Читать книгу Гардемарины. Ломаные грани курсантства - Александр Брыксенков - Страница 2

Бывшие казармы Лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской фамилии полка

Барсуков медленно шел по Парковой улице. Справа открывались красоты Екатерининского парка. Красоты были шикарные, но он их игнорировал. Взоры Барсукова были обращены в другую стороны. Он с волнением обозревал здания, в которых прошла его курсантская юность. Вот здесь размещалось командование. Здесь – столовая. Через двор был виден учебный корпус. А в этих зданиях были устроены казармы. Ах! казармы. Память на всю жизнь!

Курсантская рота размещалась в большом длинном помещении, выходившим окнами на Екатерининский парк, романтичный вид которого во все времена года скрашивал курсантам их казарменное существование. Особенно парк был красив и загадочен зимой. По его заснеженным просторам курсанты с удовольствием гоняли на лыжах.

Вдоль помещения, ближе к окнам располагалось два ряда железных двухярусных коек. Когда сто курсантов, отходя ко сну, забирались на эти койки, скрип стоял очень густой. И всегда находился шутник, чтобы скомандовать: «Ре-же! Раз-два!». Или ещё что-либо подобное. Рота ржала.

«Подъём!!!»

Напротив коек, вдоль стены тянулась пирамида с карабинами. Оружие было прижато стальными штангами, снабжёнными замками. Ключи от замков находились у дежурного по роте. Во время утреней приборки считалось правильным делом пройтись влажной ветошью на карабину нелюбимого старшины. Пусть потом отдувается перед комроты за ржавчину на личном оружии.

В пространстве между койками и пирамидой ежедневно проходили разные построения: от утреннего осмотра (после зарядки) до вечерней поверки (перед отбоем). На утреннем осмотре старшины придирчиво проверяли чистоту носовых платков, надраенность пуговиц и обуви. Наверное, раз в месяц проводилась проверка на вшивость.

Свободного времени не было. После учебных занятий и самоподготовки курсантов наряжали на разные работы. Чаще всего на разборку руин, которых в послевоенном Пушкине было предостаточно.

Перед вечерней поверкой курсантов ротами выводили на Киквидзе для строевой прогулки. При этом нужно было петь песни. Уж тут народ облегчал душу, выдавая такие попевки, от которых, если прислушаться, вяли бы уши. Повзрослев, на старших курсах курсанты на строевой прогулке исполняли уже более благородные вещи, вплоть до арий из «Травиаты».

В увольнение в город отпускали вечером в субботу и утром в воскресенье. И всё! Правда, на старших курсах можно было пойти в увольнение вечером в среду. Якобы в библиотеку. И так все пять лет обучения. Сплошная казарма. Жизнь под надзором и в постоянных ограничениях. Даже к любимой девушке не сходишь, когда захочется, хотя самоволку, конечно, никто не отменял.

Барсуков посчитал всё это жёсткое спартанство хитрым психологическим ходом, чтобы будущая суровая флотская служба не показалась бы юным офицерам слишком суровой.

Действительно, только что была унылая казарма и муштровка, и постоянная регламентация. И вот он выпуск. И вдруг – свобода, иди куда хочешь. И золотые погон. И делай, что хочешь. И денежное содержание. Это же счастье. Ну, а вахты, походы, учения? Это ерунда. Это ж романтика!

Кораблей после войны начали производить всё больше и больше, и флоту стало не хватать инженеров-эксплуатационников, которых выпускало Высшее военно-морское инженерное училище им. Дзержинского. Располагалось училище в Ленинграде в здании Адмиралтейства.

Поэтому морские начальники и решили основать в Пушкине под Ленинградом еще одно высшее военно-морское училище, подобное Дзержинке. Решили и основали в 1948 году 2-е Высшее военно- морское инженерное училище (в последствии им. Ленина с памятником Ленину на плацу), курсантом которого в 1952 году и стал Лёшка Барсуков.

Первым начальником 2-го ВВМИУ был назначен капитан 1 ранга Д. Г. Жмакин (с 27 января 1951 года – контр-адмирал) – боевой подводник, которому довелось и в тюрьме посидеть, и на суше повоевать. К концу войны он принимал участие в охране северных конвоев.

Формально оба училища были идентичны. В реальности же второму училищу было ох как далеко до Дзержинки.

Первый начальник 2 ВВМИУ контр-адмирал Жмакин Дмитрий Георгиевич

Во-первых, традиции. Как никак ленинградскому училищу было 175 лет. Многие считают, что его под именем «Училище корабельной архитектуры» основал в 1778 году император Павел Первый. Понятно, что к нашему времени училище накопило кучу традиций.

А у пушкинского училища какие могли быть традиции, когда оно только, что родилось? Правда одна традиция вскоре всё же завелась, да и то с подачи дзержинцев. Выпускники 2-го ВВМИУ перед выпускным балом стали надраивать асидолом до блеска половой член Геракла, бронзовая статуя которого стояла на правом пилоне Камероновой галереи в Екатерининском парке (дзержинцы по этому же случаю надраивали яйца коню Медного всадника).

