Читать книгу Вдали от солнца. Из цикла «Потускневшая жемчужина» - Александр Басов - Страница 4

Дигахали никогда не приходилось так долго находиться среди белых людей. Одно дело – общаться с шумными, вечно куда-то спешащими йонейга, и совсем другое – жить рядом с ними. Лишившись привычного для себя уклада жизни, он почувствовал, что перестаёт быть охотником из племени Куницы. Отпала необходимость добывать себе пищу, зарабатывать для приобретения необходимых припасов и оружия. Первое время Дигахали боялся, что постепенно превращается в йонейга, и ему приходилось напоминать себе, что он другой, что он – дитя леса, вынужденный покинуть свой дом. Изо дня в день, глядя на лица белых людей, охотник снова и снова повторял про себя эту фразу и был уверен, что только поэтому не сошёл с ума.

Дигахали никто насильно не удерживал, он имел возможность уйти в любой момент, о чём не раз говорил старший среди йонейга, по имени Манфред. Охотник не стал объяснять, почему не мог так поступить. На то было две причины, и каждая из них, будто ловчая петля крепко держала Дигахали, не позволяя покинуть йонейга. Если бы напрямую спросили, какая из причин важнее, то вряд ли бы он ответил однозначно.

Первая причина состояла в том, что охотник ничем не мог отплатить белым людям, которые спасли его и не стали ничего просить взамен. Традиции племени не позволяли просто сказать «спасибо» и отправиться домой. Воспитанный человек обязан предложить спасителю своё самое ценное имущество. Потеряв всё снаряжение в мёртвом лесу, Дигахали был согласен выполнять любую работу, лишь бы рассчитаться с долгом, но поступило предложение остаться среди йонейга и помочь им лучше узнать Ссгина.

Помня о том, с каким вниманием Манфред слушал рассказ о его недолгой дружбе со Злым Духом, Дигахали догадался, какое значение имеют эти знания для йонейга. Они хотели перенять его опыт общения со Ссгина, и это было самым ценным, чем он в данный момент обладал. Никогда в жизни никого не учившему охотнику польстило такое предложение, но, соглашаясь, он не осознавал, с какими трудностями столкнётся в чужом для себя обществе.

Другая причина никак не была связана с чувством долга. Не имея возможности выкупить Авиосди у её нынешнего мужа, Дигахали не хотел возвращаться в родное племя. Гордость не позволяла ему прийти туда, словно побитая собака с поджатым хвостом, и просить позволения остаться. По его виду любой догадается, что перед ними жалкий неудачник, который потерял всё, что имел и ничего не смог заработать. Скорее всего, Дигахали позволили бы остаться, ведь, его никто не изгонял. Он сам покинул Куниц, которые только обрадовались избавлению от нежелательного соплеменника, несущего на себе давний позор матери.

Возвращение в племя могло состояться только в том случае, если бы Дигахали предстал перед ними в качестве человека, победившего несчастливую судьбу. Для этого нужно выглядеть наряднее всех, обладать самым лучшим оружием и одаривать подарками всех без разбора. Тогда соплеменники поймут, что Дигахали умилостивил Духов Предков, которые даровали своё прощение и теперь ему ничего не мешает стать уважаемым человеком.

Со временем спокойная сытая жизнь среди йонейга пришлась охотнику по вкусу. Он ни перед кем не отчитывался, ходил, где ему вздумается, имел возможность готовить для себя сам и научил повара белых людей премудростям кухни детей леса. С остальными йонейга Дигахали держался независимо, имел дело только с Манфредом, не требовавшим от охотника ничего, кроме советов по содержанию демонов. Зачем белым людям понадобилось сводить вместе своих сородичей и Злых духов, Дигахали спрашивать не стал.

Пытаясь понять некоторые особенности поведения йонейга, он убедился, что они не всегда могут дать вразумительное объяснение тем или иным поступкам. Если жизнь детей леса подчинялась простым и понятным правилам, которые любой запоминал с детства, то многие обычаи белых людей представлялись чем-то совершенно непостижимым. Дигахали никогда не задавался целью стать своим среди йонейга, поэтому перестал обращать внимание на их причуды.

