Читать книгу Порт-Артур – Токио - Александр Чернов - Страница 4

Глава 1. Не кровавое воскресенье

Оглавление

Санкт-Петербург. 25 декабря 1904 года

– Итак, господа, я вижу, что здесь присутствуют все выбранные народом делегаты для вручения его императорскому величеству государю императору Николаю Александровичу верноподданнического адреса от рабочих города Санкт-Петербурга? – громко прозвучал под сводами хорошо поставленный командный голос дворцового коменданта.

По рядам собравшихся у подъезда Зимнего дворца выборных пробежал согласный гул. Действительно, здесь собрались все…

Когда многотысячная нестройная колонна празднично одетого разночинного работного люда, ведомая председателем Союза фабрично-заводских рабочих столицы (а по основной профессии – служителем культа) Георгием Аполлоновичем Гапоном, с портретами батюшки-царя, триколорами, иконами, церковными хоругвями и песнопениями с Адмиралтейского проспекта вступила на Дворцовую площадь, идущие увидели впереди, у дворца, монолитный строй из нескольких каре гвардейских гренадер и пехотинцев. На их трехлинейках тускло посверкивали длинные четырехгранные иглы примкнутых штыков.

Прямо позади них, вдоль самых стен Зимнего, на высоту половины окна первого этажа возвышались восемь длинных палаток или шатров из окрашенной черно-желтыми полосами плотной материи, судя по всему, для того, чтобы служивым было где погреться.

В глубине площади, по обе стороны от Александрийского столпа были видны две развернутые восьмиорудийные батареи трехдюймовок с построенной возле них прислугой. Сами пушки были зачехлены. Позади артиллеристов, замерев в седлах с палашами наголо, как золото-стальные изваяния, возвышались кирасиры и конногвардейцы. Только облачка пара из ноздрей их изредка фыркающих могучих коней издали отличали закованных в кирасы всадников от искусно отлитых и раскрашенных оловянных кавалеристов-солдатиков – голубой мечты детства любого мальчишки. Справа, из-под арки Генштаба, звонким эхом отдавался и разносился по площади цокот копыт неспокойных коней драгунских сотен, расположившихся там и на Морской.

Ранее кордоны солдат и кавалерии встречали и сопровождали колонны демонстрантов по пути, но проходу не препятствовали, скорее выполняли роль регулировщиков движения. Главной целью кавалерийских разъездов было направлять различные колонны так, чтобы они не сталкивались и не создавали давки. Об этом было объявлено заранее, в распространенном еще пять дней назад обращении губернатора столицы генерала Фуллона и начальника департамента полиции, поэтому к присутствию казаков и драгун рабочие относились со сдержанным пониманием.

Поскольку о готовящемся народном шествии к царю было известно за полторы недели, это обращение, составленное Дурново, недвусмысленно давало понять, что непосредственно к Зимнему шествие допущено не будет, а его участникам будет отведено определенное место на Дворцовой площади, ограниченное цепями полицейских и жандармов, где господа рабочие смогут спокойно дождаться выхода из дворца их депутации. Пятьдесят ее членов им самим надлежит выбрать. И они, от общего имени, не только лично вручат государю народный верноподданнический адрес, но и будут удостоены личной беседы с ним, дабы самодержец мог прояснить себе во всей полноте вопросы, будоражащие умы и сердца рабочих столицы настолько, что для их разрешения требуется срочное вмешательство монарха в военное время.

Для того же, чтобы пришедшие к государю люди не замерзли на зимнем ветру и морозе, ожидая возвращения своих представителей, на площади будет организована лотошная торговля с ценами вдвое ниже базарного дня, разложены костры и выставлены полевые кухни для подогрева чая. Кружки участникам шествия было рекомендовано принести с собой…

* * *

Как и в нашей с вами истории, поводом для массового возмущения и демонстрации оказалось увольнение нескольких нерадивых рабочих с Путиловского. Завод забастовал 15 декабря. Его поддержали еще на ряде предприятий – спасибо чайным Гапона и глашатаям радикальных партий, – а там дело дошло и до выдвижения политических требований к власти. Но по сравнению с нашей историей, в забастовке участвовало раза в два меньше пролетариата, поскольку шокирующих новостей, подобных известиям о Ляоянской катастрофе или сдаче «неприступного» Порт-Артура, имевших место у нас, с Дальнего Востока не приходило.

Однако развившие бешеную активность Гапон с его активом и агитаторы от РСДРП и партии эсеров, беззастенчиво передергивая факты, пытались представить рабочим русскую стойкость при Ляояне как поражение армий Гриппенберга, как прелюдию к неизбежному и скорому разгрому России на суше. Как и в нашей истории, в ход пошла и явная ложь о том, что царь-батюшка сам-де понимает, что во всех бедах страны виноваты его плохие министры, генералы, дворцовая камарилья, но самочинно он от них избавиться не может. И ждет для этого помощи от русского народа. И от рабочих столицы (!) прежде всего.

Правда, к этой лжи тут была и существенная добавка в виде пассажей о том, что нынешние плохие министры, генералы и придворные сферы виноваты в уходе из правительства самых честных, умных и преданных императору людей, которых нужно срочно вернуть и дать им власть, дабы навести порядок. «Свободная» пресса тоже подбросила ряд заводных статеек к сроку. Понятно, что уши лично господина Витте, поддерживающих его деятелей из банкирско-буржуазно-помещичьего круга с масонско-семитским душком, также как и их тактических, ситуативных союзников из либерально-интеллигентствующего «Союза освобождения» хронически обиженных на царя земцев (Львова, Долгорукова, Родичева, Петрункевича, Струве и иже с ними), позади Гапона и эсеро-эсдековских боевиков из-за сцены торчали явственно.

Что вполне понятно, кстати. В этот раз у Сергея Юльевича не было номинального поста в правительстве, позволявшего ему деятельно влиять на ситуацию. Не было во власти и главных проводников его воли в нашей исторической драме – Святополка-Мирского и Лопухина. Так что пришлось кукловоду-сценаристу нашего Кровавого воскресенья рисковать, идти ва-банк. Но при этом ослепленный самолюбованием Гапон, как и в нашей истории, не уразумел, что его гордыню и тщеславие втемную использует человек, чьи гордыня, тщеславие и жажда власти возвышаются над его, гапоновскими, по-малоросски наивными и мелкими хотелками-глупостями типа «была династия Романовых – придет династия Гапонов», как факел ростральной колонны над брусчаткой Васильевского острова…

Внесенный в адрес список требований, составленный эсерами и социал-демократами «от имени бастующих», от нашего мало чем отличался. Простодушным рабочим, как в нашей истории, зачитывалась на собраниях лишь их экономическая часть. Того, что добавленные к ней политические требования превращали юридически законный верноподданнический адрес в антигосударственную, уголовно наказуемую петицию в форме жесткого ультиматума, подавляющее большинство замороченных лукавой агитацией питерских пролетариев не могло осознать.

И пусть манифестантов, в сравнении с нашей историей, полицейские насчитали втрое меньше, около пятидесяти тысяч вместо ста сорока пяти, но взбудораженный гапоновцами и подогретый лозунгами их союзников-радикалов народ к царю все-таки пошел. Невзирая на мороз за двадцать и ледяной ветер с залива. Поскольку проблемы у рабочих реально были, и, несмотря на отчаянные потуги Вадика и Ко их смягчить, ситуация в обществе кардинально поменяться за столь короткий срок просто не могла.

Зато изменилась реакция властей. Если в нашем мире Николай, по совету дядюшек Владимира, Алексея и Николаши, просто сбежал с семьей из столицы, приказав навести порядок, и даже не рассматривал возможность встречи с подателями петиции[3], то сейчас… Еще до того, как «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» Гапона и Петербургский комитет РСДРП начали широко распространять в прокламациях известие о готовящейся манифестации, в «Ведомостях» от 17 декабря вышли сразу два царских указа.

В первом, посвященном долгожданному приходу в Порт-Артур эскадр Чухнина и Руднева и отбитию японской армии от крепости к Цзиньчжоускому перешейку Гвардейским экспедиционным корпусом и войсками гарнизона, было подробно перечислено, кто и чем награждается в связи с этими выдающимися успехами.

