Читать книгу Под созвездием северных «Крестов» - Александр Бушков - Страница 3

Подследственного Алексея Карташа, подозреваемого в двойном убийстве по статье сто седьмой, часть вторая, везли на «автозаке» в следственный изолятор – тюрьму, то бишь. Где он должен будет содержаться вплоть до постановления суда. Вот так.

Но что ни говори, а все могло быть еще печальней – например, если б Карташ влез в это дело по доброй воле. А влезть он мог, будь у него возможность выбирать и сделай он при этом неверный выбор. Но ведь выбора ему не оставили! И теперь приходится признать: ну и слава богу, что не оставили. Меньше бесплодных терзаний, заламывания рук, кусания локтей и самобичевания. Все равно уже ничего не поправишь. Кино, как говорится, взад не пустишь.

Хотя со стороны могло сложиться впечатление, что на Алексея никто не давил, что с ним обходятся со всеми предупредительностью и обходительностью, как с дорогим гостем и свободным человеком… Формально так оно, наверное, и выглядело. Но, господа, сколь часто форма бывает обманчива! Достаточно вспомнить радушные улыбки и ласковые слова, какие расточали Алексею Карташу в Туркменистане некоторые его тамошние знакомцы, – при этом вдумчиво размышляя лишь над тем, как бы половчее всадить кинжал в брюхо «дарагому гостю»…

Строй невеселых дум нарушила песенка. Кто-то из соседей по «автозаку», в котором сидел и подследственный Алексей Карташ, с той стороны решетки напряженно прохрипел:

Ну чисто Промокашка, выходящий из подвала в ласковые объятья Жеглова и исключительно для понтов горланящий: «А на черной скамье, на скамье подсудимых…»

Тьфу…

Ну да, так оно обычно и бывает. Зацепит, как крючком, какая-нибудь мелочь и развернет твои мысли совсем в другую сторону. Так получилось и сейчас: мелочью стал припев этой незамысловатой песенки. Несколькими днями ранее (а честно говоря – в другой жизни) Карташ уже слышал этот припев, правда, в чуточку более мелодичном исполнении. И тоже, что характерно, слышал от соседа – в тот раз соседа не по «автозаку», а по салону самолета.

Когда шасси «Тушки» оторвались от взлетно-посадочной бетонки Шантарского аэродрома, лысый, как шар, полнотелый живчик, занимающий кресло впереди Карташа, вдруг негромко затянул: «И снится нам…». Видимо, полеты для живчика не были обыденностью, вот и нахлынули романтические чувства в момент отрыва от грешной тверди. По совести говоря, Карташ и сам был недалек в тот миг от того, чтобы запеть. Отменным у него тогда было настроение…

Эх, крутануть бы колесико машины времени, вновь вернуться на ту самую отметку и переиграть заново. Как поется уже в другой песне, более подходящей случаю: «Зачеркнуть бы всю жизнь, да сначала начать». Всю не всю, но последнюю неделю Карташ бесспорно зачеркнул бы, рука б не дрогнула…

Однако в момент набора высоты самолета, совершающего беспосадочный перелет по маршруту Шантарск – Санкт-Петербург, Карташ будущего своего знать не мог. Зато настоящее же представлялось прямо-таки замечательным, хоть и вправду песню запевай. Он с Машей (боевая подруга сидела в соседнем кресле, возле иллюминатора, за которым проплывала сахарная вата облаков) летели в Питер отдыхать. И неважно, что формально они отправились вроде как на задание. По сути, это был самый настоящий, форменный отдых, более того: что-то типа свадебного путешествия… Ну, предсвадебного путешествия, если уж подходить к терминологии со всеми скрупулезностью и дотошностью. Действительно, какое может быть свадебное путешествие у невенчанных-неженатых?

– Судя по блаженному выражению вашего лица, товарищ самый старший лейтенант, вы фантазиями пребываете сейчас не иначе, как в мужском раю? – спросила тогда Маша, склонившись к его плечу. – В окружении каких-нибудь блондинистых нимф и прочих гурий крайне доступного поведения, не так ли?

