Читать книгу Музей боевых искусств - Александр Чернов - Страница 2

Лучше бы я не приходил в сознание, чтобы не испытывать тех ощущений, которые испытывал в тот момент, когда наконец открыл глаза. Меня ужасно мутило, саднило щеку, было трудно дышать, а внутренности болели так, будто их намотали на палку, утыканную гвоздями. Чертова девка, из-за нее я наверняка на всю жизнь остался калекой.

Я лежал на животе на земле, три охранника, навалившись на меня, заломили мне за спину руки с такой силой, что на глазах у меня выступили слезы. За то время, что я находился в беспамятстве, вокруг меня успела собраться толпа зевак и прибыли двое полицейских. Один из них – невысокий широкоплечий старший лейтенант с простецким лицом – зычным голосом говорил:

– Уважаемые граждане, попрошу разойтись! Не создавайте ненужный ажиотаж вокруг произошедших событий! А вас, девушка, попрошу остаться… Кто еще был свидетелем перестрелки и бегства неизвестных?..

Второй полицейский – смуглый парень в погонах сержанта – подошел ко мне и защелкнул на моих запястьях наручники. Он мог бы их и не надевать, ибо я пребывал в таком состоянии, что не мог не только оказать сопротивления, а просто двигаться.

– Давайте, ребята, – обратился сержант к охранникам, – ведите его в машину.

Когда меня подняли, я даже стоять не мог, колени подгибались, ноги разъезжались. Меня волоком потащили в машину. Это раньше менты на «козлах» ездили, нынче они на новеньких «Опелях» разъезжают. Душа радуется за нашу полицию, ну и за меня немножко, что на крутой тачке прокачусь. Меня швырнули на заднее сиденье машины. По одну сторону сел охранник, по другую – полицейский. Парень, которого подстрелили охранники, по-прежнему лежал на дороге и, судя по тому, что он не двигался, его увезут отсюда в полиэтиленовом мешке.

Представление, которое я дал для местной публики, выполнив акробатический этюд «полет над асфальтом беглеца с последующим неудачным приземлением», закончилось, зрители стали расходиться, на тротуаре осталась стоять лишь та самая девица, на которую я налетел. Я видеть ее не мог, а потому отвернулся. Мы постояли еще немного, дождались следственную бригаду и карету «Скорой помощи», а потом в автомобиль сел старший лейтенант и завел двигатель. Когда «Опель» тронулся, рядом с ним побежал мальчишка, тот самый, которого я при бегстве заметил идущим у мусорки. Парнишка оказался знакомым.

– Игорь Степанович! – закричал он голосисто, заглядывая в открытое окно автомобиля. – А вы на работу сегодня придете?

Какая, к черту, работа? Тут того и гляди на зону лет на пятнадцать сядешь. Однако я через силу улыбнулся и сказал:

– Конечно же, приду, Славка, жди! – а поскольку запястья у меня были скованы наручниками за спиной и помахать рукой я на прощание никак не мог, я вяло кивнул.

Автомобиль объехал лежащий на дороге труп, столпившихся вокруг него полицейских, шурша шинами, промчался по пустынному переулку, затем мимо музея и выехал на центральную дорогу.

Ни полицейские, ни охранники не приставали ко мне с расспросами, да и я к ним с вопросами не лез. Не до них было. Исподлобья поглядывал по сторонам.

Полицейский лихо развернулся перед носом какого-то крутого автомобиля, вогнал «Опель» в переулок и помчался вверх по бугорку. Добравшись до вершины, водитель резко сбросил газ, переехал на противоположную сторону холма и плавно остановился перед открывшимися взору большими железными воротами с острыми пиками поверху них. РОВД нашего района.

Молоденький полицейский – дежурный по КПП, – нежившийся на стуле под лучами утреннего солнышка, вскочил, козырнул и, открыв ворота, впустил нас внутрь.

Чистенькая, засаженная пестрыми цветами территория районного отдела внутренних дел занимала склон холма. На ней уступами стояли два здания. В одном, побольше, располагался собственно РОВД, в другом, поменьше, – паспортный стол. За ними пряталась столовая и здание экспертно-криминального отдела.