Общаясь в основном с Манфредом, охотник научился чувствовать его настроение по взгляду и тончайшим оттенкам голоса. Уезжая в город для встречи с «большими людьми», старший проявлял признаки беспокойства. Дигахали показалось, что Манфреду не давало покоя чувство вины, заставлявшее его нервничать по любому поводу. Охотник отказался от предложения ехать в город вместе со старшим.

Однажды он уже побывал в этом месте, где йонейга было больше, чем пчёл в дуплистом дереве. Городские жители очень громко между собой разговаривали, телеги грохотали колёсами по камням, с высоких домов время от времени доносился протяжный металлический звон. В ушах привыкшего слушать звуки леса Дигахали стоял несмолкаемый гул, и больше одного дня ему выдержать в городе не удалось.

– Пойду охотиться, – объяснил он Манфреду нежелание сопровождать его в поездке. – Лес позвал меня.

Охотник привык разговаривать с ним на своём родном языке. С помощью корявых оборотов речи белых людей было трудно рассказывать о Злых духах всё, что он знал. Манфред и раньше неплохо понимал язык племени Куницы, а пообщавшись с Дигахали, научился на нём сносно говорить.

– Хорошо, – согласился старший. – Заодно проверь, как охраняются подступы к болоту. Я не слишком надеюсь на бдительность белых воинов.

– Они плохие дозорные. – Подтвердил Дигахали. – Ленивы. Любят спать. Не хотят смотреть и слушать.

– Я и сам это знаю, – махнул рукой Манфред. – Пытался рассказать об этом в городе, где живут наши вожди, когда приезжал туда в прошлый раз. Мне ответили, что с целью соблюдения тайны объявлено, будто отряд воинов расположился здесь на отдых. Посты выставлены только для охраны полевых лагерей, как того требует обычай. Дозорным не объясняли, что они служат нам заслоном от нежелательных прохожих. Даже старший среди воинов не посвящён в секрет Озёрного замка. Мы сами ничего не можем требовать от этих людей. Пройди вдоль их передовых постов, Роющий Пёс и посмотри, нет ли там серьёзных прорех, сквозь которые возможно проникновение на болота.

– Сделаю. – Пообещал Дигахали.

Задание виделось несложным и совпадало с желаниями охотника, периодически устраивавшего себе лесные прогулки. Обычно он уходил из замка на пару дней в лес, где с удовольствием ночевал под открытым небом у костра. Иногда и вправду охотился, главным образом для того, чтобы не растерять навыков. Это приходилось делать с помощью лука, каким пользуются йонейга, предпочитавшие создавать избыточно мощное оружие, из-за чего оно требовало больших усилий при натяжении тетивы.

С точки зрения детей леса такой лук был плохо приспособлен для охоты. В некоторых случаях прицеливание отнимало много времени, поэтому излишняя нагрузка на мышцы рук снижала точность. Впервые опробовав лук работы йонейга, Дигахали долго удивлялся, пока не увидел, как оружие используют белые люди. Учитывая то, как они шумят при ходьбе по лесу, подкрасться к добыче на верный выстрел им никогда не удаётся. Стрельба всегда ведётся с предельной дистанции, по силуэту, и о том, что нужно выцеливать убойное место зверя, никто даже не думает. Дети леса способны с одной стрелы свалить добычу, а йонейга очень часто оставляют подранков. По мнению Дигахали, так поступают только неумелые охотники, но белые люди находят особую прелесть в том, чтобы с радостными криками гоняться по лесу за раненым животным.

В этот раз Дигахали не взял с собой лук ещё и потому, что собирался немного подразнить часовых, которые вполне могли, не раздумывая, выстрелить по вооружённому человеку. С собой у охотника был только подарок Манфреда – большой острый нож. Совсем недавно, двигаясь вверх по течению небольшой речки, Дигахали обнаружил тихую заводь, где, по всем признакам, должна водиться крупная рыба. Сегодня до наступления темноты он собирался добраться до этого места, чтобы рано утром выйти на берег с острогой.

Помня о данном старшему обещании, охотник не стал задерживаться в замке, решив сразу же пробежаться вдоль армейских сторожевых постов. Он так уже делал, когда военные лагеря только-только появились здесь, широкой дугой перекрыв все удобные подходы к болоту. Поначалу часовые добросовестно несли службу, замечая Дигахали с приличного расстояния. Разумеется, они не знали, что охотник намеренно давал себя обнаружить, чтобы проверить их бдительность.