– Глупости говорите, товарищ женщина, – в тон ей откликнулся Карташ. – Размышлял же я всеми силами своего мозгового аппарата, да будет вам известно, над тем, а не слишком ли наше с вами путешествие напоминает свадебное?

– Тема, признаться, интересная, – протянула Маша. – Надо как-нибудь вернуться к ней на досуге, развить и углубить. Прямо скажу, не ожидала от вас подобной серьезности и глубокомысленности…

– А мы завсегда углубляем глубокомысленно, – назидательно сказал Карташ.

Машка огляделась, и в глазах ее вдруг заплясали джигу озорные черти.

– Тогда отчего же – «как-нибудь»? Не желаете ли углубить безотлагательно?

– В смысле?..

– Медленно-медленно поднимаешься через минуту после меня, – она наклонилась к самому его уху, и Алексей почувствовал ее щекочущее дыхание, – и следуешь в хвост ероплана. Там такие милые кабинки находятся – из тех, что предназначены исключительно для размышлений в полном одиночестве… или в парном. Уловили намек, мистер Бонд?

– Джеймс Бонд, – серьезно поправил Карташ.

И беспрекословно выполнил ее задание.

В последний раз…

В общем, и у Маши настроение было превосходное, она тоже связывала с посещением Питера исключительно приятные ожидания.

«Путевку в Питер» они получили за два дня до вылета. Оба все еще гостили в загородном доме Данилы Черского… Хотя – поди определи безусловно точно, чем являлось их пребывание в этом доме: гостеванием, залечиванием ран или отбыванием срока на зоне нестрогого режима? Наверное, чем-то средним.

Бежать в голову не приходило. Во-первых, это не так-то просто было сделать, дом охраняли ненавязчиво, но надежно. Во-вторых, бегут не только откуда-то, но еще и куда-то, а им бежать было совершенно некуда. Да и незачем. В-третьих, за последние месяцы они набегались так, что хватит на весь остаток жизни. Они как раз таки и наслаждались покоем. В кои-то веки представилась возможность спокойно лежать в кровати, а не нестись куда-то стремглав через пески или болота. Наконец-то можно было расслабиться, не беспокоясь, что в дверь могут вломиться преследователи или в окно влетит граната. Наконец-то можно было заняться тем, что обычно происходит между здоровыми мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине – в чистой, пахнущей лавандой постели, в тишине и покое… Черт подери…

Черт подери и елки-палки! Карташу только здесь, в особнячке, пришло это в голову: если вдуматься и вспомнить, то с Машкой он вообще ни разу не занимался любовью в приличествующих для сего условиях, то бишь на кровати да на свежих простынях! Места для любовных игрищ попадались все больше экзотические да экстремальные: рояль, не шибко стерильный душ на безымянном полустанке по дороге в Туркмению, кладовая в заброшенном городе, полузатопленный «верещагинский» баркас (хотя нет, на баркасе была не Маша, но это не суть важно), еще что-то, к романтике ничуть не располагающее… В общем, форменная половая эксцентрика выходила, а не нормальные сексуальные отношения. Машка, судя по всему, пришла к таким же выводам – и здесь, в загородном домике Черского они занимались любовью иступленно, яростно, ненасытно, как будто в первый раз. Или как будто в последний, как будто завтра с утреца их должны повести к стенке…

Словом, обитали они как у Христа за пазухой, как говорится, на полном соцобеспечении. Да и хозяин-барин Черский не донимал их назойливыми визитами. Собственно, с тех пор, как Карташ переговорил с ним после возвращения в сознание, Данил всего-то один раз и наведывался в свое загородное поместье.

Может быть, от сытой размеренной жизни на них вскоре и напала бы скука. Да, вишь ты, не дали им дожить до скуки. В один из дней первой половины октября в ворота въехал джип, из которого вместе с Черским выбрался еще один знакомый Карташу человек. Этот человек уже однажды вламывался в жизнь Карташа, как кабан в камыши, и воспоминания о той встрече Алексей никак не мог причислить к приятным. С той самой их встречи все у Карташа, Грини и Маши окончательно и бесповоротно пошло наперекосяк. Но никакого зла на генерал-майора Кацубу бывший (ну да, наверняка уже бывший) старший лейтенант ВВ не держал.

