Читать книгу Пиранья. Флибустьерские волны - Александр Бушков - Страница 5

Вопреки опасениям Мазура, справедливо ожидавшего от Лаврика очередных подначек и шуточек, Наталья обставила прощание весьма целомудренно – не стала бросаться Мазуру на шею с пылкими поцелуями, даже в щечку чмокать не стала, просто подала руку, пожелала доброй ночи совершенно спокойным голосом. И упорхнула в калитку. Старый двухэтажный домик испанской постройки был погружен в темноту, светилось только одно окно, слева, на втором этаже.

– Не обращай на меня внимания, – сказал Лаврик. – Если хочешь постоять, пожирая взглядом ее окна, только намекни, я за углом подожду, срочных дел нет…

– Поди ты… – сказал Мазур без особых эмоций, потому что давненько знал товарища Самарина по совместным окаянствам в разных уголках света.

Энергично повернулся и зашагал в сторону своего дома. Лаврик его моментально догнал, помахивая бутылкой. Уже не изображая пьяного, мечтательно протянул:

– Приятная девчонка. Попробую с трех раз угадать, чем ты с ней занимался на «Черепахе». Объяснял теорию относительности? Нет, не похоже… Приятные девочки в таких вот платьицах не интересуются теорией относительности. Знаешь, у меня вдруг возникли нешуточные подозрения, что ты вопреки обязательным для всякого советского человека за рубежом правилам вступил с ней в интимные отношения…

– Я не советский человек, – сказал Мазур. – Я – бродяга и кладоискатель непонятного происхождения…

– Тоже верно. Умеешь ты выкрутиться… Ну и как? Делала она к тебе вербовочные подходы?

– Ни малейших, – сказал Мазур. – Самому удивительно. Ни словечком не обозначила, что же ее интересует. Болтает, правда, что хочет написать книгу о всевозможной экзотике, тайнах, кладоискателях, выбрала меня в качестве одного из героев. Словом, обставлено все так, будто она под меня умостилась, чтобы в будущем денежку зашибить на повествовании о моих поисках…

– Логично, – сказал Лаврик задумчиво. – Неразборчивая в средствах щучка, которая ради того, чтобы вскарабкаться повыше, готова расплачиваться тем, чем ее столь щедро одарила природа… В общем, такое встречается сплошь и рядом… Но знаешь, где тут логическая неувязочка, старый бродяга Джонни? Уж если девочке так хочется пробиться наверх, не стесняясь в средствах, гораздо выгоднее и рациональнее было бы раздвигать ножки не перед парнями вроде тебя, а под каким-нибудь денежным мешком из делового центра или, там, хозяином респектабельной газетки… Л?

– Вот именно, – сказал Мазур. – Я и сам что-то такое думал, но не мог точно сформулировать… Фамилия ее меня смущает. Пушкина, изволите ли видеть. Наталья Пушкина. Перебор получается… Или все это придумано кем-то, кто плохо знает русские реалии и выбрал звонкую фамилию, которая на слуху… Хорошо еще, что этот ее дедушка, которого я пока что не видел, – не Александр Сергеевич. Иван Иванович.

– Черт его знает, – сказал Лаврик. – Знал я в Союзе одного майора, которого звали Тарас Бульба. По паспорту. Тарас Остапович Бульба. Так что все возможно. Хотя… Если никакая она не внучка русского эмигранта, если ей эту легенду присобачили вместе с фамилией, это может и означать, что автор легенды вовсе не намеревался использовать ее против русских. Тоже версия, позволяющая делать предварительные наметки… А в общем – не будем гнать лошадей. Вдруг да она – взаправдашняя внучка эмигранта Пушкина, в меру блудливая и в меру пронырливая. И ничего ей не нужно, кроме как сделать из тебя репортаж с прицелом на звонкую сенсацию… Во всяком случае, у кубинцев ничего на нее нет. Они тоже не всеведущи, знаешь ли. Достоверно известно, что живет здесь твоя Наталья не менее года, как и дедуля, а вот больше ничего не известно. Ну, будут копать… Что до интима – продолжай, не стесняйся, глядишь, что-нибудь и прояснится… Чего косишься?

