Читать книгу Пиранья. Бродячее сокровище - Александр Бушков - Страница 4

По всем писаным и неписаным правилам после столь успешного завершения операции им полагалось столь же бесшумно и целеустремленно отступать прежним маршрутом. При другом раскладе они так бы и поступили. Но сейчас приказ требовал совершенно другого…

А потому Страшила извлек ножницы по металлу и принялся проделывать в «спирали Бруно» широкий проход, вполне достаточный, чтобы пролезть человеку. Закончив дело, не убрал кусачки в непромокаемую сумку, а бросил их тут же, в траву, с полнейшим пренебрежением к казенному имуществу. Рядом рассыпал из мятой пачки местные пакостные сигареты и кинул пачку неподалеку – теперь все выглядело так, словно она выпала из кармана по недосмотру. К разбросанным сломанным сигаретам прибавились обрывок газеты в пятнах ружейного масла, обгоревшие спички и несколько окурков.

После чего Морской Змей достал черную коробочку, выдвинул невысокую трехколенную антенну и, бросив быстрый взгляд на свое немногочисленное воинство, резко придавил большим пальцем кнопку, заранее втянув голову в плечи движением человека, попавшего под резкий порыв проливного дождя.

Довольно далеко от них, в глубине базы, оглушительно грохнуло, и всем шестерым показалось на миг, что они ослепли – вмиг погасли прожектора и лампы, фонари и огоньки вдоль взлетных полос, все до единого, словно нежданно наступил конец света, упала непроницаемая мгла.

И тут же посреди мрака с ревом и грохотом взлетел фонтан желто-багрового пламени, а секундой спустя громыхнуло так, словно небо, согласно представлениям древних, было натуральнейшей твердью, и эта твердь вдруг обрушилась на грешную землю, дробясь и рассыпаясь, исполинскими обломками сотрясая все вокруг.

Это вслед за превращенной в обломки электростанцией взорвалась парочка емкостей с горючим, лишний раз подтвердив репутацию радиоуправляемых итальянских мин. На базе началось светопреставление. Высококачественный авиабензин заполыхал, растекаясь из развороченных баков, над высоченными желтыми языками пламени то и дело взмывали багровые клубы дыма, напоминавшие ядерный взрыв в миниатюре, рев огня долетал даже сюда – и на его фоне замельтешили бегущие фигурки, промчался черный силуэт броневика, простучала парочка пулеметных очередей – неуверенных, панических, абсолютно бесполезных. Отчаянно завопили сирены. Неспешно ползли первые, самые страшные и хаотичные минуты всеобщего переполоха, когда никто ничего не понимает толком, когда еще не отданы первые суматошные приказы, когда кажется, что враг со всех сторон и все абсолютно полетело к чертям… Посочувствовать можно.

Еще одно нажатие кнопки – и, повинуясь короткому радиоимпульсу, взорвалась мина, заложенная Мазуром в самолете, пришлепнутая магнитной присоской прямо к одному из раскуроченных «ульев». Над головами залегшей шестерки пронеслась волна жаркого воздуха, сквозь темный пролом в борту шпионской птички видно было, как внутри разгорается пламя, с превеликой охотой пожирая пластмассу и синтетику.

Над бензохранилищем вставало жуткое желто-черно-багровое пламя на полнеба, надрывались сирены, метались броневики и пожарные машины. Вновь зачастили пулеметы, наугад, захлебываясь, трассирующие струи чертили в разных направлениях, но шестиствольные монстры на вышках, разумеется, молчали, из-за отсутствия электричества став совершенно бесполезными.

Викинг, привычно вскинув на плечо стеклопластиковую трубу одноразового гранатомета, нажал на спуск, и клубок огня с басовитым свистом понесся в глубину базы. В конце концов, реактивный снаряд, повинуясь закону всемирного тяготения, рухнул на бетонку, взорвался посреди аккуратной шеренги истребителей – на фоне геенны огненной, буйствовавшей на месте бензохранилища, вспышка получилась дохленькая, жалкая, но один самолет все же загорелся. А мигом позже примерно в ту же точку влепились еще два снаряда.

Вот теперь можно было уходить подальше от суеты и паники. Подальше от недавнего благолепного порядка, вмиг обернувшегося хаосом. Они бесшумно погрузились в спокойную воду, озаренную пляшущими повсюду отблесками высокого пламени и проворно двинули к противоположному берегу со всей возможной скоростью.

