Читать книгу Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога - Александр Чернов - Страница 3

Вечный змий

Оглавление

О том, что народ наш пьет часто и много, Александр знал еще с детства и, подобно многим своим сверстникам, чье отрочество пришлось на «лихие 90-е» и которые после распада «великой державы» имели возможность лицезреть более тяжкие социальные пороки, нежели простой алкоголизм, считал «закладывание за воротник» относительно безобидным способом расслабления. Во всяком случае, на заре своей врачебной карьеры он уже предвидел, что по роду деятельности и, в особенности, благодаря избранной специальности реаниматолога, ему регулярно придется сталкиваться с фактами злоупотребления алкогольными напитками. Еще будучи практикантом, он с любопытством просматривал статистические данные о структуре реанимационных больных, и цифра 8 % в графе «острая алкогольная интоксикация» показалась ему весьма приемлемой, объективно указывающей на число «перебарщивающих» в рвении развернуть свою широкую славянскую душу. Летальность, то бишь число отошедших в мир иной, среди жертв «зеленого змия» была на удивление низкой – менее 10 % от общего числа госпитализированных алкашиков, что еще более убедило Александра в относительной безопасности «культурного пития» и в истинности общеизвестной поговорки «губит людей не водка…».

Однако уже в течение первых месяцев самостоятельной врачебной практики он имел возможность убедиться в весьма сомнительной достоверности заученных показателей. Относительно небольшой процент «назюзюкавшихся» в общей массе реанимационных больных, как оказалось, указывал лишь на пациентов, у которых отравление спиртсодержащими напитками стояло основным диагнозом. На практике же, фактически каждый третий из поступающих в реанимационное отделение пациентов был с повышенным содержанием алкоголя в биологических жидкостях организма. Отравление же ставилось сопутствующим диагнозом или, нередко, вовсе не упоминалось, ввиду наличия у больного иных, более тяжких, патологий. В расчете летальности среди «перебравших» также имелись свои подводные камни. Дело в том, что при поступлении индивидуума в состоянии тяжелой алкогольной или наркотической интоксикации и при отсутствии у него явных признаков опасных для жизни болячек дежурными реаниматологами делалось все возможное для того, чтобы оперативно «откапать» данного пациента в стенах приемника и, не поднимая его в реанимационный отсек, побыстрее избавиться от едва начавшей варнякать биологической массы путем сплавления ее в другие, как правило терапевтические, отделения по месту жительства. Среди тех, кому, ввиду наличия тяжелых расстройств, все же «посчастливилось» быть оформленными в реанимацию, реальная смертность составляла по крайней мере 20–25 %. В большинстве случаев больные данной категории уходили в мир иной в первые же часы после госпитализации, не будучи еще в полной мере обследованными. Поэтому во избежание расхождения клинического, то бишь лечебного, и патологоанатомического, то бишь поставленного при вскрытии трупа, диагнозов безвременно почившему бедолаге в графе «заключительный клинический» пропечатывалось тавро: «Кома неясной этиологии». И мертвому не обидно, и живым не досадно.

Пили все. Наибольший процент в массе «перебравших» традиционно составлял «сильный пол» в возрасте 25–45 лет, относящийся в большинстве своем к безработной или занятой на неквалифицированном физическом труде части электората. Реже попадались более зрелые в возрастном отношении субъекты.

Исаак Данилович любил вспоминать в качестве примера медицинской казуистики случай десятилетней давности, когда он поздним вечером был вызван в приемник к древней старушке. По свидетельству родственников, она в честь своего 90(!) – летия почти без закуски выхлебала литр водки. Факт приема алкоголя больная подтверждала, но признаков тяжелой алкогольной интоксикации у нее не было и в помине. Бабка сохраняла полную ориентацию во времени и в пространстве, наизусть помнила свои паспортные данные, которые, по словам немолодой внучки, и на трезвую голову не могла вспомнить. Более того, она четко оценивала происходящее и безропотно подчинялась всем требованиям медперсонала. Лежала смирно, позволила установить себе внутривенный катетер, взять кровь на содержание алкоголя. Лишь когда встал вопрос об обязательном в таких случаях промывании желудка, «божий одуванчик» проявила недовольство. Ощутив в своем беззубом рту толстый резиновый зонд, она оттолкнула медсестру, выдернула чужеродный предмет и осыпала присутствующих таким богатым набором смачных ругательств, что многим ханыжкам, не употреблявшим матюков выше двухэтажных, свело бы скулы от зависти.

– Я у мужа отродясь в рот не брала, а вы мне на старости лет эту змеюку впихнуть хотите. Не подходи, а то укушу, – честно предупредила она медсестру.

Спокойно усевшись на каталке, ровесница революции смачно сплюнула. Потянувшись, бабуля вознамерилась спрыгнуть на пол, но, оценив полуметровую высоту между ступнями своих коротких ног и бетонным покрытием, осмотрелась в поисках поддержки:

– Ну что стоишь?! Помоги даме! – пристыдила она Эндяшева, единственного мужчину в приемнике. – Интельгент, называется!

Против столь веских аргументов Исааку Даниловичу возразить было нечего. И хотя обещанный укус, вследствие полного отсутствия зубов у престарелой хищницы, вряд ли мог нанести серьезные повреждения жертве, он, учитывая стабильное состояние пациентки, решил не рисковать. Заставив бабку проглотить солидную порцию адсорбентов и введя ей львиные дозы глюкозы и витаминов, Эндяшев отправил юбиляршу в терапевтическое отделение. Он был убежден, что количество спиртного, употребленного старушкой, сильно преувеличено очевидцами. И лишь наутро, когда из лаборатории был получен окончательный результат анализа крови старой шалуньи, он, увидев в графе «алкоголь» цифру 3 промилле, что фактически соответствовало двойной смертельной дозе, в очередной раз убедился в истинности утверждения: «Медицина – наука неточная». Кинувшись звонить в терапию, он узнал, что героиня вечера наотрез отказалась ложиться в стационар, мотивируя это тем, что в больницах «клопы кусачие», и, подписав отказную форму, была увезена родней в неизвестном направлении. Скорее всего, на продолжение устроенного в ее честь фуршета.

Впрочем, ни для кого из практикующих врачей не было новостью, что «старая школа» часто оказывалась гораздо живучей своих потомков. 50-, 60– и даже 70-летние выпивохи-отравленцы при прочих равных условиях выживали едва ли не чаще и выписывались из стационара гораздо быстрее своих хилых 30– и 40-летних преемников.

Нередко молодцеватый сталевар с косой саженью в плечах и без сопутствующей патологии, поступив с 1 промилле алкоголя в крови, залегал в реанимацию на 3–4 суток, медленно приходя в сознание, выкидывая коники в виде судорожных приступов, коллапса или синдрома отмены, в простонародье именуемом «белой горячкой». В то же время потрепанный жизнью тщедушный старичок с 1,5 промилле выздоравливал за ночь и наутро бодро требовал выписки.

За последнее десятилетие процент представительниц прекрасной половины человечества в классе реанимируемых пропойц неуклонно возрастал, достигнув примерно 1/5 в данной категории пациентов. Принцип «водке все возрасты покорны» работал и здесь. Упившиеся до потери пульса старшеклассницы, бывшие живыми (пока еще!) свидетельствами нерушимости традиций исконно пестуемого умения (или неумения) пить, чередовались с алкашками бальзаковского или «снова ягодкиного» возраста, разбавляемыми, в свою очередь, гражданками постарше, демонстрирующими наличие пороха гульбы в пороховницах расслабления.

Справедливости ради заметим, что ярлык «слабого пола», навешенный женщинам неизвестно кем и когда (вероятно, с подачи самих коварных интриганок, жаждущих льгот), – в больничных стенах зачастую абсолютно не соответствовал действительности. При одинаковых патологиях женщины выживали чаще, выздоравливали быстрее. Послеоперационные, инфекционные и иные осложнения у них возникали заметно реже и протекали гораздо легче, чем у мужчин.

Почти хрестоматийным стал случай трехлетней давности, происшедший на дежурстве Александра и Виктора. Около 19:00 Темнов на правах дежурного анестезиолога был вызван в операционную хирургического отделения, где на столах уже дожидалась своей участи пожилая пара из пригорода. У обоих диагностировали проникающие ножевые ранения брюшных полостей, у старика – в левом подреберье, у его спутницы – в правом. Кроме того, у старушки наличествовало ранение грудной клетки в области сердца. Супруги были в состоянии умеренного подпития, однако вполне связно живописали обстоятельства происшедшего. Нынешним вечером они праздновали окончание кладки новой печи. Третьим собутыльником выступал собственно «печник», впоследствии оказавшийся заурядным бомжом. Слово за слово, и после энной порции самогона хозяин не сошелся с гостем во взглядах на нынешнюю политическую ситуацию. Погорячившись, дед отказался платить «мастеру» за работу. Результат доктора воочию могли наблюдать перед собой. Учитывая более тяжкий характер предполагавшихся повреждений и нарастающие явления сердечно-сосудистой недостаточности, было принято решение начинать операцию у бабки, а деда перевести на ИВЛ и обезболить до приезда дополнительной хирургической бригады. Повреждения у старушки оказались нешуточными – ранение печени с массивным кровотечением, повреждение левого легкого и сердечной сумки. Старик, операция у которого началась двадцатью минутами позже, «отделался» разрывом селезенки и касательным ранением стенки кишечника. Алкоголь в крови у обоих был на уровне 0,8 промилле – средний по международным стандартам и весьма низкий по отечественным меркам. Лечение супруги получали «среднепаршивое», состоявшее из больничных медикаментов, так как родня ничего не покупала, а с преступника взыскивать было нечего. И вот, когда на изрезанной обескровленной бабуле уже готовы были поставить крест, она вдруг пошла на поправку. А ее спутник, повреждения которого были вполне совместимыми с жизнью, тихо почил от перитонита на четвертые сутки после операции. Вот и считай после этого мужчин крепышами.


