Читать книгу Золотой запас Колобка – 2. Сборник - Александр Чумовицкий - Страница 5

Им втихаря гордилось всё селенье.

Нет, в самом деле! Он чудак, вестимо,

Но шутка ли сказать – живой писатель!

На двести вёрст в округе нет такого!

Кто помоложе – те уже не вспомнят,

А старики расскажут вам охотно,

Как он в село к нам первый раз приехал —

Студент безусый в форменной тужурке,

Всё чиркая чегой-то поминутно

В изрядно пухлой книжке записной.

Как подшофе он вёл в трактире речи,

Что гению, мол, даже и не нужно

Кончать каких-то скучных академий,

Что истинный талант зерну подобен,

Которое взойдёт и всколосится

Без всякого влияния извне.

Гулял, шутил, записывал частушки,

В себя вбирал окрестные пейзажи,

А осенью домой уехал, в город,

С тем, чтоб весной вернувшись, огорошить

Селян словами: «Я останусь здесь».

У обчества избёнку прикупил

На выселках, кой-как её подправив,

И тихо-мирно зажил бобылём.

Шушукалися все спервоначалу:

«Блажит, мол, барин!» Опосля привыкли.

А лет спустя так несколько и вовсе

Нашли резон держать за своего.

К тому же был он прост, без фанаберий,

Здоровался приветливо со всеми,

Детишек местных грамоте учил,

Ходил босой, в холстине домотканой,

Жил с огорода, с удочкой сидел,

Бывало, что в лесу гулял с ружьишком,

Но, впрочем, никогда не приносил

Ни зверя, ни какой иной дичины.

«Я, – говорил он, – вегетарианец!».

Да нам-то что? Пущай хоть розенкрейцер,

Лишь был бы ты хороший человек.

Урядник с ним здоровкался за ручку.

Да что урядник? Земский представитель,

Когда бывал в селе у нас по делу,

То беспременно заходил к нему!

И шли они в трактир, где между прочих

Досужих разговоров о погоде,

Об обмолоте, яровых и зяби,

Да видов на осенний урожай

Звучало: «Нынче много щелкопёров…

А думать о судьбе литературы

Невместно им. Ах, где титаны духа?

Не тот писатель нынче. Зубоскальство

Да опрощенье нравов – их стезя…»

Тут наш герой, вздохнув, неторопливо

Под рюмочку мадеры говорил:

«Роман мой, к счастью, будет не таков.

Пожалуй, невелик он по объёму,

Но замысел велик и грандиозен,

А исполненье будет безупречно.

Всё будет в нём: страдающий герой

(семьёй не понятый, а обществом – тем паче),

Знакомства, расставанья, приключенья…

В дороге проведёт он жизнь свою,

Черпая опыт и душою зрея.

Финал трагичен будет, без сомненья

(коварство низкое свою сыграет роль).

И будет плакать горестно читатель,

Перелистнув последнюю страницу.

Всё к лучшему. Трагедия – не горе.

Она слезами возвышает душу!

А тот, в ком годы поселили мудрость,

узрит и тайный, высший смысл романа,

Поскольку текст мой в целях подцензурных

Эзоповым изложен языком.

Скажу без ложной скромности – роман сей

Библиотеку гения пополнит,

И будут в школах изучать его!»

Тут земский представитель с уваженьем

Ему тряс руку, громко восхищался,

Звал в гости и, махнувши половому,

Заказывал по рюмочке ещё.

А бывшие в трактире мужики,

При разговоре сём присутствуя невольно,

Потом своим рассказывали бабам,

Что наш-то – дел писательских мастак

И непременно всё село прославит!

Шли годы. Наш герой старел, вестимо,

Седою бородою обзавёлся,

И добрыми морщинками у глаз.

Всё реже появлялся он в трактире,

Но как зайдёт – рассказывал охотно,

Что движется роман. Узлы интриги

Плетутся, образуя вязь узора,

И близок, близок пасмурный финал.

С привычным уваженьем мужики

В ответ кивали, слушали с почтеньем,

И любопытство праздное смирив,

Сюжета изложенья не просили.

Вот как-то раз в средине октября

Вошёл он в зал, здороваясь со всеми,

Был весел, оживлён, глаза искрились.

Трактирщика позвав, дал два червонца,

Сказав: «Сегодня всех я угощаю!

Окончен труд мой. Завтра ж еду в город,

В издательство свезу роман. Ей-богу,

Как будто бы младенца отрываю

От сердца! Но читатель, верно, ждёт»

Все, кто сидел в трактире в этот вечер:

И староста, и батюшка наш сельский,

Приказчик из лабаза, и дьячок,

И прочие зашедшие крестьяне —

Все обступили нашего героя.

Заохав, мужики затомошились.

Кто хлопал по плечу, кто лез поздравить,

Кто кланялся, кто чокнуться спешил.

И в дружном хоре слышалось одно

Лишь пожеланье всяческой удачи!

Дьячок похмельный на восходе солнца

Спешил к заутрене. Дорога пролегала

Через околицу, попутно огибая

Избу героя нашего. Дьячок,

Движимый деревенским любопытством,

Взгляд бросил скрозь забор. И ахнув, замер.

Писатель, в городской костюм одетый,

Лежал на лавке, и глаза его

Незряче озирали небосклон.

Какую-то невзрачную тетрадку

К груди он прижимал как драгоценность.

«Ах, господи, ведь надо же ж такое, —

Вскричал дьячок, крестясь, и торопливо

Забормотал чуть слышно «Отче наш…»

Собрался звать людей, но любопытство

Внезапно всколыхнулось, как болото:

Роман, тот самый, притча во языцех,

Служивший часто темой разговоров,

Вот он, пред ним. Ну хоть одним глазком…

Дьячок, ладони вытерев об рясу,

Из мёртвых рук благоговейно вынул

Невзрачную тетрадь, где на обложке

Царило слово краткое «РОМАНЪ».

Раскрыл её, дрожа от нетерпенья.

Но почему… всего лишь две страницы?

Неистово дьячок перекрестился

И взглядом прикипел к последней строчке:

«…и тут лиса: „Ам!“ – съела Колобка».