Читать книгу Мемуары Люцифера - Александр Черенов - Страница 10

В теории (до которой я, как практик, не охоч), род – это общность людей, основанная на кровных связях и базирующаяся на экономических отношениях. Анархическое управление общиной с выборностью старейшин и вождей, с отсутствие имущественной и социальной дифференциации, с участием всех взрослых членов рода в общих делах – всё это не могло устроить меня, исходя из задач противодействия замыслам Alter-ego.

Нужно было «ломать стереотипы» и убирать «тормоза». Те, которые «на пути прогресса». Я должен был найти то единственное звено, за которое можно вытянуть всю цепочку (как выразится уже в другую эпоху один неглупый товарищ). И я нашёл его: экономические отношения. Ими следовало заняться в первую очередь.

По счастью, «родственник» не сразу «въехал». Поскольку наши умственные потенциалы равновелики, это говорит лишь о том, что я его тактически переиграл. То есть, я обставил – или «обтяпал», кому, как нравится – дело так, что мои шаги казались суматохой укушенного змеёй.

К слову, насчёт змеи – это я очень верно. Но вернёмся «к баранам». Так, вот: «снаружи» мои «телодвижения» выглядели хаотичными и непоследовательными. Такими, какими и задумывались. «Сосед» – и так «мужик с гонором» – а тут вообще загордился. Ну, как же: Другая Ипостась – я, значит – не в состоянии эффективно противодействовать. Говоря по-нашему, по-боксёрски: «поплыл». Нокдаун – а то и…

Alter был в таком восторге, что и не скрывал от меня своих мыслей. «Суетится, мечется из стороны в сторону, кидается из одной крайности в другую» – и всё без толку!»

Почему мне удалось «усыпить бдительность» «соседа»? Ответ – простой: мои шаги напрямую не влияли ни на «твёрдость объекта в вере», ни на возможность поглощать энергию этой веры. И это было настолько очевидно (правильнее, конечно: демонстративно), что не могло не настроить «родственника» на благодушный лад. Он ждал моей промашки – и я постарался не подвести товарища.

Поэтому мои «телодвижения» – точнее, «мыследвижения» – так обрадовали его. Да-да: обрадовали! Я вдруг заметил в нём признаки невиданного ранее психоэмоционального состояния. (Как определил, а!). У «родственника» явно наблюдалось то, что люди называют «подъёмом духа». (Невероятное словосочетание! Дух – не воздух: он – невесом. Зачем его поднимать: он и так – во взвешенном состоянии?! Да и причём, тут, дух?!).

Меня более чем устраивало «благодушие» «соседа». Это позволяло, не встречая сопротивления, работать с человеческим материалом дальше. В заданном направлении. Чтобы перейти от рода к более высокой степени организации первобытного общества, прежде всего, мне следовало обеспечить быстрый рост производительности труда.

Для начала я показал человеку залежи руд металлов и научил его извлекать руды из недр, а металлы – из руд. В результате он смог выбросить скребки и булыжники на палке – и перейти к инструментам из меди. Конечно, это – не шедевр науки и техники (медь, всё-таки – очень мягкий металл), но по сравнению с камнем – грандиозный шаг вперёд.

Сфокусировав внимание человека на перемещении по полю некоего сорняка под названием «перекати-поле», я внушил ему возможность использования нового способа передвижения. Способа, куда более прогрессивного, чем то, что называется «на своих двоих». Я же подсказал – и даже подсунул ему – подходящий материал: дерево.

«Изобретение» колеса привело человека к другому кругу: гончарному. Резко повысилась не только производительность труда, но и качество работ. Стало возможным изготовлять такие предметы, о которых прежде и мысли не возникало. Гончарное дело стало кустарным уже в современном значении этого слова.

Возникла потребность в изготовлении новых орудий труда как череды процессов. А следом – и необходимость «квалифицированной», «профессиональной» работы с ними. Всё это не могло не вызвать разделения труда. Пусть и в форме специализации, как разделения видов труда по предмету. Я внушил человеку мысль о том, что многообразие таких видов пропорционально степени освоения природы человеком и растёт вместе с его развитием. То есть, что это – процесс неизбежный и прогрессивный, на благо всем. Разумеется, не в таких мудрёных «словомыслях»: знал, с кем имею дело.

Хотя, конечно же, я лукавил – чего, уж, тут. Да, более высокая производительность труда и его специализация – это благо для всех, так как позволяет изготовить орудий больше и качественней. В результате и продуктов питания можно заготовить больше, чем прежде.

Всё это так. Но всей правды я не сказал. И не потому, что всё равно бы не поняли: я зрел в перспективу. А перспективой была имущественная дифференциация. И начаться она должна была с простейшего: с образования излишков. Излишков орудий труда, предметов обихода, продуктов питания, которые можно обменять на то, чего не имелось в семье или роде.

Параллельно я «способствовал» тому, чтобы роды объединились во фратрии (братства), те – в племена, а последние – в племенные союзы. Взаимоотношения шагнули за пределы общины, доселе состоявшей из семей, парных или больших. Это уже был результат. Ведь семьи были ячейками воспроизводства, центрами хозяйственной и религиозной деятельности. Во многом – если не во всём – они зависели от общины.

Как сказали бы сегодня, человек вышел на «внешние рынки». Именно я своей деятельностью по развитию экономических отношений способствовал формированию этих «рынков». Человеку, оказавшемуся в новых экономических условиях и осознавшему не только их неизбежность, но и благоприятность, не оставалось ничего иного, как «идти». И «в ногу со временем», и с результатами своих трудов – на «внешний рынок», за пределы рода и общины.

