Читать книгу Большая книга ужасов – 59 (сборник) - Александр Белогоров - Страница 5

На этот раз, приехав на выходные в деревню, Алина неожиданно ощутила, что чувствует себя здесь как дома. В недоотремонтированном доме, где и своих вещей-то было еще всего ничего и где она побывала всего несколько раз, девочке вдруг стало уютнее, чем в городской квартире, где прожила с рождения. Дом показался ей знакомым и родным, как будто она обитала здесь много лет и знает каждый уголок, каждую дощечку. Алине подумалось, что провести здесь один из летних месяцев – вовсе не такая плохая идея, как ей представлялось вначале. И даже вынужденное одиночество, отсутствие друзей и знакомых ее теперь ничуть не смущало.

Остановившись перед странной иконой и еще раз внимательно ее осмотрев, Алина мысленно сравнила ее с той ночной вышивкой и отметила, что у нее получается ничуть не хуже. Она решила, что теперь будет работать над этой схемой днем, чтобы все делать вполне осознанно.

Даже не переодевшись и не передохнув с дороги, девочка поднялась на чердак и открыла заветный сундук. Машинально отметив, каким странным, непохожим выглядит ее отражение в зеркале на крышке, она взяла вышитые портреты и спустилась с ними вниз, чтобы еще раз как следует ими полюбоваться. Перебирая их, Алина с некоторой грустью подумала, что до такого мастерства ей еще расти и расти. Если, конечно, она вообще сможет когда-нибудь его достичь. Ну что ж: значит, ей есть куда стремиться.

Девочка только сейчас обратила внимание на то, что одна из работ осталась незавершенной. Вернее, сам портрет был вполне закончен и выглядел ничуть не менее реалистично, чем остальные, а вот узор рамки вышивальщица, очевидно, довести до конца не успела. Алине вдруг очень захотелось закончить работу, но она тут же себя одернула. Это, особенно при ее неопытности, казалось непростительной дерзостью. Все равно как если бы ученик художественной школы задумал дорисовать неоконченную картину великого живописца или начинающий литератор – дописать роман гениального писателя. Так что эту мысль пришлось с сожалением отвергнуть.

Чем больше Алина вглядывалась в вышивку, на которой была изображена совсем еще юная девушка, тем больше убеждалась в том, что это лицо кажется ей знакомым. Хотя такого никак не могло быть; ведь портрет создавался несколько десятилетий назад. Но девочка никак не могла отделаться от этого чувства. Быть может, изображенная на портрете потом стала какой-нибудь знаменитостью, актрисой например? Но Алина не могла припомнить никого, похожего на нее. А когда она спросила об этом у родителей, те тоже не только не узнали изображения, но даже и не уловили сходства с кем-либо из известных им людей. Тем не менее черты девушки долго не выходили у Алины из головы, и она продолжала безуспешно перебирать в памяти сколько-нибудь знакомые лица.

Возможно, именно из-за этих мыслей девочка провела беспокойную ночь. Лица с вышитых портретов возникали перед ней в каком-то бесконечном хороводе. Они шевелили губами, словно силясь ей что-то сказать, но Алина, сколько ни напрягала слух во сне, различала лишь какой-то невнятный шепот, напоминавший скорее шелест листвы. И только имя «Акулина» отчетливо звучало у нее в ушах даже в момент пробуждения.

Алина уже настолько привыкла, что по ночам вышивка непонятным для нее самой образом продвигается, что испытала некоторое удивление и даже разочарование, когда в деревенском доме ничего подобного не произошло. Маму же это, напротив, очень обрадовало. Она выдвинула сразу две версии. По одной из них, винить следовало луну, которая теперь пошла на спад, а по другой – усталость и переутомление от школьных занятий, с которыми справился здоровый деревенский воздух. Девочка же, не удовлетворившись до конца ни одним из этих объяснений, не смогла, однако, придумать ничего другого. Когда она села за вышивку, работа продвигалась совсем не так быстро, как, по ее расчетам, шла ночью. Получалось очень даже неплохо, но все-таки не настолько здорово, как в состоянии сомнамбулизма. Наверное, для идеальной работы следовало по-настоящему от всего отрешиться, чего днем никогда не получалось даже в таком тихом месте.

