Читать книгу Убить Кукловода - Александр Домовец - Страница 4

На протяжении двух следующих столетий Агасфер совершенствовал и оттачивал своё мастерство.

Мгновенно переносясь на большие расстояния, он побывал, должно быть, во всех уголках земли – от самых жарких, всё ещё памятных ему, до самых холодных. Читал мысли людей, которые находились и рядом, и очень далеко. Ворочал взглядом неподъёмные камни. Забавы ради время от времени спал, повиснув в воздухе.

С особым увлечением, пьянея от собственного могущества, он переселялся из тела в тело. Просто так, пока что без особой цели. То он захватывал плоть богатого купца и за день раздавал нищим золото, которое копилось всю жизнь. То, переселившись в шерифа, приказывал открыть двери тюрьмы и отпускал на свободу убийц, воров, грабителей. Или, наконец, подкараулив свадебную процессию и завладев телом жениха, всю брачную ночь изощрённо ласкал невесту…

Путешествуя из оболочки в оболочку, Агасфер ещё не решался покидать собственное тело надолго. Первое, что он делал, зайдя в новую плоть, – заботился о старой: устраивал своё бесчувственное тело в укромном уголке, поудобнее. Оно жило, еле заметно дышало, но было в полном беспамятстве и ни на что не реагировало.

Во время переселений Агасфер установил несколько закономерностей. Прежде всего, чтобы овладеть телом, «притереться» к нему, требовалось пять или десять минут, в течение которых всё плыло перед глазами, накатывала дурнота, и со стороны казалось, что человека поразил приступ какой-то болезни. Очевидно, такова была реакция организма на чужое вторжение. Потом всё приходило в норму, не считая каких-то провалов в новой памяти – впрочем, не слишком существенных. Тут Агасфер ничего не мог поделать. Вытесняя душу из человека, он вместе с тем неминуемо вытеснял и какие-то островки знаний о его прежней жизни.

Далее, Агасфер установил, что войти в другое тело он может, лишь если находится от него не далее чем в пятидесяти шагах. Если расстояние было больше, он переставал улавливать биение чужой души и не мог притянуть её к себе.

И, наконец, самое главное. Его бессмертие и неуязвимость распространялись на каждое тело, в которое вторгался Агасфер. Втайне он рассчитывал на обратное, и, совершив первое переселение (помнится, это был какой-то горожанин из бедных), сразу же перерезал себе (ему) вены. Рана затянулась прежде, чем перестала болеть рука…

Итак, Агасфер был практически всемогущ. Он без труда мог повторить все чудеса, которые совершил Иисус до своего вознесения. Исцелять больных, воскрешать мёртвых, превращать воду в вино, идти по воде, аки по суху… Какое-то время Агасфер всерьёз размышлял о том, чтобы, выбрав внешне подходящее тело, сымитировать новое пришествие Христа и под видом Распятого проповедовать что-нибудь сатанинское, подрывая основы христианства. Лучшей оплеухи для Иисуса трудно было и представить!

Но от этого плана пришлось отказаться. Всесторонне проиграв ситуацию в голове, Агасфер пришёл к выводу, что противостояние с такой махиной, как церковь, не под силу даже ему. Зачем церкви новый Иисус? Она жила хорошо и при старом. Понятно, что Агасфера не пугала темница – он из неё вышел бы; не страшили пытки или костёр – палач к нему и приблизиться не успел бы… Но церковь настроит против него людей, за ним никто (ну, или почти никто) не пойдёт – а тогда чего ради всё это затевать?

Конечно, был вариант (и Агасфер долго его обдумывал) возглавить церковь. Просто вселиться в тело римского папы и от его лица шаг за шагом разваливать христианскую веру. Но и этот вариант ничего не давал. Мысленно пошарив в пластах человеческой истории, Агасфер наткнулся на период папства Иоанна XII. Святых среди первосвященников, можно сказать, никогда не наблюдалось, но это был и вовсе антисвятой. Он пил, богохульствовал, устраивал оргии, мужеложествовал, наконец, открыто славил сатану. Дошло до того, что император Оттон I, между прочим, обязанный своей короной Иоанну, не выдержал и низложил погрязшего во грехе папу… Правда, тиару тот себе через некоторое время вернул, но дело-то было в другом. Папа мог сколько угодно развратничать и богохульствовать – это происходило келейно, с участием ограниченного круга людей. Остальной мир жил прежней жизнью, и ему, в общем, было плевать, кто занимает римский престол – грешник или праведник…

Нет, приобретённую в тяжких трудах магическую силу требовалось направить в иное русло, обещавшее пусть не быструю, но мощную, гораздо более масштабную отдачу. И к началу тринадцатого века от рождества Христова Агасфер окончательно выработал план, с помощью которого рассчитывал дать решительный бой Распятому.