– Ты к нам какими судьбами?

– То есть, как это? – хмыкнул Лаврик. – Как можно вас оставить без отеческого надзора парнишкам вроде меня? Ведь болвану ясно, что вы все, оказавшись в горниле буржуазных соблазнов, моментально разложились морально и идеологически, быть может, уже и запродались мировому империализму в обмен на бочку варенья, корзину печенья и доступных девочек-плохишек… Реагировать пора. Вот меня и послали измену искоренять… Чистосердечное признание – оно, знаешь, смягчает. Так что выкладывай по-доброму: кто тебя вербанул – янкесы или «интеллидженсы»? В сотрудничестве с парагвайцами я тебя не подозреваю, успокойся. Ну что такое парагвайцы? Мелочь пузатая, которой человек с понятием запродаваться не станет – неприлично…

– Самарин, тебе самому эти шуточки не надоели?

– Нет, – серьезно сказал Лаврик. – Профессия у меня такая – выявлять и противостоять. Вам легче, вы без всяких церемоний глотки режете, а мне за вами еще и бдеть… Вот и шуточки, соответственно… Кстати, не такие уж это и шуточки. На тебя, родной, уже доносец поступил. Только я прибыл, не успел еще лапти снять, как поступил на тебя сигнал… В измене тебя, правда, никто вплотную не обвиняет, но вот что касаемо твоего морального облика, недостойных советского офицера поступков, общего образа мыслей и действий… Тут, извини, такой компромат поступил, что впору партком собирать и ставить вопрос о пребывании в рядах…

– Мозговитый, сука, – сказал Мазур сквозь зубы. – Кому ж еще?

– Ты дьявольски проницателен, – ухмыльнулся Лаврик и после короткого раздумья глотнул из бутылки. – Я ведь присутствовал на его инструктаже, он прекрасно знает, что я и где я. Обрадовался мне, как отцу родному, чуть ли не на шею кинулся. И столько о тебе порассказал дрожащим от праведного возмущения голосом… Категорически неправильно ты себя ведешь, с его точки зрения. Шляешься по злачным местам, где тебя в два счета могут спровоцировать, скомпрометировать и завербовать. Бдительность утратил напрочь. С подозрительными лордами в карты дуешься, с подозрительными французами виски тянешь, с подозрительными девицами лясы точишь. Мало того, с кабацкими проститутками водишься и деньги казенные на них спускаешь. Да вдобавок еще и его пытался заставить с означенными девками хороводиться – без сомнения, для того, чтобы вовлечь в свои махинации, избежав тем самым контроля с его стороны. Одним словом, по его глубокому убеждению, ведешь ты себя кругом неправильно и подозрительно, пора тебя останавливать, пока не сбежал ты, скажем, к янкесам, чтобы и далее без помех предаваться буржуазным порокам… Ты башкой не верти, я не сам все это придумал, я его полчаса слушал… Хорошо еще, что из-за специфики командировки у него нет возможности писать в инстанции, а то бы такую телегу на тебя накатал в сорок восемь адресов…

– С-сука, – повторил Мазур. – И откуда такие берутся?

– Воспитаны партией и Советским государством, родной, – ханжеским тоном произнес Лаврик. – Слышал бы ты, в каких формулировках это было изложено, какими словами – насквозь политически правильными, жемчужина к жемчужине… Талант пропадает.

– И за что мне это божье наказание…

– Он хороший специалист, – сказал Лаврик. – Потому его к вам и сунули. А все остальное… Ну, куда денешься? Должны быть на свете и такие вот, насквозь правильные, хотя лично я насчет подобных…

– Он ведь еще и дома писать примется, тварь такая, – сказал Мазур с философской покорностью судьбе.