Днем мама, посчитав, что дочь слишком переутомляется, настояла на том, чтобы та наконец оторвалась от вышивки и вышла из дома подышать свежим воздухом. Алина не стала спорить, тем более что глаза у нее действительно немного устали, в то время как руки, казалось, были готовы к бесконечной работе без всяких признаков утомления.

Девочка вышла на крыльцо и подумала, что гулять здесь, как ни странно, в общем-то, и негде. Конечно, кругом природа, но в лес сейчас не пойдешь, там еще грязи полно и даже снег не весь сошел. Туда без резиновых сапог и не сунешься, да и то придешь перепачканной по уши. Слоняться по маленькому и запущенному садику тоже удовольствие сомнительное. А на деревенской улице смотреть нечего. Вот разве что прогуляться до магазина или станции?

Решив, чтобы уж не зря ходить, купить что-нибудь вкусненькое, Алина отправилась в магазин. Мысли ее постоянно возвращались к неоконченной вышивке, и девочка почти не замечала ничего вокруг, поэтому вздрогнула и даже слегка испугалась, едва не столкнувшись с кем-то очень высоким.

– Привет! – радостно улыбнулся Пашка и отчего-то покраснел. – Значит, приехала?

– Привет! – отозвалась Алина. – Я теперь почти каждые выходные приезжаю. – Она чуть не употребила вместо «выходные» модное заимствование «уик-энд», но подумала, что простоватый парнишка может ее и не понять.

– Здорово! – Пашка расплылся в глуповатой улыбке и покраснел еще гуще. – А я вот в лесу был и вот… цветы нашел.

Он вынул из-за спины левую руку и протянул девочке букет ландышей.

– Красивые! – Алина взяла букетик и вдохнула пьянящий весенний аромат.

– Я вот решил, что тебе понравятся. – Пашка заулыбался так широко, что, казалось, еще чуть-чуть – и улыбка пересечет его узкое лицо до конца, не оставив места щекам и скулам.

– Спасибо, мне понравились. – Алине от такого бесхитростного поднесенного подарка стало очень хорошо на душе. – Ты что, специально ради этого в лес ходил?

– Ну, я пошел прогуляться, – Пашка покраснел еще больше и стал внимательно разглядывать носки своих не слишком чистых сапог, словно обращался к ним. – И вот, думаю, ты вчера приехала, а тут цветы… И вот решил, что тебе понравится, – повторил он.

– Я и сама думала в лес пойти, только там, наверное, грязно, – сказала Алина.

– Грязно, – подтвердил Пашка. – Но цветы красивые. Вот я и подумал…

– А где вы здесь еще гуляете, кроме леса? – Алина решила прервать очередное заявление о том, что цветы ей нравятся.

– Ну, если в город не ехать или в соседнее село, в дом культуры, то, кроме леса, ничего и нет, – Пашка яростно почесал затылок, словно пытаясь выудить из него какие-то новые мысли. – Да вот церковь у нас старинная, и кладбище рядом с ней. Хочешь посмотреть? – Он с надеждой посмотрел на девочку.

– Спасибо, на кладбище я не спешу, – ответила Алина, внутренне дивясь его неуклюжести в общении.

– Вот я и думаю, что нечего мертвецов зря тревожить, – согласился Пашка. – Успеем еще на кладбище, в свое время.

– Знаешь что, – настроение у девочки после такой двусмысленной фразы вдруг испортилось, и ей захотелось сказать что-нибудь резкое, – ведь эти цветы рвать не положено, это браконьерство.

– Чего? – Пашка вытаращил глаза. По-видимому, о запрете на сбор ландышей он слышал впервые.

– Полиция нас за них оштрафует, ваш участковый, – пояснила Алина.

– Он что, дурак? – искренне удивился Пашка, который иначе как глупостью не мог объяснить столь неуклонное следование букве закона. – Нет, это, может, у вас в Москве менты такие, а наш Васильич мужик нормальный.

– Знаешь, забери их лучше назад, – Алина протянула Пашке букет. Ей почему-то стало обидно за родной город. – А то поеду домой, а там меня и обвинят в браконьерстве.

– Да нет же, это тебе! – объяснил ей Пашка, словно втолковывал что-то пятилетнему несмышленышу. – А если боишься, ты их здесь, в доме оставь, вот… А я в другой раз каких-нибудь других цветов нарву.

