Читать книгу Последняя тайна Варяжской Руси. Мифы и правда о русской цивилизации - Александр Белов (Селидор) - Страница 3

На первый взгляд история России не имеет белых пятен. В ней уже нет пространства для открытий и новых гипотез. В ней существуют спорные версии событий и противоречивые теории. Но все это вписывается в скучноватый сюжет вытряхивания истрепанных обносков из старого чулана. Казалось бы, откуда здесь взяться страстям, в этом царстве сна и архивной пыли? Ну, если разве речь зайдет о каких-нибудь мифических сокровищах, вроде золотого обоза Наполеона Бонапарта… Однако не будем спешить с выводами.

В последние дни марта 2000 года в Подольске, в своей квартире, был убит историк Вильям Васильевич Похлебкин. Жил он очень скромно. Говорят, в советские годы Вильям Васильевич обходился 30 копейками в день. Так что привлечь роскошью ученый никого не мог. Ему нанесли 11 ранений предметом, похожим на отвертку. Бил явно не профессионал. Все очень смахивало на банальную бытовуху. Но… дело закрыли, а убийца не найден до сих пор. Странный криминалистский казус!

Накануне смерти Похлебкин позвонил в редакцию, где ждали его рукопись, и в душевном возбуждении заявил: «Это сенсация! Я нашел то, что перевернет научное мнение!»

Его считали чудаком. И хотя Похлебкин работал с каким-то неизвестным «древнерусским источником», никто всерьез его слова не воспринял. Остаток лет Вильям Васильевич посвятил вопросам кулинарии. Историк-скандинавист с мировым именем (его перу принадлежит лучшее изложение биографии финского президента У. К. Кекконена) посвятил себя восстановлению традиций русской кухни. Говорят, это было формой его протеста, отказом пресмыкаться перед чинами советской академической историографии. Это произошло после того, как ученый совет Института истории АН СССР завернул тему его докторской диссертации. Похлебкин в ответ ушел из «официальной» науки.

В начале 1990-х его уже знали не как специалиста по геополитическим аспектам истории, а как автора монографии «История водки». Поэтому в редакции сообщение Вильяма Васильевича накануне смерти вызвало скорее улыбку. Действительно, какая научная «бомба» может таиться в рецептах пшенной каши?

При осмотре места преступления никакого сенсационного древнерусского источника не нашли. Впрочем, я не знаком с материалами дела и сужу лишь по слухам в сообществе, которое было близко историку. Но что очевидно – дело очень быстро закрыли. С формулировкой «в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению к ответственности в качестве обвиняемого». Возможно, это какие-то сугубо российские особенности правоприменения.

Меня познакомил с Похлебкиным в 1989 году этнограф В. М. Григорьев. Это было в Академии педагогических наук на III Виноградовских чтениях. Владимир Михайлович делал там доклад. Похлебкин тогда произвел впечатление человека, захваченного исследовательской страстью. Когда он говорил о кулинарии, для него рядом никого и ничего уже не существовало: ни мнений, ни интересов, ни позиций. Видимо, он был истовым бойцом науки. Какую же сенсацию приготовил Похлебкин?

Людям нужны сенсации. Представьте себе, как однажды осенью к недавно назначенному директору музея приходит молодой человек и предлагает «бересту» – древние рукописные источники. Просит за все 120 рублей. По советским меркам – деньги небольшие, равные месячной зарплате младшего научного сотрудника.

Директор смотрит на предпринимателя с недоверием. Оно и понятно: на дворе – времена перестройки и мошенников пруд пруди. Еще не смолкли пересуды относительно «Велесовой книги», а уже поговаривают о «книге Коляды». Исторический фальсификат получил право голоса, приняв форму «источника неудобной правды». Своего почитателя он, конечно, найдет. По уму и по образованию. Но продавать фальсификат в государственный музей!..