Иногда украсть что-то не так уж и трудно – и они блестяще это доказали на собственном примере. Гораздо труднее сделать так, чтобы кражи и не заметили вовсе, иначе кто-то неглупый очень быстро сделает соответствующие выводы и еще, чего доброго, примется клеветать, вражина идеологическая, пусть даже у него и не будет доказательств, но к чему нам лишняя клевета? То-то…

Этот финал позволял одним махом решить несколько задач. Не было никакой кражи, совершенной хваткими тренированными ребятами – просто-напросто окрестные партизаны, давным-давно грозившие добраться все же до оплота империализма, сиречь данной базы, свою угрозу в конце концов выполнили. Нагрянули ночной порой, порезали колючку, проникли на базу под покровом мрака, заложили с полдюжины мин, постреляли из гранатометов и, справедливо решив, что достаточно напакостили, злорадно полюбовались делом рук своих и убрались восвояси без малейшего для себя урона.

Именно к такому выводу придет комиссия, которая, конечно же, вскорости нагрянет сюда для расследования столь вопиющего ЧП. Мы прекрасно знаем, как это бывает, потому что у самих в подобных случаях дело обстоит точно так же. По обе стороны океана это выглядит одинаково: примчатся облеченные властью и полномочиями чины со стаей экспертов и особистов, полетят головы (в переносном смысле, конечно), несколько карьер окажутся бесповоротно сломаны, грянут грозные оргвыводы, и, как водится под любыми широтами, выйдет еще несколько детальнейших инструкций об усилении бдительности и недопущении впредь. То самое старательное маханье кулаками после драки, свойственное любой бюрократической структуре независимо от ее идеологической и национальной принадлежности. Накатанная колея.

Нельзя исключать, конечно, что рано или поздно чья-то светлая головушка со временем все же докопается до истины – но если это и произойдет, то слишком поздно. Они уже будут дома, а драгоценные микросхемы попадут к тем, кто сумеет оценить их по достоинству и сварганить нечто подобное. Цинично выражаясь, чуть ли не обычный промышленный шпионаж, которым балуются все серьезные державы, а все прочее зовется неизбежными издержками…

…Рассвет застал их на суше, в самом сердце чащобы, километрах примерно в двадцати пяти от разгромленной базы. К тому времени все водолазное снаряжение с гидрокостюмами вместе, равно как и автоматы, было утоплено на глубокой воде со всей возможной надежностью и обстоятельностью. Тысяча против одного, что захорон ку если и найдут, то археологи века двадцать третьего, и то по чистой случайности. Чтобы прочесать окрестные джунгли более-менее тщательно, потребуется парочка пехотных дивизий – которые американцы никогда сюда не пришлют, равно как и местное правительство. Конечно, рано или поздно сюда пригонят один-два обученных борьбе с партизанами батальона, вертушек подбросят, проведут рутинные вялые поиски… а может, и нет. Любой специалист сразу скажет, что партизаны не станут дожидаться поблизости от базы, пока их начнут ловить…

А самое смешное, что здешние инсургенты ничуть не обидятся, когда падкая на сенсации буржуазная пресса припишет именно им налет на базу. Вовсе даже наоборот. Ручаться можно, они сами с многозначительным видом будут намекать, что устроили все собственными силами – подобная акция кому хочешь добавит авторитета. Хотя дома, в Советском Союзе, здешних герильеро и представляют «мощным повстанческим движением против проамериканского режима, охватившим всю страну», люди информированные, вроде Мазура, прекрасно знают, что на деле все обстоит вовсе не так оптимистично. Партизанское движение тут, нужно признать, дохленькое, особыми успехами не блещет, многолюдством не страдает, повсеместной народной поддержкой, прямо скажем, что-то не пользуется, а если уж совсем откровенно (благо парткомы и цензура остались в другом полушарии), следует уточнить, что означенные партизаны добывают средства к жизни и борьбе главным образом наркоторговлей, а идеологическую базу подвели, чтобы придать себе респектабельность и отмежеваться от прочих кокаиновых баронов, коими Южная Америка богата. Одно дело – толкать кокаин в Штаты, и совсем другое – поднимать народ на борьбу с империалистической экспансией. Но подобные уточнения, тут же одернул себя Мазур, следует позволять себе только мысленно и вдали от родины – поскольку здешние партизаны удостоились целых двух фраз в отчетном докладе на последнем съезде КПСС как очередной пример борьбы южноамериканского пролетариата против вашингтонского империализма, а, следовательно, высочайше повелено считать означенных герильеро бескорыстными борцами за светлые идеалы…

Ну и черт с ними, если откровенно. Все равно не дождешься от них никакой благодарности за бескорыстную рекламную акцию в их пользу, да и провались означенная благодарность псу под хвост…

Время все более близилось к полудню – а в том районе, где они шагали вереницей, незаметно было каких бы то ни было признаков облавы. Только однажды в воздухе объявился одинокий чоппер[1], но он летел далеко, в другом направлении, свободно может оказаться, по другим делам…

– Стоп, – сказал Морской Змей.