– Паша! – раздался откуда-то женский голос. – Ты где пропадаешь? Обед на столе!

– Уже иду, мам! – крикнул он в ответ. – Ну, значит, до завтра! – обратился Пашка уже к Алине и, не дожидаясь ответа, побежал по деревенской улице. Легко перепрыгнув через забор, едва доходивший ему до груди, он даже успел обернуться и, махнув рукой, скрылся в одном из дворов.

Девочка, собиравшаяся ответить, что завтра она не собирается с ним встречаться, осталась посреди улицы с букетиком ландышей и слегка глуповатой, не лучше, чем у Пашки, улыбкой. Постояв так с полминуты, Алина решила не идти с букетом в магазин, а вернуться домой, чтобы поставить его в какую-нибудь импровизированную вазочку (настоящей в деревенском домике еще не было).

Вечером девочка время от времени отрывала взгляд от вышивания, чтобы полюбоваться цветами, поставленными, за неимением более подходящей посуды, в пустую стеклянную банку из-под помидоров, с которой едва удалось отскрести этикетку, выглядевшую в сочетании с ландышами совсем уж неэстетично. Родителям, дабы избежать расспросов и возможных папиных насмешек, она сказала, будто сама нарвала цветы на окраине леса. Папа, правда, не преминул вспомнить про браконьерство, совсем как она сама днем, а мама удивилась, как это ей удалось там пройти и почти не запачкаться, но эта тема быстро была исчерпана.

* * *

Ночь на воскресенье снова протекала в непонятных сновидениях, где лица с вышитых портретов обращались к какой-то Акулине, причем сопровождалось это чем-то вроде колокольного звона. Проснувшись, девочка подумала, что уж лучше бродить во сне, чем видеть такую чушь. Открыв глаза и сев на постели, она почувствовала, как босые ноги ступили во что-то мокрое, и с досадой обнаружила, что банка – импровизированная вазочка – лежит на полу, расколотая на несколько частей, а рядом с ней – растоптанные ландыши. Алине еще повезло, что она не наступила на осколки. Значит, это шум от падения банки трансформировался ее сонным мозгом в колокольный звон.

Настроение мгновенно испортилось, хотя Алина пыталась убедить себя, что это просто цветы, которые она еще вчера собиралась вернуть дарителю, и ненужная банка. Спросонья она подумала, что, ворочаясь во сне, случайно опрокинула близко стоящий букет, но, приглядевшись, поняла, что по цветам кто-то не просто прошелся, а даже потоптался на них. Девочка собралась было убрать мусор, в который превратилась недавняя красота, как вдруг заметила едва видимые, уже высыхающие отпечатки босых ног. Размер не давал повода усомниться в том, что их оставила она сама. Значит, ночные хождения продолжаются? Алина машинально бросила взгляд на вышивку: та осталась на вчерашнем уровне. Но чем же тогда она занимается ночью?

Решив, что уборка подождет, а следы вот-вот исчезнут, Алина пошла по ним, словно охотник, выслеживающий дичь. Следы вели на чердак. На этот раз девочка поднималась туда не без трепета, как будто опасаясь увидеть там нечто пугающее. Однако насколько можно было судить в слабом утреннем свете, пробивающемся сквозь маленькое окошко, на чердаке все было в порядке. Вернее, не совсем в порядке: ведь там по-прежнему царило запустение. Если даже сейчас здесь трудно было что-либо разглядеть, то ночью тут и вовсе висел непроглядный мрак. Алина на секунду задумалась, нужен ли свет сомнамбулам, и решила, что все-таки нужен. А если так, то она могла зажечь тут свечку. А если делать это не контролируя себя, то недалеко и до пожара…

Вздрогнув от этой неутешительной мысли, девочка продолжила расследовать свои ночные перемещения. Здесь это было делать легче: следы четко просматривались на пыльном полу. Как она и предполагала, они вели к сундуку. Судя по вытоптанному рядом пятачку, ночью она топталась здесь довольно долго. Алина сняла крестик-ключ, вставила его в замочную скважину, но некоторое время не решалась его повернуть. Ей отчего-то казалось, что под крышкой она увидит что-то неприятное или даже страшное, чего здесь быть никак не должно. Наконец, обругав себя за глупые страхи, девочка открыла замок, и крышка откинулась.