Во втором указе декларировалось желание царя лично принять верноподданнический адрес у депутации рабочих столицы в порядке, определенном городскими и полицейскими властями. Вышедшее позже обращение Фуллона и Дурново этот порядок конкретизировало. Были пунктуально и доходчиво расписаны задачи полиции, жандармов и гвардии на случай нарушения этого порядка, чтобы ни у кого из участников будущей манифестации не оставалось сомнений в том, что ситуация властью контролируется. Причем жестко.

И хотя в обращении градоначальника и главного полицейского страны черным по белому было написано, что царь примет депутацию во дворце, а не выйдет лично к народу, чего яростно требовал в своих речах и выступлениях Гапон, несколько групп заговорщиков, готовившихся воспользоваться благоприятным моментом и устроить главное политическое убийство России наступившего двадцатого века, а до кучи и грандиозную кровопролитную политическую провокацию, до поры до времени были довольны ходом событий. Сорок семь тысяч потенциальных жертв «кровавой тирании самодержавия» послушно шли на убой.

Если вдруг «осчастлививший» всех «сильных, думающих и ответственных державников» недееспособным наследником-гемофиликом безвольный царек не пойдет на конституцию с парламентом и ответственным перед ним правительством с гениальным Витте во главе, естественно, за это его необходимо грохнуть. А неизбежный после цареубийства массовый расстрел перед дворцом статистов-пролетариев «от имени деспотов Романовых» замутит в стране революцию. С тем же итоговым результатом, хотя путь к нему и будет более долгим и кровавым.

Эсеровские и эсдековские боевики и провокаторы, распределенные по колоннам демонстрантов небольшими группами, имели при себе все необходимое: от припрятанных красных флагов и транспарантов с приличествующими моменту лозунгами до ручных бомб, пистолетов и револьверов. На чьи деньги многое из этого оружия было приобретено, их не интересовало от слова совсем. Идейный радикализм в массе своей чужд глубоких размышлений и поиска причинно-следственных связей. Поэтому заграничные заказчики русской смуты, оставаясь в тени, могли делать ставки, не опасаясь возмездия. Пока…

* * *

Небольшая толпа нервно перетаптывающихся и настороженно зыркающих по сторонам выборных кучковалась в гардеробе Зимнего, где им, к глубочайшему изумлению, предложили сдать верхнюю одежду. На робко заданный кем-то вполголоса вопрос «А это еще зачем?» встречающим депутацию морским офицером был дан ошеломляющий ответ:

– Господа, вы что, прямо в тулупах и рукавицах с государем чаи собираетесь распивать?

– Ка… как… какой такой чай? – отчего-то заикаясь, спросил координатор ЦК партии социалистов-революционеров Петр Рутенберг[4], с дальним прицелом обхаживавший Гапона почти полтора года и потому, естественно, оказавшийся среди выборных.

В отличие от большинства делегатов, Рутенберг в ходе подготовки к покушению на царя постарался разузнать как можно больше о его привычках. Он знал, что чаепитие для Николая – почти что священнодействие, на которое кроме членов семьи обычно допускались пять-шесть избранных, особо близких к нему людей. Но потенциальный цареубийца не был в курсе того, какого красноречия и скольких испорченных нервов стоило Вадиму и Ольге убедить самодержца принять именно такой формат предстоящего мероприятия.

– Ну, не за водкой же с селедкой обсуждать судьбы России. Мы с вами не в трактире на Нарвской стороне[5], – пристально взглянув в глаза Рутенбергу, произнес давешний морской доктор, в котором тот узнал широко известного с недавних пор царского военно-морского секретаря Банщикова. – Прошу, господа, всех сдавших верхнюю одежду в гардероб по одному пройти вон под той аркой… Да-да! Под той, с иконой наверху.

– А что это за образ замечательный такой, что-то я его не припоминаю? Канон не старинный… – заинтересовался иконой, установленной над увитой цветными лентами и зеленью аркой Гапон, который был не только политическим авантюристом и нештатным полицейским осведомителем, но еще и штатным батюшкой.

– Образ этот, господа, новообретенный. Пресвятая Дева Порт-Артурская. Перед вами список с иконы, что привез с собой в крепость великий князь Михаил Александрович. В Синоде говорят, это особая икона-охранительница. Порт-Артур наш под Покровом сохранила, а сегодня, может статься, поможет от всей России-матушки отвести беду, – пришла на помощь Вадику, не владеющему вопросами иконографии, его ненаглядная, неожиданное появление которой в белом воздушном платье сразу отвлекло внимание гостей от странной арки: не каждый день простой рабочий видит рядом с собой сестру императора. – А времена нынче настали суровые, никакими предосторожностями пренебрегать нельзя.

В отличие от безбожника в прошлом (или в будущем, что вообще-то логичнее), да и в настоящем не вполне пришедшего к вере Вадика, Ольга Александровна в Бога верила. Хоть и без лишней истовости, но глубоко и всерьез. И в ее устах слова об иконе прозвучали вполне естественно.

Когда она предложила установить на арке металлодетектора чудотворный образ, Вадик поначалу было взбеленился. Но аргументация умной женщины, умеющей находить нужные слова и тон в общении со своим мужчиной, естественно, возобладала.

– Кстати, о временах… Господа, попрошу внимания! Небольшое объявление. Всякий, кто попытается пронести любое оружие на встречу с его величеством, будет убит на месте, – вернул себе контроль над ситуацией и внимание отвлеченных явлением «ангела господня» депутатов Вадик. – Уж не обессудьте, но у нас в разгаре война-с, и японские агенты-шпионы могут воспользоваться моментом для обезглавливания державы.

Так что если кто по глупости что из оружия притащил, сдайте в гардероб. Потом вам все вернут в лучшем виде. Заодно и все металлическое тяжелее нательного креста тоже туда же, а то у нас на «Варяге» был случай: два матроса повздорили, и один в другого кружкой запустил железной. Ну, казалось бы, делов-то? Так не удалось мне откачать потом беднягу, в висок попало… В итоге одному – морские похороны, другому – трибунал и штрафные роты. Поэтому крупные металлические предметы в присутствии его величества тоже не допускаются, прошу извинить, господа. Сдайте это добро, после аудиенции все заберете…

Ну, с Богом, перекрестясь, кто православный, по одному через арку скоренько марш-марш, господа. У нашего государя императора Николая Александровича довольно дел, давайте не будем его задерживать сверх необходимого. Пока вы раздеваетесь и формальности проходите, государь как раз текст вашего адреса дочитает, чтобы потом времени на это уже не терять…

Медленно, по одному проходя под аркой, депутаты направлялись в соседнюю залу. При проходе пятого выборного вдруг раздался резкий и противный зуммер, а оклад и старой иконы полыхнули отраженным от сусального золота светом. Только теперь Вадим обратил внимание, что его суженая сподобилась установить икону прямо за лампой, которая загоралась, если металлоискатель что-то чуял…

* * *

– Это что? – с испугом пробормотал здоровенный парень, испуганно крестясь в сторону «ожившего» образа.

– Так, братец, старец один сказывал, что икона предупреждает о ком-то, замыслившем недоброе по отношению к государю всея Руси, – задумчиво проговорил Вадик. – Но ты не переживай, икона новообретенная, может, и ошибается еще, кто ее знает? Отойди пока в сторонку, вон в тот уголок.

Пока неизвестно откуда материализовавшийся казак конвоя его величества вел оторопевшего мужика в дальний угол залы, некоторые из выборных провожали его тяжелыми, недобрыми взглядами. Но вскоре такая же участь постигла еще пятерых участников встречи, причем в их числе, к ужасу Рутенберга, оказался и второй из готовивших покушение эсеров, у которого за голенищем сапога был припрятан маленький дамский браунинг. Неужели эта раскрашеная доска работает, черт бы ее побрал?! Не может быть! Сам Пинхас пока был в числе последних троих, ожидающих своей очереди к арке. Решив не рисковать, он тихонько подошел к руководившему процедурой Банщикову.

– Видите ли, господин офицер, я правоверный иудей Пинхас Рутенберг. И мне никак нельзя проходить под символом чуждой для меня веры. Можно мне избежать сей процедуры по религиозным соображениям?