Сонная тишь, с полчаса как воцарившаяся над реанимационным блоком, взорвалась мерзким звонком допотопного аппарата. Соблюдая обязательный предсонный ритуал, Александр как раз проходил мимо, направляясь в уборную. Поэтому он невольно избавил санитарку от неприятной обязанности прерывать желанный отдых ради беготни к телефону.

– Реанимация.

– Это приемник. У нас отравление алкоголем, – пауза, – Александр Евгеньевич?

– Да.

– Дело в том, что здесь ребенок.

– Подросток?

– Нет, ребенок. Мальчик семи лет.

– В сознании?

– Не совсем… заторможен.

– Сейчас буду.

Ну вот и поспали. При ином раскладе Темнов не стал бы будить реанимационную медсестру и пошел бы один. Но, учитывая опасную оригинальность ситуации, он вынужден был царапнуть дверь женской комнаты:

– Ребенок. Отравление. Жду вас в приемнике, – негромко сообщил он в шевельнувшуюся темноту.

Тремя минутами позже медсестра Татьяна застала его у каталки с пациентом. Александр размышлял о том, что диапазон возрастов, покорных водке, гораздо шире, чем любви.

– Господи, за пятнадцать лет работы такого еще не видела.

– Признаться, я тоже. Правда, за шесть. – Темнов тщательно обследовал маленькое тельце на предмет повреждений и следов инъекций. – Кто его привез?

– Самообращенцы. – Дежурная по приемнику кивнула на дверь в холл. – Две тетеньки на такси доставили.

– Запах алкоголя сомнителен. – Александр принюхался. – Одеколон какой-то.

– Ликер, – подсказала Татьяна, – абрикосовый или персиковый.

– Похвальная осведомленность, – улыбнулся врач, – источником поинтересуюсь позже.

Татьяна сжала пухлые губы, давая понять, что сейчас готова исполнять лишь профессиональные обязанности.

Глазные рефлексы были вялыми, но их наличие уже было хорошим признаком. Он попробовал расшевелить малыша, осторожно стимулируя болевые точки под ушами и подбородком. Ответом были слабые подергивания головой и бессмысленный взгляд приоткрывшихся глаз.

– Катетер в вену. Глюкозу 40 % медленно. – Темнов запнулся. – Хотя погодите, может быть, он аллергик. Я сейчас.

Две весьма претенциозно одетые дамочки были единственными обитательницами небольшого вестибюля. Увидев вышедшего из приемника врача, одна из них принялась усиленно тереть обильно натушенные веки носовым платком и забубнила:

– Доктор… мой сын… какое горе!.. спасите!

Распознав мать пациента, Александр двинулся к ней, но путь преградила буквально кинувшаяся ему под ноги спутница:

– Доктор, я родная тетка. Я все видела.

– Что именно вы видели?

– Мы вернулись с работы после вечерней смены. Зашли к сестре, а тут такое… Никитка на полу лежал. Мы сначала подумали – заснул ребенок, набегался, прикорнул и забылся. А когда на кровать переносить стали, увидели – неладно что-то… Глазами вращает, открыть пытается, и взгляд пустой какой-то, будто сквозь нас смотрит. В поту холодном весь, как при температуре. А потом еще и синеть начал…

– Запах алкоголя от ребенка почувствовали? – довольно бесцеремонно перебил Александр. – Где, по-вашему, пацан напиться мог? – Словоохотливая родственница запнулась, сбитая с явно заготовленной колеи неожиданным вопросом.

– Мы об этом думали. Ума не приложу! Света, – она указала на яростно трущую глаза мать, – говорит, что в кладовке самогон стоял. На случай праздника или еще какого повода… Ну вы понимаете.

– Ребенок один дома был? Раньше подобное случалось?

– Один. Да и с кем его оставишь? Сестра с мужем разошлась. Он уж год как умахнул куда-то. Мать в другом конце города живет. Больная вся. Куда ей за внуком бегать. Но вы не думайте, – спохватившись, оправдывающимся тоном залепетала она, – мальчик уже привык один оставаться. Он знает, что мать аккурат к одиннадцати вернется. Да и соседи в курсе, присматривают потихоньку. Но такого раньше не было, – она выпучила и без того круглые накрашенные глаза, – наверное, попробовать захотел. От дружков наслушался и решил во взрослого поиграть.

– Ясно. Доигрался. Аллергий у ребенка не бывало? На сладкое, на цитрусовые или на лекарства? – Темнов обращался прежде всего к матери, но та лишь испуганно покачала головой, а словесную инициативу вновь взяла на себя тетушка:

– Никогда, доктор. Сахар ложками ест, а мандарины килограммами, – она коротко хихикнула, – с этим все в порядке.

– Ладно. Ожидайте. – Он скользнул взглядом по жалостливо уставившейся на него матери и вернулся в приемник.

Внутривенный катетер уже торчал в правой подлокотной ямке мальца. Одежда акселерата была горкой сложена на подоконнике, и все присутствующие имели возможность лицезреть его худое маленькое тельце.

«Дыхание поверхностное, но свободное. Видимых травм нет, – профессионально подметил Александр. – И ноги колесом, манекенщиком парню не быть. Хотя, кто его знает, может, перерастет еще. Или мода на кривоногих мужиков пойдет». Он едва не улыбнулся, но, перехватив ожидающие взгляды медсестер, вернулся в образ реаниматолога.

– Глюкозу по вене, десятку. Давление?

– Восемьдесят на сорок. Пульс слабоват. – Татьяна указала на неплотно обтягивающую тонкое плечико манжету тонометра. – Да этой фигней разве точно измеришь. Сто лет в обед, к тому же на взрослую руку рассчитана. Детских аппаратов у нас нет. Вот и приходится извращаться – пережимки, перетяжки, – она горестно вздохнула большими грудями.

– Витамины, пол-ампулы гормонов и кубик мочегонных.

Темнов подкатил дыхательную приставку и, держа маску над лицом ребенка, пустил 50 %-ную кислородную смесь. Малыш дышал спокойно, но недостаточно глубоко, отчего губы и кончики пальцев посинели, а по худому тельцу разлилась нездоровая бледность. Врач наложил маску на личико пациента и, приноравливаясь к ритму дыхания, начал осторожно «поддыхивать» резиновым мешком, продляя время вдоха и медленно увеличивая его глубину с целью улучшения кислородного обмена.

– Таня, противорвотное, полкуба, по вене. – Александр сомневался в обильности последней трапезы пацаненка, но подстраховка в подобных случаях никогда не бывает лишней.

В течение нескольких минут цвет лица и слизистых вундеркинда заметно улучшился. Проявились намеки на розовощекость и красноватый оттенок губ. Маленькие пальчики приобрели естественную багровость, оттаяв от мерзкой синюшности.

Александр приоткрыл веки больного. Зрачки равной величины, фотореакция и роговичный рефлекс оживились. Темнов убрал маску и с двух сторон надавил за ушами. Глазенки пропойцы широко открылись. Судорожно глотнув ртом воздух, он издал долгий монотонный вой.

– Неплохо. Таня, привяжи его и начинай капать детоксикант. Голос уже есть. Теперь будем регулировать тембр и увеличивать громкость.

– Так ведь к голосу еще и думалку восстановить нужно. На одном рупоре не проживешь.

Круглое лицо медсестры, доселе застывшее сосредоточенно-обеспокоенным выражением, заметно просветлело, на губах появилась легкая улыбка.

– Согласен. Какая же говорилка без соображалки. Будешь постоянно по жевалке выхватывать. – Темнов тщательно ощупал живот мальчонки. – Вводи стимуляторы. Медленно. Я скажу, когда остановиться. – Выслушав через фонендоскоп сердце и легкие пациентика, он грузно опустился на стоявший у подоконника стул. Отсюда ему был хорошо виден и теперь уже нормально дышащий виновник ночного бдения, и подсоединенный к внутривенному катетеру шприц, которым Татьяна медленно вводила мозговую подпитку не знающему меры акселерату.

Признаки физической активности не замедлили проявиться. Мальчишка засучил худыми ножками, задвигал ручонками. Угловатая головенка сначала бессистемно, а затем осознанно завертелась из стороны в сторону. Через пару минут присутствующие имели удовольствие лицезреть отсутствующий взгляд маленьких черных глазенок.

– Ау! – Александр вновь приступил к тактильной стимуляции ушно-челюстной области ночного гостя. – Смотри на меня, Никита!

Пустота во взгляде сменилась болезненной осознанностью. Рот пьянчужки широко открылся, извергнув из недр маленького тельца громкий визг, в котором уже явственно проступали интонации недовольства, испуга и боли.