– Уж это непременно, – поддакнул Лаврик. – Но тут, знаешь ли, вступают в игру прекрасно тебе известные нюансы… Времена, сейчас, конечно, не те, чтобы глупая писанина качественно ломала жизнь, однако это еще не значит, что обойдется совершенно без последствий, смотря к кому бумага попадет, кто решит, что решит… Не надо тебе разжевывать, сам знаешь, не первый год ножку тянешь. И тем не менее – ты опять-таки прекрасно знаешь – бывают ситуации, когда на подобные телеги внимания не обращают вообще. Называется эта ситуация просто: «Победителей не судят». Уловил?

– Еще бы, – сказал Мазур.

– Вы обязаны отыскать этот агрегат как можно быстрее.

– Мать твою, – сказал Мазур. – Мы можем быть хотя бы уверены, что эта штука – где-то здесь?

– А что, тебе этого не говорили?

– Говорить-то говорили… Но мало ли что? Помнишь операцию «Сахара»?

– Век бы ее не помнить, – с чувством произнес Лаврик. – Нет, тут совсем другое. Она есть. Где-то на дне. На глубину уйти никак не могла – аккумуляторные батареи разрядились, не дотянула бы до абиссали…

– Мы что, до сих пор не имеем права знать, что ищем?

– Имеете, имеете, – сказал Лаврик. – Это поначалу чья-то мудрая голова перегнула палку… Вы, родной, ищете «Ската». Новое слово в науке и технике. Беспилотный, если можно так выразиться, аппарат. Построен в подводном центре ВМС США – тебе-то не нужно объяснять, что это за шарашка… Управляется по кабелю с поверхности. Горизонтальные и вертикальные винты. Потрясающий «эффект присутствия»: кресло оператора на судне-носителе имеет несколько степеней свободы и обратную связь. На аппарате – два гидрофона и телекамера, у оператора – экран в шлеме и наушники. Я сам, разумеется, видеть этого не мог, но, по некоторым сведениям, у того, кто «Скатом» управляет, полная иллюзия, будто он находится внутри. Простота управления фантастическая. В Штатах, на первых испытаниях, кресло доверили двенадцатилетнему пацану, сынку кого-то из конструкторов, и он довольно долго и сноровисто с этой штукой управлялся…

– Ах, во-от оно что… – сказал Мазур.

– Вот именно, – кивнул Лаврик. – У нас такой штуки пока что нет, но в хозяйстве, как легко догадаться, она пригодится. По креслу оператора у нас есть кое-какая информация, но вот если бы к ней присовокупить еще и сам аппарат… Одним словом, начальство рассуждало просто и здраво: русский Левша способен не только подковать на все лапы аглицкую блоху, но запросто может еще означенную блоху и спереть из-под самого носа, так что англичанин и не спохватится… Благо «Скат» лежит где-то в нейтральных водах и с точки зрения морского права является, строго говоря, бесхозным имуществом, которое всякий нашедший вправе прикарманить без малейших юридических последствий. Кто успел, тот и съел… В конце концов, мы не виноваты, что порвался кабель, что американцы ищут свое сокровище совсем в другом месте…

Мазур усмехнулся:

– Очень уж кстати все сложилось – и кабель порвался, и ищут в другом месте. Что-то плохо верю я в такие совпадения. Что скажешь?

– Ну что ты, как дитя малое, – сказал Лаврик спокойно. – Откуда я знаю? А и знал бы, не сказал бы… Если хочешь знать мое личное мнение – на судне-носителе не менее ста человек, экипаж и прочие. Теория вероятности и жизненный опыт подсказывают, что среди индивидуумов вполне может затесаться субъект с двойным дном. Но это, повторяю, мои частные умствования. Что, как и почему – нас интересовать не должно. Главное, эту штуковину надо найти в хорошем темпе, пока американцы не спохватились и не сообразили, что тянут пустышку. Они-то вовсю пашут милях в пятистах отсюда – в небе не менее полудюжины «орионов», куча судов. Голову прозакладывать можно, у них примерно то же самое: кто-то с большими звездами на плечах лупит кулаком по столу и орет: мол, во что бы то ни стало… Начальство везде одинаково, – он приостановился. – Я от твоего дома шел мимо этого особнячка, ни одно окно не горело, и сейчас та же история… Там что, никто не живет? Усадьбочка-то вроде роскошная…

Мазур взглянул на дом, увенчивавший вершину невысокого холма, за которым и располагалось их очередное временное пристанище. В самом деле, особняк был добротный, трехэтажный, каменный, обнесенный практически не разрушенной стеной.