– Мне очень жаль, но нет. – Мягкость и обходительность доктора куда-то вмиг исчезли. – Если помните, когда русские православные князья приезжали в орду, им приходилось проходить «меж двух огней». Проходя между кострами, они, по языческим верованиям, показывали, что у них нет дурных намерений. И ничего, проходили как миленькие, не морщились. Вот и вы, любезный, в чужой монастырь со своим уставом не лезьте. Коль пришли к православному императору, так извольте пройти под иконой. Хотя из уважения к вашим верованиям я вам могу предложить один вариант: вы проходите в соседнюю комнату и в присутствии двух казаков раздеваетесь до наготы. Это же предстоит и всем тем, на кого указала Пресвятая Мария.

– Что? Обыск?! Товарищи, это же произвол! – попробовал разыграть последний козырь Рутенберг. – Мы, представители трудового народа, пришли требовать от…

По знаку Вадика стоящий рядом казак резко ударил провокатора под дых, не дав тому договорить. Еще до того, как рабочие поняли, что одного из депутатов только что цинично «оскорбили действием» (в просторечии – побили), Вадик с казаком сноровисто обыскали упавшего Пинхаса. И не успел еще под сводами Зимнего раздаться крик «Наших бьют, товарищи!» его напарника эсера, ожидающего своей очереди на досмотр, как Вадик вытряхнул из-за пазухи Рутенберга браунинг. Кричавшего моментально сбили с ног и тут же обыскали. Перед глазами собравшихся немедленно появился второй браунинг, близнец первого…

– Итак, с этими представителями «трудового» народа все ясно. Теперь вам, господа рабочие, стало понятно, зачем была устроена вся эта история с вручением царю вашей петиции лично в руки?

Неожиданно один из рабочих, старый мастеровой, явно не один год тянувший лямку на Путиловском и давно и прочно занявший свое место в рядах рабочей аристократии, рухнул на колени. Он стал истово креститься в сторону иконы. Сначала неуверенно, но потом все более искренне его примеру последовали и остальные члены депутации.

Тем временем у остальных пяти, не прошедших «святой тест», были изъяты еще один револьвер, связка ключей, кастет, два портсигара и кучка мелкого металлического хлама. Отделив агнцев от козлищ, Вадик вернулся к своим обязанностям «распорядителя бала».

– Господа! Товарищи рабочие, я вынужден перед вами извиниться. – Далее последовало несколько сбивчивое и путаное объяснение: – Обнаружение затесавшихся среди вас негодяев – заслуга не чудотворной иконы, а новейшего прибора – металлоискателя. Арка, через которую вы все вынуждены были пройти, его главная часть. А икона… Она нужна была более для отвлечения внимания злодеев. Просто объяви мы о металлоискателе, они выбросили бы пистолеты в толпе или начали бы стрелять направо и налево. Да и мы тогда, не зная, кто именно из депутации хочет убить государя, вынуждены были бы обыскивать вас всех. А если кого из вас застрелили бы эти вот гады, все потом обвиняли бы в том «кровавое самодержавие». Но государь император и сам давно хочет встретиться с истинными представителями трудового народа (святая ложь…), и ничто не сможет его остановить в его стремлении!

– Чай, поди, мы не совсем идиоты, господин дохтур, – раздался голос того самого старого мастера, – сам гальванером[6] на Путиловском и догадался о вашей машинке, как только провода разглядел, что арку обвивают. Чудотворной иконе они ни к чему, это верно. Только молод ты еще, дохтур, уж прости меня, старика, судить, в чем промысел Божий…

– Не нам, простым смертным, дано судить о промыслах Его, – пришла на помощь работяге, явно запутавшемуся в непривычных для него длинных словах, великая княгиня. – Он ведь способен действовать не только через гудящую и светящуюся икону. Он может, дабы не смущать умы чудом Божьим, просто послать гениального изобретателя именно туда и тогда, когда нужно. Чтобы тот изобрел этот металлонаходитель именно перед покушением на помазанника Божьего. Это как в притче о набожной женщине, которая при наводнении три раза отказывалась садиться в лодку, все ждала, что Бог ее спасет. Когда же утонула, душа ее пришла к Господу и спросила: «Отчего же Ты мне не помог?» И что Он ей ответил?

– А кто тебе, дура, три раза лодку посылал? – ответил тот самый путиловский мастер и сразу же поправился: – Простите, ваше императорское высочество, старика…

– Отчего же, за исключением лишнего бранного слова вы совершенно правы, – неожиданно весело ответила Ольга. – Ну а теперь пройдемте, господа, а то государь уже заждался.

– Вы хотите сказать, что после всего, что тут случилось, после раскрытой попытки покушения на его императорское величество, – запинаясь, выдавил из себя бледный как мел организатор шествия, – государь захочет встретиться с нами? И нас всех сейчас не арестуют?

– По поводу вас лично не уверен, – отрезал Вадик, которому моложавый политикан-священнослужитель был совершенно не симпатичен. – Вам я бы порекомендовал готовиться объясняться с вашим начальством в охранном отделении по поводу того, что вы, гражданин Гапон, фактически организовали шествие, под прикрытием которого к царю едва не подкрались убийцы. А что будет с вами дальше… Это не мне решать.

Раскрыв истинного «работодателя» Гапона, Вадик забил первый гвоздь в крышку гроба его карьеры «вождя народных масс». После чего со спокойной совестью передал бразды правления разворачивающегося в Зимнем невиданного доселе действа дворцовому коменданту, гофмейстеру и иже с ними. Его первый пункт в сегодняшней программе был выполнен на отлично. Разрыв шаблона у большинства рабочих депутатов, увидевших воочию браунинги эсеровских боевиков и уже примеривших на себя виртуальные нерченские кандалы соучастников едва не свершившегося цареубийства, явно читался на их лицах. Значит, пришло время для появления на подмостках главного актера…

– Господ выборных прошу следовать за нами! Его величество примет вас для беседы о ваших проблемах и во многом справедливых просьбах и пожеланиях.

* * *

Государь и самодержец всея Великия и Малыя Руси давал аудиенцию пролетарской депутации в Малом тронном зале. Царь, с непокрытой головой, в мундире капитана 1-го ранга российского флота, неподвижно, будто каменное изваяние, восседал на троне те бесконечные две-три минуты, пока господ рабочих заводили в зал и выстраивали перед императором в некое подобие ровной шеренги. При этом одни нестройно кланялись, другие суетливо крестились. Гапон, судя по всему, совершенно растерявшийся, не выказывая никакого норова, будто растворился среди остальных членов депутации. Кроме них в зал допустили нескольких журналистов и фотографа.

Наконец, после того как рабочие сами выпихнули вожака-пастыря на середину своего пестрого подобия строя, император встал. Сверкнул магний у фотографа, когда вошедшие, как один человек, без всякого сговора и понукания, склонились перед своим государем в поясном поклоне. Не стал исключением и Гапон…

– Господа выборные, итак, вы здесь. Перед нами. И ваш государь не убит «сей минут, сей секунд», как бы кому-то из присутствующих под этими сводами этого ни хотелось. – Царь говорил спокойно, негромко, словно куда-то в дальнюю даль, бесстрастно глядя перед собой, прямо сквозь потемневшего лицом, как будто уменьшившегося ростом Гапона. – Желаем и вам всем жить и здравствовать…

Николай выдержал короткую паузу, после чего в абсолютной тишине продолжил:

– Вы просили нас о встрече, дабы искать защиты и утешения в ваших бедах и горестях. Голос ваш был нами услышан. Вы даже взяли на себя труды предложить нам, как именно мы должны вам помочь, изложив сие в верноподданническом адресе. Документ оный нами прочитан со всем возможным вниманием. Мы находим многие жалобы ваши справедливыми, а помыслы и просьбы – честными. Посему, выражая вам наше монаршье благоволение, мы нашли возможным суждения и решения наши по каждой из забот, вас одолевающих, сегодня вам изложить.

Царь величественно опустился на трон, легким кивком отпуская подданных. Аудиенция была закончена – официальная. Но главное действо было впереди.

* * *

В одной из гостиных дворца непривычно булькали три двухведерных самовара. Но не успели выборные разобраться с местами у поставленных буквой «П» столов, как перед ними вновь появился государь. Во взгляде самодержца Вадику было заметно отражение яростно бурливших эмоций: Николаю только что во всех подробностях доложили о предотвращенном покушении. Согласитесь, одно дело слышать от Плеве, Дурново, Банщикова и остальных, что его кто-то настолько не любит, что намеревается убить, и совсем другое – подержать в своей руке браунинг, из которого в тебя могли десять минут назад всадить всю обойму.

