разбойников же бросили там, где и лежали.

Попрощались и двинулись в путь. Исаак с домочадцами – в сторону Флеранса, а я в – сторону Родеза.

Почему Родеза?

Я собрался догнать кортеж, сопровождающий мою мачеху, вынашивающую моих же, еще не родившихся, братика или сестричку.

Достаточно идиотский поступок… но это на первый взгляд.

Да, мне должно быть абсолютно наплевать на новообретенных родственников. По большому счету оно так и есть, но все же с маленькими исключениями… Ситуация, в которой я оказался, как ни смягчать ее определение, остается полностью… хреновой, если сказать одним словом. Никаких перспектив. Ни в ближайшем будущем. Ни в достаточно отдаленном. Сам по себе я, возможно, и проживу, но наличие такого могущественного врага, как Луи Паук, сводит шансы на это к полностью призрачным.

Мелькали мысли свалить на Восток или вообще податься на Русь, но туда еще добраться надо, да и смысла нет, если честно. Кто меня там ждет?

Остается что?

Единственный выход… сопротивляться. Использовать все возможности, чтобы насолить Пауку. Для чего отправили мачеху в Родез, сомнений у меня не вызывало. Если вреда ей он причинить, скорее всего, не осмелится – все-таки она дочь Гастона Вианского, то ребенок умрет однозначно. Он законный наследник страны Арманьяк, которую Паук так успешно присоединил к своей короне, и конкуренты ему не нужны.

Вот я и задумал отбить мачеху, правда, сам еще не знаю как. И вернуть ее в Наварру, где она благополучно выносит ребенка. Насколько я понимаю, наваррцы тоже явно не союзники Пауку.

Я абсолютный дилетант в средневековой политике, но свой первый шаг вижу именно таким. Прав я или не прав, очень скоро прояснится. Скорее всего, не прав, но знать, что моим еще не родившимся братику или сестричке грозит смерть, и ничего не предпринять – я не могу.

Что же будет дальше? Не знаю… Возможно, захочу увидеть свою мать.