В первое мгновение она отпрянула назад и даже тихонько вскрикнула. Но тут же поняла, что испугалась собственного отражения в тусклой паутине зеркала, показавшегося ей каким-то недобрым. «Хорошо же я выгляжу спросонья!» – произнесла она вслух насмешливым тоном, чтобы немного себя подбодрить, и склонилась над сундуком. Там, по крайней мере на первый взгляд, все лежало на своих местах. Но что-то же она здесь делала этой ночью! Может, что-то искала?

Алина уже хотела начать перебирать вещи, находящиеся в сундуке, но ее отвлекла мама, крайне недовольная тем, что дочь не только не убрала за собой, но и зачем-то отправилась на чердак в одной ночной рубашке, несмотря на прохладное утро. Только тут девочка поняла, что действительно замерзла, и, подумав о том, что ночные хождения в таком виде могут довести до простуды, побежала переодеваться, вытирать лужу и подбирать осколки. Про очередное проявление лунатизма же она пока решила не говорить. Очень уж не хотелось волновать родителей. Да и визит к невропатологу, который, скорее всего, ожидал бы ее после этого, Алину не прельщал.

После завтрака девочка некоторое время колебалась между вышивкой и прогулкой и сделала выбор в пользу второй, убедив себя, что нужно немного проветриться после пребывания на пыльном чердаке. Она с сожалением вынесла ландыши, реанимировать которые было уже невозможно, и чуть не столкнулась с Пашкой, с мрачным видом шагавшим по улице. С его угрюмой физиономией резко контрастировал небольшой букет из цветов довольно веселенькой расцветки, названия которых Алина не знала.

– Привет! – он резко остановился, по инерции слегка качнувшись вперед. В том, что мальчик рад встрече, сомнений не оставалось, однако ясно было и то, что его что-то печалит и даже гнетет.

– Привет! – отозвалась Алина. Она сначала хотела осведомиться о причине его мрачности, но вместо этого вдруг похвалила цветы: – Красивый букет! Даже симпатичнее вчерашнего.

– Красивый… – вздохнул Пашка, даже не глядя на предмет разговора. Потом опять вздохнул и добавил: – Только это не тебе… Вот…

– Понятно! – Алина, готовая уже протянуть руку и благосклонно принять подношение, сделалась пунцовой. Она почувствовала себя так, словно ее ударили или окатили холодной водой. – Ну что ж, Павел…

– Я тебе потом другой нарву, вот, – торопливо принялся объяснять Пашка, испугавшийся, что девочка сейчас уйдет. – А этот…

– Так ты здесь всем цветы даришь? – саркастически осведомилась Алина. Сначала она действительно хотела уйти, но потом решила немного помучить разочаровавшего ее собеседника.

– Эти цветы для Егоровны… – тихо произнес Пашка, глядя в землю.

– Для кого?! – удивленно переспросила девочка, ожидавшая чего угодно, но только не этого.

– Для Егоровны, – грустно повторил Пашка. – Она ночью померла, вот… Ну я и подумал, надо цветочков принести. Соседи все-таки… Вот…

– Понятно… – протянула Алина, не знавшая, как реагировать на это печальное сообщение. Она вдруг подумала, что в случае смерти кого-нибудь из городских соседей едва ли озаботилась бы чем-то подобным. – Эта та старушка, которая меня на той неделе почему-то испугалась?

– Она, – кивнул Пашка. – У нее в последнее время совсем с головой плохо стало. Всю неделю твердила, что смерть ее идет… Вот… Вышло, что и вправду… – он шмыгнул носом. Похоже, кончину пожилой женщины мальчик принял очень близко к сердцу.

– Ну ладно, иди туда. Не буду тебя задерживать, – грустно произнесла девочка.

Пашка ничего не ответил, только кивнул и быстро зашагал по деревенской улице. Алина же, настроение которой оказалось безнадежно испорченным, вернулась в дом и села за вышивку. Ее мысли периодически возвращались к испуганной старушке, лицо которой всего за одну короткую встречу прочно врезалось ей в память. Девочка думала о том, не стала ли она косвенной причиной, ускорившей ее смерть. Сильный испуг в таком возрасте плюс какие-то фантазии, возникающие в нездоровой психике… Алина старалась отгонять от себя эти мысли, но они, как назойливые мухи, возвращались к ней весь день, даже тогда, когда вся семья уже ехала в Москву…