– Мозги зашевелились, – удовлетворенно констатировал врач, продолжая раздражающее пальцевое воздействие на нежные околоушные ямки. – Никита! Тихо! Смотри на меня!

Но детский плач, равно как и женскую истерику, легче переждать, чем остановить. Обильные слезы двумя равновеликими потоками уже струились по бледно-розовым щечкам, а крик перешел в прерывающиеся всхлипываниями рыдания.

– Ну, кажется, реанимационный экстрим позади. Осталось переждать звуковую атаку. – Александр вернулся на стул, с оптимистичной задумчивостью наблюдая за распустившим нюни пацаненком.

– Да разве же это атака? И не такое наши уши выдерживали. – Убедившись в надежности фиксирующих бинтов, Татьяна подошла к низкой кушетке и устало присела на краешек.

Среди бессвязного рыдающего бормотания отчетливо выделялись короткие слова общего содержания вроде «мама», «плохо», «фу», свидетельствующие о положительной динамике восстановительного процесса.

Темнов обдумывал план дальнейших лечебных действий. Сейчас они уже сводились в основном к организационным нюансам. Оставлять пацана в подотчетной ему реанимации он теперь не собирался. Из комы вывели, дыхание наладили, тонус восстановили. Еще несколько пунктов по детоксикации и – во вторую городскую больницу. Там находилось реанимационное отделение, специализировавшееся по детям. Да и детская больница у них под боком. Данных за хирургическую патологию у пацана нет, так что он имеет все шансы уже к полудню оказаться в педиатрии. Ну а там… А хрен его знает, что там! До следующего запоя, наверное. Негативная туманность жизненных перспектив паренька слегка рассердила Александра.

– Мама, нет! – визгливое крещендо вывело Темнова из задумчивости.

Татьяна суетливо бросилась к малышу – материнский инстинкт опередил профессиональную сноровку.

– Тш! Тш! – Ее крупная мягкая рука с осторожной заботливостью поглаживала дергающуюся от натужных воплей головенку. – Успокойся. Мама здесь. Может, лучше действительно мать позвать? – взглянула она на врача. – Дитю утешение, а нам облегчение. – Пухлые губы раскрылись легкой улыбкой от невольного экспромта.

– Можно. – Александр не спеша поднялся и направился к высоким двустворчатым дверям. Но на выходе его поступательное движение было приостановлено весьма оригинальным способом. Открываемая врачом массивная створка была буквально втолкнута обратно твердым препятствием. Рука доктора едва не соскользнула с круглой металлической ручки.

– Ой! – с растерянной болезненностью явственно прозвучало из-за двери. Затем послышалось уходящее вбок шуршание и короткий, неумело сдерживаемый смех.

Вторая попытка была более результативной. Дверь открылась, уже не встретив сопротивления. В ярко освещенном коридоре, слева от выхода из реанимационного зала, стояла потирающая ушибленный лоб тетенька парнишки. Микс смущения и веселости на ее миловидном, но несколько вульгарном лице свидетельствовал вовсе не о переживаемом за судьбу племянника беспокойстве, а, скорее, о восприятии происходящего как некоего забавного приключения.

– Подглядывать нехорошо. – Упрек звучал шутливо, но легкая приподнятость настроения, обусловленная быстрой реанимацией мальчонки, была подпорчена.

– А я только подслушивала, – хихикнула великовозрастная шалунья, – там все равно ничего не видно.

– А слышно?

Дамочка осеклась, смущенная прямым вопросом.

– Ну-у немного, – судя по вернувшейся на лицо улыбке, она расценила выпад доктора как чистейшей воды шутку. – Совсем чуть-чуть. Ну как там? – спохватилась она, вспомнив о необходимости изображать заботливую тетушку. – С Никиткой все в порядке?

– Еще рано делать окончательные выводы, – выдал стандартную для подобных ситуаций фразу Александр. Желание приглашать к алканавтику мать у него пропало столь же внезапно, как и появилось. Он взглянул в ее сторону. Женщина сидела в той же неудобной позе, сильно наклонившись вперед. Носовой платок она теперь прижимала ко рту, а неподвижный, словно осовевший взгляд карих глаз был устремлен на доктора.

– Ожидайте.

Он плотно прикрыл за собой дверь.

– Мамочку позвали? – Татьяна застиранной пеленкой обтирала слюнявые губы пациента.

Александр скривился в неопределенной гримасе, затрудняясь сформулировать причину столь резкой перемены решения.

– Обойдемся. Уже недолго осталось.

Пацаненок вовсю моргал осовевшими глазенками, но во взгляде появилась явная фокусировка и, как показалось Темнову, некая обидчивая сосредоточенность на незнакомцах. Однако испуганное наблюдение не мешало ему сопровождать верчение кудрявой головкой и выгибание худенького тельца интенсивной звуковой поддержкой. Жалобы приобретали все более связный характер:

– Ай! Голова болит… Ой! Мама… Нет! Не хочу… Фу-у!

Некая последовательность отрывочных восклицаний спонтанно насторожила анестезиолога. Щелкнув шмакодявку за ухом, он начальственным тоном обратил на себя его внимание:

– Никита! Смотри на меня! – После нескольких безуспешных попыток врач добился, что маленькие темные буравчики встретились взглядом с его глазами. – Хорошо. Тихо, Никита! Тихо! – Пьяная мутность, смешанная с опасливым ожиданием, созерцала крупную фигуру Александра зенками маленького человечка. Завывания смолкли, уступив место приглушенным всхлипываниям.

«Есть контакт! Мозг ожил», – окончательно констатировал про себя Темнов факт успешной реанимации.

– Видишь меня, Никита? Кивни! – Дерганое качание маленькой головы подтвердило возможность дальнейшего диалога. – Покажи язык. Язык, Никита! Ну! – Влажный розовый лепесток лениво высунулся изо рта мальчонки, таща за собой приторный шлейф ликерного перегара. – Прячь! Закрой рот! – Узкие полоски сухих губ сомкнулись, вновь затрепетав сдерживаемыми рыданиями.

– Доктор! Вы его совсем запугаете. – Татьяна погладила пунцовую щечку ребенка. – Он же совсем дитя! Хотя и пьяненькое.

Никита, ощутив нежное сочувствие, попытался было усилить звуковую атаку на барабанные перепонки медицинского тандема, но его робкие потуги было жестко пресечены Александром:

– Тихо, Никита! Тсс. – Выразительный взгляд на Татьяну. – Не мешайте! Объясню позже. Смотри на меня, Никита. Так. Тихо! Сожми мои пальцы. Ну! Сожми руку в кулачок. Во-от. Молодец! Смотри на меня. Та-ак. Как тебя зовут? Ну! Никита, как тебя зовут? Говори! – Умышленная тавтология при формулировке последнего вопроса зачастую помогала «заторможенным» пациентам быстрее вспомнить свои позывные.

– Ни-и-ки-и-та-а, – плаксивые интонации почти заглушали невнятный ответ, но сейчас важна была нить вербального контакта. Сопли и слюни отошли на второй план.

– Молодец! Глаза не закрывать! Смотри на меня! – В болезненной стимуляции натерпевшихся ушей мальчонки уже не было надобности. Достаточно было легкого надавливания. – Никита! Ты невкусное пил? Ну?! «Фу-у» пил? Отвечай! – Александр не знал, как понятней обозначить алкогольсодержащую мачмалу, которой отравился юный экстремал, и пользовался его же терминами, услышанными в полубредовом бормотании. – Бяку пил? «Фу-у» пил?

– Да-а!

– Зачем? – Темнов осекся, поняв неуместную сложность вопроса. – Гмм. Где взял? – Опять не то. Описательные подробности мальцу сейчас были не под силу. – Кто тебе дал? Кто налил? Говори!

Со среднестатистическим забулдыжкой от 14 лет и старше подобный трюк фактически не имел шансов на успех. Еще не пробудившись окончательно, будучи оглушенными алкогольными токсинами, особи постарше уже на сумеречной стадии сознания оказывались заблокированными для выяснения анамнеза, а зачастую и для столь необходимого в данной ситуации продуктивного контакта. У мужчин на передний план обычно выступала агрессивность, у женщин – истеричность. Реже попадались «молчуны», сознательно избегавшие общения с медперсоналом и ограничивающиеся односложными нецензурными высказываниями в адрес особо настырных реаниматологов. Но маленький человечек еще не был посвящен в негласный кодекс, порицающий выдачу собутыльников в критических ситуациях. И к счастью, не был или был недостаточно запуган для этого. Поэтому, поддавшись на требовательные уговоры Александра, он протяжно выдохнул:

– Ма-а-ма-а.

– Во дела! – Татьяна с недоверчивой растерянностью переводила взгляд с врача на мальчишку.

– Никита! Спокойно. Еще раз, – болевая стимуляция внимания вновь понадобилась для пресечения начинающихся рыданий. – Кто дал тебе «фу-у»? Кто налил?

– Ма-м-ма-а, – идентичный первому ответ практически не оставлял повода для сомнений. Учитывая возраст и психоневрологическое состояние опрашиваемого, вероятность сознательной лжи была минимальной.