Для депутатов буря чувств, промелькнувшая на лице Николая, и сменившее ее суровое, решительное выражение его глаз означали несгибаемую волю и решимость принять народную петицию, несмотря на все происки врагов народа (Вадик не удержался и ввернул это выражение еще при обыске Рутенберга). Тихий одобрительный гул, пронесшийся по рядам выборных, был услышан, укрепив уверенность царя в правильности спланированных действий: сорванное покушение добавило козырей, и проработанная совместно с Банщиковым, Дурново и Победоносцевым канва разговора вполне соответствовала моменту.

– Ну что ж, господа. Оставим формальности этикета, будем говорить свободно. Вам так будет проще, я полагаю… Еще два дня назад, как того и добивался приведший вас честный отче Георгий, я собирался встретить всех, идущих ко мне со своими бедами, внизу, перед дворцом. На площади даже помост начали строить. Однако меня отговорили, поскольку вместо трибуны он мог стать для меня эшафотом. Отговорили знающие люди, поскольку в большом стечении народа могли оказаться предатели, иуды, которые за японские «тридцать сребреников» попытались бы стрелять в русского царя, метнуть бомбу или начать палить в солдат, дабы развязать кровопролитие. И я, скрепя сердце, решил принять вас в зале, куда, к сожалению, все пришедшие вместиться не смогли.

Почему именно предатели и иуды? Потому что спровоцировать бойню и беспорядки в столице, обезглавить руководство державы в тот самый час, когда Отечество ведет тяжелую, навязанную ему войну, способны либо предатели, либо прямые агенты внешнего врага. Тем более в момент, когда дела в войне у этого врага стали идти откровенно плохо. Ох, как плохо! Хуже некуда…

Почему бойню? Неужели вы способны вообразить, что гвардейцы молча взирали бы на покушение? Погибли бы тысячи человек, еще больше осиротели бы и овдовели, ни в чем не повинных в абсолютном своем большинстве! Скажите нам всем сейчас, отче Георгий, вы этого желали?.. Говорите! Мы вас спрашиваем!

– В-ваше величество, – вскочив со своего места, прерывающимся голосом начал Гапон, руки его нервно тряслись, – Господь с вами! Ни сном ни духом… Исключительно вела меня мука душевная за бедственное положение всего работного люда. И требования наши…

– О возможных последствиях площадного цареубийства для этого самого люда, паствы вашей, вы, милостивый государь, будучи душепопечителем, не задумывались?

– Но… Нет… Этого не могло случиться, я бы не позволил… Я бы…

– Или же человек, приведший сегодня к царю десятки тысяч людей, столь… неумен, или я ничего не понимаю в людях, когда они нам лгут. А о последствиях для себя, для собственной вашей души вы хоть задумывались? Думали о том, что кровь сотен невинно убиенных падет на вас? Как бы вы стали ее отмаливать? Задумывались ли вы об этом?..

Царь взял паузу. Гапон стоял столбом. В зале воцарилась ватная, абсолютная тишина…

– Нет, любезный. Вы не задумывались… Ни об этих людях, ни о тех, кто сейчас проливает кровь на востоке, ни о стране. Вас обуревала гордыня, Григорий Аполлонович! Жажда величия и успеха. И злата. Многим вы задурили головы со своими «Собраниями»… Только никому из господ рабочих не поведали, что ближняя цель там у вас была куда прозаичнее – лавочки торговые пооткрывать для членов «Собраний» ваших. При заводах и мануфактурах, при районных отделениях, вроде рознично-торговой монополии. Чтоб ваша паства только у вас еду и мануфактуру покупала! А потом как вы думали всех этих людей использовать? Не помочь же им создать реальные профсоюзы, как хотел и предлагал вам в свое время Сергей Васильевич Зубатов?

Что вдруг смутились? А?.. Жаль, поздно я все это узнал, не писал бы вам год назад хвалебного отношения. Я ведь тоже поверил сначала, что вы искренне рабочим помогаете, не о себе, а об их интересах радеете… Вы понимаете, что, дописав в этот адрес дерзкие политические требования, уже поставили себя вне закона? Но себя ладно. Вы-то знали все. А вот на собраниях большинству из стоящих сейчас на Дворцовой ни про конституцию, ни про ответственное министерство вы ничего не говорили.

Почему так получается, что пришел народ к самодержцу чуть ли не отречения от него требовать, а сам-то народ об этом ничего и не знал? Не знали люди, что они все по закону – кандальники, если их именем такие требования покрыли. Так что кто и почему людям лгал, мы еще разбираться будем.

Общество с последними словами царя встревоженно загудело, что заставило Николая говорить громче:

– Адрес ваш я тщательно изучил. С вами, господа выборные, мы сейчас его подробно обсудим, разберем по пунктам, ибо многое, о чем там говорится, я действительно готов принять незамедлительно. Хотя, конечно, не все…

Царь жестом попросил спокойствия. Выборные настороженно затихли.

– А вы, сударь… – каким-то вдруг усталым и тихим голосом проговорил император, брезгливо взглянув на раздавленного, сдувшегося Гапона, – ступайте уже отсюда, Георгий Аполлонович. Вы падший грешник, а не пастырь Божий, милостивый государь. И обманщик. Но не меня вы обманули, а тех, кого вели сами знаете на что. А этот грех не чета мерзости, вами три года назад совершенной, еще горше… Уходите…

– Но, ваше величество! Ведь я же предводите…

– Иди, иди отседа! Ступай уже, «предводитель»! Или не слыхал: царь велел! – зашумели с разных сторон. – На убой вел! Ирод окаянный…

– Тогда мы тоже уходим…

За столами возникло движение, и несколько приверженцев из ближнего круга Гапона также поднялись со своих мест.

– Что же, господа, ежели судьба ваших предложений, которые для вас «дороже самой жизни» (так ведь в петиции сей написано) вас, оказывается, вовсе и не интересует, не намерен дольше задерживать. Пропустить их!

Гапон и его товарищи-телохранители двинулись к дверям. Перед выходом у Гапона еще хватило такта молча поклониться царю. Гвардейцы охраны расступились, и через мгновение двери с глухим стуком сомкнулись за спинами ушедших.

«Николай-то сегодня просто великолепен, вот что значит для разминки посмотреть смерти в глаза, – улыбнулся Вадик. – С карьерой политика-авантюриста в рясе кончено…»

Георгия Аполлоновича и иже с ним повязали внизу, при входе в гардеробную. Причем было сделано это столь быстро и профессионально, что никто и пискнуть не успел. Теперь в подвале дворца под надежным конвоем им пришлось дожидаться окончания мероприятия, терзаясь в мрачных догадках о своем будущем и затравленно костеря спецвыпуск газеты «Ведомости», который в количестве пятидесяти пяти тысяч экземпляров как раз в это время раздавался людям на Дворцовой. В нем кроме передовицы о победах русского оружия и скором поражении Японии на трех страницах по косточкам разбирался провокационный смысл их адреса-ультиматума и был расписан весь тайный, кровавый сценарий гапоновского шествия.

К трем часам дня у Зимнего оставалось не более двенадцати тысяч манифестантов. Но позволять Гапону начать мутить их до выхода к народу выборных Вадик не собирался, как и арестовывать мерзавца, на чем пытался настоять Плеве. Царь с Дурново рассудили, что это преждевременно: хотелось понять, к кому он побежит жалиться…

* * *

– Несмотря на то что вашим походом ко мне попытались воспользоваться мерзавцы, готовые любым образом помешать усилению нашей России, я готов, господа выборные, вполне откровенно обсудить все ваши вопросы. Откровенности и честности жду и от вас.

– Как же теперь-то, после этого всего… Неужто вы нам верите еще, ваше величество? – подал из-за стола голос пожилой, прилично одетый рабочий, явно из пролетарской аристократии, из тех, кто за свою квалификацию и опыт получали рублей сто пятьдесят – двести в месяц.