Однако беглого взгляда достаточно, чтобы понять: в руках молодого человека уникальный раритет. Во всяком случае, на то похоже. Что-то вроде разрозненных фрагментов единого рукописного текста. Каждый ученый мечтает об открытии. А вдруг это… новый «источник»? Памятник культуры международного масштаба и значения?

Директор музея по инерции объясняет посетителю, что в их музее нет отдела древних рукописей и в любом случае «бересту» должен будет проверить радиоуглерод, ведь ее подняли не из исторического слоя, а появилась она неизвестно откуда. К тому же подлинную ценность текстов может определить только лингвистическая экспертиза. Он говорит, а сам при этом не сводит глаз с берестяных грамот.

Молодой человек соглашается на экспертизу, но наотрез отказывается оставлять тексты. Что называется, только в собственных руках. Когда становится ясно, что условия посетителя неисполнимы, он торопливо прощается и уходит. Больше его не видели. А директор музея Вячеслав Александрович Ким подумывает о том, что упустил свою синюю птицу.

Идеология всегда подавляет историческую истину. Потому что идеологии всегда что-то выгодно, а что-то нет. Она манипулирует историей. Тут уместно било бы вспомнить об ответственности историка перед обществом, о его гражданской совести.

Может быть, это легенда? Я слышал эту историю в разных трактовках и от разных людей. Мало ли, о чем говорит сообщество историков? Да и то время отсюда видится почти легендарным…

Подумалось о том, как относительны наши представления о мире. Взять все тех же историков. Принято считать, что по брутальности эта команда уступает только ботаникам. Однако же академик Борис Рыбаков мизинцем поднимал двухпудовую гирю. Сам я этого не видел, но мне рассказывал друг – Стас Покровский, снимавший о Рыбакове телепередачу. А здоровался академик так, будто пытался подкову согнуть. Есть такая форма рукоприветствия. Вот вам и историк! Да, частности порой способны изменить общие представления. А частности в исторической науке способны повернуть вспять глобальные выводы.

Исторической науке всегда не везло. Кто только ни высказывался от ее лица: политики, философы, экономисты, юристы… А все потому, что они видят развитие человеческого общества в свете своей специализации, в ракурсе своих взглядов и идеологических пристрастий. В основе мирового исторического процесса, разумеется, по их мнению, лежит проблема, с которой они нянчатся. И главное здесь – использовать широкие обобщения, мощные логические связки.

Есть такой метод – индукция: когда на основе наблюдения несвязанных единичных случаев делаются обобщающие выводы. Вот, например, «подрезает» ваше авто на дороге какой-нибудь неумеха, вы уже и речь «приветственную» ему подготовили, но смотрите – за рулем блондинка. И сразу в голову лезут соответствующие мысли относительно умственного развития этой женской породы. Но так ли глупы блондинки, как представляют индуцированные выводы? Вспомню только трех женщин в истории, отмеченных и великим умом, и светлокудрым очарованием. Гипатия Александрийская – философ, математик, астроном. Жила в конце IV – начале V века. Лаура Басси – первая женщина, которой было разрешено преподавать в европейском университете. Ввиду особого ума и таланта. Жила в XVIII веке. И разумеется, Мария Склодовская-Кюри, первый лауреат Нобелевской премии сразу по двум наукам: по физике и химии.

Вот и думайте: это исключение из общего правила или общего правила здесь не существует? Но ведь историческая наука и есть система общих правил и закономерностей, как принято считать. Никому почему-то в голову не приходит, хотя бы в порядке блажи, что миром часто правит случай. Просто случай. А значит, множественная случайность – векторная величина истории! Все видят только индуцированные закономерности. А их так просто прицепить к политике и к идеологии. Но, может, именно это и нужно ученому сообществу?

Знаете, почему в армии не бывает женских танковых экипажей? Потому что в армии нет женщин-танкистов. Самый простой логический силлогизм. Без всякой идеологии и политики.