Через час они вдвоем с Кацубой отправились не куда-нибудь, а на рыбалку. Оказывается, в километре от дома Черского протекала лесная речка. На ее берегу, отыскав просвет среди облепивших воду кустов, они устроились с максимальным рыболовным комфортом: на складных брезентовых стульчиках, расстелив на земле газету и придавив ее приятной тяжестью литровой водочной бутыли, буханкой хлеба и вскрытыми консервами. Ну и, конечно, для полного порядку забросили в реку удочки.

– Видишь, как я прав, старлей, – наклонившись, Кацуба достал из кармашка рюкзака сигареты. – В кои-то веки выдалось свободное время, так почему же не отдохнуть как следует? По-нашему, по-бразильски? Поймать простого русского окунька, сварганить из него ушицу, закусить ею простую русскую водку. Давай разливай, старлей, – Кацуба показал на бутылку шведского «Абсолюта». – Ничего не попишешь, традиция. Хошь не хошь, а пей! Какая же иначе тогда у нас с тобой рыбалка будет? И поглядывай на поплавок, старлей. Не забывай, зачем мы здесь на самом деле. На самом деле, япона мать, мы рыбу ловим.

Хлопнули по первой из пластиковых стаканчиков, задымили.

– Хорошо сидим… – сказал Кацуба, по-кошачьи щурясь. – Эх, плюнул бы на все, ушел на пенсию, вот так и сидел бы целыми днями, а потом приходил домушки и засыпал перед телевизором, вытянув ноги в стоптанных тапках… Вот оно, счастье-то, да? А чего, спроси, мне мешает так зажить? И я тебе отвечу. Беспокойство натуры мешает, старлей, оно, проклятое… А как у тебя с беспокойством натуры, кстати?

– А хрен его знает, – поразмыслив, сказал Алексей чистую правду.

В общем-то, Карташ прекрасно понимал, что генерал-майор, чем-то неуловимо похожий на кота, играет с ним сейчас, словно с мышкой. Однако тут уж деваться некуда: как говорится, попала собака в колесо, пищи, но бежи.

– А ты ответь, как думаешь, – сказал Кацуба. – Думаешь же ты сейчас, соколик, как пить дать, о том, с каких это щей цельный генерал-майор отправился рыбачить со старлеем, который вдобавок то ли бывший кадровый офицер, то ли еще действующий, пес его разберет. Дескать, как такие чудеса понимать и как на них реагировать? Или возгордиться: во, де, как меня ценят, во какой я ценный фрукт! Или все же испужаться, а ну как столь ответственный товарищ прибыл сюда решать непростой вопрос: списать ли беспокойного авантюриста-вэвэшника в расход или все же взять его в работу?

Карташ помолчал, а потом, тщательно взвешивая слова, сказал:

– Почему-то ситуация видится мне более простой. Некому генерал-майору поручено руководство некой операцией. И ему нужны исполнители. Возможно, ему нужны как раз люди, не засвеченные в связях с вашим… э-э… ведомством. Ну, а так как генерал-майор привык все сполнять самотужки и человек он в высшей степени осторожный и недоверчивый, то он отправился лично прощупать одного из кандидатов – на предмет подходит ли тот к делу. К тому же, посылать кого-то из подчиненных – значит расширять круг посвященных, что всегда нежелательно…

– Ишь ты какой догадливый сукин сын выискался, – с непонятной интонацией произнес Кацуба, не по-рыбацки бросив окурок в воду. – Все-то он знает, до всего своим умом доходит, комбинации хитрожопые, понимаешь, строит. Достроился уже! Джеймс Бонд недоделанный, «жентельмен удачи», блин! За твои проказы тебя, по-хорошему, следовало бы плетьми драть на конюшне, покуда кости сквозь мясо не забелеют. И ежели выживешь после этого, только тогда с тобой можно иметь дело… Наливай, давай, по второй, чего сидишь-жмешься, как семиклассница в первый раз у гинеколога, как призывник на медкомиссии! Ах ты, мать твою, чуть не прозевал тут с тобой…

Кацуба схватил удилище, резко подсек, но рыбина сорвалась с крючка, ослепительно сверкнула на солнце чешуей и шлепнулась обратно в свою водную стихию.