Ему была нужна страна. Богатая обширная страна с многочисленным народом. Эти люди, эти земли должны были стать камнями, из которых Агасфер выстроил бы свою месть. Страну надо было захватить, подмять под себя и шаг за шагом превратить её территорию в источник неиссякаемой смуты, в постоянный нарыв, угрожающий всему живому на земле. В отдалённой перспективе, через столетия, эта страна должна была взорвать весь мир… если, конечно, вечный враг Агасфера не спохватится и не прервёт, наконец, его путь.

А ещё Агасфер хотел посеять на этой обширной территории горе и нищету. Пусть уделом живущих там людей станет непосильный труд, пусть дети их будут плакать от голода, и пусть Христос расслышит в своих небесах их заунывные песни. Как же он ужаснётся, когда осознает, что первопричина этих бедствий – он сам…

– Аминь, – произнёс Агасфер, тихо смеясь.

Как захватить власть в стране? Вселиться в тело её правителя, и под его личиной диктовать свою волю.

Как превратить эту землю в бомбу с тлеющим фитилём для всего мира? Сделать её население армией, которая постоянно угрожает соседним, а впоследствии и дальним странам.

Как довести её людей до состояния нерассуждающих двуногих скотов? Ну, это просто. Надо лишь силой или по установленному им же закону отнимать у них всё сверх необходимого для существования впроголодь.

Оставалось только выбрать страну.

Агасфера давно уже привлекали Китай и Русь. Он узнал их, странствуя по свету в поисках наставников-магов. Для целей Агасфера подходили обе, во всяком случае, гораздо больше, чем какая-нибудь Англия или Франция. Агасфер долго колебался и стократно обдумывал все доводы за и против каждой страны. В итоге он выбрал Русь. Её географическое расположение – стык Европы и Азии – с точки зрения планов Агасфера было предпочтительнее. И, конечно, открытые, добрые, в чём-то простодушные славяне казались более подходящим человеческим материалом, чем жители Поднебесной: те запомнились Агасферу скрытностью и показным смирением, но за ними сжатой пружиной таились хитрость, коварство, упрямство.

Русь была невероятно богата. Бескрайние леса буквально кишели зверьём и птицей, реки, озёра и пруды изобиловали рыбой, пашни радовали своим плодородием. Уже в девятом веке могучая Русская держава простиралась от Чёрного до Балтийского морей. Византийцы не зря считали славян храбрыми, свободолюбивыми, не признающими рабства людьми. В какой-то мере это смущало Агасфера; слепому филину было ясно, что таких укрощать придётся долго и тяжело. Но спешить было некуда; он знал, что любая цель достижима, – надо только разложить путь к ней на шаги. В Индии он пристрастился к игре, которую называли шахматами, поэтому теперь он выстраивал в голове многоходовую комбинацию, только разыгрывать её предстояло не на доске с чёрно-белыми квадратиками, а в пространстве и времени.

В качестве первого хода было необходимо сломать независимость и свободолюбие славян.

Человеческая молва летит быстрее птицы, и однажды из забайкальских степей разнеслась весть: монгольские племена, объединившись на всеобщем съезде у реки Амур, выбрали себе великого хана, которого нарекли Чингисханом.

О нём рассказывали, что его настоящее имя – Темучин, что со своей матерью, вдовой хана Багадура, он долго скрывался от врагов отца в лесах и степях, питаясь лишь дичью и кореньями. Испытания закалили его, сделали сердце каменным, а волю крепче железа. Темучин доказал это, когда сумел победить мятежников, причём вражьих вождей по его приказу сварили заживо в больших медных котлах… Теперь пророки предрекают ему власть над миром, а войско поклялось вместе с ним завоевать всю землю.

Эти слухи, доходившие до русских княжеств, становились год от года всё тревожнее. Вот Чингисхан разгромил китайцев и въехал в столицу Поднебесной Пекин… вот его орды ворвались в прославленные города Хиву и Бухару… вот ему покорились гордые племена, обитавшие в предгорьях Кавказа… На очереди была Русь. В её пределы рвалась конная саранча.