Результат проверки удовлетворил Манфреда, но спустя некоторое время он отправил Дигахали с тем же заданием, и тогда выяснилось, что внимание часовых притупилось. В тот же день старший направил в город посыльного с письмом, где требовал усилить охрану полевых лагерей. Сегодня охотнику предстояло узнать, изменилось с тех пор что-нибудь, или нет.

Зная расположение сторожевых постов, Дигахали начал с подсчёта выставленных часовых. Вскоре он понял, что распоряжение «больших людей» дошло до командира воинской части, и расстояние между постами сократилось. Это не помешало охотнику пару раз скрытно пересечь охраняемый рубеж, но простому йонейга не удалось бы такое провернуть.

«Старший может быть спокоен. – Подумал Дигахали. – Никто не попадёт на болота незамеченным. У белых людей есть интересное качество – брать числом в тех случаях, когда у них отсутствуют присущие детям леса навыки».

Охотник убедился, что часовых стало больше, поэтому счёл эту часть задания выполненной. Кратчайший путь до речки пересекался с охраняемым рубежом, сквозь который требовалось проникнуть ещё раз. Не видя никакой сложности, Дигахали бесшумно прокрался за спиной зевавшего от скуки часового. Решив проверить, насколько быстро этот белый успеет среагировать на его появление, охотник внезапно высунулся перед ним из кустов, тут же спрятавшись обратно.

Йонейга поперхнулся очередным зевком, вытаращил глаза, но вместо того, чтобы схватиться за оружие, принялся тыкать пальцами правой руки в лоб, живот и середину груди. Дигахали так и не дождался от него каких-либо осмысленных действий, которые должен был совершить находящийся на посту караульный. Презрительно дёрнув носом, охотник крадучись двинулся к следующему сторожевому посту.

Там ещё раз пришлось убедиться, что первоначальные выводы о непреодолимости охраняемого рубежа неверны. Возле врытого в землю обрубка дерева, отмечавшего место, где должен все время находиться часовой, никого не было. Его расположение выдали звуки, доносившиеся со стороны поросшей высокой травой поляны. Дигахали выбрал подходящее дерево, вскарабкался на высоту трёх человеческих ростов и выглянул из-за толстого ствола.

На небольшом участке сильно примятой травы находились двое белых людей: ушедший с поста часовой и какая-то женщина. Чем они там занимались, можно было догадаться по задранному подолу женского платья и спущенным до колен штанам мужчины. Охотник застал йонейга в тот момент, когда их любовные игры уже завершились. Часовой натягивал на себя штаны, а женщина поднималась с лежавшего на траве плаща и поправляла одежду.

«Должно быть, этот мужчина совсем никчёмный любовник, – подумал Дигахали, – у женщины такое лицо, как будто наслаждение она не испытала. Любимому человеку так не улыбаются. Мыслями женщина сейчас очень далеко от этого места. Она думает совсем о другом мужчине. Её можно понять. Тот, кто проявил себя, как никудышный караульный, едва ли хорош в чём-нибудь ещё. Пока он развлекался с женщиной, мимо его поста мог пройти целый отряд. Следующий часовой имеет возможность просматривать это место, но тревогу не поднял, значит, не увидел исчезновения своего соседа. Излечить йонейга от беспечности способна только настоящая беда».

Не дожидаясь, когда часовой вернётся на пост, охотник спустился с дерева и продолжил двигаться прежним маршрутом. Попавшиеся на глаза следы конских копыт он изучил с особой тщательностью.

Однажды дежурившие на стенах замка наблюдатели доложили Манфреду о каком-то всаднике, замеченном на краю болота. К замку он проехать не пытался, но, судя по поведению, искал обходной путь через топь мимо основной дороги. Больше ничего вразумительного наблюдатели не сказали, поэтому старший попросил Дигахали разыскать таинственного всадника. Охотник поднялся на стену замка, чтобы узнать, в какой стороне его видели и был удивлён зоркости йонейга, сумевших на таком расстоянии разглядеть лошадь и человека.