– Те, кому я не верю, нашу гостиную покинули. А негодяи-террористы в нее, слава Богу, даже не вошли… Вы думаете, господа рабочие, это они хотели в меня выстрелить? Нет, они целились не в Николая Второго, они метили в Россию. А с нею и в каждого из вас. Вместо того чтобы кропотливо, долго и упорно работать, строя и перестраивая нашу страну для будущего наших детей, они хотят все разом сломать. До основания. Зачем? Вот кому из вас, обычных русских людей, придет в голову сначала сжечь старую хату, а потом уже думать, как и где строить новую?

Нет и не может быть простых путей в обустройстве такой обширной страны, как наша. Смерть царя ничего, кроме смуты и ответной жестокости, не породила бы. Да, я понимаю, пришло время многое менять в России. Но полностью сносить дом, в котором мы все живем, не представляя толком, что именно мы попытаемся построить вместо него… Этого я понять не могу! Вряд ли такое нужно тем, кто давно живет в этом доме, по праву им владея…

– Проклятые жиды! Оне это все мутят… – полушепотом, но с явно различимой ненавистью в голосе донеслось со стороны стола, где сидели депутаты, в которых невооруженным взглядом легко узнавались приехавшие в Питер на заработки крестьяне.

– Кто это сказал? – От неожиданности Николай даже повысил голос, ведь Вадик угадал с «репликой из зала» практически дословно, и у него был заранее готов ответ. – Вы и в самом деле думаете, что если из покушавшихся один иудей, а второй – литвин, это как-то бросает тень на всех евреев в России? Или на всех инородцев и иноверцев?

Простым евреям живется ничуть не лучше, чем русским хлебопашцам и рабочим. Не надо путать банкиров, заводчиков, купцов и хлеботорговцев, которые наживают миллионы на труде простого крестьянина и рабочего, с вашими соседями – евреями бедными, которые обычно страдают при погромах, вызванных жадностью и беспринципностью евреев богатых. У них кроме веры ничего общего нет, а во время погромов, кстати, именно истинные виновные народного недовольства ничуть не затрагиваются. У них-то и охрана хорошая, и живут они зачастую вообще не в России. Ну и к тому же негодяев и нечистых на руку фабрикантов, купцов, помещиков и управляющих хватает и среди православных. Сами ли не знаете?

Собравшиеся одобрительно загудели…

– Или вы думаете, что мало сейчас поляков, финнов, жителей Прибалтики, Кавказа или наших азиатских окраин с оружием в руках в нашей армии и на флоте сражаются за Россию в далекой Маньчжурии или в Порт-Артуре? А известно ли вам, что во многом благодаря разворотливости, хватке и патриотизму купца первой гильдии Гинсбурга наш флот обязан столь стремительным и неожиданным переходом с Балтики в Тихий океан, спутавшим японцам все карты?

Пора нам понять: нет плохих народов, есть только плохие люди! А еще есть серость и необразованность, элементарная лень и тупость, которую так просто прятать под лозунгом: мы главнее, наша вера истинная, а все остальные – люди второго сорта. Хватит, господа рабочие! С этой темной отсталостью пора кончать. В ней корень многих наших бед и повод для разных спекуляций внешних врагов России.

По моему указанию сейчас лучшие умы страны завершают разработку десятилетней программы по резкому повышению уровня образования и культуры каждого жителя империи. Львиная доля затрат при этом ляжет на плечи казны. Нам нужна всеобщая грамотность, нам нужно всеобщее обучение минимум в рамках шести классов школы на первом этапе реформы образования и восьми классов впоследствии. И обучение это будет бесплатным для народа!

Нам нужны наши, российские инженеры, техники, врачи, учителя, ученые, счетоводы, агрономы. Нам нужны все лучшие, способнейшие молодые люди страны. Поэтому сословные ограничения при поступлении в высшие учебные заведения будут сняты, а самих университетов и высших училищ вскоре станет гораздо больше. Отныне только знания и талант станут критерием на вступительных экзаменах! Уже через год высшее образование станет общедоступным и для юношей, и для девушек. Последним, понятное дело, кроме военных учреждений… Хватит уж спиваться по дремучим углам и пускать в кусочки детей. Ведь, ей-богу, они, наши дети, достойны лучшего!

Именно после этих слов Николай и сорвал первую в своей жизни овацию. Не раболепно-хвалебный вой верноподданной толпы, а именно заслуженную овацию от сограждан. Собравшиеся были возбуждены настолько, что у одного из пожилых рабочих-путиловцев стало плохо с сердцем. Пришлось выводить его и сдавать на руки врачам.

Царь между тем продолжил:

– Кто конкретно вложил оружие в руки именно этих боевиков, затесавшихся среди вас, пусть разберутся следователи. Не исключено, что корень зла нужно искать за границей. Россия ведет войну. Нашей разведкой доподлинно установлено, что кубышки некоторых так называемых политических партий пополняются отнюдь не только из бандитской добычи (что они называют экспроприацией экспроприаторов), но и прямо из рук японской разведки и из рук сочувствующих японцам английских и прочих заграничных «деловых» людей. Это значит, уважаемые, что война грохочет не только где-то там, за горами, за лесами. Это значит, что ее принесли сюда, в наш с вами дом…

А раз так, значит, ответим мы по-военному. Отныне всем должно быть ясно: за попытки вооруженных провокаций против государства во время войны будет следовать наказание, определяемое судом военного трибунала. На войне как на войне. Поэтому с этого дня и до окончания боевых действий на всей территории империи вводится административное военное положение. Без комендантского часа и прочих мер стеснения, но с военно-судебной ответственностью за преступления против государства и армии.

Но если кто-то подумает, что с наступлением мира все пойдет по-прежнему… Ошибаются господа сотрясатели устоев. Все! Долготерпение наше закончилось. Я немедленно отдам распоряжения об усилении наказаний за преступления против государства, включая любые массовые беспорядки. Экономические стачки, как вполне справедливая форма борьбы работников за свои права, в эту категорию не попадут, не беспокойтесь. Но не на оборонных предприятиях в военное время. И только до тех только пор, пока проводятся мирно, без погромов и кровопролития.

За все, что лежит за этой гранью, каторга. И не только для зачинщиков, для всех участников. Никаких ссылок, высылок под надзор или поселений. С учетом предстоящих нам огромных преобразований, строительства заводов, мостов, дорог, плотин и каналов, дармовые рабочие руки России очень понадобятся.

К примеру, недавно мне доложили, что на одном заводе рабочие во время стачки требовали установить в цехах поилки с розовым шампанским, а пришедшего пристыдить их инженера бросили в чан с кислотой… Это уже не борьба за права рабочих, это опьянение своей мнимой силой, вседозволенность и как итог – преступление! В подобных мерзких случаях все виновные будут наказываться строго по уголовному уложению, без всяких поблажек на «борьбу за рабочее дело».

А для политической борьбы теперь будет Дума, выбирайте туда ваших представителей, и они законными политическими методами смогут отстаивать ваши права. Организуйте профсоюзы, чтобы вести с хозяевами цивилизованный диалог…

Среди собравшихся возникло некое хаотичное движение, послышался сдержанный гул как радостных, так и озабоченных голосов…

– Да, господа народные депутаты! Дорога должна быть с двухсторонним движением. Государство наше встает на путь громадных перемен и реформ в целях улучшения уровня жизни своих граждан, всего народа. Ваш приход сюда, ко мне, стал последней каплей в принятии нашего решения. Жить по-прежнему мы больше не можем, иначе внешние силы сомнут нас. Но государство требует возможности вести реформы в деловой и спокойной атмосфере, а не сидя на пороховой бочке.

Поэтому кроме определенного ужесточения уголовного законоуложения нами будет реформирована система органов поддержания правопорядка, включая полицию и жандармерию. В частности, будут созданы специальные территориальные дивизии и полки внутренней стражи, куда мы предложим идти служить ветеранам боевых действий. Полагаю, что бывалые воины, грудью защищавшие свою Родину против врага внешнего, не будут особо миндальничать и с врагом внутренним…

В связи с учреждением по окончании войны Государственной думы главные ваши требования по поводу политических свобод я считаю удовлетворенными, указ об этом будет обнародован через пару дней после заключения мира. Насчет же фабричного трудового законодательства: русские законы в этом вопросе и так уже самые прогрессивные в мире, можете ознакомиться, на выходе каждому будет вручена брошюра с описанием вопроса. Тем не менее и они будут дополнены рядом положений, заимствованных у наших соседей – немцев.