Первый натиск монголов приняли кочевники-половцы. Не ввязываясь в заведомо неравный бой, они откатились назад, а послы их кинулись за помощью к исконным недругам – русским князьям. Известно, беда сближает. Что толку радоваться горю врага, если завтра оно станет и твоим? Союзное войско русских и половцев встало против монгольской орды в степи у реки Калки.

Чёрным уродился этот день для Руси. Хорошо бой начался, да плохо закончился. Передовой отряд монголов русские разбили, но главные силы Чингисхана были неисчислимы. Не выдержав страшного удара, половцы побежали назад, и побежали так, что смяли ряды русских воинов. И хотя битва длилась ещё два дня, исход её был уже предрешён. Русских разбили наголову, от войска осталась, дай Бог, десятая часть. Правда, монгольская армия тоже была изрядно потрёпана, так что победителям пришлось повернуть назад и уйти в свои степи. Но перед этим они вдоволь отметили победу – сложили тела убитых и раненых русских воинов, сделали поверх настил и долго пировали на телах побеждённых…

Чингисхан был доволен: репетиция вторжения и захвата Руси прошла в целом неплохо. Точнее, доволен был Агасфер, вселившийся в тело тогда ещё Темучина двадцать лет назад. Со своей оболочкой Агасфер тогда же расстался навсегда. Вечный странник похоронил себя собственноручно. Прежде чем завернуть свою плоть в материю и опустить в могилу, он немного растерянно оглядел старческое тело, в котором провёл столько веков, и странная жалость овладела им, и слёзы выступили на глазах впервые за тысячу лет…

Агасфер довольно быстро привык быть Чингисханом. Он привык, что, глядя в металлическое зеркало, видит новое лицо – раскосые глаза, редкие длинные усы, желтоватую кожу. Он привык пить кумыс, есть конину, спать с монгольскими женщинами. Он без труда передавил врагов Темучина, считавших себя такими сильными, а перед ним оказавшихся слабее котят. После этого его избрание великим монгольским ханом было делом несложным. Ещё несколько лет у него ушло на то, чтобы выковать непобедимую тучеподобную армию-орду, которой предстояло залить кровью полмира и в итоге покорить Русь.

При битве на Калке Агасфера смутило только одно: неправдоподобное мужество русских воинов. Он читал их мысли, он видел, как отлетали их души; ни в мыслях, ни в душах витязей страха не было. Была отчаянная, болезненно-весёлая уверенность, что этот бой для них последний, однова живём, а коли так, – раззудись, плечо, размахнись рука!..

Если бы русские военачальники не держались каждый за свой клочок поля брани, если бы они маневрировали, поддерживали друг друга, исход сечи мог стать другим. Но тут уже вмешался Агасфер. Он был не в состоянии обезвредить всё вражеское войско, но мысленно взял под прицел несколько русских князей-командиров и буквально парализовал их, послав приказ-директиву топтаться на занятом пятачке вместе с дружиной…

Вернувшись в забайкальские степи, Агасфер вместе со старшим сыном Чингисхана Угедеем занялся пополнением армии и сбором дани с завоёванных территорий. Год летел за годом; увлёкшись подготовкой к нападению, Агасфер упустил из виду, что телесной оболочке великого хана уже перевалило за семьдесят, хотя обычный возраст, до которого доживал кочевник, редко превышал сорок лет. Чтобы не вызывать подозрений, Агасфер переселился в тело Чингисханова внука Батыя – девятнадцатилетнего юноши, отличавшегося невероятной жестокостью и ярким полководческим даром.

Именно Батыю было суждено окончательно завоевать Русь. Почти все главные города, кроме Новгорода и Галича, легли в руинах и пепле. Пала и древняя русская столица Киев, бившаяся до последнего и разрушенная до основания. Победы орде давались большой кровью. Рязань, Владимир, Козельск – все города сражались отчаянно, люди воевали от мала до велика. И если Русь в итоге пала к ногам Батыя, то лишь потому, что каждый князь, храбро защищая свой удел, не получал помощи от соседних княжеств, да и сам не спешил оказать её. А если кто-нибудь и решался выступить со своей дружиной, чтобы поддержать изнемогающих соседей, то порыв этот Агасфер гасил в княжеской голове на корню. Мысли и настроения в осаждаемых городах и вокруг он контролировал постоянно, и в случае необходимости направлял их в нужное русло, для чего ежедневно по нескольку раз уединялся в своём походном, богато украшенном шатре. Он мог бы внушить князьям приказ открывать городские ворота и сдаваться на милость победителя. Но Агасферу нужна была иная победа – жестокая, кровавая, страшная. Да и ненависть к монголам была столь велика, что прикажи князь прекратить борьбу, его растерзало бы собственное окружение. А контролировать всех Агасфер не мог.