– Вот то-то, – сказал он. – Видишь, дорожка к воротам травой заросла? Это, друг мой Константин Кимович, классический дом с привидениями, согласно «Приключениям Гекльберри Финна». Стоит необитаемым уже лет восемьдесят. То есть, по бумагам, он, конечно, кому-то до сих пор принадлежит, но никто там давненько не живет. Мне, как новичку, в первый же вечер во «Флибустьерской гавани» все рассказали подробнейшим образом. На этой гасиенде, говорят, жил когда-то некий герцог. Ну, не настоящий, а негритянский. Какой-то герцог из приближенных одного из черных императоров Гаити. Когда императора свергли, герцог сбежал сюда вместе с казной – и тут-то развернулся на полную. Черной магией баловался, ихним пресловутым вуду, черти чуть ли не батальонами шастали, упыри, там, всякие… Потом герцог то ли сам помер, то ли его придушили те самые черти. И, что характерно, сколько дом ни переходил из рук в руки, ни один последующий владелец не смог ужиться с привидениями, которыми домик набит от подвала до чердака. Священников водили, мессы служили – без толку. В конце концов плюнули и отступились. Лет восемьдесят дом стоит необитаемым.

– Черт знает, что за мистика мохнорылая…

– За что купил, за то и продаю, – сказал Мазур, разглядывая огромное темное строение с высокой остроконечной крышей. – Сам я привидений поблизости не видел, но дом, точно, давненько уж заколочен, и ни один местный туда после захода солнца не сунется. Между прочим, домик, который мы сняли, потому и обошелся процентов на тридцать дешевле, что примыкает к холму, граничит с «проклятой гасиендой».

– Рассуждая логично, надо было снять саму гасиенду, – заключил Лаврик. – Обошлось бы еще дешевле, я думаю.

– Да я тоже об этом думал, – сказал Мазур. – Но потом решил, что это к нам привлечет лишнее внимание. Не то что весь город, а весь остров пальцами бы тыкал: вот они, те самые, что в чертовом доме поселились…

– Тоже верно.

– А вообще, – сказал Мазур, – привидения уже появились на горизонте. Только они из плоти и крови…

Лаврик мгновенно подобрался:

– Это как?

Он молча, без единой реплики или вопроса выслушал короткий рассказ Мазура. Пожал плечами, скупо отхлебнул из бутылки:

– А знаешь, твой кабатчик прав. Не похоже это на державу. Спецслужбы и полиция работают изящнее…

– Ну, а кто они тогда?

– Научно выражаясь, хрен их знает, – сказал Лаврик, задумчиво созерцая дом с привидениями. – Мало данных. Ничего, не огорчайся. Теперь тут я, за моей широкой спиной будете в безопасности…

Мазур, чуточку подумав, взял у него бутылку и сделал добрый глоток. На душе стало чуточку спокойнее – все заботы о безопасности отныне лежали не на нем самом, и даже не на загадочных кубинцах, невидимками маячивших неизвестно в какой стороне. Его посетила шкурная, быть может, но понятная каждому служивому человеку нечаянная радость – изрядная доля ответственности свалилась с плеч. Теперь он отвечал исключительно за купание, а все прочие претензии следовало адресовать кап-два товарищу Самарину.

– У меня гениальная версия, – сказал Лаврик, перехватывая у него сосуд. – А что, если там кто-то примитивно устроил склад контрабанды, прикрываясь призраками?