Мощным примером идеологизации истории для нас будет еще не остывшее марксистско-ленинское прошлое. Кто-то его пережил как форму бытия и сознания. Сейчас еще встречаются страны с коммунистической вывеской на фасаде. Например, Китай. Но как странно изменилось китайское бытие! Понятно, что конкурентоспособность экономики заставляет политиков пересмотреть взгляды, но ведь человеческое общество здесь создавалось по другим идеологическим меркам. И даже сам смысл исторического процесса сводился к отношению между трудом и капиталом. Эти догмы пропитаны кровью миллионов людей! Снова история отработала роль на сцене идеологической драмы. Роль, которую ей уготовили.

Чэнь Юнь, видный государственный и партийный деятель Китая, никогда не подавал руки западноевропейским или американским политикам. Или не отвечал на предложение рукопожатия. Он принципиально не подавал руки империалистам. Это – идеология. Точнее, часть «идеологии топора».

Марксизм входил в пространство истории, оценивая даже глубины каменного века. Палеолит примитивен и потому привлекателен для идеологии. Здесь можно легко развернуться с революционными идеями. Например, внедряя такой штамп, как «орудие труда». Этот термин понадобится для оперирования понятиями «производительные силы» и «производственные отношения». Он нужен идеологии. По сути, речь идет об орудиях добычи, а не труда. К явлению труда марксисты старательно прикладывают понятие «производить». Древний охотник ничего не производит. Да и само палеолитическое общество не является производящим, оно всего лишь обслуживает собственные потребности с помощью подручных средств. Добытчицкая деятельность здесь стимулирована вовсе не трудовым процессом. И не трудовой процесс влияет на развитие сознания, а процесс достижения результата – утилитарная функция действия. Однако идеологии нужен носитель образа производительной силы, чтобы обнаружить конфликт между тем, кто производит, и тем, кто присваивает результаты его труда (в действительной истории человеческого общества этот конфликт не играет никакой роли).

Греческий философ Гераклит сказал: «Диалектика открывается там, где вскрывается проблема противоречий». Другими словами, где есть конфликт. Наличие конфликта поддерживает само существование марксизма. Если конфликта нет – его надо придумать. Понимаете теперь, почему Чэнь Юнь не протягивал руки западным политикам? Ему, как любому истинному коммунисту, нужно явление классового врага и, соответственно, явление конфликта. Если такового не существует, его придумает идеология.

Что и случилось, например, в Советской России времен индустриализации. И сотни тысяч человеческих жизней стали жертвами идеологических манипуляций. А потом война, восстановление народного хозяйства, сокращение идеологических конфликтных противоречий внутри общества – и марксизм «сдулся». Он бы еще мог держаться на диктатуре, но для этого, по меньшей мере, нужно иметь диктатора. А персоны чахлых советских лидеров до такого калибра явно не дотягивали.

У революционной идеологии душа зверя, и лик зверя, и лапы. А романтика революционных порывов – самая утомительная форма идеализма. Увлекать человеческие массы идеями – отнюдь не значит нести людям правду. Рано или поздно запал краснознаменной казуистики должен был иссякнуть. И он иссяк. Пришло время революционной одышки. Пришла «усталость героев».

Самое страшное детище идеологии – социальные утопии, в которые вкладываются души и жизни людей.

Идеология всегда подавляет историческую истину. Мы это обнаружим и на примере варяжского вопроса. Потому что идеологии всегда что-то выгодно, а что-то нет. Она манипулирует историей. Тут уместно было бы вспомнить об ответственности историка перед обществом, о его гражданской совести, но подобные понятия звучат наивным лепетом в бессовестном мире объективной реальности.

Конечно, честный историк должен пребывать в идеологической апатии. Точнее – в идеологическом сне. Но бывают ли вообще честные историки? Историки, не ангажированные властью или коварством собственного идейного умысла?

Мы попробуем в этой книге использовать совершенно новый для науки инструмент – честность. Хотя бы потому, что у автора нет никакого умысла врать, ибо он ничего не ждет от своей работы; на весомый отклик и на поддержку со стороны научного сообщества эти выводы уже априори не могут рассчитывать.