– Мозговую подпитку капельно, медленно. Начнется рвота – голову набок. Я в холле. – Чеканящим шагом Александр вышел в коридор.

– Ему уже лучше, доктор? – привычно метнулась к врачу тетенька. – Мы слышали, как он разговаривал.

Фактически отодвинув говорливую помеху со своего маршрута, Темнов молча двинулся к матери пациента. Та явно не ожидала столь внезапного внимания к своей персоне и не успела сменить образ нейтральной зрительницы на маску обеспокоенной родительницы.

– Вы мать? – Дамочка вздрогнула от металлических интонаций вопроса.

– Д-да.

– Фамилия Никиты? – Вопрос, казалось, растворился в узком пространстве между врачом и низко склонившей голову женщиной.

– Бирюков, – донеслась из-за спины подсказка родственницы.

– Я не с вами разговариваю! – осадил непрошеную помощницу Темнов. – Опишите мне обстоятельства случившегося. Во всех подробностях.

Мамочка медленно откинулась на спинку лавки. О платке она впопыхах забыла, и взору Александра предстала обильно наштукатуренная, сдобренная растерянно-туповатым выражением физиономия. Помада на губах была наполовину смазана, а осовевшие зеленые глаза лениво избегали прямого взгляда доктора.

– П-поним-маете, м-мы… – Заикание и нечленораздельность речи вполне могли быть последствиями стресса, обусловленного переживанием за любимого отпрыска. Но для Темнова уже стала очевидной иная причина. Он шагнул к робеющей собеседнице и твердым бесцеремонным жестом поднял ее голову, вплотную приблизив свое крупное лицо к ее оплывшей вывеске.

– Вы пьяны, – процедил врач, разгибаясь. – Где ваш ребенок взял спиртное?

– Я н-не з-знаю. Мы п-пришли с р-работы…

– Вы на работе выпиваете? Оригинальная специальность.

Подруга вновь ринулась спасать грозившую окончательно выйти из-под контроля ситуацию:

– Понимаете, доктор, у нас сегодня была вечеринка – сбор коллектива, юбилей бригадира и все такое. Поэтому мы с Мариной немного задержались, а когда вернулись домой… Ну прямо мистика какая-то! Это же надо так совпасть, чтобы и Никита той же гадости хлебнул, которую мы квасили, – защитница вновь расплылась плохо нацепленной лицемерной улыбкой.

– Идите за мной. – Александр подхватил охнувшую мамашу под локоть и фактически поволок ее отягощенное градусом тело к ремзалу. – А вы ожидайте, – тормознул он рванувшуюся за ними хлопотунью.

Никита часто моргал заплаканными глазенками и опасливо похныкивал, соображая уже, что находится в «чужом» месте и лишний раз голос лучше не подавать. Маленькая грудная клетка подвижно колыхалась в такт глубокому взволнованному дыханию, а худые ножки с тщедушной настойчивостью норовили согнуться в острых коленках, свидетельствуя о полностью восстановившемся мышечном тонусе.

– Тихо! – зловещим полушепотом предупредил Александр нежелательную вербальную активность Марины.

Не выпуская руки женщины, он подвел ее к лежащему на каталке сыну. Мальчишеские глазенки с вялой осознанностью уставились на подошедших.

– Никита, кто эта тетя? – Для наглядности Темнов указал пальцем на стоящую рядом посетительницу.

– Ма-а-ма-а, – дикция пациентика заметно улучшилась.

– Это она дала тебе «фу-у»? Выпить «горькое» она тебе дала?

– Да я не… – Женщина дернулась плохо скоординированным движением и, не рассчитав амплитуды, саданулась боком о твердый резиновый поручень каталки. Мобильный лежак, не отягощенный габаритным телом, едва не покатился в сторону выхода, но был вовремя остановлен Татьяной. Мальчонка, утратив едва нарождавшуюся психологическую устойчивость, вновь завыл благим матом.

Впопыхах выдав нехорошее слово, Марина обратила злобный взгляд на Александра:

– С-слушай, лекарь! Не лезь! Лечи и н-не вникай! – Женщина звучно икнула и обессиленно повалилась на табурет.

– Глюкозу ей по вене, сорок кубов! – Темнов направился к выходу. Принимать меры предосторожности в этот раз не имело смысла – дверь была приоткрыта, и в сантиметровой щели четко просматривался часто моргающий глаз с густо накрашенным веком.

– Повтора желаете? – Врач не скрывал злобного ехидства. – Могу обеспечить.

Он нарочито резко толкнул дверь, но глаз вовремя подал влево, и массивная деревянная конструкция вхолостую прорезала пустоту коридора.

– Пройдемте со мной.

Они пересекли небольшой вестибюль, отделявший приемный блок от комнаты оформления пациентов. Темнов без стука распахнул перед настороженно глядящей на него спутницей одностворчатую коричневую дверь:

– Прошу вас.

Сидящая за столом медсестра вопросительно взглянула на вошедших:

– Будете оформлять ребенка в стационар?

– Не совсем. – Александр едва сдержал ухмылку. – Не могли бы вы помочь Татьяне в присмотре за больными. А то там и ребенок, и матери что-то нездоровится. Очень прошу. Всего пять минут, пока я не освобожусь.

Он плотно прикрыл за выпорхнувшей медсестрой дверь и мягко предложил женщине:

– Присаживайтесь.

Притихшая говорунья осторожно опустилась на краешек стула. Темнов обошел стол и сел на место регистраторши.

– Вы мне ничего не хотите сообщить? – галантно уступил он собеседнице право первого хода.

Но, сбитая с толку, тетушка не использовала предоставленный ей шанс. С осторожной растерянностью она медленно покачала головой.

– Хорошо. Тогда начну я. – Врач откинулся на спинку стула и положил ладони с длинными тонкими пальцами на полировку стола. – У вашего племянника, или кем он там вам приходится, короче у Никиты, тяжелое отравление алкоголем. Это неоспоримый факт. – Темнов для наглядности хлопнул ладонью по столу. – По свидетельству самого ребенка, которому у меня нет причин не доверять, напоила его родная мать. – Женщина подалась вперед, открыв было рот для возражений, но была остановлена резким окриком: – Молчите! Я еще не закончил! – Александр перевел дыхание. – Итак, продолжим. Для лечебного процесса это не суть важно. Тем более что в данный момент жизнь ребенка уже вне опасности. Проблема в другом. Как дежурный врач, я обязан сообщать о подобных резонансных случаях в милицию. – Он сделал эффектную паузу и с удовлетворением отметил, как настороженность во взгляде бегающих глаз слушательницы сменилась испуганной обеспокоенностью и нижняя челюсть отвисла в неконтролируемой растерянности. – Вы, как я вижу, понимаете всю щекотливость своего положения. Понимаете?! – рявкнул Темнов, наполнив комнатушку баритонистым эхом.

Отпрянувшая женщина размашисто закивала:

– Да, да, доктор! Но как же нам быть? Вы поймите! Все как-то само получилось… О, господи! Мы и подумать не могли. Всего-то пара глоточков. Верите?! А Никита за минуту и отъехал. – Несколько успокоившись, она растерянно пожала плечами. – Глупо-то как. Хм…

– С вашей стороны глупо, а для ребенка опасно. Если он действительно выпил, как вы изволили выразиться, «пару глоточков», то, судя по тяжести последствий, у него налицо непереносимость алкоголя, и употребление спиртных напитков ему заказано. Если же вы его забавы ради напоили, а именно к этой версии я и склоняюсь, – разбирайтесь сами со своей совестью. Ну а в милиции с вами разберутся, уж в этом можете быть уверены.

– Ну, доктор, пожалуйста, помогите нам. Я клянусь, это в первый и последний раз. Обещаю.

– Да мне ваши обещания как-то… – Александр смачно зевнул. – Ну так чем же, кроме весьма сомнительных обещаний, вы можете меня заинтересовать?

Просительная гримаса на фейсе дамочки сменилась привычным для нее деловито-расчетливым выражением.

– А-а, понятно. Так бы сразу и сказали… А то милиция, совесть… Чай, не первый день живу, – она приоткрыла изящное, умеренной потрепанности портмоне и вытащила две купюры.

– Мало. Еще столько же нужно.

– Но у меня нет при себе больше. – Она нервным движением распахнула кошелек, демонстрируя его содержимое. – Только на такси осталось.

– У подруги возьмите. Она ведь тоже заинтересованное лицо.

– Ах, доктор, – с натянутой беспечностью махнула рукой тетушка, – у нее ни копейки. Я все забрала, чтобы она не посеяла где-нибудь.

– Хорошо. Вызывайте такси. – Александр указал на замацанный антикварной давности телефон. – Езды вам максимум пятнадцать минут в одну сторону. Через час я жду вас с деньгами.

Женщина неподвижно застыла на краешке стула с раскрытым кошельком на коленях. Ее сжатые губы и шумное дыхание свидетельствовали о весьма бурной эмоциональной наполненности. Но остатки пьяного угара выветрились и усталым, еще недавно беззаботно резвящимся интеллектом она понимала, что крыть ей нечем. Все козыри в данный момент были у врача.

– Ну же, звоните. Или вы все номера забыли? – Темнов снял некогда белую трубку и протянул собеседнице: – Так и скажите, такси к приемному отделению центральной городской больницы, диспетчера наш адрес знают.