К парадному входу меня, понятно, не повезли, парадный вход для порядочных людей, а для таких, как я, существует черный ход, хотя нет, хуже – подвал, ибо именно к нему, обогнув здание, меня и подвезли.

Сержант и охранник вытащили меня из машины и поволокли по ступенькам в расположенный у стены под козырьком каменный мешок. Вышедший из «Опеля» старший лейтенант взирал на происходящее с отсутствующе-презрительным выражением на лице. Он ни разу ко мне не притронулся и вообще вел себя высокомерно-снисходительно.

Когда мы оказались на дне каменного мешка, сержант надавил на кнопку звонка, расположенного у обитой жестью двери. Пару минут спустя в двери открылось зарешеченное окошко, и в нем возникла жирная хамского вида физиономия, вся в красных и синих прожилках, свидетельствующих о том, что обладатель физиономии не понаслышке знаком с зеленым змием.

– Ну, чего раззвонились? – пялясь на меня и охранника, рявкнула физиономия, но, заметив сержанта, смягчилась: – В чем дело, Гена?

– Принимай пополнение! – со скрытой радостью произнес сержант, которому, по-видимому, не терпелось от меня избавиться, в то время как мерзкой физиономии в окошке не очень-то хотелось меня принимать.

– Достали эти отморозки! – проворчала она. – Ни днем ни ночью покоя от них нет. – Однако окошко захлопнулось, и стал открываться замок.

Несколько секунд спустя дверь отворилась, и на пороге возникло все остальное, что принадлежало физиономии. А принадлежало ей немало – большой живот, широкий зад, жирная обвисшая грудь и мощные, похожие на слоновьи, ноги. Все выше перечисленные части тела, разумеется, упакованы в милицейскую форму.

– Здоровый-то какой, – то ли с уважением, то ли с завистью, а может, и со злорадством, мол, таких крепких мы еще не ломали, сказал хозяин каземата. – Ну, проходи, проходи.

Меня втолкнули в длинный, слабо освещенный коридор, по обе стороны которого тянулись камеры с решетчатыми дверьми. В подвале было сыро и, как в общественном предбаннике, крепко пахло мужскими немытыми телами и грязным бельем.

Небольшой молчаливой группой мы прошли мимо камер, в которых шевелились неясные тени, слышались вздохи, негромкие разговоры, в конец коридора, где толстый полицейский открыл одну из камер. Меня завели в нее и наконец-то сняли наручники.

Компания, приведшая меня в камеру, закрыла дверь и удалилась, а я огляделся, хотя оглядывать особо было нечего – четыре голых стены, покрытые мраморной крошкой, крохотное зарешеченное окно под закопченным потолком, топчан, занимающий три четверти квадратного помещения, и мусорный бак, служащий для отправления естественных надобностей.

У меня все еще кружилась голова, мне требовался отдых. Несмотря на то что топчан был покрыт толстым слоем грязи и, как мне показалось, был пропитан бомжовской мочой, я влез на него и с удовольствием растянулся.

Пару часов спустя за мной пришли два лба-конвоира. Они были профессионалами по части сопровождения лиц, попавших, как я, в беду, довольно ловко заломили мне руки, а когда отпустили, я уже оказался прикованным наручниками к запястью одного из них – угрюмому, с жесткими чертами лица и пустым взглядом жлобу. Интересно, куда они меня поведут?

Меня вытолкали в коридор. Прямо из подвала по узкой лестнице провели внутрь здания на первый этаж и препроводили в конец пустынного темного коридора, огороженного решеткой.

Комната, в которую меня втолкнули конвоиры, ничем не отличалась от камеры, находившейся под полом РОВД, разве что обстановка была чуть богаче – вместо нар в небольшой комнате уместились обшарпанные стол, шкаф, сейф и четыре стула – а так, те же голые стены, тот же закопченный потолок, то же забранное решеткой, правда, раз в шесть больше, чем в камере, окно. И еще было одно отличие от помещения в местном обезьяннике – здесь не было вонючего чана для отправления естественных надобностей.