Но исполнение этого самого законодательства… Помните, как говорят? «Строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения», и, к сожалению, это тот самый случай. Даже я, император, не в состоянии следить за каждым заводчиком и фабрикантом. Поэтому мы решили для улучшения работы в этом направлении создать особое министерство. Возглавить его предложили известному юристу, кстати, убежденному социал-демократу, лично глубоко принимающему к сердцу проблемы рабочего люда, Владимиру Ильичу Ульянову. Вы, возможно, читали его критические статьи в запрещенных изданиях: в газетах «Искра» и «Вперед», в прокламациях различных. Разве нет? Я вот читал…

Да-да, младшему брату печально известного Александра Ульянова. Мы сняли все поражения в правах с его семьи. Как говорится, брат за брата не ответчик. Если человек умен, патриотичен и готов ревностно отстаивать права и свободы трудящихся в рамках закона, ему и карты в руки: многих фабрикантов давно уже пора приструнить!

Среди рабочих прошло какое-то смутное движение, и по наступившей вдруг в зале напряженной тишине Вадик понял: опять прямое попадание!

Царь между тем продолжил:

– Но есть и те, для кого разговоры о несчастной судьбе страдающего русского народа – лишь ширма в борьбе за власть или за прямое разрушение России в интересах ее зарубежных конкурентов. Таких я прямо предупреждаю: господа, берегитесь! Спуску вам не будет! Вам нужны великие потрясения и смуты, а нам нужна великая Россия! И вам придется убраться с нашего пути. Сегодняшней попыткой воспользоваться приходом ко мне рабочих для того, чтобы вызвать кровавый хаос в стране, вы показали себя во всей красе.

Вдумайтесь только: какой лозунг подняли сегодня на щиты некоторые наши социал-демократы и так называемые эсеры? Революционное разрушение государства! Как просто все «разрушить до основания, а затем»… Но сколько же крови, страданий и бед повлечет за собой это разрушение? И что «затем»? Какого времени потребует последующее созидание из руин? Каких денег? Откуда они возьмутся? А наши соседи нам это время дадут или попросту разорвут ослабевшую страну на части? И даже если отобьемся, уцелеем, сколько лет нам опять догонять их в науке, индустрии? Европа, Америка вновь уйдут далеко вперед в этих сферах за годы нашей смуты! Вот почему наши недруги оттуда подкармливают такие партии.

Только не дождутся! Россия будет развиваться по эволюционному пути. Любые проблемы можно решить, если желать и работать для этого. Уверен, что в новом кабинете министров соберутся люди, искренне желающие нашей Родине скорых и благих перемен.

Кстати, многие действительно мерзкие факты, о которых написано в тех газетах, – правда. Горькая правда. И без последствий они не останутся. Мы готовы конструктивно сотрудничать с лидерами социал-демократических движений, мы готовы привлекать их к работе в правительстве, иных государственных учреждениях, даже видеть фракции их партий в Государственной думе. Но только в том случае, если их борьба за права и свободы трудящихся не будет приправлена условием непременного разрушения государства и терроризмом.

Любые призывы к развалу, уничтожению российской государственности не останутся без последствий. Повторюсь еще раз, но в этом плане уголовное законоуложение будет резко ужесточено. Ибо те, кто пытаются взорвать страну изнутри, являются прямыми пособниками внешних враждебных России сил. И отныне ряд военных статей, касающихся шпионажа, будет применяться к подстрекателям и участникам вооруженных выступлений и бунтов. Полагаю, что это остудит многие горячие головы и освободит их от иллюзий.

Кстати, административный контроль со стороны правительства – только полдела. Очень важно, как я уже сказал, развитие профсоюзов и воздействие на хозяев заводов через них. Любые справедливые экономические требования, которые не противоречат действующему рабочему законодательству, получат поддержку от меня и государства. Я уже повелел полиции не препятствовать любым справедливым экономическим стачкам вне сферы оборонной индустрии. А на военных заводах есть способы для разрешения конфликтов и без забастовок. Или вам не памятен пример Кронштадта?

* * *

– А теперь давайте, господа, возьмем вашу петицию и просмотрим каждый пункт. Я хочу, чтобы мы друг друга предельно ясно поняли.

Вы пишете: «Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собою. Повели немедленно, сейчас же призвать представителей земли Русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель. Пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба». Все правильно я зачитал, господа выборные?

– Да, государь! Да… Так все… Правильно!

– Итак, вот мой вам ответ. Решение о созыве парламента, иными словами о введении народного представительства, мною принято. Впереди огромная работа по модернизации страны, государства. Естественно, что мне и правительству будет нужна всенародная поддержка. Нашим парламентом станет Государственная дума. Законодательная система страны будет перестроена. Во многом по образцу наших самых успешных соседей – немцев.

Как вы знаете из газет (а мне довелось видеть лично), и рабочие, и крестьянство живут там много лучше, чем такие же, как и они, труженики в России. Но разве мы хуже? Чем? Или глупее? Значит, дело в более эффективной системе управления. Причем в Германской империи она, судя по показателям экономического роста, пересчитанным на одну душу, на одного человека, значительно лучше и совершеннее, чем во Франции или даже Североамериканских Штатах, кичащихся своим республиканством. Поэтому с кого нам брать пример, ясно.

Но ни о какой всеобщей, тайной и равной подаче голосов в Германии и речи нет. Или вы в самом деле считаете, что вор, пьяница, проститутка или любой бездельник-лодырь лучше разберутся в том, кого выбрать в Думу разрабатывать законы, чем учительница, полковник, врач, профессор, высококлассный токарь, инженер? Так что избирательный ценз необходим. Закон о нем готовится.

Но! «Повели немедленно!» Так у вас тут написано. Это значит «немедленно повели» всей стране заниматься выборами, сколачиванием политических партий, агитацией, внутренним переустройством… И когда? Когда все наши силы напряжены в военной страде? Сами-то разберитесь, по чьему наущению и не на японские ли деньги проплачена вот эта фраза?..

Я вам гарантирую созыв Думы. Но лишь по окончании войны. Об этом я говорил рабочим в Кронштадте. Еще весной. И чем лучше сейчас мы будем трудиться здесь, тем скорее наши воины завоюют нам мир там. С этим вопросом, надеюсь, все ясно и понятно, господа выборные?

Дальше. Вы предлагаете принять «меры против невежества и бесправия русского народа». А именно:

– немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические и религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки;

– немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религии;

– общее и обязательное народное образование на государственный счет;

– ответственность министров перед народом и гарантия законности правления;

– равенство пред законом всех без исключения;

– отделение Церкви от государства.

Что ж. Готов согласиться с вами по ряду этих пунктов. Кроме первого, четвертого, в первой его части, и последнего. Люди, осужденные судом в соответствии с законами государства, отбывают наложенное на них наказание. Закон суров, но это закон. Их общая амнистия – вот подлинное бесправие всего остального русского народа. Если в результате работы Думы какие-то законы будут смягчены, тогда об этих частных случаях и можно будет говорить. Но сейчас никакой огульной амнистии политзаключенных и участников беспорядков не будет. Таково мое твердое решение.

По вопросу ответственности правительства перед Думой… Господа, вы разве хотите, чтобы наши министры вместо работы занимались бесконечными согласованиями в парламенте того, на что потратить отпущенные министерствам бюджетные средства? А потом не менее бесконечными доказательствами того, что та или иная сверхсметная трата была вызвана необходимостью реакции на неожиданно возникшие сиюминутные обстоятельства?

Говорильня нам не нужна. Нам нужно работающее правительство на этапе реформ. Лишь после их завершения придет время подумать об ответственности министров перед парламентом. Но не сегодня.

По вопросу отделения Церкви от государства… А вы у самой Церкви спросили? Господин Гапон – отнюдь не вся Церковь, не все православие. Вы мнение большинства нашего народа – крестьян – спросили? Одним словом, это вопрос очень сложный, не имеющий немедленного решения. Здесь рубить с плеча нельзя. Я обязательно посоветуюсь с церковными иерархами, выслушаю их мнение…

Конечно, с точки зрения иудея, католика или магометанина, это очень хорошая, прекрасная идея. Но ведь большинство нашего народа, подавляющее большинство – люди православные… Нужно вначале оценить риски и все возможные последствия столь серьезного шага. Если к этому идти, сперва нужно задуматься о восстановлении Патриаршего престола.

