Читать книгу Бессрочные тайны - Александр Бубенников - Страница 2

Всё же Александр был не в своей тарелке, если на следующий день он поехал в тот подмосковный морг, где лежало тело деда Михаила, фигурально забыв про движение быстротекущего времени, с остановившимися часами на запястье. Почему-то после потрясения от слова мамы, что сегодня умер его дед, он в растрёпанных чувствах, не ужиная (какой там может быть аппетит?), завалился спать на диван, не раздеваясь и не снимая часов, раз на следующий день надо быть рано в морге. Под утро в темени поздней осени остановившиеся часы ему даже смутно приснились ли, привиделись ли, но это уже было абсолютно неважно, время потеряло какое-то значение в подвижках жизни, ведь со смертью деда – а это была первая осознанная смерть близкого человека для Александра – время фактически замерло, как, собственно, и встали часы. Как вкопанные, по нос и брови человека, живого и одновременно мертвого, не способного что-то говорить, слышать и видеть. Не раздумывая, он почему-то вечером вызвался ехать в морг, автоматически соврал, что у него сегодня нет лабораторных и семинаров, а лекции без всякого ущерба можно и пропустить.

Его «ложь во спасение» была связана с тем, что отцу не удалось созвониться с его начальством и договориться о необходимости отсутствия на работе «по семейным обстоятельствам». А ещё с тем, что мама, привезшая паспорт деда, упала в обморок при виде безжизненного тела, и её саму надо было откачивать. Что поделаешь, такая странная психическая организация была у мамы Александра: боялась вида покойников с детства до зрелых лет, при созерцании быстро отключалась. Наверное, что-то от мамы по наследству передалось и Александру: не был он некрофилом и любителем похоронных торжеств, только к смерти близких родственников относился с должным уважением, но без излишнего ужаса. «Не маме же ехать в морг. – Был знаковый толчок первой мысли. – Снова увидит тело мертвого деда и тут же упадёт в новый мгновенный обморок. – Таков был толчок второй мысли. – Если отец задержится или не приедет в морг вовсе, я могу всё, что надо, сделать в морге».

– Я поеду в морг и всё организую, как надо, – сказал твёрдо и уверенно он после третьего толчка мысли. – Только напишите мне на листке порядок моих действий в морге и далее, по пунктам…

С этими словами он пошел спать на свое спартанское ложе, допотопный диван, моментально заснул, как убитый, твердо зная, что утром у своего изголовья он увидит листок бумаги с пунктами драматических действий в морге, по существу дела, и далее по мере разворота душещипательных событий.

Александру надо было с утра пораньше быть в морге и получить разрешение на оформление «похоронных бумаг» с изъятием тела покойного из морга, доставки по месту жительства в домой поселок Быково. Единственное, что запечатлелось в его памяти перед сном, так это слова мамы: «Вот и нет твоего любимого деда, как раз накануне его дня… А мы ему с папой приготовили подарок, зимнюю теплую шапку на день его рождения в Михайлов день».

Вот и вышло, что хмурым ноябрьским утром – а это был день святого архангела Михаила – в морг для получения справки о смерти деда, организации транспортировки тела, с двумя паспортами, дедовским и своим, поехал Александр. Он должен был всё начать, а отец предполагал подъехать позже, заняться оформлением места на «родовом» кладбище в Жуковском, на знаменитом кладбище лётчиков-испытателей и знаменитых сотрудников ведущих институтов страны ЦАГИ и ЛИИ, в зависимости от того, как сложатся дела на работе, раньше или позднее отпустит его начальство.

Маме тоже надо было идти на работу с утра, чтобы взять вынужденный отпуск «по собственному желанию» во время процедуры похорон. В дверях она все же успела сунуть в карман сына крохотный пузырёк нашатырного спирта. Александр хотел брякнуть что-то протестующее, нащупав пузырёк в кармане уже у лифта, но не стал бурчать, миролюбиво пошутил:

– Как им пользоваться – вовнутрь глотнуть или в нос накапать?

– Просто понюхать, – не поняла шутки мама, – просто понюхать.

