Читать книгу 1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга вторая - Александр Черенов - Страница 5

…Рейхсфюрер торопился: гром русских пушек у стен Берлина его подгонял. Стены были обречены на повторение исторического опыта городка с названием Иерихон. С одной «небольшой разницей»: «трубы» у русских были, куда громче тех, ветхозаветных. В поездке рейхсфюрера сопровождал Шелленберг. Он закончил с активной фазой своих дел, возвращаться в Берлин означало билет в один конец – вот он и решил «пригодиться» пока ещё высокому пока ещё покровителю. И пригодился: рейхсфюрер, ужас, как боялся одиночества. В политических делах – особенно. А у Шелленберга были не только голова с набором вполне пригодных к употреблению мыслей, но и оперативные связи, и многочисленные знакомства «в подходящих кругах». И, потом, никогда не унывающий Шелленберг эффективно компенсировал недостаток решительности и оптимизма у рейхсфюрера. Этакий Санчо Панса в эсэсовском мундире. Правда, мундир бригаденфюрер предусмотрительно уже «сдал в химчистку»: предпочитал щеголять в отменных костюмах от лучших портных.

Пока надежда лишь брезжила. Плутократы не отказывались от контактов, но сами никак не проявлялись – ни лично, ни по части решений. Пока всё ограничивалось контактами с посредниками. Благо, что те – тоже пока ещё – не подводили. Более того: Бернадотт подсказал рейхсфюреру неплохую идею о том, чтобы «перехватить знамя» у Кальтенбруннера.

– Какое именно? – не понял Гиммлер.

– То самое – со «звездой Давида»!

Гиммлер даже не стал задумываться: еврейское направление – самое перспективное. Сегодня даже ленивый – да что ленивый: последний дурак! – понимал, что «еврейская карта» – убойный и одновременно неубиваемый козырь! Сегодня обливаться слезами за невинных жертв злодеяний «бесноватого» фюрера – только его одного! – и грудью вставать на защиту самого прогрессивного народа означало делать классический «ход конём»!

Конечно, в таком деле возможны нюансы: не самый подходящий материал, отсутствие гарантий взаимопонимания – и даже попытка отдельных несознательных жертв нацизма запятнать его грехами белоснежные ризы Генриха Гиммлера! Того самого Генриха Гиммлера, который и рейхсфюрером СС стал исключительно для того, чтобы всячески оберегать угнетённый народ от притеснений, и нести слово правды о нём в массы! Фактически он стал – и был! – ангелом-хранителем еврейского народа! Это негодяи, вроде Гейдриха, Кальтенбруннера, Эйхмана, Хёсса, Мюллера, Франка пытались «вставлять ему палки в колёса», одновременно «вставляя фитиля в известное место» подзащитным евреям! А он боролся с ними! За счастье и процветание еврейского народа боролся! Боролся, не взирая – дальше можно было дать перечень того, на что именно «не взирая».

Несмотря на все имеющиеся – и возможные – нюансы, идея была принята с благодарностью. Не отправляя её в «запасники», и без того не изобилующие вариантами, рейхсфюрер немедленно подключил мысли Шелленберга к мысли Бернадотта. В результате коллективного творчества все ст`ороны «одной сторон`ы» пришли к заключению: требуется быстрый и широкий жест. Сотен «на несколько» душ, не меньше: иначе «нас не поймут».

Бернадотт в очередной раз выказал себя настоящим другом, пусть и на платной основе: взялся за организационную сторону дела. Именно он вывел Гиммлера на очередного высокопоставленного еврея по фамилии Хилл Сторч. Сторч был не просто евреем: американским евреем. Более того, он являлся стокгольмским представителем Всемирного еврейского конгресса – организации, которая на сегодняшний день, единственная из всех, гарантировала хотя бы надежду на светлое будущее. Нет, не всего человечества – его отдельных представителей в лице Генриха Гиммлера и Вальтера Шелленберга.