С напряженной медлительностью она взяла из его руки трубку. Неуверенно набрала номер. Пока ее чеканящий голос делал заказ, Александр подошел к двери и, выглянув в пустой вестибюль, громко позвал медсестру приемника:

– Людмила, можете возвращаться на рабочее место. – И, обернувшись к поднимающейся со стула женщине, напомнил: – Максимум час.

Никиту рвало. Скудно и динамично. Малые порции желудочного содержимого свидетельствовали о том, что пара тупых сучек заливала паренька натощак. А интенсивность рвотных позывов была сейчас только на руку и здоровью мальца, и врачебным планам Темнова. Александр все равно собирался промывать пациентику желудок, ожидая лишь восстановления сознания и защитных рефлексов. Но, увидев, с каким искренним отторжением маленький организм сам избавляется от чужеродной жидкости, он решил не драть парню глотку мерзкой резинкой желудочного зонда.

– Таня, адсорбенты в теплую воду. Когда пацан ихтиандра вызывать закончит, в него вольете.

Темнов легонько ущипнул Никиту за щеку:

– Плохо тебе?

Отдышавшись после очередного рвотного позыва, ребенок скорчил плаксивую гримасу:

– Да-а! Голова боли-ит…

– А ты больше «бяку» и «фу-у» не пей. Даже если мама заставлять будет.

За спиной Александра раздался скрежещущий выдох. Врач оглянулся на мамашу. Осанка женщины стала ровнее, взгляд злее и осознанней, а мимика динамичней.

– О, вам, как я вижу, уже легче. А то совсем раскисли. Волновались, наверное. Смею вас заверить, что худшее уже позади. Сынулю вашего мы еще с часок пообхаживаем, а затем я спецтранспортом направлю его в педиатрическое отделение. Ну а вы с родственницей тем временем проедетесь домой и обратно. Подробности я ей объяснил.

– Я никуда не поеду! Какого… Зачем? Я буду возле сына!

– Подруга вам все расскажет. О, кажется, такси. – Отодвинув занавеску, Александр увидел разворачивающуюся у входа старую «Волгу» с мерцающими на боках «кубиками». – Обещаю, что здесь ваш сын будет в полной безопасности. Ну же, машина ждет!

В коридоре санитарка с лязгом отодвигала тяжелый дверной засов. Стоявшая позади тетушка нервно теребила сумочку. Она, казалось, удивилась, заметив выходящую вслед за доктором подругу. Но Александр категорично пресек возможную дискуссию:

– Едете вдвоем. Быстрее управитесь.

Ночь прохладной свежестью на несколько мгновений ворвалась в застоявшуюся теплоту вестибюля, выпуская женщин наружу.

Темнов с угрюмой рассеянностью наблюдал из окна за суетливой посадкой отправленных им домой посетительниц. Подруга с ходу начала объяснять притормаживающей мамаше ситуацию. Та бурно реагировала, агрессивно отмахиваясь и сопровождая жестикуляцию неслышным доктору страстным речевым аккомпанементом. Увидев на фоне освещенного окна силуэт врача, разъяренная мать обличающе указала на него, но, увлекаемая напарницей, исчезла в кабине таксомотора.

Машина с чинной неторопливостью отбыла в заданном направлении.


Гневное возбуждение, охватившее Александра сразу после выяснения обстоятельств отравления ребенка, улеглось. Сейчас он мог трезво анализировать ситуацию и свое место в ней. Мать пацаненка – дрянь. Это для него было непреложным фактом. Быть может, она любящая мать и заботливая жена в других ситуациях, но сейчас она – дрянь. Если даже с ее стороны это была единственная антивоспитательная ошибка, едва не повлекшая за собой летальные последствия для сына, в любом случае, даже эксклюзивность поступка не оправдывает всей мерзости содеянного. И столь опасная глупость должна быть наказана. А то, что в данном случае вершителем правосудия выступал именно он – Александр Темнов, для него не представлялось психологической проблемой.

«В конце концов, я – врач. Я спас ее сына. Пусть я лишь исполнил свой профессиональный долг, но ведь исполнил-то именно я, а не кто-то другой». И почему «спаситель» – Александр, запнувшись, поправился – «спасатель», не может выступить в роли вершителя справедливости?! Пусть не тотальной и окончательной, но хотя бы заставляющей виновника надолго запомнить сотворенный им негатив. Чтобы в будущем, вспоминая о содеянном, злодей испытывал пусть не стыд и раскаяние, но, по крайней мере, изжогу раздраженности и головокружение злости. А неприятный осадок все же лучшая профилактика ошибок, чем их полная амнезия.

Аргументация, использованная Темновым для психологического давления на родню мальца, имела весьма сомнительную официальную подоплеку. Дело в том, что Александр впервые столкнулся со случаем тяжелого алкогольного отравления пациента в возрасте до 14 лет. Поэтому врач не знал, обязан ли он сразу же сообщать в милицию о столь вопиющем факте или же, как в случаях с отравлением взрослых особей рода человеческого, звонить в органы лишь после госпитализации больного, когда станет ясно, что экспресс-методом оздоровить его не удастся и требуется лечение в условиях стационара. В данной ситуации экстренные меры детоксикации вполне благотворно подействовали на маленького пропойцу, и массивная инфузионная терапия ему уже не показана. Вот и выходило, что раз пациент уже не реанимационный, то и сообщать о нем в правоохранительные органы дежурный реаниматолог не обязан. Шкет направляется в педиатрию, где имеются свой дежурный врач и свой детский реанимационный блок. Пусть у них и болят головы о соблюдении служебных предписаний…

Лишь сейчас Александр заметил, что уже добрых пятнадцать минут сидит с ручкой над девственно-чистым листом бумаги. Вдохновенный внутренний монолог отодвинул написание дневника наблюдения мальчонки на второй план. И, хотя все психологические аспекты ситуации еще отнюдь не были им «обсосаны» в излюбленном «самокопательном» стиле, Темнов решил отложить аутодискуссию, сосредоточившись на оформлении медицинской документации.

Но, едва начавшись, профессиональный энтузиазм был прерван внешним вторжением.

Раздолбанная карета «скорой помощи», громко урча, подкатила к входу в приемное отделение. Пока водитель пристраивал задок своей старушки к носилочному порогу, шустрая легковушка с визгом затормозила у лестницы. Форма двух вылезших из нее пассажиров заставила сердце Александра забиться в учащенном ритме. Но за милиционерами никто больше не показался, а распахнувшиеся дверцы «скорой» и начавшие выкатываться из нее носилки быстро успокоили разнервничавшегося врача. Пока санитарка громыхала дверным засовом, он перешел в реанимационный зал.

– А мы пописали! – радостно сообщила Татьяна, указав на полулитровую банку с солидной порцией светло-желтой прозрачной мочи.

– А почему не в «утку»?

– Ну, доктор, в ту «утку» не все взрослые направить могут. В широком отверстии инструмент теряют. А вы хотите, чтобы ребенок в ней барахтался. К тому же в банке и цвет сразу виден, и количество, – она слегка обиделась, – для вас же старалась.

– Хорошо, спасибо. – Александр был не настроен шутить. Посетивший его легкий мандраж начисто отбил желание дискутировать. Он растерялся и от этого был сам себе неприятен.

«Вот что значит „рыльце в пушку“. Хотя какого черта!.. Я честен, и это главное. По крайней мере стараюсь таковым быть… Ладно, позже…»

– Переведите мальца в «отсыпочную».

Так медперсонал окрестил прилегающую к основному залу приемника комнату. В ней располагалась пара кроватей, тумбочка с ЭКГ-аппаратом и находились шкафы со скудным запасом больничных медикаментов. Ночами, в перерывах между поступлениями больных, кровати служили кратковременным пристанищем для утомленных медсестер приемного отделения.

Темнов помог Татьяне перевезти массивную каталку с испуганно глядящим на него маленьким телом в дальнюю комнату.

– Лежи тихо! – покровительственно буркнул он Никите. Затем обернулся к медсестре: – Оставайтесь пока с ним. Если будете нужны, позову.


Товарищей из органов было трое. Двое в форме дорожно-постовой службы и сопровождающий носилки – в куртке конвоира и с автоматом наперевес.

«Это явно не по мою душу», – окончательно убедился Александр, изображая сосредоточенную заинтересованность под взглядами вошедших милиционеров.

– Добрый вечер. Вы дежурный врач? – Капитан был уже немолод и натянуто вежлив.

– Да. В чем дело?

– Мужчина без сознания. Дорожно-транспортное происшествие. – Проследовав взглядом за кивком офицера, Темнов узрел каталку с телом индивидуума позднепризывного возраста нормостенического сложения. Его одежда была обильно измазана землей, мелом и прочими неорганическими веществами.

– Характер и давность травмы известны?

– Минут сорок, максимум час назад. Предположительно, черепно-мозговая. А там, кто его знает.

– Заезжайте в ремзал. – Александр распахнул двери, пропуская медсестер с ценным грузом. Рассмотрев пациента, он с удовлетворением отметил естественную розовость слизистых оболочек и ровное дыхание.

– Ожидайте в холле, – кивнул Темнов служителям закона, но автоматчик, словно не слыша императивных врачебных указаний, проследовал за носилками.