За столом сидел рыжеватый, худой, высокий, судя по возвышавшейся над столом частью туловища, мужчина примерно одних лет со мной. У него были круглые удивленные глаза, вздернутый приплюснутый нос, большие оттопыренные уши, сильно выступающие вперед надбровные дуги, а также верхняя и нижняя челюсти. Если бы меня попросили нарисовать находившегося в кабинете человека, то я запросто с закрытыми глазами набросал бы портрет худой рыжей обезьяны и подписал бы полукругом, как на виньетке, Джованни – кажется, именно так звали мартышку, героиню старого мультика. Я посмотрел на него, мысленно прикидывая, как бы он смотрелся внизу в клетке, где недавно находился я.

– Садитесь! – с приветливостью овчарки, сидящей на цепи, глянул на меня мужчина и указал глазами на стул.

Два часа, проведенные в камере, благотворно повлияли на мое здоровье и душевное состояние – я успокоился, чувствовал себя вполне сносно, а потому был готов дать решительный отпор кому бы то ни было, кто посягнет на мою свободу и честь. Я громыхнул наручником и заявил:

– Нам как, вдвоем на одном стуле сидеть или по очереди?

– Друг на друге, – без какого бы то ни было выражения в голосе произнес хозяин кабинета и бросил угрюмому парню: – Освободи!

С той же легкостью, с какой парень защелкнул на моем запястье наручник, с такой же он и снял его с меня и, быстро отступив к стене, загородил собою дверь. Второй жлоб занял позицию у окна. Если эти ребята думают, что я буду прорываться на улицу через дверь, а то и выломав решетку, через окно, то они глубоко ошибаются.

– Здравствуйте! – сказал я Джованни и сел на стул. – Поговорим?

– Мужик с юмором попался, – кивнув на меня жлобам, ухмыльнулся хозяин кабинета. – Посмотрим, что ты через десять минут запоешь!.. Майор Самохвалов, – наконец-то представился он и взялся за ручку. – Фамилия, имя, отчество.

– Гладышев Игорь Степанович, – сказал я с гордостью. Мне своих фамилии, имени и отчества стесняться нечего, я их ничем не запятнал.

– Год рождения?

Я назвал.

– Домашний адрес.

Я тоже назвал.

– Род занятий…

Майор разошелся так, словно мы с ним участвовали в конкурсе, кто больше за минуту задаст вопросов и ответит на них. Мне торопиться некуда.

– Тренер по вольной борьбе в детской юношеской спортивной школе, – произнес я, четко выговаривая слова.

Ручка, которой Самохвалов записывал мои ответы в протокол, замерла. Джованни с интересом взглянул на меня из-под мохнатых рыжих бровей. С любопытством посмотрели и оба конвоира.

– С каких это пор тренеры детских спортивных учреждений грабежами заниматься стали? – спросил Самохвалов насмешливо.

Конечно, я давно уже понял, в какую историю влип и какое обвинение мне собираются предъ-явить в стенах этого учреждения, однако в моем положении признание в том, что мне известно об ограблении, равносильно признанию участия в нем. Поэтому я разыграл неведение:

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Ха! – осклабился майор, причем так ненатурально, словно действительно был приматом и искусству в улыбке обнажать зубы его обучил дрессировщик. – Значит, будешь все отрицать?

Я тоже осклабился так, будто был зеркальным отражением Самохвалова.

– А ты бы хотел, чтобы я взял на себя чужие грехи?

– Ты мне не «тычь»! – внезапно побагровев, рявкнул майор и хлопнул ладонью по столу с такой силой, что из пепельницы вывалился окурок.

– И ты мне тоже, – спокойно произнес я и потянулся к столу, с намерением отодвинуть от себя пепельницу с вонючими «бычками». Но присутствующие в кабинете, по-видимому, решили, что от такого типа, как я, можно ждать всего, потому что оба жлоба дернулись ко мне, а рыжий, наоборот, отпрянул. – Ша! – вскричал я и поднял вверх руки. – Я ничего на столе не трогаю и ни на кого нападать не собираюсь.