Сторч благосклонно выслушал Гиммлера. Трудно сказать, как глубоко он проникся доверием к рейхсфюреру СС, но не принимать во внимание, как минимум, одно существенное обстоятельство, он не мог: Гиммлер был рейхсфюрером СС. А СС и «окончательное решение еврейского вопроса» – «близнецы-братья». «Говорим «СС» – подразумеваем «решение», говорим «решение» – подразумеваем «СС»! И только рейхсфюрер мог принять решение «уже обратного характера».

Имелся и ещё один, пусть и неафишируемый, но существенный момент: деятелям Всемирного Еврейского конгресса весомая благотворительность нужна была не меньше, чем рейхсфюреру. В этой организации, как и во всём еврейском капитале, альтруистов не водилось. Спасение жертв нацизма не имело никакого отношения к тому, что называется «души прекрасные порывы». Руководство Конгресса всего лишь зарабатывало баллы – для себя лично, для еврейских общин, а в итоге опять для себя лично. ВЕК должен был стать организацией, не менее весомой, чем только что созданная ООН. А для решения этой задачи лучшего средства, чем выпячивание еврейского вопроса, отнюдь не главного для человечества, не было. Спасая отдельно взятые души соплеменников, функционеры Конгресса гарантировали светлое будущее для своих карманов.

Именно поэтому к вопросу отношений с рейхсфюрером они подошли, как к сделке: ты – нам, мы – тебе! Именно поэтому ВЕК и не стал затягивать с отправкой спецпредставителя к Гиммлеру, уже не столько для ведения переговоров, сколько для оформления сделки и её немедленной реализации. Время подгоняло не только рейхсфюрера, но и деятелей Конгресса. Время – «в лице» стремительно наступающей Красной Армии. А «мы с тобой – одной крови!» вожди Еврейского конгресса могли сказать только рейхсфюреру: коммунисты – безбожники и враги частной собственности – «не с нашего двора, и даже не с нашей улицы»!

Каждую минуту после двадцатого апреля рейхсфюрер пребывал, как на иголках. И не только потому, что увидел на дне рождения фюрера… отсутствие фюрера! Фюрер кончился – остался лишь некондиционный герр Гитлер! Правда, с одной, но существенной поправкой: фюрер кончился только для Германии и дела наци. Для «отдельно взятых товарищей» он ещё не кончился. И тот, кто «скоропостижно заблудился на его счёт», имел почти гарантированную возможность оказаться в числе «отдельно взятых» в «отдельно взятые» помещения берлинского логова фюрера. Для «проведения с ними разъяснительной работы». Зная Гитлера, Гиммлер не сомневался в том, что так и будет. Такая перспектива ему не улыбалась, потому что «улыбалась» оскалом черепа «тётеньки в белом»!

Была и другая причина для «ощущения иголок одним местом»: в Берлин со дня на день должен был прилететь человек от Конгресса. Рейхсфюреру требовалось сделать всё для того, чтобы и «волки были сыты, и овцы целы». В переводе на понятный немецкий язык: ни одна каналья не должна была узнать о прилёте высокопоставленного еврея, никаких случайностей не должно было случиться ни до, ни во время, ни после.

А главное, результата следовало достигнуть в «день приезда – день отъезда» – и ни днём позже! Потому, что время поджимало. А само время поджимали – каждый со своего бока – не только русские, но и «партайгеноссе»: Кальтенбруннер, Риббентроп, Борман, Мюллер. И, если первые двое были нежелательными конкурентами по части благотворительности, перехватывая друг у друга «лучшие куски еврейского вопроса», то двое последних «работали на противофазе»: губили «проявления человечности» на корню.

А и в итоге – «что – в лоб, что – по лбу»: хрен редьки не слаще. Не всё ли равно Гиммлеру, кто будет заниматься вопросом его «оптимизации» в каком-нибудь бункере: «единомышленник» Кальтенбруннер – или «идейный противник» Мюллер? А в том, что к работе с рейхсфюрером изготовились оба, Гиммлер «как-то» не сомневался. Потому что хорошо знал обоих: настоящие партайгеноссе. То есть, беспощадные к врагам фюрера и рейха, пусть ещё вчера эти враги были друзьями, соратниками и даже начальством!