Они остановились и собрались в кружок – уже не классические подводные диверсанты с иллюстраций к засекреченному учебнику, а самые что ни на есть мирные на вид обыватели, в поношенной слегка цивильной одежонке, за версту выдающей здешнего таежника, вооруженные столь убого, что любой военный человек лопнет от хохота…

Не было ни прочувствованных прощаний, ни напутствий-инструктажей – здесь собрались мальчики хваткие, с немалым жизненным и профессиональным опытом, и не было резона в сотый раз спрашивать их, не подзабыли ли, часом, ценные указания командования и консультантов. Морской Змей попросту сказал, негромко и буднично:

– Ну что, орлы, разлетелись?

И через пару секунд шестеро исчезли в джунглях, словно капля чернил в ведре чистейшей воды, в шести разных направлениях. Вот только что были – и нету. Была группа – и не стало группы, распалась на шесть совершенно самостоятельных тактических единиц.

Правила игры, знаете ли. В местах вроде здешних шестеро крепких мужиков, путешествующих кучей, непременно вызовут определенные подозрения – подобные компании, доказано многолетней практикой, если и не партизанят, то отправляются в джунгли с некими предосудительными целями: скажем, раскопать древнюю индейскую могилку ради драгоценных безделушек, намыть нелегально золотишка, а то и перетащить через границу нечто контрабандное. Скверно относится здешняя Фемида к организованным группам странников – неважно, из местных уроженцев они состоят или из чужаков, разве что к чужакам отношение еще подозрительнее.

А вот одиночка – дело другое, будь он хоть трижды иностранец. Такова уж многолетняя национальная традиция. Поскольку здешние необжитые места крайне суровы к человеку, одинокий кладоискатель или «золотарь» предстает в глазах общественного мнения (да и Фемиды) чем-то вроде тронутого, таковым, строго говоря, и является. Группа – это предосудительно. Одинокий бродяга – субъект, достойный брезгливой, покровительственной жалости…

Именно поэтому им в свое время велели на определенном этапе рассыпаться. Возвращаться прежним путем, по воде, убив на это еще четыре дня, кому-то показалось рискованным, и им были даны соответствующие указания: поодиночке пробираться в ближайший городок, вооруженными нехитрыми, но правдоподобными легендами, выйти в условленную точку, явиться к надлежащему человеку, а далее, ребята, уже не ваше дело…

В общем, по чащобе целеустремленно шагал вовсе не подводный диверсант, а одинокий странник в прочных джинсах, армейских ботинках из списанного имущества, холщовой куртке и широкополой шляпе, в какой тут щеголяет каждый второй, не считая каждого первого. О том, что в подкладке поношенной куртки как раз и была защита одна шестая доля добычи, никто здесь и не подозревал – а чтобы обнаружить спрятанное, пришлось бы не на шутку потрудиться, Мазур убил два часа, дабы разместить сокровище должным образом…

За плечами у него болтался поношенный рюкзак, опять-таки выглядевший так, словно его приобрели у старьевщика, промышлявшего, помимо прочего, гешефтами со списанным армейским барахлом. Как ни приглядывайся, картина стандартная: очередной чужестранец, несолоно хлебавши возвращавшийся из джунглей – но, что отрадно, живым и здоровым…

Во внутреннем кармане куртки, заботливо зашпиленном английской булавкой, в целлофановом пакете покоился замызганный австралийский паспорт, трудами спецов с другого континента выглядевший так, словно Мазур и впрямь таскал его с собой последние десять лет. В паспорте имелась здешняя виза, выполненная по всем правилам, с гербом государства и подписью неведомого чиновника, которую тот, доведись проверить, непременно признал бы за свою.

Еще в пакете лежала столь же замызганная мореходная книжка – на то же имя, что и паспорт. Если верить обоим документам – а изготовлены они столь тщательно, что поверят многие – из джунглей объявился никакой не К. С. Мазур, а вовсе даже австралийский гражданин Джон Стьюгенботтхед.