Жлобы замерли на месте, а майор, внезапно успокоившись, с наигранным сожалением произнес:

– Выходит, чистосердечного признания не будет…

– Мне не в чем признаваться, – выставил я подбородок.

– Жаль, жаль, – покачал головой Самохвалов. – Напрасно ты не хочешь воспользоваться предоставленным законом правом скостить срок.

Ох и лицемер этот рыжий! Делает вид, будто радеет за меня, а самому главное – спихнуть на меня дело и, как говорят, звездочку заработать… Шиш тебе!

– Слыхали, – усмехнулся я. – Чистосердечное признание смягчает участь. Со мной этот номер не пройдет.

– Ну, как знаешь, – не стал настаивать Самохвалов. – Я хотел как лучше. – Он бросил на стол ручку, откинулся на спинку стула и посмотрел на меня таким взглядом, будто видел меня насквозь. – Что ж, будем припирать фактами к стенке и раскалывать. А для начала я расскажу, как все было.

Я пожал плечами:

– Валяй! – А что я еще мог сказать, если сам не знал подоплеки разыгравшейся сегодня в переулке трагедии. Прежде чем опровергать что-либо, я должен был знать, что именно.

– Итак, из материалов предварительного опроса свидетелей установлено следующее, – казенным языком начал майор. – Сегодня в восемь пятнадцать в здание Музея искусств вошел неизвестный, представившийся электриком, присланным из Энергосбыта, якобы для того, чтобы снять показания счетчиков. Ничего необычного в прибытии работника из Энергосбыта не было, поэтому неизвестного пропустили внутрь, а поскольку сотрудники музея на работу еще не пришли, сопровождать парня по пустынному зданию вызвался один из троих дежуривших в этот час в музее охранников. Едва оба оказались на втором этаже, мнимый электрик неожиданно напал на сотрудника охраны, ударив его сзади по затылку плоскогубцами, которые незаметно достал из своей сумки с инструментами. Когда охранник, потеряв сознание, упал, неизвестный оттащил его в одно из подсобных помещений музея, а сам отправился в расположенный на том же этаже туалет, где открыл окно, в которое по приставной лестнице влезли два его подельника. – Майор прокашлялся и продолжил: – Дальше события развивались так. Электрик отключил сигнализацию, а двое его подельников вошли в зал изобразительного искусства восемнадцатого века и варварски вырезали из подрамников три картины… – Самохвалов заглянул в бумажку и, слегка запинаясь, произнес сложные для его произношения имена и фамилии, – Жака Оноре Фрагонара, Жака Луи Давида и Клода Оскара Моне. В этот момент, обеспокоенные внезапной пропажей света, на второй этаж поднялись два охранника и, что называется, застукали грабителей на месте преступления. Поскольку злоумышленникам скрытно покинуть здание не удалось, они вынуждены были прорываться на улицу через главный вход в здание, что, в общем-то, им сделать и удалось. Оказавшись за пределами музея, троица кинулась в переулок и помчалась по нему в сторону улицы Новокузнецкой. В погоню за ними бросились те двое дежуривших в музее охранников и третий, пришедший на смену сотрудник ЧОПа. Когда они, выбив дверь, которую убегавшим удалось забаррикадировать, выскочили на улицу и свернули за угол здания, грабители были уже в конце переулка. Один из охранников выстрелил и смертельно ранил бежавшего первым преступника. Второй злоумышленник, подхватив выроненные убитым полотна, скрылся за углом забора. Третий также забежал за угол, но ему не повезло. Пробежав несколько метров, он налетел на шедшую девушку, упал и потерял сознание. В убитом трое охранников и пришедший в себя после удара плоскогубцами четвертый опознали электрика. Налетевшим на девушку был ты. Я хочу знать, кто был третьим в вашей компании, где он сейчас и где украденные картины? – Закончив речь, майор перевел дыхание и выжидающе уставился на меня.

Ну, чем я его мог обрадовать, даже не знаю.

– Мне неудобно тебя разочаровывать, – признался я, стараясь не злорадствовать, – но я понятия не имею, кто был третьим, да и первым тоже.