Затем Дигахали отправился на край болота для изучения отпечатков копыт, но в тот день в окрестностях замка появилась войсковая часть, и принадлежавший ей табун лошадей уже проследовал на водопой в том же направлении. Дигахали вернулся ни с чем, а старший отправил в город письмо с требованием убрать военных подальше от болота. Войсковая часть сменила позицию, перестав водить своих лошадей на водопой в пределах видимости со стен замка. После этого наблюдатели всего один раз видели появление неопознанного всадника, но Манфред не придал этому большого значения, потому что заметили всадника только двое из пяти наблюдателей.

Отпечатки копыт оказались неглубокими, из чего Дигахали заключил, что лошадь не несла на спине человека. Скорее всего, животное было предоставлено само себе, и переходило с места на место в поисках корма, останавливаясь только там, где трава росла гуще и сочнее. Охотнику раньше приходилось видеть отпечатки разнообразных подков, и он был уверен, что эти подковы – армейского образца.

«Лошадь отбилась от табуна, – решил Дигахали. – Бестолковые йонейга до сих пор не могут её найти. Как у них, получается, ладить с лошадьми при таком скудном запасе знаний об их повадках?».

На всякий случай охотник прошёл вдоль отпечатков копыт в обратном направлении и заметил вдалеке палатки армейского лагеря. В другое время Дигахали мог бы предложить военным свои услуги по поиску и поимке лошади, но сейчас не нуждался в дополнительном заработке. Охотник оставил след, развернулся и скорым шагом направился в сторону речки. У него ещё оставалась призрачная надежда достигнуть заводи до наступления темноты.

Дигахали с детства обожал ловлю рыбы при помощи простой деревянной остроги. Не каждый мог освоить это занятие, требовавшее терпения, осторожности и хорошего глазомера. Охотник разделся, прежде чем зайти в воду, долго наблюдал за её поверхностью, замечая малейшую рябь и колыхание водяных растений. Возле лежавшей на дне коряги неподвижно стояли несколько хищных рыбин. Они ждали, когда на мелководье выйдут кормиться стайки рыбьей мелочи. Тогда рыбины сорвутся с места и бросятся вперёд, хватая острыми зубами зазевавшихся мальков.

Над горами ещё не взошло солнце, поэтому Дигахали не опасался, что его тень может спугнуть затаившихся в воде хищников. Тщательно выверяя каждое движение, охотник зашёл в воду. Он перемещался настолько медленно, что приближения человека рыбины не почувствовали. Дигахали выбрал самую большую из них, сделал поправку на то, что вода искажает расстояние до цели и ударил рыбину острогой. Заточенный кончик легко пробил добычу насквозь, и в воде стало расплываться мутное кровавое облачко.

Смертельно раненый хищник вздрогнул всем телом, рванулся в сторону, пытаясь бороться за жизнь. Соскользнуть с остроги рыбине не позволил расщеплённый участок древка возле острия, отогнутый вбок и закреплённый небольшим клинышком. Дигахали сделал обратное движение острогой, вытягивая добычу из воды. Рыбина схватила открытым ртом чуждый ей воздух, забилась сильнее, роняя в воду алые капли, словно плакала кровавыми слезами, прощаясь с родным домом.

Прекращая мучения добычи, охотник ловким движением сломал рыбине позвоночник позади головы и побрёл к берегу. Скоро наступит рассвет, нужно ещё пропеть гимн восходящему солнцу. Живя среди белых людей, Дигахали не мог делать этого ежедневно, лишь во время ночёвок в лесу он поддерживал семейную традицию. Духам Предков охотник преподнёс голову речного хищника, установив её в развилке ветвей так, чтобы зубастая пасть была обращена к западу.

Дигахали подавил искушение выдернуть из рыбьей пасти язык и вскрыть крышку черепа, чтобы добраться до нежнейшего мозга. Предкам должны достаться самые лучшие части рыбины, иначе они могли обидеться на неблагодарного охотника, не пожелавшего честно поделить добычу. Так с ним уже случалось, но с тех пор Дигахали твёрдо усвоил урок и больше не позволял себе проявлять жадность.