Мазур не без злорадства сказал:

– Чересчур киношный оборот. Затрепанный романистами еще лет сто назад. Говорю тебе, дом стоит пустой восемьдесят лет, что-то не верится, чтобы контрабандисты, пусть даже династия, продержались столько, и никто ничего не узнал. И потом, местные всерьез опасаются этого домишки. Говорю же, даже арендная плата…

Он машинально присел, втянул голову в плечи, и то же сделал Лаврик, не выпустив, впрочем, зажатую мертвой хваткой бутылку – совсем рядом раскатисто грохнуло посреди ночной тишины, проем меж пологим склоном холма и крайним домом соседней улочки вдруг на миг высветился изнутри ослепительной вспышкой, отбросившей неправдоподобно резкие тени лохматых пальм и островерхих крыш.

Уже чуть ли не в следующую секунду Мазур с его немалым опытом определил, что взрыв раздался если и не в домишке, где квартировала его команда, то в непосредственной близости.

Оба, переглянувшись, припустили бегом.

…Полицейских было двое, словно нарочно подобранных каким-то циником разительного контраста ради. Имелся еще и третий, рядовой обмундированный, но он не встревал в расследование, с самого начала торчал на темной улице, вяло делая вид, будто уговаривает сбежавшихся зевак разойтись.

Зато двое чинов старались вовсю. Инспектор Пэриш, белый, как раз и выглядел патентованным английским лордом, коему Шелтон в подметки не годился: этакая меланхоличная жердь шести футов ростом, с лошадиной физиономией и незажженной трубкой во рту. Сержант де ла Вега, негр, был на две головы длиннее шефа и на несколько футов пошире – громадина с рожей то ли профессионального боксера, то ли ночного душителя.

Мазур очень быстро просек распределение ролей у этой парочки – один злой, другой, соответственно… нет, не добрый, просто чуточку добрее, малость на человека похож. Громила-сержант старательно изображал злыдня – он таращился на Мазура так, словно подозревал его в совершении всех нераскрытых в стране преступлений за последнюю пятилетку, сердито сопел и недоверчиво фыркал в ответ на все, что Мазур ни говорил; порой недвусмысленно давал понять, что ни единому слову не верит и вот-вот защелкнет на Мазуре наручники. Прямо этого не говорилось, но де ла Вега, похоже, питавший врожденную ненависть ко всем приезжим вообще и кладоискателям в частности, давал понять, будто уверен, что это сам Мазур прятал во дворе криминальную взрывчатку, которая и бабахнула отчего-то посреди ночи.

Инспектор Пэриш добросовестно отрабатывал свою часть программы. В моменты наивысшего напряжения он деликатно осаживал не в меру расходившегося подчиненного, взывая к рассудительности и напоминая о презумпции невиновности – но между делом с невинным видом подбрасывал вопросики с подковырочкой, что было даже похуже грозного сопения и людоедских взоров сержанта. В какой-то момент Мазур всерьез стал опасаться, что остаток ночи придется провести в участке – тем более что абсолютно все имевшиеся у них официальные бумаги вкупе с паспортами инспектор после вдумчивого изучения сложил в стопочку и зажал ее в руке, не проявляя ни малейших поползновений вернуть.

Хотя дело, если рассудить, яйца выеденного вроде бы не стоило. Во дворе домика, почти посередине меж хлипким, чисто символическим заборчиком и стеной, рвануло нечто, по мощности примерно равное граммам ста тротила. Если не считать небольшой ямки и вырванных с корнем местных лопухов, ни малейшего материального ущерба не последовало, даже стекла не вылетели, потому что их и не имелось ни в доме, ни у ближайших соседей, в здешнем климате обходились и без стекол, заменяя их плетеными занавесками и противомоскитными сетками…

Все члены команды Мазура, включая Лаврика, смирнехонько разместились по углам скудно освещенной керосиновой лампой комнатушки, игравшей роль гостиной. Мазур сидел у древнего стола, по другую сторону разместился инспектор, а за спиной у него грозным монументом возвышался сержант, сверкавший белками глаз в полумраке, как самое натуральное привидение из «проклятой гасиенды». На улице все еще толпились и лениво гомонили соседи, обрадованные незатейливому развлечению, слышно было, как оставленный на стреме мундирный полисмен время от времени уныло бубнит, что ничего интересного тут нет и не предвидится, кого надо, того и взорвали, так что шли бы вы досыпать…

– Итак, вы никого не подозреваете и не выдвигаете обвинений в адрес конкретных персон… – протянул инспектор с таким видом, что невозможно было понять, радует его такое положение дел или же удручает. – Следует понимать так, что вы не намерены подавать заявление?

