Читать книгу Элемент 68 - Александр Дергунов - Страница 3

Скрип тормозов, кульбиты через крышу, огненный столб.

Ничего такого не было.

Лишь желтый «Пежо» и большеротая женщина за рулем. А после та же машина и женщина, спрессованные воедино жесткой опорой моста. Он сам не знает, как оказался на месте аварии, – в байковой пижаме и домашних тапочках.

Пугает даже не сама катастрофа, а минуты после нее. Человек в пижаме боится подойти к искореженному кузову и впустить в сны инсталляцию из порванного металла, уцелевших бус и рассыпавшегося лица. Он мечется у обочины, не зная, как следует себя вести. Следует курить одну за другой, но уже лет десять назад бросил. Еще уместно обезуметь и кататься по земле, но зеваки вокруг, и вообще, как можно взять и упасть на мокрую траву.

Потом прибудут милиционеры и врачи – люди, для которых чужая смерть – будни. Проберутся к железному узлу в кювете, что-то расскажут в рацию, подпишут бумаги. Доктора, убедившись, что спасать некого, уедут, а усталый милиционер – почему-то всегда усталый – начнет задавать вопросы. И тогда уже не надо думать, как себя вести. Надо просто рассказывать.

– Как звать?

– Алексей Павлович Бальшаков. Через два «А».

– Кем приходится погибшая?

– Жили вместе. Не в браке, скорее любовница. Пишите «гражданская жена».

– Как познакомились?

– Да лет пять назад, в магазине. Я за нее заступился. Не перед хулиганами, перед очередью. Но тоже, знаете ли.

– Как давно живем вместе?

– Да с того дня и живем.

– Почему не расписались?

– Не знали, что лежит в бархатном футляре.

– Где прописан?

– Там-то и там-то, да, Москва. Но адрес проживания другой – совсем маленькая деревня под Волоколамском.

– Кем работала погибшая?

– Полиграфический дизайн. По большей части из дома.

– Сам?

– Да уже лет десять не работаю. Был свой бизнес, но бросил. Тогда входил в моду дауншифтинг. Нет, это не курорт в Турции.

– Когда общались в последний раз?

– Она звонила около восьми, сказала, что выезжает. Но сейчас-то уже почти одиннадцать. Ну, начало одиннадцатого, какая разница!

– Ругались с погибшей?

– Да кто не ругается.

– Из-за чего?

– По мелочам. Вот последний месяц из-за предстоящего отъезда. На две недели к маме. Вы можете себе представить? Разве это нормально! Для вас, да? Ну, хорошо, пусть так.

Он устало прикрыл глаза.

С затворенными веками вспомнил, как они жили завершающий месяц – ссоры, недоговоренности, сборы втихаря. Почти задремал, но сон расшатало чавканье шин в луже перед калиткой. Потом свет фар распечатал на стене узор тюлевых занавесок. Заскрипели ворота, тюлевый узор переполз на потолок, зацепился за рожок люстры, исчез. Мужчина в байковой пижаме перекатился по замятым бессонницей простыням, подтянулся к подоконнику и увидел желтый «Пежо» во дворе. Значит, сегодня беда прошла мимо. Можно спокойно жить еще пять дней.

Он сполз на кровать – слушать скрип калитки, шум воды в ванной, крадущиеся шаги в спальню. Скрючился под одеялом, разогревая обиду за свои страхи. Не отозвался на тихое «Милый, привет!». В ответ на несмелую ласку притворился спящим. А когда услышал рядом ровное дыхание, перевернулся на другой бок, приподнялся на локте и долго любовался выученным наизусть лицом.

Проснулся рано. Умылся холодной водой, вышел на улицу. Тщательно притворил дверь, чтобы не затекало в дом черное утро ноября. Ушел к обрыву.

Вернулся не скоро, когда оранжевая полоса на востоке уже отчеркнула прожитую ночь. Хлопотал по хозяйству, подтапливал печь, не смог удержаться от соблазна заглянуть в спальню. Застыл у кровати, подкарауливая улыбку первого пробуждения. Не дождавшись, ушел, но скоро надумал повод вернуться и снова ждал, пока, наконец, не дрогнули веки спящей. Тогда он решился пробраться в ее сон торопливым перебором губ по выкинутой из-под одеяла голени, смешным пофыркиванием у уха, щекотанием ресниц по отпечаткам подушки на теплой щеке. Она щурилась сонной улыбкой. Вертела головой – то ли уворачиваясь от поцелуев, то ли пытаясь поймать его губы. Пряталась за ладошками, досматривая сон.

Когда выглянула из-за пальцев, мужские зрачки спрятались.

Он вспомнил вечер, пробурчал зло: «Шляешься по ночам» – и ушел варить кофе. За завтраком вся поза его выражала обиду и раздражение. Молча разлил кофе, громко стучал ножом по разделочной доске, уселся за стол, отгородившись тяжелыми барьерами придуманных обид.

Женщина была легкой. Перемахнула обиды, подошла сзади, запустила ладонь под отворенный ворот клетчатой рубахи, прижалась к небритой щеке. Мягко перебирая ноготками, соскребала обиду с его сердца, мятным дыханием растопила холодный злой ком.

– Ты же знаешь, как я волнуюсь, – выдохнул он тревоги прошлой ночи.

– Ты же знаешь, что со мной ничего не случится.

– Я люблю тебя.

– Милый…

Имен не было. Имена нужны, чтобы различать подобное, а они были в этом деревенском доме единственными мужчиной и женщиной. Как первые люди в Раю. У тех тоже не было имен, пока потомки не начали разбираться, кто кого родил.