– Не везет мне в рыбалке, – вздохнул Кацуба. – Наверное, повезет в любви. Вот, кстати, о любви…

Он залпом осушил пластиковый стаканчик с «Абсолютом», аппетитно крякнул и чуть погодя вновь заговорил:

– Представь себе на мгновенье, старлей, что мне больше нечего делать, как только беспокоиться об устройстве твоей личной жизни. Я вот и беспокоюсь. Хочу ее, понимаешь, устроить. Для чего отправляю тебя в город трех революций, город, понимаешь, на Неве и Северную, етить ее, Венецию – гулять и развлекаться. Поедешь, вернее, полетишь, вместе со своей кралей-дролей. Причем шикарно загужуете там, я тебе скажу, аж завидки берут. Жить будете в гостинице, станете фланировать по Невскому, по Эрмитажам слоняться, по-над речкой Невой все той же гулять… И за что, спрашивается, кому-то такое счастье? Короче, вытащил ты счастливый билет с надписью медовая декада, поскольку эта лафа протянется аж десять дней. И попробуй после этого не женись на девушке, как честный человек, я те самолично все женилки пообрываю заместо ейных братьев и отцов… Что-нибудь имеешь возразить по существу, старлей?

– По существу, конечно, возразить нечего, – аккуратно сказал Карташ. – Однако хотелось бы увидеть картину маслом во всей, так сказать, полноте…

– Во всей полноте, говоришь, – повторил Кацуба. – Значит, не веришь в чистоту помыслов. А напрасно. Между прочим, единственная малость, которая от вас с кралей потребуется – жить по расписанию, составленному не ею и не тобой. И от этого расписания не отклоняться ни на полдюйма. Ну, к примеру, в первый день питерского вояжа вы оба должны будете с такого по такой-то час отсидеть, допустим, в кафе «Гастрит», за третьим столиком слева от входа. Отсидели сколько нужно – и свободны до вечера, но вечером должны пошлепать на балет и смотреть его обязательно из ложи бельэтажа из кресел номер семь и восемь, а в антрактах непременно обязаны иттить в буфет и там попивать исключительно коньяк с шоколадными конфетами. И так далее. Короче, не задание, а сказка. Никаких погонь, заметь, и перестрелок… Ну, и вторая есть малость, о которой, впрочем, и заикаться-то смешно, потому как сам знаешь: ни при каких обстоятельствах, нигде, ни с кем, даже в постельке друг с дружкой, даже если я самолично приеду и полезу к тебе со слюнявыми объятиями – так вот ни ты, ни зазноба твоя не должны хоть взглядом обмолвиться, будто выполняете чье-то там поручение. Видишь, боец, сколь мало я прошу… После заучишь назубок, как пионер присягу, весь график своего движения. Вопросы есть? Или пожелания с предложениями? Или, может, хочешь наотрез отказаться?

Отказаться Карташ, может, и хотел бы – вовсе не тянет впутываться в чужие игры и плясать под чужую дудку. Но деваться было некуда: пришло время оплачивать счета. Нет, откажись он сейчас наотрез вести дела с Кацубой и его ведомством – никто не станет неволить и запугивать. Просто от него самого откажутся, его оставят без «крыши» над головой, один на один со всеми проблемами, разбирайся, мол, сам, с тем, что наворотил, и с теми, кого обидел. Добро бы дело касалось одного Карташа, но ведь оно и Машки касается не в меньшей степени…

– Да какие там вопросы, – сказал Алексей, снова закуривая. – Что мне положено знать, и так скажут, а что не положено, выведать все равно не удастся… Но один вопросец, пожалуй, все-таки задам. А дальше-то что, товарищ генерал-майор? Спустя означенные десять дней?

– Правильно подходишь к ситуации, старлей. Сразу вдаль смотришь, в необъятное завтра, – сказал Кацуба, сам себе наливая водочки в пластиковый стакан. – За это не буду отделываться общими фразами – дескать, поживем-увидим, завтра будет завтра и все в таком духе. Выскажусь вполне определенно. Имеешь право узнать, за что тебе стараться.