– А если я даже и подам, какие у расследования будут перспективы? – спросил Мазур.

– По чести признаюсь, унылые. Очевидцев нет, а вы сами не даете в руки следствия никаких нитей…

– Значит, и время тратить не стоит.

– Вы настолько проникнуты духом христианского всепрощения?

Мазур пожал плечами:

– А что изменится, если я стану орать и ругаться? Решительно не представляю, в чем тут дело. Нет у меня никаких врагов – ни здесь, ни там, откуда я приехал. Какая-то дурацкая шутка, хулиганы развлекались…

– Это ваше окончательное решение?

– Пожалуй, – сказал Мазур.

– Ну что же… – инспектор Пэриш долго и мастерски держал зловещую паузу. – Хулиганы есть и у нас, согласен, молодежь иногда ведет себя отвратительно… И все же это несколько странно. Не в обычаях нашего острова ночью швырять взрывчатку во двор. Случаются досадные недоразумения… Скажем, в День независимости, когда с петардами и шутихами порой обращаются безответственно и крайне неосмотрительно. Однако День независимости праздновали четыре месяца назад…

Мазур в двадцатый, наверное, раз пожал плечами со всей выразительностью, на какую был способен. Тем временем инспектор перебирал паспорта и бумаги с таким видом, словно распознал в них фальшивки все до единой.

Вот этого опасаться не стоило. Все бумаги были настоящими – всевозможные разрешения, дозволения, лицензии, арендные и прочие договоры, законным образом выправленные Мазуром в здешних присутственных местах. Вот паспорта, конечно, фальшивые, но изготовленные не умельцами из портовых притонов, а державой – так что не рядовому инспектору раскусить такую липу…

– Мы здесь радушно, дружелюбно и терпимо относимся к иностранцам, мистер Марчич, – почти задушевно признался инспектор. – Что скрывать, экономика нашей страны в значительной степени зависит от иностранцев – как туристов, так и… э-э… прочих приезжих, хотя бы, например, кладоискателей с оформленными лицензиями. Никому не возбраняется искать затонувшие корабли с испанским золотом…

– По-моему, у нас все документы в порядке, – смиренно сказал Мазур.

– Да, мне тоже так кажется, – небрежно кивнул инспектор. – Но, мистер Марчич! Мы здесь очень не любим иностранцев, которые нарушают законы или сводят на нашей территории свои счеты. Наша страна входит в британское Содружество наций, мы долгие годы находились в сфере влияния британских традиций… А одна из этих традиций – неотвратимость и эффективность правосудия. Впрочем, вам, как гражданину Австралийского Союза, это должно быть прекрасно известно…

– Не надо строить иллюзий, будто у нас тут все чуточку ненастоящее, – произнес де ла Вега, явно раздосадованный тем, что ему так долго пришлось молчать. – Ну да, у нас тут растут пальмы, а всю страну можно обойти за день. Но тюрьмы у нас, парень, самые настоящие, и судьи тоже. И полицейские не пальцем деланы, так что смотри у меня, шустрик, а я, со своей стороны, буду за тобой приглядывать…

Мазур воззрился на инспектора со страдальческим, как он надеялся, выражением лица:

– Извините, но я решительно не понимаю…

– Сержант, не перегибайте палку, – равнодушно бросил инспектор, не оборачиваясь. – У нас пока что нет претензий к мистеру Марчичу… Из чего отнюдь не вытекает, что их не возникнет в дальнейшем…

Лаврик нейтральным тоном сообщил из своего угла:

– Вообще-то толковый адвокат вполне может посчитать такое заявление угрозой…

Обрадованный сержант покинул свой пост за креслом шефа, бесшумной кошачьей походкой, неожиданной для такой громады, приблизился к Лаврику и грозно навис над ним:

– А ты что, парень, из законников?