Всё прошло, как нельзя лучше: и человек прилетел, и встречал его один только Шелленберг. Если и были люди Мюллера и Кальтенбруннера, то они явно запоздали – наверняка, по причине букетов, с которыми сейчас в Берлине была «напряжёнка». В числе прочих «остродефицитных товаров».

Человеком оказался Норберт Мазур, уполномоченный ВЕК. И прибыл он уже под конкретную договорённость, одной которой рейхсфюрер и мог выторговать себе благосклонное отношение отцов сионизма. Это был вопрос освобождения евреев из концлагерей. Не всех, конечно.

– Насколько далеко Вы готовы зайти в своём жесте? – без обиняков, напрямую «зашёл на цель» Мазур – типичный еврей формата «клейма ставить негде». Определение «параметров широты жеста» не являлось прихотью ни одной из сторон: никто не хотел прогадать. Но в наиболее деликатном положении оказывался рейхсфюрер: чрезмерная «экономия» могла «незаметно перейти» в скупость – и выйти боком. Персонально ему.

– Пятьсот человек!

Не хуже профессионального лицедея Гиммлер перевоплотился в русского купца формата «Эх, была – не была!». Но встречный энтузиазм почему-то… не спешил навстречу. Напротив, визитёр старательно и чистосердечно прокисал лицом.

– Тысяча! – моментально сориентировался в обстановке рейхсфюрер, ещё активнее облекаясь в бесшабашного россиянина.

– Евреек! – моментально доработал щедрость визави Мазур. – Из концлагеря Равенсбрюк!

Лицо рейхсфюрера исказила болезненная гримаса. Ему очень не хотелось допускать утечку информации из наиболее «прославленных заведений» его учреждения, как то: Бухенвальд, Дахау, Аушвиц, Маутхаузен, Равенсбрюк, Майданек. Эти имена были слишком «громкими» для того, чтобы предавать их огласке. К сожалению, настоящие учреждения заработали широкий и повсеместный авторитет, слава о них гремела повсюду, а их традиции, опыт и наработки вызывали трепет даже у посвящённых! И потом: бабы – они и есть бабы: длинные языки! Лучше бы – мужиков… или, что, там, от них осталось! Поэтому рейхсфюрер предпочёл бы, чтобы вместо Равенсбрюка гость назвал какой-нибудь менее значимый, а лучше заштатный «кацет».

Но, увы: Мазур упёрся. Парню тоже нужны были козыри для предъявления соплеменникам и прочим «миротворцам». Пришлось рейхсфюреру обречённо развести руками, матернувшись только про себя.

– Согласен…

Через пару часов стороны «ударили по рукам», а заодно и по антисемитской политике фюрера: Мазур сумел подвигнуть Гиммлера на совершение подвига. А как иначе назвать инструкцию рейхсфюрера, которой тот, как елеем, обработал сердце правоверного иудея: «приказ фюрера об уничтожении концлагерей отменяется. При подходе армии противника должен быть выброшен белый флаг. Концлагеря эвакуации не подлежат. Впредь запрещается убивать евреев».

Конечно, подвиг был совершён на условиях самоокупаемости: от имени Всемирного Еврейского Конгресса Мазур гарантировал рейхсфюреру заступничество в случае возможного судебного преследования. Больше того: используя рычаги влияния, в наличии которых Гиммлер и не сомневался, ВЕК «железно» гарантировал рейхсфюреру защиту от любого преследования.

– В худшем случае, Вы пройдете свидетелем по делам о преступлениях Гитлера! – торжественно пообещал Мазур. – Никакого дела в отношении герра Гиммлера – ни персонального, ни «за компанию» – не будет!

Рейхсфюрер даже не стал требовать письменных гарантий. Во-первых – несерьёзно. А, во-вторых, слово ВЕК – закон! И в этом Гиммлер имел возможность убедиться уже не раз. Но рейхсфюрер сильно рисковал. Конечно, игра стоила свеч, но и риск был велик. Узнай фюрер о таком неслыханном святотатстве, как отмена его распоряжения «об эвакуации лагерей», не сносить бы рейхсфюреру головы! И не иносказательно: в берлинском подземелье всё ещё находились такие мастера заплечных дел, в сравнении с которыми даже такой «специалист по вопросам единой меры», как мифический Прокруст, выглядел бы отъявленным гуманистом! Уж, Мюллер с Кальтенбруннером не упустили бы случая лично ознакомиться с анатомическими секретами рейхсфюрера! И сделали бы они это настолько профессионально, что к тому времени уже бывшему рейхсфюреру пришлось бы потратиться до трусов только за то, чтобы «уйти с миром»!