– Буду нюхать, если приспичит, – улыбнулся Александр и подумал: «Надо же, к двадцати одному году ни разу не нюхал нашатырный спирт, как впрочем, ни разу не был в холодном морге с голыми покойниками».

В холодном морге, действительно, на ледяных мраморных столах лежали голые покойники, женщины и мужчины, старые и молодые. Он оценил количество голых тел скорее автоматически, нежели из любознательности – тринадцать, чёртова дюжина. Он не пялился на голых покойников, просто у него, как у старого опытного футболиста и хоккеиста, с юных лет, с младых ногтей, было великолепно развито периферийное, боковое зрение, чтобы вести «свою игру», не боясь силовых приемов соперников и даже зверских подкатов сбоку и сзади «в кость». Против костоломов и него было самое обескураживающее и обезоруживающее действо – скорость. Только здесь в морге нельзя было суетиться спешить, так можно только раздражить служителей и вызвать и них естественное раздражение. Он двигался спокойно и церемонно к мраморному столу, на котором возлежал голый дед, железнодорожный полковник атлетического сложения с мощным торсом и натруженными руками крестьянина-пахаря.

Но всё же Александр не смог удержаться от врождённого любопытства ли, любознательности – прикоснуться своими теплыми руками к холодным, как лёд, рукам любимого, почти обожаемого деда, старинного и яростного болельщика московского «Локомотива». Тот с удовольствием брал на все матчи «Локомотива» и «Спартака» своего малолетнего внука, не менее азартного болельщика «Спартака» и действующего футболиста. Только, коснувшись холодных ладоней деда, Александр с удивлением обнаружил на правой своей кисти наручные часы, о которых он словно забыл со вчерашнего вечера, внимательно посмотрел на застывшую секундную стрелку, которая неожиданно под его упорным проницательным взглядом вздрогнула и побежала по кругу.

– Который час, кстати? – спросил он молодого санитара рядом с ним спокойным, тихим, немного хриплым голосом.

После ответа молодого санитара Александр отпустил холодные руки, осторожно положил их на мрамор и невозмутимо поставил нужное текущее время, сказанное санитаром.

– Завести часы надобно, – посоветовал говорливый санитар, – я их, между прочим, каждое утро завожу в одно и то же время после радиосигнала ровно в семь часов, чтобы не отставали, но и не бежали вперёд без толку… Люблю, чтобы часы показывали точное кремлёвское время…

– Кремлёвское время?

– Считай, что так, кремлёвское… А у тебя, студент, часы отставали или вперёд бежали? – не унимался со своими советами и вопросами словоохотливый санитар.

Александр хотел объяснить, что вчера во время смерти деда часы встали, а сегодня буквально на глазах санитара и первого утреннего живого посетителя морга часы пошли и не требуют завода, потому что заведены, но только поморщился и неопределённо махнул рукой.

– Какая разница, главное, что мои часы показывают точное кремлевское время…

– А если бы я соврал тебе, назвав неточное кремлевское время…

– Какой смысл тебе врать в морге, в играх со временем, – тихо буркнул Александр.

– А я твоего деда и тебя запомнил, когда ты на Быковском стадионе на футбольном поле против нас играл и голами отмечался, а твой дед в железнодорожном кителе на трибуне за тебя и твою команду бурно болел…

– Даже так…

– А я и твою бабку, жену покойного Михаила Сергеевича, Марию Андреевну, депутата поселкового совета, тоже знавал… Они же одногодки… Жива ещё Мария Андреевна?..

– Жива.

