Читать книгу Лето, пролитое на траву… - Александр Дмитриевич - Страница 1

Раздался короткий, сухой щелчок. Сначала никто не понял, что случилось.

Лишь Глеб, наблюдавший за дурачеством друзей, замер. Его взгляд скользнул с замершего Артёма на Романа – и застыл.

Роман, не издав ни звука, опустился на колени, пустая жестяная банка выпала из его ослабевшей руки и лишь потом он плавно завалился вперёд, уткнувшись лицом в густую траву. Из-под его головы медленно, неотвратимо, расползалось тёмное пятно, густое и вязкое, как разлитый мазут. В наступившей тишине над рекой всё ещё звенела тетива самодельного лука в руке Артёма. Лишь его учащённое свистящее дыхание нарушало оцепенение.

Первым закричал Степан. Его голос, визгливый и обрывающийся от ужаса, вонзился в уши и разорвал оцепенение.

– Ромка! – Иван рванулся к упавшему другу, рухнул рядом на колени и, с силой перевернув его на бок, принялся трясти за плечо.

– Ромка, вставай! Дурень, вставай, слышишь!

Но тело было пугающе безвольным, тяжелым… желеобразным.

Иван продолжал трясти Ромку, и голова того запрокинулась… Все увидели то, от чего мир на мгновение замер. Из правой глазницы, будто чудовищное жало, торчало древко стрелы. Глаза не было. На его месте лишь кровавая масса, а из нее – обломок древка, сломанный при падении, и невидящий, застывший в удивлении второй глаз, устремлённый к макушкам сосен.

– Он… мёртв? – присел на корточки Степан, и его голос сорвался в шёпот. Ладони прилипли ко рту. – Вань, что теперь?!

Глеб, бледный, как полотно, подошёл сзади, заглянул через плечо и резко отпрянул. Его тело затряслось от беззвучных спазмов.

– Не дышит, – тихо, почти бесстрастно констатировал Иван. Он приложил пальцы к шее Романа, к тонкой, ещё детской ключице, где они с товарищами всего час назад меряли пульс после бега. Ничего. Лишь липкая влага и мертвенная неподвижность. – Ничего не чувствую… Тихо…Всё тихо. – Выдохнул он, поднимая на Артёма побледневшее лицо.

Степана вырвало. Звук был утробным, противным. Он, рыдая, опрокинулся на руку и отполз в сторону, вытирая рот рукавом.

Артём всё стоял на месте, вжавшись в землю, с пустым, будто вычищенная тарелка лицом. В ушах стоял тот самый короткий, сухой щелчок – он отдавался в висках пульсирующим эхом, заглушая все остальные звуки. Лук вывалился из его ослабевших пальцев, но он даже не заметил этого. Он смотрел на Романа, и в голове никак не складывалась картинка. Он же просто… просто хотел показать. Не целился. Он не понимал как стрела могла вырваться из пальцев. Это была дурацкая, идиотская случайность, Он перевел взгляд на свои руки – чистые, знакомые. Потом снова на Романа. Вот только что тот ел тушёнку, смеялся, а теперь… теперь это была просто кукла, нелепо свалившаяся на траву. Мост между «было» и «стало» рухнул, оставив в сознании поднявшуюся от разрушения пыль.

– Я… я не хотел, – кто-то хрипло выдавил эти слова его голосом. – Я же просто… шутки ради.

– В шутку?! – Иван рывком поднялся на ноги, его тело напряглось, как струна. В глазах стояли слёзы ярости и ужаса. – Ты ему в глаз попал, шутки ради?! Ты его убил, дурак!

Он сделал шаг к Артему, сжав кулаки. Казалось, сейчас будет бить, рвать, крушить. Но сил не хватило. Вся злость вышла одним выдохом, и он просто обмяк, опустившись на траву.

Тишину снова нарушил Глеб. Он подошёл к Артёму и, не говоря ни слова, изо всех сил ударил его кулаком в плечо.

– Что теперь делать-то?! – прошипел он, и его голос срывался от ярости и ужаса. – Его мать с ума сойдет! А нас? В тюрьму упекут! Меня первого! Вам ваши отцы всыпят по первое число, и дело с концом… А мне? Мне мой папаша по морде даст, а потом менты придут – и всё, меня одного и выставят зачинщиком, стрелочником! Крайним! Меня и по полной!

– Никто никого не посадит, – голос Ивана дрожал, но он пытался взять себя в руки. Это он уговорил всех пойти в поход, теперь он должен был найти выход. – Это же… несчастный случай… Понимаешь?

– Несчастный случай? – Глеб язвительно фыркнул и ткнул пальцем в страшную рану. – Смотри! Менты сразу поймут, что стреляли почти в упор. Прямо в лицо! Кому ты что докажешь? Но это еще цветочки! Потому что мы все – свидетели… Или сообщники!

Степан, было утихший, снова приглушенно заплакал. Слезы оставляли грязные полосы на его загорелых щеках.

– Я домой хочу… – всхлипнул он. – Мама…

– Замолчи! – резко оборвал его Глеб. Он задышал часто-часто, как загнанный зверь, дико озираясь по сторонам. Лес, еще недавно такой дружелюбный, вдруг стал тесным, полным чужих, недобрых глаз. – Надо… надо его спрятать.

Иван и Артём с ужасом посмотрели на него.

– Что? – не понял Артём.