Охотник разделал рыбину, на мгновение задумался, как её приготовить и не стал раздувать тлевшие под слоем пепла угли костра. Трудно найти что-либо вкуснее свежепойманной рыбы, слегка приправленной ароматными травами и несколькими крупинками соли. Последнее было следствием влияния йонейга, обильно соливших всю приготавливаемую ими еду. Такая пища вызывала жажду, которую белые люди утоляли, поглощая неимоверное количество аджила разной степени крепости. Дигахали научился присаливать пищу очень экономно, что только подчёркивало её природный вкус и не заставляло организм нуждаться в избыточном потреблении воды.

Понаблюдав немного за резвящимися на мелководье рыбёшками, охотник стал готовиться к возвращению в замок. Острогу оставил возле кострища, возможно она пригодиться другому путнику, который захочет сделать остановку возле тихой речной заводи. Без всякой спешки Дигахали двинулся в обратный путь, намереваясь к полудню достичь охраняемого военными рубежа. Он хорошо отдохнул за неполные два дня и пребывал сейчас в отличном расположении духа. Охотник немного жалел о том, что ему придётся сообщать Манфреду плохие новости. Впрочем, для старшего, известие о нерадивости часовых не должно было оказаться сюрпризом. Он прекрасно знал, чего стоят его соплеменники, если нет возможности заставить их хорошо выполнять работу.

Пройдя линию сторожевых постов, Дигахали снова заметил отпечатки лошадиных копыт, на этот раз свежие. Хорошо знакомые следы вели в сторону болота. В этом не было ничего удивительного, ведь там находился ближайший источник воды, но охотник заметил у этих следов некоторое различие с теми, которые он видел накануне. Лошадь передвигалась шагом, ни на что, не отвлекаясь, как будто ею кто-то управлял. Дигахали долго изучал отпечатки, но не смог с уверенностью сказать, что на их глубину повлиял дополнительный вес всадника. Но следы указывали, что животное не блуждало бесцельно, а шло в заданном направлении. Охотник прекрасно знал, какими растениями особенно любят питаться лошади. Находясь на свободном выпасе, они ни за что их не пропустят, но вдоль следа остались нетронутыми несколько зелёных сочных кустиков.

Следы довели Дигахали до небольшого ручейка, который тёк в сторону болота. Здесь лошадь остановилась, чтобы напиться. Почва возле ручейка глубоко напиталась влагой, и следы в этом месте были видны отчётливо. Охотник вгляделся в отпечатки подков на передних ногах животного и прищёлкнул языком в знак того, что разгадал эту загадку. Теперь он мог с уверенностью сказать, что лошадь действительно несла на себе седока. В подозрительной близости к замку оказался всадник, который долго путал следы, прежде чем проникнуть на охраняемую территорию. Люди с добрыми намерениями так не поступают.

Вернувшийся к вечеру Манфред с хмурым видом выслушал Дигахали, после чего вызвал к себе всех наблюдателей. Пока старший с ними беседовал, охотник смотрел из окна на заходившее солнце. Он не считал для себя нужным изучать наречие, на котором Манфред общался с соплеменниками. Когда было необходимо, старший обязательно пересказывал ему содержание разговоров. Так случилось и на этот раз.

– Сегодня наблюдатели снова заметили всадника на краю болота и смогли лучше его разглядеть. Идвиг – самый опытный из них – склоняется к мысли, что в прошлые разы они видели ту же самую лошадь, только без наездника. Что ты думаешь по этому поводу?

– Этот всадник очень хитёр. Он заставил бродить здесь свою лошадь, чтобы нас запутать, а сам проник через линию сторожевых постов только сегодня.

– Хуже всего то, что он может оказаться кем угодно. – Манфред устало вздохнул и стал нервно тереть лоб ладонью. – Например, человеком Фридхелма, отправленным сюда с тайным заданием, в подробности которого меня никто не соизволил посвятить. Совет вождей Энгельбрука вполне способен прислать очередного дознавателя. Говорят, в городе полно лазутчиков из Остгренца. Не удивлюсь, если кто-нибудь из них проявил интерес к Озёрному замку.

– Всадника можно выследить, – намекнул Дигахали, – а потом изловить и допросить.

– Нет. – Сразу же отказался старший. – Если вмешаться не в своё дело, то можно легко поставить под угрозу собственную жизнь и то, чем мы здесь занимаемся. Я не могу этого допустить. Дадим всаднику возможность проявить свои намерения, тогда и поймём, с кем имеем дело.