– Слава Богу, что жива. – Санитар легко улыбнулся, как зевнул. – Это ты хорошо сказал, что в морге обычно не шутят и не врут – не к чему и незачем…

Александр кивнул головой и, ещё сильней сосредоточиваясь на своих ощущениях, когда абсолютно не нужен пахучий нашатырный спирт, подумал со странным отчаянием и здоровой трезвостью мысли: «Это знак для дальнейших размышлений на этот счет: часы встали, как вкопанные в миг смерти, и деловито вздрогнули, и пошли, когда живой внук прикоснулся тёплой ладонью к холодной кисти деда на ледяном мраморном столе. Удивительное, непредсказуемое дело – человеческая жизнь и человеческая смерть по истечению жизни вовремя или не вовремя, без разницы, пришло ей физическое время исчезновения или не пришло, совсем не пришло, при желании выживать и выжить в своих естественных сердечных болезнях. Ведь у деда случился обширный инфаркт, согласно медицинскому заключению при вскрытии. Жил и работал человек, мог дальше жить и работать – но обширный инфаркт, и нет его. И налицо физический эффект останова часов».

В конторке морга, куда зашел Александр, чтобы двигать дальше пункты напоминания на листке бумаги, написанные рукой мамы, ему сообщило начальствующее лицо за столиком, что сюда дозвонился его отец, который будет здесь через какое-то время. Александр подумал о том, что оставшиеся неосуществлёнными пункты из памятной записки мамы всё же легче и не хлопотней исполнять вдвоём с отцом и решил дожидаться его у дверей морга. Спокойствие и выдержка отца в самых критических ситуациях были притчей в языцех в их роду, почему-то вспомнилось, что дед и бабка всегда были самого высокого мнения о выдержанности и корректности их моложавого зятя Николая.

Александр никогда в жизни не видел плачущим, тем более, рыдающим отца в отличие от мамы с тонкой организацией женской сострадательной психики. Мама была очень чувствительной экзальтированной особой, у которой в аналогичных критических ситуациях смертей и потрясений всегда глаза на мокром месте, причем часто слезы в жизненных драмах и трагедиях часто переходили в бурные рыдания. Александр вспомнил, как мама сунула ему в карман пальто пузырёк нашатыря, как бы предупреждая: веди себя достойно, держи себя в руках. Ему стало неловко, что он у лифта пытался пошутить насчёт приёма спирта – в горло или в нос вовнутрь… Хотя какие там могут быть шутки, если ему был понятен с раннего утра скорбный согбенной облик матери в дверях с заплаканным почерневшим, и всё же с красивым артистическим лицом.

«Как вышло неожиданно само собой, так оно, выходит, и правильно. – Подумал он трезво и жестко на осеннем ветру у дверей морга в ожидании отца. – Ведь хотел ни словечка не проронить в зале морга с мраморными столами. Так ведь легче, казалось, выдержать стресс от вида голых безжизненных тел. Ведь так не хотелось огорчать душу и сердце лишними произнесенными словами там, где живые слова ничего не стоят в окружении мертвецов. А ведь сам начал – поинтересовался точным временем – и понеслось-поехало со стадионным шапочным знакомцем-санитаром. Не хотел говорить, а сам разговорился. Зачем?.. – Он укоризненно покачал головой. – Но ведь мертвые часы на его глазах пошли… И что, оставаться при старом неверном времени?.. При мертвом времени, когда часы, подарок деда вдруг в морге ожили – разве это не знак с того света в этот свет?.. Только чего знак?.. Случай неожиданности, внезапности… Чего молчаливую буку из себя строить, если двумя словами «который час?» можно мертвый фантом остановившегося и пошедшего времени можно заменить живым фантомом ирреальности, а потом и просто реальностью быстротекущей жизни… О, время, остановившееся и пошедшее… О. время жизни человеческой: пришел человек голеньким в этот мир и ушел таким же голым в инобытие, тот мир, в зазеркалье…»

Он сидел на скамеечке в своих дальнейших размышлениях о парадоксах остановившегося и двинувшегося вперёд, а не назад времени, наклонив голову вниз, когда к нему подошёл отец, легко тронул за плечо: что-то о справке по вскрытию, причине смерти от инфаркта, куда-то теперь ехать для оформления места на кладбище летчиков-испытателей, и прочее-прочее…

«Хватит горевать и предаваться опасным размышлениям о жизни-смерти, о тайнах останова и восстановления жизни секундной стрелки, часов, отмеряющих ход человеческой жизнедеятельности – пора…»