– Спрятать! Закопать! – Глеб выпаливал слова, захлебываясь; его речь была пугающе логичной в своем безумии. – Скажем, что поссорились! Он пошел домой один. И всё! Сбежал. Испарился. Его цыгане украли! Что угодно! Да в конце концов его мог поезд сбить! – уже не сдерживая себя, закричал Глеб.

– Ты с ума сошел?! – прошептал Иван. – Это же Ромка!

– Это был Ромка! – Глеб ткнул пальцем в тело. – А теперь это… это труп! Который нас всех посадит! Навечно!

Он обвёл всех взглядом – пристальным и диким. Плачущего Степана, уничтоженного Артёма, потерянного Ивана. В его глазах был не детский испуг, а древний, звериный страх перед расплатой.

– Другого выхода нет, – тихо, но уже твёрдо сказал Глеб. – Иначе мы все пойдём на малолетку.

Иван молчал. Казалось, прошла вечность.

– Ты чего молчишь?! – голос Глеба сорвался на хрип. – Ты пойми, такое пятно останется на всю жизнь! Может тебя и простят! А я? Меня мой папаша с удовольствием сдаст ментам! Он всегда так!

Иван с трудом оторвал взгляд от Ромки.

– Но это… это неправильно. Его мать…

– Мать! – Глеб с силой ткнул пальцем в сторону тела. Она поплачет и забудет! Ромки больше нет! А мы – вот мы! Нас посадить могут! Понимаешь ты это?! На-веч-но!

Внутри всё кричало, рвалось на части. Он смотрел на Ромку, на его застывший в удивлении глаз, и видел их вчерашний день: Ромкины слёзы у подъезда и как потом ели мороженое. «Я за него отвечаю», – пронеслось у него в голове. Предать это? Обмануть его мамку, что накормила Глеба, как родного?

А потом он поднял взгляд и увидел Артёма. Тот стоял, превратившись в белую статую с пустыми глазницами. Мальчика, который «просто шутки ради» … Увидел Степана, который, рыдая, вытирал лицо рукавом… Глеба, в чьих глазах горел тот самый животный страх, который, как он понял сейчас, жил в нём всегда…

– Надо милицию позвать, – тихо, но уже твёрже сказал он. – Честно всё рассказать.

– Честно? – Глеб фыркнул, и это прозвучало почти как лай. – Ты им про «честно» расскажи, когда они тебя в наручниках поведут! Скажешь, что «нечаянно»? Посмотрят они на тебя, на эту стрелу в голове – и всё, приехали! Убийство! А мы – сообщники! Или ты думаешь, они тебе поверят? Убили – и точка! А потом всю жизнь в тебя пальцем будут тыкать!

Иван закрыл глаза. Всплыло лицо его отца, усталое и строгое: «Голову на плечах имей, сынок. Никакой дурацкой бравады» … И вдруг фраза обрела новый, страшный смысл: дурацкое – это пойти и сознаться, обрекая всех, и в первую очередь Артёма, на уничтожение… сломать себе и всем жизнь, когда есть шанс этого избежать. Страх и ответственность схлестнулись в нём в тугой, болезненный узел. Развязать его можно было только одним – страшным, необратимым решением.

– … Иначе мы все пойдём на малолетку, – повторил Глеб, видя его колебания.

Иван закрыл глаза и медленно, как приговорённый, кивнул.

Глеб наклонился, поднял с земли полупустую бутылку из-под «Тархуна». Нашёл валявшийся неподалёку булыжник и со всего маху ударил о него бутылку. Стекло лопнуло, и остатки зелёной жидкости брызнули на траву. Подняв самый крупный осколок, Глеб, дрожащей рукой, с силой провёл им по ладони.

– Клятва. Никто. Никогда. Ни полслова. Кровью.

Лезвие стекла рассекло его ладонь. Кожа разошлась, обнажив розовую плоть. Порез был глубоким, но крови не было. Глеб вновь приложил стекло, и через мгновение хлынула кровь густая и тёмная. Глеб, не моргнув, протянул окровавленный осколок Ивану.

Иван смотрел на залитое кровью стекло. Внутри всё сжалось. Это было неправильно. Грязно и … страшно. Но он видел и дикий страх в глазах Глеба. Видел пустоту в глазах Артёма. Он позвал их в поход. Рука сама потянулась, и его пальцы, холодные, будто чужие, взяли осколок. Он не смотрел на свою ладонь, когда сделал резкое, отрывистое движение. Боль ударила в висок, но она не заглушала то, что разрывало его изнутри.

Потом пришла очередь Степана. Тот, всхлипывая, зажал ладони за спиной и мотал головой.

– Нет… Не буду… Не могу…

– Надо, – голос Ивана прозвучал хрипло. Он резко взял Степана за запястье. Рука Степана была влажной и мелко дрожала. Сжимая её так, что кости хрустнули, Иван с силой вложил в непослушные пальцы осколок и сам, направляя кисть, совершил короткий, неглубокий надрез.

– А-а-ай… – всхлипнул Степан, глядя на тонкую алую полоску на своей коже.

Последним был Артём. Он взял стекло молча, с тем же пустым взглядом, и провёл по ладони с такой силой, будто хотел отрубить себе кисть.

Они стояли вкруг своего мёртвого друга, четверо мальчишек с истекающими кровью ладонями, и клялись молчать. В траве под ногами у них темнела кровь Ромки, с которой теперь навеки смешалась их собственная. А над ними, в поднебесье, под набежавшими тучами безразлично парил коршун, высматривая свою добычу.