Возник обмен – прелюдия частной собственности. Некоторое время я поддерживал в человеке идею достаточности прямых, натуральных обменов «баш – на баш». Как сказали бы сегодняшние экономисты: «бартера».

Но вскоре я увидел, что подшефный «дозрел» до внушения ему мысли о том, что использование мерила стоимости может принести значительно больше выгод. О прибыли как экономической категории речь пока не шла: зачем бежать впереди паровоза? В смысле – прогресса?

А чтобы человек зря не терзал неразвитые мозги, я подсказал ему и форму эквивалента: товар товаров. То есть, такой товар, который у тебя в любое время и в любом месте, как говорится, «с руками оторвут». Такие эквиваленты встречались на каждом шагу: от кусков метеоритного железа, лучшего материала для изготовления самых прочных изделий, до меха хищных животных, добыть который можно было только с огромным риском для жизни, и обладать которым считалось не просто модным, но и престижным.

Так начали формироваться товарно-денежные отношения между общинами, которые, в конце концов, разложили род. Не могли не разложить – в силу специфики навязанного мной процесса.

Наконец-то, появилось имущественное расслоение в былом монолите «первобытных коммунистов». Вначале – не слишком заметное, но, как поётся в детской песенке, «с голубого ручейка начинается река». Или же, как поётся в другой – тоже детской – песенке: «То ли ещё будет, ой-ой-ой!» Главное: не пускать процесс на самотёк. Не оставлять глупого человечка наедине с неожиданно привалившим богатством. Ведь этот «прибыток» – не самоцель и не конец «творческого» процесса!

Поэтому «об остановиться» не было и речи: я «пахал», как негр… миль пардон: как афроамериканец. Углубляя трещину между людьми – и в самом человеке тоже – я развивал специализацию труда, дробя её до такой степени, чтобы это уже не было специализацией целостных деятельностей. Для самых тупых поясняю: чтобы это были только частичные функции и операции, каждая из которых в отдельности не обладала бы характером деятельности, и не выступала как способ воспроизводства человеком его социальных отношений.

Всё ещё туго? Разжёвываю: нужно было разделить труд на материальный, духовный, исполнительский, управленческий – даже на таком примитивном уровне. Нужно было расчленить сами сферы материального производства, чтобы в результате вместе с разделением труда окончательно разделить человека.

Верный скромности, хочу лишь заметить: преуспел. Сумел выполнить всё, что наметил. Все начальные пункты. С возникновением обмена и появлением частной собственности произошло то, о чём столько времени твердили большеви… тьфу, ты: чего я и добивался в качестве промежуточного результата. А именно: разложение строя. Родового.

Я вызвал к жизни состоятельность. Я породил богатство. Я породил состоятельных – и даже богатых. И я уже показал человеку, что это богатство можно использовать не для примитивного скопидомства, но для достижения куда большего, того единственного, ради чего и стоит жить: власти! Той самой, которую может дать только богатство. Власти над отдельным человеком. Власти над семьёй. Власти над родом – и даже союзом!

В результате моей творческой деятельности в среде прежде равных друг другу появились те, которые «равнее»: те самые состоятельные и даже богатые. Появились на фоне общей массы соплеменников, оставшихся в своём прежнем состоянии. А были и такие, кто утратил и это состояние, кто остался, entschuldigen Sie, bitte, попросту с голой задницей. Размежевание по имущественному признаку состоялось. Возникли классовые противоречия. Всё шло по плану – теперь уже моему.

Оставалось сделать немного. Прежде всего – сплотить «богатеньких». Чем? Да осознанием того факта, что «своё кровное» надо защищать! И не в одиночку, а коллективными усилиями. Потому, что тех, кто зарится на чужое – больше. И они с нуворишами церемониться не станут: ведь отнять чужое – самый быстрый способ разбогатеть самому!

И вновь я преуспел. Для этого надо было всего лишь признать, что появились классы, то есть большие группы людей, различающиеся по их месту в системе общественного производства, по их отношениюк средствам производства, по способам и размерам получения доли общественного богатства. (Не моё: цитата. Адаптированная к мозгам читателя: в оригинале и я бы не переварил без «толмача». Правда, адаптированная лично мной).

Так, вот – о классах. Это были группы людей, из которых одна получила уже возможность присваивать труд другой, благодаря различию их мест в общественном хозяйстве. Для оправдания и консервации этого положения следовало закрепить его вовеки веков, как данность. Лучшего «закрепляющего» средства, чем закон, то есть, нравственное установление общества, и быть не может.

К сожалению, о таком замечательном средстве закрепления неравенства и консервации несправедливости, как религиозная догма, речи пока ещё не было. Догмы, то есть, жёстко оформленные в целостное учение суждения, воспринимаемые «сердцем», но не разумом, были ещё впереди. Однако верования уже существовали, «Грех» было не использовать их благотворное влияние на сознание «царя природы» в сочетании с другими установлениями.

И я внушил человечку необходимость законов. Точнее, одному – богатенькому – я внушил, что законы – это щит для любого его беззакония. Другому же – бедолаге-бедняку – я внушил «несколько противоположную» мысль о том, что посягательство на законы (которые якобы не людьми придуманы, а ниспосланы Свыше) – это посягательство на установленный Божьей Волей Миропорядок, за которое неизбежно последует заслуженное наказание. Так сказать, «сочетнул» догму с общественным установлением.

Теперь можно было переходить и к следующей подсказке: указать классу состоятельных человечков орудие защиты собственных интересов как класса господствующего. Таким орудием я задумал для него государство.