В любом случае, делать в Берлине рейхсфюреру было уже нечего – и откланявшись фюреру со словами «Мой фюрер, я – на фронт!», Гиммлер выехал в неизвестном направлении. В неизвестном, разумеется, только для фюрера. Для пока ещё рейхсфюрера направление было очень даже известно: Любек. Именно в этом городе, который был обречён со дня на день пасть к ногам союзников, Гиммлер и должен был встретиться с Бернадоттом, работавшим не за страх, но и не за совесть (по причине отсутствия таковой). Граф работал не «за», а против: против угрозы «большевистского порабощения Европы». Ну, а если и чуточку «за», то лишь в таком контексте: «за золото СС». Идеи тоже нуждаются в пропитании, и обе стороны отлично понимали это. Благо, что у рейхсфюрера было, что приложить к этому пониманию: золото СС, хоть и не золото партии, но тоже не мелочь карманная.

– Граф, Ваша рекомендация выполнена.

Рейхсфюрер не стал затягивать с докладом – это позволяло немедленно перейти к следующему «вопросу повестки». Но Бернадотт и не возражал – ни против такой скоропалительности, ни против такого «формата встречи».

– Я слушаю Вас, дорогой герр Гиммлер.

– Мне нужна встреча с Эйзенхауэром!

Граф был опытным дипломатом и ещё более опытным интриганом, но даже ему не удалось скрыть удивления на лице: просьба «явно зашкаливала». Гиммлер – и Эйзенхауэр?! И граф «сделал пробный выстрел»:

– Почему именно с ним?

– Я хочу предложить ему капитуляцию на Западе!

Уксус сам выплеснулся на лицо графа.

– Рейхсфюрер, мы с Вами знаем друг друга не один год…

Бернадотт решил идти напролом: уклончивые взгляды и слова лишь удлиняли дорогу к взаимопониманию.

– Поэтому я буду прям… Скажите, Вам кажется уместным формат такой встречи?

– ??? – честно хлопнул глазами рейхсфюрер.

– Рейхсфюрер СС Гиммлер и Главнокомандующий экспедиционными войсками Эйзенхауэр? – не проявил сострадания Бернадотт.

Какое-то время Гиммлер безуспешно боролся с комком в горле. Наконец, он продавил слова «к выходу»:

– Что Вы хотите этим сказать?

Граф выдержал паузу, явно не от избытка гуманизма, а в обеспечение «качественного убоя визави».

– Вы ведь – не Кейтель, не Йодль, не Кребс, не Кессельринг. Вы – даже не Шёрнер с Рендуличем. Что Вы можете предложить Эйзенхауэру?

Гиммлер покраснел и начал оперативно протирать очки: оскорбление было качественным и «по месту». Наконец, водрузив их на нос, он мужественно дрогнул голосом.

– Вы верно подметили, граф: я – рейхсфюрер СС Гиммлер!

– И?

– Между мной и портфелем рейхсканцлера стоит только Геринг!

– Уже не стоит.

– ???

– Отстали от жизни, рейхсфюрер! – улыбнулся Бернадотт. – А всё – юдоль кочевая. Берлин, конечно – накануне падения, но кое-что в нём ещё случается. И кое-что действительно случилось. С рейхсмаршалом.

– Что именно?

Столько надежды было в голосе собеседника, что граф рассмеялся.

– Именно то, что Вы и думаете, дорогой рейхсфюрер! Геринг «вылез не по уму» – и был водворён обратно. Да ещё с последствиями: он не только ничего не приобрёл, но и потерял даже то, что имел. По нашим данным – и не только из Каринхалле, но и из Берлина…

Граф многозначительно поиграл бровями: «знай наших!».

– … фюрер приказал арестовать Геринга и расстрелять его.