К середине тринадцатого века с Русью, как самостоятельной державой, было покончено. Поругание и разорение русской земли не поддавалось описанию. На месте городов и сёл дымились развалины, поля были усеяны трупами, исклёванными вороньём, а оставшиеся в живых уходили в леса. Агасфер не сдерживал своих воинов, напротив – он дал волю их зверству. Именно сейчас он вколачивал в русских ужас и покорность, которые передадутся младенцам с молоком матери на столетия вперёд.

Когда Русь окончательно склонила голову перед страшным хозяином, Батый обосновался на берегах реки Волги, в стойбище Сарай-Берке, сделав из него поволжскую столицу Золотой Орды. Здесь он принял великого князя Ярослава Всеволодовича и утвердил его титул, пожаловав во владение Киев и русскую землю. Следом за Ярославом в Золотую Орду потянулись удельные князья. Выбор у них был невелик – либо признать себя данниками Батыя, либо расстаться с владениями и жизнью…

Впереди было почти два века рабства и унижения. Руси предстояла горькая, тяжкая работа. Надо было хоронить мёртвых, собирать живых, и заново строить сёла с городами. Русская земля – смирившаяся, покорная, умытая кровью – ступила на крестный путь.

Но это был только первый ход Агасфера.

Ближний боярин Иван Товарков, степенный тучный человек, разменявший пятый десяток, ворвался в княжеские покои так скоро, что опередил окольничего, открывшего рот крикнуть о его приходе.

– Государь великий Иван Васильевич! – завопил Товарков от порога, бухаясь на колени и быстро-быстро ползя вперёд. – Чудо свершилось, чудо небывалое! Услышал господь наши молитвы, явил русской земле своё знамение, не оставил милостью рабов своих!..

Иван резко встал и движением руки отстранил духовника Елевферия, с которым только что вполголоса беседовал.

– Ну, что ты там кудахчешь, ровно курица на яйцах? – грубо и нетерпеливо спросил он. – Ты дело, дело скажи: что случилось?

– Так я же и говорю, великий князь, случилось чудо! Ахмат со своими татарами развернулся и ушёл прочь от Угры!

Князь побледнел, прижал руку к сердцу, невольно сглотнул.

– Да не хитрость ли это Ахматова? – тихо спросил он. – Верные сведения-то?

– Уж куда вернее, государь! Наши лазутчики следом переправились через Угру и вёрст двадцать пять ехали по пятам. Улепётывают татары, только что не бегут, как пожар у них под ногами…

Князь медленно, с растерянным видом, обернулся к духовнику. Елевферий истово перекрестился на икону Божьей матери в окладе из драгоценных каменьев и плавным жестом простёр над ним руки.

– Возблагодарим господа нашего! Прочтём жаркую молитву во славу его, избавившего русскую землю без пролития крови от вражьей орды! И да не ступит больше татарская пята в наши пределы!

Князь опустился на колени, закрыл глаза и зашептал молитву.

Прилюдно молясь, Агасфер всегда испытывал чувство, будто показывает Богу язык и делает при этом непристойный жест…

После покорения Руси, Агасфер ещё около ста лет правил Золотой Ордой, переходя из одного ханского тела в другое. Он зорко следил, чтобы монгольский гнёт не ослабевал (впрочем, к тому времени русские переиначили монголов в татары – по названию одного из племён в составе Орды). Сборщики дани, баскаки, разъезжали по городам и сёлам, собирая непосильный ясак. Брали всё: деньги, утварь, продукты, угоняли скот, забирали в рабство детей и женщин. Любое сопротивление, даже попытка сопротивления, да что там, выражение недовольства было поводом для жестокого наказания. И вот в мирное вроде бы время, из года в год, по русским княжествам скакали с копьями наперевес татары, оставляя за собой трупы и пепелища.

Прежде чем сделать очередной ход в игре, Агасфер хотел посмотреть, чего он достиг, подвести некий промежуточный итог. Для этого он решил на некоторое время как бы отойти в сторону.

Он покинул Орду.

Переселяясь из тела в тело, Агасфер странствовал по необъятной Руси. Он побывал простым смердом, боярином, монахом, удельным князем, воином княжеской дружины, горожанином. Его нечеловечески мощный ум копил наблюдения, анализировал их и делал выводы.