– Простите. Я же сказал, ожидайте. Зачем толпу создавать? Вы же сами говорите «без сознания». Кого вы будете охранять? Он что, встанет и убежит?

– Успокойтесь, доктор, – холодной волной флегмы окатил его капитан, – мы четко следуем инструкциям.

– Ваши инструкции предписывают охрану арестантов и в бессознательном состоянии? – Природная язвительность взяла свое, невзирая на остаточную нервозность.

– Ну, во-первых, он пока еще не арестант, а всего лишь подозреваемый. А во-вторых, – капитан, к вящему удовольствию Александра, запнулся, подыскивая подходящую формулировку, – он не совсем без сознания. Во всяком случае, у нас есть некоторые основания так полагать.

Темнов недоуменно оглянулся на тело пациента. «Не совсем арестанта» он еще мог себе представить, похоже, у милиции имелись виды на несчастного, но ордер пока не выписан, или, точнее, схватить-то схватили, а до места еще не довезли, дабы подобающим образом все оформить. Но «не совсем без сознания» – это что-то новое. Не дежурство, а ночь сюрпризов какая-то…

– Мы думаем, что он притворяется, – пояснил капитан, – и потому обратились к вам. Врачи, полагаю, смогут отличить ложную кому от истинной.

Александр занялся непосредственным осмотром пациента. Зрачки равные, глазные рефлексы в норме. Не показатель… Сухожильные реакции – ничего особенного. Пульс, давление, дыхание – не зацепишься. Видимых травм, не считая нескольких ссадин на руках, нет.

– Разденьте его. – Поднаторевшим в искусстве обнажения санитаркам потребовались считаные секунды, чтобы взору присутствующих предстало заляпанное синими озерцами татуировок тело.

– О, у парня, похоже, богатое прошлое по вашей линии, – разглядывая символические наколки на плечах и груди мужчины, заметил Темнов.

– Рецидивист. – Капитан не был склонен распространяться на эту тему. – Так что насчет диагноза?

– Рано, рано. Медицина – наука неточная и дотошная.

«Свежих» повреждений не было. Следы хирургических операций на животе и левом бедре – артефакты. Александр входил в раж. Стимулируя болевую чувствительность околоушными и подключичными надавливаниями, он смог добиться лишь трепетания век и легкой гримасы – реакции «тянули» как на симуляцию, так и на кому первой степени. И это при его тяжелой руке! Да-а, если и притворщик, то достойный.

– Доктор, а может, его того… Ну-у… – Молодой лейтенант, подавший, наконец, голос, взялся за резиновую дубинку. Он, похоже, сочувствовал затруднениям Темнова и, по доброте душевной, предлагал свой метод стимуляции.

Капитан одарил напарника негодующим взглядом. Охранник, устроившись на подоконнике, сохранял нейтралитет, не сводя глаз с обнаженного тела.

– Нет! – Александр категорично покачал головой. – Здесь медучреждение, а не комната для допросов. Я буду действовать как врач, а не как палач. – И, пытаясь сгладить неуместную пафосность рифмы, поспешно велел медсестре: – Подкалывайтесь в вену.

Быстро наклонившись к самому лицу «коматозника», Темнов крикнул:

– Открой глаза! – Не сработало. Веки даже не шелохнулись. Или субчик все видит с закрытыми глазами, или действительно «тертый калач», умеющий контролировать телесные проявления. Ладно, идем дальше. Но все в рамках медпредписаний! Произведем полный осмотр пациента.

– Перчатки мне. Можно нестерильные. – Натягивая белесоватую резину на ладони, он распорядился: – Согните ему ноги в коленях… Вот так. Теперь разведите в стороны… Хорошо.

Пальцевое исследование прямой кишки – весьма распространенная, а зачастую и необходимая в практике врача хирургической специальности манипуляция. И, хотя в данном случае преобладала мозговая симптоматика, не грех было исключить возможность желудочно-кишечного кровотечения. Если пациент действительно без сознания, хуже ему от этого не станет. А для диагностики полезно.

Темнов честно и обстоятельно произвел манипуляцию. Проникновение чужеродного предмета в анус незнакомец воспринял спокойно. Лишь при движении длинного врачебного пальца в полости кишки, веки подозреваемого слегка задергались, а дыхание несколько участилось.

– Ни оргазма, ни истерики, – Александр содрал использованные перчатки, предварительно удостоверившись в отсутствии признаков кровотечения.

– Привыкший, наверное. У них на зоне… – Весельчак-лейтенант вновь был прерван, на сей раз капитанским покашливанием.

Так, с задницей не получилось. Ну и ладно. А то было бы слишком просто.

Возбужденный нестандартной ситуацией, Александр начисто забыл о скором приезде дамочек-алкашек, а о лежащем в соседней комнате мальце вспомнил, лишь узрев выглядывающую из приоткрытой двери Татьяну. Предупредив вопрос доктора, медсестра сообщила:

– Спит. Все под контролем.

– Хорошо. Ну-с, продолжим. – Темнов едва не потер ладони от предвкушения новых экспериментов. «Но все в рамках инструкций!» – одернул он себя. – Девочки, мочевой катетер. Что-то пациент долго не писает.

– Толстый? Может быть, женский? – Втянутая в увлекательную игру санитарка продемонстрировала упаковку с толстым катетером.

– Света, ну мы же не звери… – протянул Александр, давясь смехом, – да и товарищи из органов могут не понять.

– Мы все понимаем. Время поджимает, док! – Похоже, лейтенант решил окончательно положить на осуждение старшего коллеги. Хохотнув, он добавил: – Если нужно, я клиента придержу.

– Пациента, – подмигнув, поправил соратника по веселью Темнов, – здесь у нас только пациенты. Мы же типа больница.

Капитан с нарочитой внимательностью разглядывал свои ногти. Ему бы сейчас маникюрные ножнички. «Скучает, служивый», – с ехидством подумал Александр. Автоматчик не сводил застывшего взгляда терминатора с подозреваемого. «Парень или кретин, или искренне любит свою работу. В любом случае, счастливчик».

Выбрав мочевой катетер средней толщины, врач смазал кончик маслом и неторопливо приступил к ответственной манипуляции. Двигательные реакции проявились сразу же, но для доказательства мнимости комы нужны были осознанность взгляда и речевое сопровождение. К тому же, пару раз дернувшись всем телом и потянув было руки к источнику раздражения, «законник» избрал более умную тактику реагирования – лишь нецеленаправленные движения конечностями и дугообразные прогибы туловища. Глаза так и не открылись, а голоса не было и в помине. Ч-черт! Не прокатило!

– Давление? – Темнов нащупал пульс подопытного. Тахикардия, аритмии нет.

– Сто шестьдесят на сто десять!

– Гипотензивные по вене. Так мы его в натуральный инсульт вгоним.

«Честных» средств оставалось все меньше. Впору было растерянно почесать затылок. К тому же Александр вспомнил об ожидающихся дамах с добровольно-принудительным взносом. Отмеренный им час истекал через двадцать минут. И встреча подвыпивших озлобленных леди с товарищами из органов ему представлялась крайне нежелательной.

«Думай, Саша. Думай!» Ну почему в медуниверситетах учат стимулировать жизнедеятельность у больных и не дают советов по выведению на чистую воду здоровых?!

В том, что мужик притворяется, Темнов уже практически не сомневался. Ну, может быть, чуть-чуть. Но в очередной раз он поклялся вести себя с пациентом строго в рамках медицинских предписаний.

Александр вновь проверил неврологический статус больного. Никаких патологических рефлексов. Лишь закатывание глаз и нецеленаправленная двигательная реакция на боль. А времени все меньше… «Ну что ж. Видит Бог, я не хотел». И жестко, и на грани фола с образом «честного» реаниматолога.

– Татьяна, вы мне нужны.

Она неспешно приблизилась к носилкам, оставив двери в комнату со спящим мальцом приоткрытыми.

– Приготовьте интубационную трубку. Восьмерку. И атропин по вене.

Молча исполнив указания врача, она замешкалась, обуреваемая предчувствием назревающего экстрима.

– А наркоз?

– Какой наркоз?! – Он едва не сорвался. – Больной в коме, Таня, больной в коме! – повторял он скорее для себя, потому что ее убеждать было бесполезно. – Релаксанты.

Вытащив из барсетки ларингоскоп, Темнов проверил подсветку. Норма. Дыхательный мешок наготове. Нервно разминая мягкую упругость масочного резервуара, Александр перевел ожидающий взгляд с лица пациента на застывшую со шприцем в руке Татьяну.

– Дайте, я сам.

Он почти отодвинул ее большое мягкое тело от носилок и медленно ввел половинную дозу релаксанта короткого действия в вену ночного упрямца.

– Приготовьте гормоны и адреналин. На всякий случай. – Его губы слегка шевельнулись, прошептав «тьфу-тьфу».

Став с маской в изголовье больного, он с каменным лицом наблюдал за начавшейся релаксацией. Мускулистая жилистость тела пациента позволяла следить за всеми этапами мышечного расслабления. Как в учебнике. Сначала руки – пальцы, предплечья, плечи. Переход на шею, накат подергиваний на лицо. Внимание! Губы, скулы, брови. Глаза открылись, но трепещущие веки помешали разглядеть смысловую наполненность взгляда. Темнов занес руку с дыхательным мешком над лицом больного и напряженно выжидал.