Поставив пустую пластиковую тару на газету, Кацуба закурил и продолжил:

– Вот ты кто такой сейчас есть? А никто. Отверженный, как говорил про таких товарищ Гюго. В твоих родных «вэ-вэ» ты числишься пропавшим без вести, погнавшимся за беглыми зэками и сгинувшим в тайге. И этот, извиняюсь, статус-кво тебя должен только радовать безмерно. Потому что если ты вдруг внезапно объявишься, живой и веселый, то у твоих командиров появятся к тебе вопросы, и среди этих вопросов приятных не будет ни единого. Ну и не мне тебе напоминать, что вэвэшные командиры – наименьшее из зол, что могут свалиться на твою ничем не прикрытую голову…

Кацуба вытащил удочку, опустил крючок на ладонь, придирчиво осмотрел наживку, недовольно покачал головой, но ничего не стал делать, только плюнул на червя – на удачу по рыбацкому суеверию – и закинул снасть обратно.

– Короче говоря, ежели все у нас пойдет тип-топ, то оформим мы тебе тихое, мирное увольнение из рядов. Российский паспорт мы тебе уже сварганили, заметь – безвозмездно, потом полюбуешься. Соответственно подчистим и твою биографию. Например, таким образом: ты, наблукавшись по тайге, не в шутку занемог и по этому поводу долго валялся в беспамятстве в одной из районных больничек. Тогда ты у нас выйдешь в отставку форменным героем – как же, потерял здоровье на службе родине. Опять же, если не согласен с подобной перспективой – живи как нравится. Но есть, старлей, такое хорошее, заманчивое слово: «внештатник». В нем слышится и надежда на долгосрочное сотрудничество.

– Уж не про Туркмению ли последний намек? – хмыкнул Карташ. – Насколько я понимаю, интересы вашей конторы расположены главным образом за пределами отечества. А поскольку из тех пределов я смогу пригодиться наилучшим образом как раз в Туркмении…

– А это, дорогой мой, разговор уже для другой рыбалки, – перебил Кацуба. – Сейчас же вернемся к городу-герою Ленинграду, в который тебе выезжать уже послезавтра. И вообще у тебя давно уже клюет, старлей, а ты сидишь ушами хлопаешь…

Вот откуда взялись на борту самолета, выполняющего рейс Шантарск – Санкт-Петербург, двое пассажиров, мужчина и женщина. Оба летели абсолютно легально, по своим документам – не шпиены же, чай, какие-нибудь и не террористы. Их багаж, состоявший из спортивной сумки и чемодана, не смог бы заинтересовать ни правоохранительные службы, ни воров – одно безобидное шмотье, обычное для туристов. В общем, со всех сторон туристы как туристы. Даже в мыслях ничего авантюрного и уж тем паче криминального.

Маша восприняла известие о поездке в Питер с прямо-таки философическим безразличием. Ни обрадовалась, ни опечалилась, словно эта поездка давно значилась в ее ежедневнике. Да и вообще, Маша переменилась после всего, что с ними произошло. Наверное, и не могло быть иначе – когда молодая девушка, совсем девчонка, попадает в такую мясорубку, она вряд ли останется прежней. Рано или поздно облетит, как тополиный пух, романтическая шелуха, в голове что-то обязательно щелкнет и переменится взгляд на мир. И тут обычно происходит одно из двух. Или человек становится законченным циником, или к нему приходит спокойное понимание простых, извечных истин, например, таких: первая – если хочешь выжить, забудь о сантиментах и действуй так, чтобы сдох не ты, а враг; и вторая – за просто так делиться с тобой никто ничем не намерен, зато любой с удовольствием поживится за твой счет, и это нормально, и ты такой же, поэтому надо договариваться с людьми по принципу «я тебе, ты мне»… ну и далее в таком же духе. До простых истин всегда тяжело добраться – уж больно много всякого хлама нагромождено поверх.

Карташ надеялся, что происходящее с Машей – как раз и есть та самая переоценка себя и мира… хотя бы потому, что ему не хотелось, чтобы это было нечто другое. Хотя бы из-за того, чем они занимались в туалетной комнатке ероплана.

И тут резкий крен «ЗИЛа»-«автозака» вышвырнул его из мира воспоминаний.