Главное Адмиралтейство

Во-вторых, – место обитания. Дзержинцы несколько десятилетий были хозяевами уникального здания. Таким зданием являлось Адмиралтейство.

Ленинцы же проживали в полуразрушенных войной бывших казармах Лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской фамилии полка. Кстати, там же раньше размещался и Александровский кадетский корпус, в котором, как гласит мемориальная доска на стене здания, воспитывались будущие адмиралы: Авелан К. Ф., Попов А. А., Римский-Корсаков В. А., Лихачёв Н. М., Чухнов Г. П.

И преподаватели в Питере были сплоить профессора. В Пушкине же с этим делом было немного пожиже. Так, например, высшую математику преподавал ленинским курсантам подполковник Боголюбов. Курсанты его жутко боялись. На экзаменах он был строг. А предмет преподносил, скорее всего, формально, поскольку обучаемые с трудом разбирались в интегралах, а особенно в двойных.

И сами дзержинцы интеллектуально превосходили ленинцев. И понятно почему. Конкурс в Дзержинке был намного выше, чем во 2-м ВВМИУ, поэтому слабые выпускники средней школы (как и Барсуков) в Дзержинку не лезли, предпочитая ей училище в Пушкине.

Ленинцы вовсю завидовали дзержинцам, завидовали и подражали, а те покровительственно относились к своим товарищам из Пушкина и наставляли последних как нужно жить.

Лёшка особенно переживал из-за превосходства дзержинцев во всём.. Оба училища тесно сотрудничали друг с другом. И всегда, что в шлюпочных гонках, что в звёздном заплыв, что в конкурсе талантов дзержинцы были впереди.

И девушки на танцевальные вечера в Дзержинку валом валили, а в Пушкин если и ехали, то отнюдь не первые красавицы. Всё же на поезде нужно было тащится туда и обратно. А в те времена паровики между Павловском и Ленинградом ходили не очень часто.

Барсуков страстно желал, чтобы пушкинцы. в конце концов, возвысились бы над дзержинцами и доказали бы, что и они ребята тоже не промах. Он желал, желал и дожелался до того, что его желание исполнилось. Правда, не сразу, а через несколько десятков лет и в очень искажённом варианте.

В 1998 оба училища слились. Курсантов из Адмиралтейства перевели в Пушкин. Власти посчитали, что обретаться курсантам в Адмиралтействе – это слишком жирно. Новое учебное образование стало называться Военно-морским инженерным институтом. После присоединения к нему петергофского Военно-морского института радиоэлектроники им. Попова название ему придумали более весомое: Военно-морской политехнический институт.

Раз институт, то, понятно, что о казарме и речи не было. Только в начале обучения курсанты располагались при училище, а уже со второго курса они жили «на воле» (в курсантском общежитии), получая денежное довольствие в зависимости от успехов в науках.

12 апреля 2018 года. Торжественное построение личного состава Военно- морского политехнического института в честь 70-тилетия со дня создания 2-го Высшего военно-морского инженерного училища.

Бывая в Пушкине, Барсуков обязательно приходил на Кадетский бульвар и прогуливался вдоль здания бывшего Александровского кадетского корпуса.

Мимо дефилировали юноши с портфелями и в военно-морской форме. Сразу было видно, что они не попробовали по настоящему ни шагистики, ни караульной службы, ни террора старшин. Этакие вольные слушатели в очках.

«Наверное, им будет трудно на флоте, – подумал Барсуков, – не то, что нам, закалённым и натренированным», Всё испробовавшим и ко всему привыкшим.

.И в памяти всплыло:

«Рота! Становись!» Секунды и все уже в строю.

«Равняйсь!..Смирно!» И вот уже образовался четкий прямоугольник.

«Шагом… марш! Раз… раз… раз… Запевай!» И на всю улицу понеслась курсантская попевка:

«Разгорается над нами утро вешнее.

Золотятся листья в Катькином саду.

Выбегаем на зарядку мы по-прежнему,

Со старшинами ругаясь на ходу…»

Господи, как будто всё это было только вчера.

А вот уже и жизнь пролетела.

Жизнь пролетела, а Катькиному саду, в смысле Екатерининскому парку, хоть бы что. Он стал ещё прекраснее, чем во времена курсантской юности Барсукова. И это – правильно!

Правильно-то, правильно. Только жаль. что покинула парк муза Очарование. Рассеялась аура таинственности и благородства. которую щедро источали живописные сооружения, выразительные скульптуры, обрамлённые роскошной зеленью дерев и кустарников. На ауру работало всё, вплоть до металлических парковых скамеек времён Пушкина. И вот ауры не стало.

Произошло это от того. что порк стал очень людным. Многочисленные автобусы подвозят к парку тысячи туристов. которые шумными группками заполняют аллеи парка. Какая уж здесь таинственность?

И тем не менее Екатерининский парк – это шедевр. который стоит обозреть, чтобы навсегда в душе осталась память о чем-то прекрасном и возвышенном.

Амфорный узел