Майор посмотрел на меня со скепсисом.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я не ответил на прямо поставленный вопрос, а стал подходить к нему исподволь.

– В изложенной тобой версии кое-что не сходится. – Поскольку Самохвалов, очевидно, чувствуя, что я готовлю ему подвох, а потому не желая идти у меня на поводу, помалкивал, я продолжил: – Охранники отлично знают: картины были в руках у двоих преступников. Они же могут подтвердить, что у парня, бежавшего в нашей троице вторым, руки были пусты. – Я выдержал паузу, однако майор по-прежнему не поддавался на провокацию, сидел как в рот воды набрав. – Из твоих слов следует, что он подхватил выроненные убитым картины, скрылся за углом. У меня картин, сам знаешь, не обнаружили. Так кто же тогда бежал со вторым рулоном картин великих мастеров?

Мыслительный процесс пошел. Заставил-таки я рыжего шевелить мозгами. Наконец Самохвалов сообразил, что к чему.

– Ты хочешь сказать… – усмехнулся он.

– Вот именно, – подхватил я. – Сегодня утром в интересующее тебя время по переулку бежали четверо. Когда охранники, размахивая пистолетами, ворвались в переулок, бежавший с одним из двух рулонов картин преступник уже свернул за угол железного забора.

– Ну да! – поднял меня на смех рыжий. – Сейчас ты скажешь, что ты здесь ни при чем, просто так погулять вышел.

– Почему это погулять? – делая вид, будто принял слова Самохвалова за чистую монету, произнес я. – Я на работу бежал.

Майор тоже артист, сделал вид, будто вытер набежавшую от смеха слезу.

– Умрешь с тобой, ей-богу! На работу небось опаздывал?

Я шмыгнул носом.

– Представь себе. И могу это доказать.

– Ну, давай попробуй, посмеемся, – произнес майор тоном балагура и посмотрел поочередно на конвоиров, приглашая их поучаствовать в шоу, которое сейчас будет давать завравшийся тренер детской юношеской спортивной школы.

Издевался Джованни. И все-таки он мне импонировал. Люблю веселых людей – сам такой.

– Электрик, по твоим словам, – начал я, – вошел в здание музея в восемь пятнадцать. Я в это время только проснулся, что может засвидетельствовать Дашка, которая провела сегодняшнюю ночь на моем диване, и если ты поторопишься провернуть дело со свидетельскими показаниями, то, возможно, еще успеешь застать ее в моей квартире. Но это еще не все, – остановил я майора, который собирался что-то возразить. – В половине девятого я уже был во дворе, где повстречался с Лидией Ивановной, жилицей из двадцать второй квартиры нашего же дома, а в это время подельники электрика наверняка уже находились в здании музея. Троллейбуса на конечной остановке не оказалось, и я решил отправиться на работу пешком, вернее, бегом. Примерно без двадцати девять я был в переулке, где и смешался с бегущими с картинами преступниками. Так что, как видишь, я при всем твоем желании не мог оказаться в одно время с преступниками в здании музея.

Судя по невеселому выражению лиц конвоиров и Самохвалова, мое шоу в их глазах с треском провалилось. Не удалось мне развеселить публику. Но майор все еще на что-то надеялся.

– Ну, во-первых, – произнес он, выпятив нижнюю губу, – в отношении того, что по переулку с картинами бежали двое преступников, это еще бабушка надвое сказала. Охранники действительно подтвердили: когда преступники выскакивали из музея, полотна были в руках у двоих, а когда бежали по переулку, – у одного. Но, возможно, пока они были вне поля зрения работников ЧОПа, один злоумышленник забрал картины у другого. – Теперь Самохвалов уже поднял руку, пресекая мою попытку возразить. – А во-вторых, твое алиби еще доказать нужно.

Я развел руками.

– Так доказывай! Мой адрес у тебя есть, в какой квартире живет Лидия Ивановна, ты знаешь.

Майору, кажется, порядком надоело мое фамильярное обращение с ним, моя самоуверенность, да и мое нахальство тоже. Неожиданно он сверкнул глазами и, кивнув стоящему у дверей охраннику, рявкнул:

– В камеру!