– Где там, – сказал Лаврик. – Я просто занимаюсь организационными вопросами, если вы понимаете, что я имею в виду…

– Понимаю, – сказал сержант, грозно сопя. – Бумагами шуршишь, ага… Как мне жизненный опыт диктует, таким вот бумажным крысам за решеткой особенно тяжело…

Вид у него был по-настоящему жуткий – но вряд ли он мог всерьез испугать товарища Самарина с его обширным личным кладбищем…

– Сержант, – без выражения произнес инспектор. – Бросьте, что вы, как маленький… Итак, мистер Марчич… – определенно колеблясь, он покачал в воздухе стопкой бумаг, но в конце концов все же протянул их Мазуру. – Инцидент, думаю, следует считать исчерпанным, полиция не имеет к вам претензий… Но я все же остаюсь при своем убеждении: эта история выглядит несколько странно. Почему именно вам бросили во двор взрывчатку?

– Хотел бы я и сам это знать, – сказал Мазур искренне. – Послушайте… – добавил он с таким видом, словно его осенило. – А если всему виной – «проклятая гасиенда»? – он покосился в окно, выходившее как раз на темный холм с темным особняком на вершине. – Мало ли в какой форме могут выражаться проказы тех, кто там, как меня уверяли, обитает…

– Вы серьезно?

– Кто его знает, – сказал Мазур. – Я такого наслушался…

– Подобные проказы, даже если вы и правы, полиции не подвластны, – сухо сказал инспектор. – Всего хорошего, господа…

Он величественно кивнул и вышел, прямой, как рельс, зажимая в зубах трубку – неплохая имитация Шерлока Холмса, по крайней мере, внешне. Следом, тяжко переваливаясь, направился сержант – вовсе уж ублюдочная пародия на доктора Ватсона. «Сейчас погрозит кулаком на прощанье», – подумал Мазур. И ошибся ненамного – де ла Вега обернулся в дверях и грозно покачал указательным пальцем, причем в его глазах читалось: «Всех посажу, один останусь». Часовой с облегчением покинул свой не нужный никому пост, и троица полицейских гусиной вереницей направилась к оставленному неподалеку открытому джипу.

Тут только соседи стали разбредаться, окончательно убедившись, что ничего интересного более не предвидится. Судя по опасливым взглядам, которые иные бросали в сторону «проклятой гасиенды», версию взрыва, выдуманную Мазуром шутки ради, и ныне некоторые вполне готовы были принять всерьез…

Мазур так и стоял в дверном проеме, задумчиво глядя на темную улицу. Лаврик появился рядом, протянул:

– Колоритная парочка…

– А ты чего лез на рожон? – сердито спросил Мазур. – Самое время было про адвокатов ввернуть…

– Изучал их реакции, – серьезно сказал Лаврик. – Это, знаешь ли, странно.

– Что именно?

– Их настрой, – сказал Лаврик. – Все выглядело так, словно оба с самого начала подозревают нас во всех мыслимых грехах. А это неправильно. Насквозь неправильно. Обычно полиция в таких вот странах ведет себя иначе. Любой приезжий с твердой валютой в кармане – поилец и кормилец, в том числе и кладоискатель вроде тебя: ты ж им кучу денег за лицензии заплатил и еще заплатишь… Кормильцу обычно хамят и угрожают лишь в том случае, когда против него есть твердые улики или серьезные подозрения. А эти два клоуна с самого начала клыками щелкали, разве что один потише, а другой погромче. Неправильно…

– И что ты этим хочешь сказать?

– Сам не знаю пока, – сказал Лаврик. – Одно могу определить совершенно точно: если они до этого мало что о нас знали, то теперь, перерыв бумаги и паспорта, знают гораздо больше.

– Полагаешь, ради этого и затеяно? Но ведь они – вроде бы настоящие полицейские. Кто мешал посмотреть дубликаты в соответствующих конторах?

– Родной, я тебе не Штирлиц, – сказал Лаврик. – Поживем – увидим, к чему все эти сюрпризы…