Далее. Предложенные вами «меры против нищеты народной»:

– отмена косвенных налогов и замена их прогрессивным подоходным налогом;

– отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу;

– исполнять заказы военного и морского ведомства должно в России, а не за границей;

– прекращение войны по воле народа.

Как вы знаете, в настоящий момент практически сформирован и приступил к работе новый состав кабинета министров. Первые два пункта целиком в его компетенции, включая земельный вопрос. Поручения министрам я уже дал, давайте дождемся правительственной программы действий. Если что-то в ней вас не устроит, то мы и Дума министров поправим.

Одно же могу обещать твердо: вопрос с выкупными платежами будет решен в ближайшее время. Но и он не может быть решен огульно. Кому-то, к примеру, осталось выплатить десять процентов выкупных, а кому-то – восемьдесят. Вы предлагаете всех уравнять. А справедлив ли такой подход? Не приведет ли он к волнениям, даже к кровопролитию? Поэтому давайте изучим предложения правительства. Я жду их в ближайшие три месяца.

Кстати, победоносное завершение войны с Японией значительно упростит нам решение этой проблемы. С одной стороны, получение контрибуции позволит нашему бюджету компенсировать потерю крестьянских выкупных платежей, с другой стороны, Маньчжурия – это прекрасные плодородные земли с мягким климатом, способные обеспечить потребности десяти-пятнадцати миллионов крестьянских хозяйств. Без какой-либо чересполосицы! Дав огромную прибавку к нашему экспорту зерна.

По третьему пункту. Тут я практически полностью с вами согласен. Но кроме двух моментов. Если вооружения требуются срочно, а мощностей своих заводов недостаточно – это раз. И если заказываются передовые образцы, существенно лучшие, чем то, что мы сами пока умеем делать. Это необходимо для получения новых идей в конструировании и производстве. За примерами далеко ходить не надо: в боях с японским флотом русские корабли, выстроенные по немецким и французским образцам, себя прекрасно показали. А самый геройский наш крейсер – «Варяг» – построен в Америке. И это два…

Но пункт четвертый, простите покорно, господа, просто невыполнимый абсурд. Вопрос объявления войны и ее завершения был, есть и будет обязанностью государства. Всегда. Народ войны хотеть не может, это противоестественно. Государство же обязано отвечать силой на силу, обрекая народ на определенные жертвы ради общего выживания. В противном случае мы будем завоеваны, расчленены, рассеяны и забыты. Как народ прекратим независимое существование, превратившись в рабов иноземных хозяев. Разве вы этого хотите? Так что еще раз задумайтесь: кто мог предложить записать такой пункт в вашу народную петицию?

И наконец, вы предлагаете принять «меры против гнета капитала над трудом»:

– отмена института фабричных инспекторов;

– учреждение при заводах и фабриках постоянных комиссий выборных рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих; увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии;

– свобода потребительско-производительных и профессиональных рабочих союзов;

– восьмичасовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ;

– свобода борьбы труда с капиталом;

– нормальная заработная плата;

– непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих.

По пункту первому вынужден категорически отказать, поскольку при рассмотрении споров администрации и профсоюзов должен существовать государственный третейский орган. По всем остальным – согласен…

Таково вам мое слово, господа выборные. Как видите, в большинстве моментов мы с вами вполне сходимся. Ну а пока – самовары поспели. Очень уж горло пересохло…

Наливайте-ка чаю и давайте не торопясь поговорим о том, как нам сделать жизнь в России лучше для всех нас. Хочу теперь вас послушать. Чтобы завтра вам стало легче и выгоднее работать, а мне не приходилось проверять идущих ко мне за помощью на металлонаходителе. Нужно ведь записать и обдумать все ваши идеи и предложения.

* * *

Какое-то время депутаты переваривали речь государя, запивая вкуснейшие пирожные и печенья лучшим в России чаем от поставщика двора его императорского величества сэра Томаса Липтона. Время от времени то в одном, то в другом углу полыхали магниевые вспышки – фотокорреспонденты готовили репортажи о встрече императора с его народом. Конечно, из речи Николая выборным было понятно далеко не все. И если рабочие могли считать свои требования почти полностью удовлетворенными, то вот крестьяне…

Их и было-то в этой депутации совсем немного, все же Санкт-Петербург – столица империи, и крестьяне тут пребывали в явном меньшинстве, в отличие от остальной России. Но несколько человек сидели тесной группкой и, кажется, до сих пор не могли поверить, что распивают чаи с самим императором.

– Ваше величество, батюшка государь, – раздался робкий голос из крестьянской части депутации, – а как с землицею-то? Как наделы ни дроби, а все равно стало не прокормиться. Если хоть какой неурожай, а это, почитай, каждый третий год, то голодно. Мы-то ладно, сами-то мы вытерпим, но детки с голоду мрут…

Последняя фраза была сказана тихим, усталым голосом человека, который явно пережил подобную трагедию. И именно эта обреченная покорность судьбе и добила Николая. Дальше встреча пошла не по задуманному сценарию.

– Господи, вразуми же нас неразумных! – Из руки Николая выпала изящная чашка тончайшего китайского фарфора и разбилась об пол. – Как можно жить в самой обширной стране мира и жаловаться, что нету земли, чтобы прокормить семейство? Но как при этом в прошлый голодный год в одной из наших губерний сумели потратить на водку больше, чем потребно было на хлеб для всех голодающих и семена для следующего сева?[7]

Почему, если нет пахотной земли, не поехать всей семьей туда, где дадут ее столько, сколько эта семья сможет вспахать? Неужели проще остаться с миром, с общиной и смотреть, как с голоду мрут твои дети, чем переехать со всей семьей в Маньчжурию, в кайсакские, в сибирские степи? Тем более что государство обеспечит подъемными и посевным материалом на первый год? И, кстати, тем, кто готов на такой переезд, выкупные платежи будут списаны немедленно. Я вам это гарантирую, господа крестьяне…

Поймите, даже если я отберу у всех крупных землевладельцев в Центральной России, включая церкви и монастыри, всю их пахотную землю и поделю между всеми крестьянами, то им выйдет прибавка лишь по одной десятине! Стоит ли тогда устраивать кровавую войну внутри России ради столь незначительных наделов?

– А почему война-то будет? – не понял задавший вопрос крестьянин, оторопевший от столь бурной реакции державного властителя.

– Голубчик, если я тебе прикажу отдать всю твою землю твоему соседу, у которого больше детей, чем у тебя, тебе это понравится? – немного успокоился Николай.

– Да шиш вот ему, а не мой надел, – мгновенно ответил землепашец и густо покраснел.

– А почему, интересно, помещики себя по-другому должны вести? – уже улыбаясь, спросил император. – И ведь свободная пахотная земля в империи имеется в достатке. Сейчас Петр Аркадьевич Столыпин дорабатывает проект выделения земли всем желающим. Любая семья, желающая получить надел на востоке, сможет подать на это заявку уже в феврале.

Для этого мы приняли решение разрешить желающим свободно выходить из общины с сохранением надела. Тем же, кто в общине пожелает остаться, будет оказываться помощь специально образованными аграрными комитетами. Они помогут и советом агронома, и еще кое-чем – семенами и хлебом в неурожайные годы. Волостные суды будут заменяться для вас на общегосударственные, так что ушлые старосты и кулаки силком никого удержать в общине не смогут. Земцам тоже накажу за этим особо приглядывать. Но за все это крестьянство должно будет отплатить увеличением производства хлеба. Иначе России наши огромные преобразования просто не потянуть. Со временем из общины, я так думаю, должны вырасти добровольные объединения, скажем, коллективные хозяйства…

Услышав, что царь самолично предлагает организовать колхозы, Вадик поперхнулся чаем. Вроде он этот термин еще не упоминал, или все же как-то выскочило, но потом забылось? Николай же тем временем закончил краткое описание сути Столыпинской реформы. Она должна была начаться в мае, и ее планировалось провести без чрезмерного давления на не желающих выходить из общины крестьян.