Волна релаксации методично обволакивала тело мужчины. Грудная клетка, несколько раз дернувшись, замерла, скованная блокирующими цепями медикамента. Затем – живот, таз, ноги. Но это сейчас неинтересно. Что ж, расслабуху братан выдержал. Пора малость подышать за атоничного пациента.

– Интубации пока не будет, – фраза для Татьяны, – ждем возвращения.

Равномерные колебания грудной клетки вентилируемого в такт движениям дыхательного мешка, розовые кожа и слизистые, равные, слегка расширившиеся зрачки – все под контролем, Саша, все под контролем!

– Давление, пульс!

– Сто семьдесят на сто десять, девяносто шесть ударов в минуту!

Опять подскочило! Но цифры пока приемлемые.

– Таня, антидот релаксанта по вене, медленно. Готовимся к выходу.

Быстрый взгляд на товарищей из органов. Автоматчик за спиной, его не видно. А гаишники явно заинтересованы. Молодой аж язык высунул, пялится на покоцанное татуажем тело. И капитан, похоже, увлекся. Физиономия официозно-хмурая, но ногти разглядывать перестал.

– Если и сейчас не получится, я его госпитализирую в реанимационное отделение с диагнозом «кома неясной этиологии», – наяривая дыхательный контур, Темнов криво усмехнулся милиционерам, – он заслужил.

Релаксация отступала. Как и положено, в обратном порядке. Сначала начали гарцевать худые ноги подопытного. Затем в танец включился плоский живот.

– Мозговую подпитку. В аптечке есть что-нибудь?

– Только глюкоза и витамины. Ноотропов нет.

– Возьмите у меня в барсетке. Для хорошего человека не жалко.

Проявился тонус дыхательной мускулатуры. Межреберные промежутки с возрастающей амплитудой вибрировали. Руки больного, зафиксированные широкими вязками, все настойчивей рвались на свободу. Мелкое трепетание перешло на шею, губы, веки. Нервно-мышечная проводимость постепенно восстанавливалась, возвращая пациенту способность осознанного управления своим телом. В частности, возможность сознательного дыхания. Темнов с честной методичностью продолжал вентилировать легкие больного дыхательным мешком. «Рано, еще рано».

– Света, отвяжите ему руки. Придержите их… Вот так… Таня, вы с другой стороны.

Спонтанные дыхательные движения пациента участились. Врач уже с трудом преодолевал мышечное сопротивление при несовпадении выдохов симулянта с навязываемыми ему вдохами. Еще немного. Веки уже не трепетали, глаза оставались безмятежно закрытыми. Фибрилляция грудных мышц практически прекратилась. Сейчас!

– Отпустите его руки. От каталки не отходить!

Темнов, подарив субчику щедрую порцию дыхательной смеси, убрал с его лица маску и отступил на шаг от изголовья.

– Момент истины! – В повисшей тишине короткое словосочетание прозвучало со зловещей отчетливостью.

Краем глаза Александр заметил возникшее сбоку дуло автомата. Даже флегматичный конвоир покинул подоконник, чтобы лучше рассмотреть ожидаемое представление.

И блокбастер не заставил себя долго ждать. Ощутив отсутствие вентиляционной поддержки, организм пациента в экстренном порядке переключился на самостоятельное дыхание. Парень был опытным притворщиком, умевшим контролировать мимические проявления и переносить болевые раздражения. Но йогом, способным управлять своим телом на уровне глубинных пластов нейрорефлекторной проводимости, он явно не был. Во всяком случае, Темнов делал ставку именно на это.

– Контроль, девочки, контроль! Чтобы не навернулся.

Дыхательные конвульсии достигли апогея. Остаточные явления релаксации противодействовали легким пациента, жаждущим сделать полноценный вдох. Мышечный каркас грудной клетки еще не в полной мере подчинялся рефлекторным посылам мозга и зигзагообразно фальшивил, напоминая обтянутый обручами ребер бочонок, наполненный рвущейся наружу желеобразной субстанцией. Губы мужчины посинели. Рот широко распахнулся в попытке засоса живительной порции воздуха. Даже глаза – конек контроля – не подчиняясь более сознательной власти хозяина, приоткрылись, явив зрителям этой фарсовой трагедии паническую направленность взгляда темных зрачков.

Александр поднес дыхательную маску к груди мечущегося тела и пустил кислород.

– Возьми! – поймав истерично-злобный взгляд подопытного, рявкнул врач.

И жажда жизни взяла свое. Подрагивающие руки метнулись к маске, а голова пациента рывком дернулась к прохладной газовой струе. Мужчина почти сел на каталке и, если бы не подскочившие с боков медсестры, имел все шансы тюком свалиться на пол, заработав реальные телесные повреждения. Но это сейчас его не волновало. Прижав заветную маску к мигом порозовевшим губам, разоблаченец жадно вдыхал хлещущий через нее кислородный поток.

– Десять минут, и он ваш, – известил Темнов милиционеров. – Таня, еще раз половинную дозу антидота по вене. И контроль давления. Я в регистратуре. – Но тут же с растерянным видом обернулся к служителям Фемиды: – Кстати, а что я должен написать? Вам, вообще, моя запись нужна?

– Разумеется. – Капитан, казалось, готов был возобновить созерцание ногтей и прочие нейтрально-отвлеченные манипуляции. – Так и пишите: данных за медицинскую, или какую там еще, патологию нет.

– А еще лучше: противопоказаний для ареста нет. – Лейтенант окончательно утратил субординационную связь со старшим по званию коллегой. – Ну вы экстремал, док!

Александр улыбнулся первой в жизни милицейской похвале и, кивнув, вышел в коридор.

Увидев закрытые железные двери приемного отделения, он снова вспомнил о грядущем возвращении подвыпивших дам. Согласно настенным часам, до положенного лимита оставалось менее десяти минут. «И рано – стремнота, и поздно – неохота», – спонтанной рифмой усталый мозг характеризовал ситуацию.

Запись о милицейском презенте уместилась в трех строчках. «Данных за реанимационную патологию нет». Время наблюдения, показатели АД, пульса, дыхания, тонуса, основных рефлексов. Готово. Стоп! А что с использованными медикаментами? Ладно глюкоза, дыхательные стимуляторы и прочая мелочовка – их можно списать как общеукрепляющие. А релаксант и антидот? С этим сложнее. Замешкавшись в минутном раздумье, Темнов решил все же не указывать сомнительные препараты в листе назначений больного. Если до окончания дежурства судьба не пошлет реального кандидата на мышечную релаксацию, придется покупать за свои кровные, дабы возместить недостачу в дежурном запаснике приемника. Благо хоть не по спецрецептам… Эх!.. Расходы, расходы, кругом одни расходы!..

В приемный зал Темнов вернулся под изрядной порцией столь привычной любому дежуранту раздражающей утомленности.

– Ну? Наш мальчик в тонусе?

«Мальчик», поддерживаемый за плечо, сутуло восседал на каталке. Маска с вхолостую шипящей из нее кислородной струей валялась на полу. «Могли бы и выключить». Александр оглянулся в поисках Татьяны. Дверь в «отсыпочную» была закрыта. Медсестра вернулась к наблюдению за ребенком.

– Пусть одевается, – кивнул он на измученного разоблаченца. И, предупреждая излишнюю заботливость кинувшейся натягивать на мужчину рубашку санитарки, уточнил: – Сам, сам. Не спеша. Для тонуса.

Пару минут врач молча наблюдал за неторопливыми, изредка прерываемыми неконтролируемыми подергиваниями мышц движениями пациента.

– Забирайте, – заключил Темнов. – А в чем, если не секрет, его обвиняют?.

– Служебная тайна, – вновь не захотел делиться информацией капитан.

– Ну хоть срок-то большой? – не унимался Александр.

– На пятнашку потянет, – по-приятельски обнадежил лейтенант.

– Ну слава богу. На солидного человека и полночи убить не обидно.

Автоматчик стал позади конвоируемого.

– Выводите! – дал указание капитан.

Уже в дверях замыкающий зловещий квартет лейтенант обернулся к Темнову:

– Спасибо, док. Было интересно.

– Мне тоже. Удачи.

Служебные машины, урча изношенными двигателями, скрылись в ночном тумане.

Александр прошел в «отсыпочную». Пацаненок мирно посапывал. Легкий румянец пухлых щек и прохлада носика вкупе со скучно-медицинскими показателями – все свидетельствовало об успешности проведенной детоксикации.

– Он вас не приспал? – улыбнулся Темнов медсестре. – Глядя на него, так бы и свернулся калачиком на кровати. – Врач осекся, споткнувшись о холодный взгляд Татьяны. Она явно не была расположена шутить. И единственной причиной тому был он сам. – А-а, понятно… Ну, что есть, то есть, – промямлил он, едва сдержавшись, чтобы не закричать: «А что я, по-вашему, должен был делать?!»