– Сразу? – комбинированно обрадовался-испугался рейхсфюрер: моментально примерил исход на себя.

Бернадотт равнодушно пожал плечами.

– Не всё ли равно? Вряд ли Канарис много выиграл от того, что его не повесили сразу, вместе с Вицлебеном и прочими. Ведь он до сих пор дожидается своей участи?

Гиммлер «ушёл глазами».

– Н-ну…

– Вот именно, рейхсфюрер! Отсрочка исполнения продлевает не надежду, а страдания. А надежда умерла вместе с Вицлебеном. Даже раньше: двадцатого июля, вместе с дубовым столом – вместо «дубового» фюрера!

Так и в случае с Герингом: этот жирный боров – конченый человек. И не иносказательно – в том смысле, что никто не захочет иметь с ним дело. Геринг – конченый потому, что его обязательно кончат! «На дорожку» – как того же Канариса! Фюрер может забыть написать завещание, даже забыть жениться на Еве Браун, но прикончить этих двух – ни за что! Потому что – дело принципа. А в таких делах фюрер – человек принципиальный.

«Вашими бы устами, да мёд пить!» – говорят в таких случаях. А, если подойти к этому случаю «с другого боку», то вполне уместной была бы и такая фраза: «Как в воду глядел!». И то, и другое – в тему: в тот же день, когда рейхсфюрер собеседовал с графом, а именно двадцать пятого апреля, «в гости» к рейхсмаршалу, во главе компании из трёх рот нагрянул оберштурмбанфюрер СС Франк, руководитель СС в Оберзальцберге. Франк зачитал «подсудимому» телеграмму фюрера – и «подсудимый» тут же стал «осуждённым». Потому что телеграмма была предельно лаконичной и категоричной: «Вашим поведением Вы изменили мне и делу национал-социализма. Кара этому – смерть».

Правда, когда Геринга вернули к жизни – для последующего исхода из неё, как он полагал – Франк зачитал окончание телеграммы: «За Ваши большие заслуги в прошлом, и под благовидным предлогом „тяжёлой болезни“ я снимаю Вас с поста Главкома ВВС». И в благодарность за чуткость рейхсмаршал тут же сделал выбор: перестал быть рейхсмаршалом, а заодно и преемником, орденоносцем, эсквайром и прочая, и прочая, и прочая.

Но теперь уже Франк недооценил бывшего рейхсмаршала. Геринг слишком хорошо знал фюрера и его окружение для того, чтобы поверить в своё чудесное спасение. И он не ошибся. Уже на следующий день, не согласуя «это дело» с фюрером, Борман отправил Франку радиограмму такого содержания: «Когда кризис Берлина достигнет своего апогея, то по приказу фюрера рейхсмаршал и его окружение должны быть расстреляны. Вы должны с честью выполнить этот долг».

Геринг не знал об этой радиограмме, но не только не исключал такого исхода, а и не сомневался в нём. Именно поэтому он дал знак личному камердинеру связаться с верными людьми, часть которых по документам сопровождала ценный груз из Каринхалле, а в действительности застряла на станции вместе с ним. Распоряжение камердинеру отработало дополнительной страховкой: прибывшие СС не остались незамеченными. Да и не собирались оставаться: тихо ходить СС не умели. Особенно, когда этого и не требовалось.

А тут ещё «потерявший бдительность» Франк уже после первой радиограммы рассредоточил своё «войско». Поэтому он только собирался «исполнить свой долг», а люди рейхсмаршала из батальона охраны ВВС уже сработали на опережение. Правда, Геринг был спасён уже не как рейхсмаршал, а всего лишь как частное лицо. Для публичного человека это – драма не меньше, чем петля на шее при всех регалиях…

Ничего этого Гиммлер ещё не знал, но зато он знал теперь другое: одним конкурентом стало меньше. Конкурентом за место между ним и фюрером, а, следовательно, и между ним и авторитетом у англосаксов.

– Ну, вот, видите! – с облегчением выдохнул рейхсфюрер, и смахнул пот со лба.

– Вижу, но этого мало! – покривил лицом Бернадотт. – Вы ведь не можете положить к ногам союзников знамёна вермахта?