В долгих спорах со Столыпиным Вадик убедил его для начала попробовать действовать больше пряником, чем кнутом. Первая волна переселенцев должна была состоять из тех, у кого было шило в заднице. Особая порода людей, которую Гумилев назвал пассионариями, вечна и есть у всех народов. Это люди, не способные спокойно сидеть на месте. Они осваивали Сибирь для России и Дикий Запад для Америки. Если нет свободных земель под боком, они устраивали революции или уезжали за море.

Каждый год из России при Николае уезжали десятки и сотни тысяч людей, как насовсем, так и на работу. В США ехали в основном евреи и поляки, в Канаду – украинцы и белорусы, в Аргентину – русские крестьяне. В Германию на сезонные сельхозработы ехали все подряд. Если бы удалось перенаправить на новые плодородные земли энергию хотя бы части крестьян, уезжающих за лучшей долей за океан…

Если поляки и евреи до сих пор уезжали в основном по причине несогласия с национальной политикой, проводимой Россией, то остальным-то просто надо было кормить своих детей. Что на родине получалось, увы, не всегда…

* * *

По окончании беседы, продолжавшейся более трех с половиной часов под скрип перьев секретарей, записывавших каждое слово говоривших, Николай, неторопливо промокнув платочком усы, с улыбкой произнес:

– В завершение нашего столь сердечного разговора и чаепития, господа, хочу высказать уверенность в том, что армия наша покроет свои знамена славой не меньшей, чем наш доблестный, героический флот. Русские воины вновь доказывают, что они лучшие в мире, наша военная техника, созданная вашим трудом и талантом, прекрасно показывает себя в боях. Скоро эта навязанная нам война должна завершиться, враги получат по заслугам. И дай Бог, чтобы она стала последней не только во время моего царствования…


Услышав это оптимистичное заявление, Вадик про себя хмыкнул. Похоже, что в неизбежность грядущей Мировой войны Николай еще до конца не верил. Конечно, англичане себя сами покажут, сомневаться не приходится, но… Как же уже осточертело убеждать, уговаривать, доказывать очевидное для себя, но столь неявное остальным! Надоело до чертиков! Плюс до кучи все остальное прогрессорство…

Как стахановец-многостаночник крутишься. Слава Богу, здоровье пока не подводит, и еще рядом Оленька, счастье мое…

«Сопутствующий товар»: все эти льстивые, угодливые взгляды придворных в лицо и шипение в спину. Вдовствующей императрице, конечно, давно уже донесли, что я не только танцую ее дочку, но и играю германскую карту, так что удивляться не стоит. Из великих князей – «дядьев» меня никто не замечает. Демонстративно. Но так и к лучшему, пожалуй. Из ближнего круга Николая накоротке сошелся с графом Гейденом и Ниловым, хотя общение с последним иногда заканчивается проблемами для печени. Для остальных – белая ворона…

Из кабинета министров нормальные отношения сложились только с Коковцевым, Плеве, Хилковым, Дубасовым, стариком Фридериксом и, слава Богу, со Столыпиным. Но и это уже немало. С остальными – или никак, или на ножах. Еще бы, царский любимчик, всего-то флотский докторишка, позволяющий себе наглость им подсказывать, что и как надо делать… Распутина в конце концов за это и убили, не повторить бы его незавидной судьбы. И какие идиоты добровольно лезут во власть, если, конечно, не пытаются награбить побольше и побыстрее? Или фанатики типа Гитлера, или желающие любой ценой построить жизнь страны так, как им видится правильным, работяги-бессребреники типа Сталина…

Но, похоже, сегодняшнее событие поможет нам усилить свои позиции. На создание аналога ВЧК/НКВД/КГБ государь император теперь уж точно согласится. Не сглазить бы только, не дай бог. Иначе Сергей Юльевич до меня однозначно доберется раньше, чем мы до него.

Ладно, не будем пока о грустном. Хотя то, что эта хитрая лисица поняла, куда ветер дует, никакому сомнению уже не подлежит. Но при организации сегодняшней гапоновской провокации он прокололся, и притянуть его за покушение на цареубийство для серьезных профи вполне по силам. Главное, не дать ему сыграть на опережение, пустив по моему следу травных псов господина Азефа. А также не прогадать с кандидатурой. Василий утверждает однозначно: тут нужен Зубатов. Ну что ж, посмотрим, какой это Сухов… то есть Зубатов…


– Насчет детей, кстати, я вас понимаю прекрасно. – Вадика вернул в реальный мир голос Николая, который, кажется, подвел, наконец, встречу к запланированному финалу. – У меня самого наконец-то родился сын. И сейчас я бы хотел показать вам, господа депутаты, главную драгоценность моей семьи.

Из боковой двери показалась императрица со спящим младенцем на руках. Ее сопровождал дюжий матрос, который был выбран на роль «дядьки» наследника. По рядам депутатов прошел легкий восхищенный шепоток. Дети вообще умилительны, когда спят, а знать, что ты первый вне Зимнего дворца, кому показали наследника престола…

Вся депутация в едином порыве опустилась на колени перед будущим повелителем России, уютно посапывающим на руках у матери.

– Перед вами мой сын, – полушепотом произнес Николай, несмотря на недовольный взгляд шикнувшей на него супруги. – Я уверен, что у большинства из вас дома тоже есть такие же малыши. И ради них мы должны постараться при нашей жизни сделать Россию лучшей страной для жизни из всех, что только есть на Земле. А все, кто захочет нам в этом помешать, должны будут убраться с нашего пути. Или мы их просто сметем…

А теперь, господа, ступайте с Богом. Идите и расскажите русскому народу обо всем, что тут увидели и услышали. И да не оставит Господь благодатью своей матушку Россию и чад своих в грядущую судьбоносную годину.

3

С учетом того, что по Министерству внутренних дел ходили стойкие и небезосновательные версии о готовящемся при подаче петиции покушении на царя, довольно логичная реакция.

4

Полтавский еврей инженер Пинхас (Петр) Моисеевич Рутенберг на самом деле в «нашем» мире готовил покушение на Николая при передаче тому петиции. Об этом Гапон прямо заявил в эмиграции, ответив на вопрос «Что бы было с царем, выйди он к народу?» лаконичным «Убили бы его сей минут, секунд…». Рутенберг был организатором и деятельным участником убийства Гапона. Как говорится, покойный слишком много знал…

5

Именно в трактире на Нарвской стороне был окончательно принят текст петиции, которую должны были вручить царю, ибо в местном отделении «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» для большого стечения публики не хватало места, а Гапон жаждал придать событию вид широкого общественного действа.

6

Гальванер – устаревшее название электрика.

7

Ермолов, описывая продовольственную ситуацию в неурожайном для ряда губерний, голодном 1906 г., резюмирует: «В кампанию 1906–1907 гг. было израсходовано на ссудную помощь населению в 12 губерниях 128 329 т. р. Пропито же в них за 12 мес., с 1 мая 1906 г. по 30 апреля 1907 г., вина на сумму 130 505 т. р., т. е. на 2176 т. р. более той суммы, которую население в этих губерниях получило за предохранение его от голода и на обсеменение его полей» (Ермолов, 1909, т. 1. С. 421).

Масштаб цифр будет понятнее, если вспомнить, что построенный в США «Варяг» обошелся России в 5,9 млн руб., что броненосец типа «Полтава» стоил 9,2 млн руб., а типа «Бородино» – 14 млн руб. В «Истории СССР с древнейших времен» стоимость кораблей и вооружений, потерянных в РЯВ, оценивалась почти в четверть миллиарда рублей. К. Ф. Шацилло оценивал стоимость потерянных кораблей в 230 млн руб., а с учетом флотского оборудования Порт-Артура – в 255 млн руб. (Шацилло, 1968. С. 44).

Порядок затрат понятен. Другими словами, сказанное следует понимать так, что жители лишь 12 (!) из 90 губерний и областей России всего за два года (при том что для большинства этих губерний оба были неурожайными) выпили водки на сумму, превышающую стоимость почти всех кораблей Балтийского и Тихоокеанского флотов вместе взятых, а также вооружений, уничтоженных и захваченных японцами в Порт-Артуре. Хорошо погуляли…

Порт-Артур – Токио

Подняться наверх