Как и следовало ожидать, фамилия эта была выбрана не с бухты-барахты, а опять-таки тщательно продумана спецами. Здешние жители, в языке которых слова произносятся так, как пишутся, не особенно и сильны в английской грамматике. Даже более простые фамилии англосаксонского происхождения аборигенам трудненько бывает произнести без запинки – а уж запомнить этакую, тем более воспроизвести на бумаге… Все продумано. Девяносто девять человек из ста, которым странник будет представляться, уже через три секунды забудут столь заковыристую фамилию и повторить ее ни за что не смогут. Возможны, конечно, исключения в виде какого-нибудь местного интеллектуала, окончившего один из престижных штатовских университетов – но откуда ему взяться здесь, в глухой северо-западной провинции? В столице разве что…

Разумеется, оба документа были поддельными, но для провинциальных стражей порядка сойдут. Местная контрразведка, обученная американцами, конечно же, ущучит фальшак, но для этого нужно попасть к ней в лапы, будучи отягощенным нешуточными подозрениями, а вот это как раз было Мазуру строго-настрого запрещено. Такая работа. Он просто обязан был не попасть в контрразведку, и все тут. В лепешку расшибись, но не попади…

В том же кармане покоился хозяйственно перехваченный синей резинкой рулончик твердой валюты, сиречь долларов США – главным образом, пятерки, десятки и двадцатки, не бог весть какая сумма, а также гораздо более впечатляющая по объему охапка валюты местной. Увы, если учитывать, что курс ее к доллару равнялся примерно ста двадцати к одному, выходило даже меньше, чем в «гринбеках»[2]. А также – затертая фотография темноволосой симпатичной девушки – один бог ведает, кто такая, да парочка снимков, изображавших типично австралийские домики где-то в пригороде. Малый джентельменский набор реликвий с далекой родины, учитывавший латиноамериканскую сентиментальность, былая любовь, изволите знать, а также отчий дом и родная улица… При случае не грех и продемонстрировать с затуманенным взором.

В рюкзаке тоже не было ничего особенно интересного – запасные стираные джинсы, парочка чистых рубашек, зубная щетка с тюбиком пасты – бродяге это положено, коли он австралиец родом, пара банок консервов, початый флакон с обеззараживающими воду таблетками, старый компас, обшарпанный фонарик и прочая дребедень, изобличавшая в Джоне Стью-как-его-там достаточно опытного путешественника, матроса с немалым стажем, в один прекрасный день решившего поискать счастья на берегу. Предельно скромные пожитки, не способные привлечь внимание серьезных грабителей.

Имелось и оружие, а как же. Приличных размеров охотничий нож, второй, карманный швейцарский перочинник с двумя десятками причиндалов, а также потертый пистолет-кольт более чем двадцатилетнего возраста, но ухоженный и смазанный – именно такое оружие можно без особых проблем приобрести в портовых трущобах. Все продумано. Здешние полицаи с большим подозрением относятся к субъектам с автоматическим оружием на плече, зато не особо навороченный карабин или простенький пистолет в кармане в здешних местах считаются непременным атрибутом уважающего себя кабальеро, письменного разрешения не требуют и, в общем, подозрений не вызывают, пока с их помощью не сотворят чего-то незаконного.

Словом, с какой стороны ни взгляни, картина кристально ясна: очередной ловец неведомой удачи, привычная деталь пейзажа. Чтобы прикопаться к такому вдумчиво и тщательно, нужны веские основания, а вот их-то как раз Мазур постарается не давать.

– Пошла вон, подруга, – бодро, даже весело сказал он любопытной обезьянке, таращившейся на него из переплетения лиан в вышине. – А то еще в свидетели попадешь. Брысь, кому говорю!

Обезьяна заорала и пропала в кронах, а Мазур зашагал дальше, перепрыгивая через поваленные, гниющие стволы, зорко глядя под ноги – змей здесь было видимо-невидимо, их-то и следовало остерегаться в первую очередь. Прочие опасности вроде исполинских анаконд или свирепых ягуаров следовало отнести скорее на счет фантазии голливудских режиссеров. Анаконды водятся южнее, а ягуары попадаются редко, ищут добычу полегче, вроде дикой свиньи или обезьяны, и давным-давно усвоили, что от человека следует держаться подальше, пока он выглядит достойным соперником. И уж тем более здесь не сыщешь кровожадных индейцев-людоедов…

Экзотика вокруг была самая безобидная. Попугаи и еще какие-то яркие птахи запросто порхали меж стволами, как какие-нибудь воробьи, гирлянды ползучих растений свисали с деревьев и кустарников, порой можно было усмотреть великолепную орхидею, а однажды Мазур увидел на ветке большого ленивца, который, оправдывая свое название, даже не пошевелился, хотя прекрасно видел идущего. И преспокойно пошел дальше – все эти красоты в данный текущий момент были ему совершенно ни к чему, ему следовало побыстрее и без хлопот попасть из точки А в точку Б и убраться с этого континента…