– Могу! – решительно выкатил хилую грудь рейхсфюрер.

– …

Граф даже не стал тратиться на полноценную реакцию: ну, не тянул рейхсфюрер на Верховного Главнокомандующего «по состоянию на сегодняшний день»!

– Вы ведь – даже не командующий Группой армий «Висла»!

Довод был серьёзный и болезненный: хоть и сам просил о снятии, а сняли! Значит, не состоялся в качестве полководца. Тем более что рейхсфюреру было известно скептическое мнение о его «полководческих талантах» от высшего авторитета вермахта генерал-полковника Йодля: «Хороший мужик Гиммлер, но Группой армий командует как типичный ефрейтор. По крайней мере, кругозор – не больше».

– Каким образом, спрашиваете?

Глаза рейхсфюрера неожиданно холодно блеснули из-под очков – графа даже мороз пробрал.

– Если меня воспримут в качестве преемника фюрера!

– А…

– Пусть не де-юре: де-факто!

– ???

Бернадотт всё еще «не подключился»: рейхсфюрер до сих пор не предъявил оснований ни на «де-юре», ни на «де-факто».

– Фюрер должен перестать быть фюрером!

– А-а-а!

Понимающая улыбка задержалась на его лице Бернадотта. В следующий момент граф подработал голосу и мимике соответствующим жестом: чиркнул себя ребром ладони по горлу.

– Ну, это не обязательно, – снисходительно усмехнулся Гиммлер. – Конечно, это был бы идеальный вариант. Но для его реализации нужно «всего лишь» очутиться в Берлине – чтобы тут же очутиться в лапах Мюллера или Кальтенбруннера.

– Это верно, – исполнился понимания граф. – И что Вы предлагаете взамен?

– Фюрера надо дезавуировать! – не стал тянуть Гиммлер. – Он должен перестать быть фюрером в глазах армии и народа! В таком случае его замена не вызовет кривотолков, и будет выглядеть вполне естественной.

– «Дезавуировать»…

Бернадотт ушёл глазами в сторону. Судя по скепсису на лице, граф не слишком потрясался «свежестью и оригинальностью решения». При «возвращении» он немедленно подтвердил это.

– Дезавуировать мало. Да и трудно качественно выполнить эту работу, находясь вне Берлина. Сами знаете, с каким «доверием» относится масса к откровениям «из-за рубежа». Кроме того: а вдруг фюрер написал завещание?

– Он, кто – государь-император?! – хмыкнул Гиммлер, но в душе тут же подкосился ногами: а вдруг?! А тут ещё – Бернадотт, который не только не хмыкнул, но и «записался в оппозицию».

– Много больше! Даже – сейчас. И его слово будет иметь большую силу, чем Ваше. Я также не исключаю вероятности спектакля с передачей власти.

В усмешке рейхсфюрера заметно поубавилось энтузиазма.

– И всё же попробовать стоит! Хотя бы – в таком «формате»: фюрер лично хотел возглавить переговоры с англосаксами, но болезнь помешала этому!

– Какая болезнь? – слегка оживился Бернадотт: в предложении рейхсфюрера начало «проклёвываться» рациональное зерно.

– Кровоизлияние в мозг! – мстительно улыбнулся Гиммлер. – В таких делах не следует мелочиться!

Бернадотт ещё раз обратился к мыслям: что-то во всём этом было. Надо было лишь не останавливаться на достигнутом.

– Ну-ну? – поощрил он творческий процесс рейхсфюрера.

– Приняв решение о переговорах, фюрер, уже испытывавший серьёзное недомогание, назначил «вторым лицом в делегации» рейхсфюрера СС Гиммлера, поручив ему в случае необходимости «заменить его на посту».

Лицо Бернадотта разгладилось: это уже не что-то, а кое-что!

– Хорошо, рейхсфюрер.

Шлепок ладони по столу приговорил сомнения Бернадотта.

– Попробуем! Как говорится, попытка – не пытка! Вы подключайте к этому делу свои каналы, а я подключу свои. Во всяком случае, другого способа продвинуть Вас в «законные миротворцы» я не вижу… если, уж, Вы не хотите попотчевать фюрера цианистым калием…