Чеканящей походкой выходя из комнаты, он уже знал ответ: «Лечить!» Но ведь симулянт!.. А ты был уверен?.. Д-да-а… На 100 %?.. Д-да-а, нет, но… Вот именно, черт тебя дери! А раз не уверен, то лечи! Госпитализируй и приводи в чувство. Медленно и осторожно. И безопасно для пациента. А не на грани фола. То бишь инсульта, тромбоэмболии и нервного срыва… Эпатажник хренов! Но ведь все обошлось!.. А если бы не обошлось? Но ведь обошлось же!

«Человеческий фактор, бля…» – заключил Александр, и ему стало легче.


Машина была той же, во всяком случае, выглядела идентично отъехавшей час назад. Раздолбанная «двадцать четверка» с тускло поблескивающими «кубиками» таксишного лейбла. Пассажиркам, вероятно, дешевле обходилось ожидание, чем повторный вызов машины в свое захолустье. Скорее всего, тетенькин трезвый взгляд на происходящее. От мамочки подобной сообразительности ждать не приходилось. Хотя кто знает… За свою недолгую, но интенсивную карьеру реаниматолога Александр видывал пьянчужек, за считаные минуты обретавших сноровку и логику от пары инъекций глюкозы и детоксиканта.

Привычное грюканье едва закрывшихся за милицией дверей, и вот уже немилые взором и злые сердцем дамочки вновь предстали перед Темновым.

– Где мой сын? – Дикция матери заметно улучшилась, а косметика на лице расплылась еще сильнее. – Я хочу его видеть!

– Да пожалуйста! – Александр распахнул двери в приемный зал. – Татьяна, вывозите парня. К нему посетители.

Угрюмая женщина чинно прошествовала в комнату, не отреагировав на сарказм врача. Из-за дверей «отсыпочной» показались направляемые медсестрой носилки с раскинувшимся на них маленьким тельцем. Матрона уронила маску обиженной праведницы и метнулась к родной кровинушке:

– Никита! Ну как ты? Уже лучше?

– Он спит. Не нужно его сейчас будить… – Дальнейшей Татьяниной аргументации Александр не слышал, переключив внимание на застывшую в ожидании тетушку.

– Вы привезли то, что мне нужно?

– Да. – Никаких давешних улыбок, сплошная холодность.

– Хорошо. Идите за мной. – Темнов двинулся по ярко освещенному коридору. Свернув за угол, они миновали травматологический пункт и продолжили движение вдоль пустых высоких стен. Она не выдержала:

– Послушайте, разве нельзя передать это здесь? Ведь нет никого. Зачем так далеко идти?

– Нет, здесь нельзя. Не волнуйтесь. Уже скоро.

Прошествовав стометровку, они достигли вестибюля перед центральным входом в больницу. Двери после 21:00 закрывались, посещения стационарных больных прекращались, и весь приток ночных страждущих и их сопровождения осуществлялся через вход приемного отделения. Таким образом, людное место пустело до 7:00 утра, лишь изредка посещаемое родней вновь поступивших или, еще реже, ими самими, с целью покупки необходимых медикаментов в круглосуточных аптечных пунктах.

Александр постучал в закрытое окошко стеклянной витрины. Заспанная аптекарша, щурясь от яркого вестибюльного света, выбралась из крохотной бытовки. Увидев доктора, она тщетно попыталась придать уставшей физиономии выражение озабоченной заинтересованности.

– Мы ненадолго, – сжалился над видавшей виды провизоршей Темнов. Ведь причиной ее прерванного сна послужил именно он. – Тонометры есть? Желательно комбодрайвные. – Улыбнувшись отразившейся на лице женщины озадаченности, он заменил модерновое словечко более пространным и архаичным разъяснением: – Ну чтобы и от батареек, и вручную работали.

– А-а, поняла. Да, конечно, – засуетилась аптекарша. – Вот. Ой, нет. Этот только на батарейках. Вот, комбо… Как вы сказали?

– Драйвные. Не берите в голову, – успокоил ее Александр. – Наша «старая школа» еще не скоро этим определением начнет пользоваться.

– Ну-у, доктор, я еще не «старая», – с шутливой обидой протянула она. Сонливость сдала позиции, уступив пьедестал элементарному желанию полялякать. – К тому же надо идти в ногу со временем. Новые веяния и все такое…

– Вы еще о философии вашей фирмы расскажите, – подхватил Темнов, указывая на лейбл мегахолдинга, ячейкой сети которого являлся этот аптечный пункт. – Постоянное совершенствование, все под клиента, даже сленг.

– А то как же. – Провизор горделиво распрямилась, готовясь к вдохновенной тираде. – Вы знаете, какие нам экземпляры попадаются? Тут не то что язык сломаешь, а и мозги набекрень съедут, если в иные заказы вникать. И чем дальше, тем шизоидней. Вот недавно подходит юноша, с виду не ханыжка какой, прилично одетый, с новой мобилой. Мне, говорит, синих таблеток от головы для мамы. Извините, отвечаю я, у нас, молодой человек, медикаменты отпускают по наименованиям, а не по цветам. Как он взбеленился! Стал кричать, что мать здесь постоянно отоваривается, я могла бы и знать, кому синие таблетки продаю. Нет уж, уперлась я, звоните, милок, своей матушке, уточняйте у нее название. Тот кнопки на телефоне покоцал, подышал в трубку. Не отвечает, говорит. А сам на просибельный тон перешел, ну что вам, дескать, я же не наркоту какую-нибудь продать прошу. Таблеток синего цвета от головной боли не так уж и много. Я чуть было на поводу не пошла. Дам, думаю, гипотензивное в синих капсулах, хуже не будет. А в последний момент решила все же фамилию матери спросить. Он возьми и выдай: «Алентьева». У меня сердце так и упало. Я ж эту сердечницу уж который год отовариваю. И давление-то у нее как раз пониженное. А как болячка обостряется, то и вовсе падает. Коллапс, значит. Вот голова и раскалывается. Она регулярно кардиотониками и спазмолитиками у нас запасалась. Вот дала бы я это гипотензивное на ее голову и на свою задницу! – Аптекарша коротко хохотнула и, переведя дыхание, собралась было продолжить. Но была прервана вновь форсирующей события тетушкой:

– Доктор, так зачем мы сюда пришли? Объясните же наконец.

– Да чего здесь объяснять? Вот за этим самым и пришли. – Александр надел на запястье упругую манжету тонометра, а в другую руку взял холодящую ладонь грушу. – Это для ручного нагнетания. А автоматика где? – обратился он к провизору.

– Здесь, на дисплее переключатель. Вот… Если батарея разряжена, то в автоматическом режиме экран попросту не загорается. Тогда руководствуетесь стрелочной шкалой. Здесь, ниже…

– Хорошо и сколько стоит это чудо современной медтехники?

Услышав цену, Темнов обернулся к своей спутнице:

– Вам везет. Сумма на треть меньше запланированной. Упакуйте, – велел он аптекарше. – Да… Обязательно чек и гарантийный талон, будьте добры.

Принимая картонный параллелепипед, Александр подбодрил неподвижно стоявшую у прилавка женщину:

– Ну же, теперь ваша очередь.

Быстрыми нервными движениями она отсчитала нужную сумму. Купюры были в основном мятые, со стершейся краской на сгибах. Банкоматы таких не выдают. «Заем, наверное. Впрочем, это их проблемы».

Обратный путь до приемника прошел в молчании.

– Машина в педиатрию. Ребенок шести лет. Лежачий, в сознании. – Делающая заявку на транспорт медсестра уже не была помехой.

Темнов положил перед тетушкой чистый альбомный лист.

– Ручки вот, – кивнул он на торчащий из пластмассового стаканчика пучок писчих принадлежностей.

– Зачем это? – Вопрос прозвучал скорее устало, нежели раздраженно.

– Ну вы же не хотите остаться анонимным спонсором. Поэтому я даю вам возможность запечатлеть себя в анналах истории нашей больницы как одного из немногочисленных меценатов, добровольно пожертвовавших часть своих скудных сбережений на благое дело улучшения материальной базы реанимационного отделения. Пишите!

Надиктовка заявления на имя главного врача о добровольном пожертвовании со стороны гражданки N… (даже если фамилию соврала – не суть важно) в виде приобретенного ею среди ночи (время корректно не указывалось – только дата) тонометра марки такой-то заняла около десяти минут. Перечитывая написанное, Темнов насчитал с полдюжины грамматических ошибок, но усталость преградила путь сарказму. Фамилия главного врача написана правильно, дата совпадает с чековой – остальное детали.

– Хорошо. Ожидайте в вестибюле. Уже недолго.

Он занял освободившийся стул. Сопроводительная запись для Никиты была почти готова, когда дежурная машина «скорой» подкатила к приемнику. Из коридора послышалось заглушаемое лязгом двери хныканье. Татьяна разбуркала мальца перед отправкой, чтобы окончательно убедиться в его сознательной активности. Но виноватая мамаша переусердствовала с объятиями и сюсюканьями. И когда Темнов вышел навстречу фельдшеру с записью, пацаненок уже вовсю драл глотку, отталкивая зареванную мать.

– Алкогольное, средней тяжести. Откапан. В реанимации не нуждается. Отоспаться и домой. – Александр кивнул фельдшеру и обернулся к идущей вслед за подругой «меценатке»: – В педиатрии тоже с оснащением туговато. Так что будьте готовы делать добро!

Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога

Подняться наверх