Что ж… удалось добиться главного. От былого славянского свободолюбия и независимости не осталось и следа. Люди были сломлены; они жили, не поднимая глаз, впроголодь, покорно платили дань, работали от зари до зари. Казалось бы, всё идёт, как надо. Но Агасфер понимал: человек по-настоящему опасен, когда лишается последнего. Загнал его в угол – жди бунта. Ведь вот что произошло в Твери… Стоило только пронестись слуху, что татары, принявшие ислам, будут загонять в мусульманство и русских, как вспыхнуло восстание во главе с князем Александром Тверским. Сборщиков дани, весь отряд, перебили, как мух. Конечно, вскоре город в наказание был разрушен и разграблен дочиста, вывезли даже церковный колокол, но ведь это уже всё потом… Нет, нельзя отнимать последнее. А у русского к тому времени всего и осталось, что сама жизнь (с которой, впрочем, расстаться было проще пареной репы) и православная вера. Поэтому, кстати, громя города, Агасфер всегда велел щадить монастыри и церкви. По возможности, конечно, война есть война…

Агасфер с интересом наблюдал, что творится в Орде после его ухода. Случилось ожидаемое: без его железной руки в стане монголов начались раздоры. Ханство быстро слабело. Дошло до того, что великий князь владимирский и московский Дмитрий открыто бросил вызов Орде и разгромил хана Мамая на Куликовом поле. Агасфер не переоценивал значения созданной им Орды, она была только инструментом для достижения главной цели, но списывать этот инструмент пока что было рано. И Агасфер, временно вернувшись в ханство, энергично взялся за дело. Он вселился в тело военачальника Тохтамыша, убил побеждённого Мамая, объявил правителем Орды себя, и во главе огромного войска осадил Москву. Взять её силой не удалось: по приказу князя Дмитрия она вот уже несколько лет как была обнесена белокаменными стенами-укрытиями. Пришлось пойти на хитрость. Агасфер внушил начальнику защитной дружины князю Остею, чтобы тот согласился на предложение татар: заплатите, мол, выкуп, и мы уйдём по-хорошему. Ну, а во время передачи выкупа ордынцы ворвались в Москву, перебили всю дружину во главе с Остеем, да заодно и почти всех москвичей. Город был разграблен и сожжён дотла…

Слабость Орды проявилась особенно сильно, когда вторгнувшийся в русские пределы знаменитый азиатский полководец Тамерлан наголову разбил её войско. Всё произошло так быстро, что Агасфер даже не успел вмешаться. Но когда Тамерлан двинулся на Москву, рассвирепевший Агасфер, подобравшись к лагерю завоевателя, мысленно приказал ему покинуть Русь. И тот выполнил приказ, к великому удивлению и облегчению москвичей во главе с князем Василием Первым. Впрочем, Тамерлан и сам склонялся к этому решению: разорение русской земли достигло таких размеров, что поживиться было почти нечем, завоевание Руси уже себя не оправдывало.

Агасфер понимал, что пришло время делать второй ход. Смирив русских, он должен был теперь заново создавать их общность – но не тот рыхлый конгломерат враждующих княжеств, существовавший прежде, а единое, мощное государство, в котором власть всё, а человек ничто.

Добиться этого он хотел уже испытанным способом – захватить тело одного из русских правителей и его руками сколачивать державу.

Агасфер присматривался к удельным князьям.

Его внимание привлёк Иван Третий, ведший свой род от великих князей московских Калиты и Донского. Красивый, с гордой осанкой, Иван был осторожным, расчётливым и опытным правителем. В сущности, он уже приступил к работе, которую предстояло выполнить Агасферу. Иван правдами и неправдами, порой силой, а где и хитростью, подминал под себя всё новые и новые земли. Москва росла, возвеличивалась, хорошела. Вот только действовал Иван уж очень медленно; ему не хватало обыкновенной смелости, и к цели он продвигался мелкими шажками.

– Ну что ж, – сказал себе Агасфер, в ту пору служивший дьяком боярской думы (с веками у него появилась привычка разговаривать вслух), – дело можно ускорить…

Через некоторое время осторожный Иван, отбросив дипломатию, совершил вдруг на диво решительный поступок. Он двинул войска против главного соперника Москвы – вольного Новгорода. Неприятельское ополчение было разгромлено у реки Шелонь, и независимости новгородцев навсегда пришёл конец. Была завоёвана Пермь. Покорены Ростов, Ярославль, Вятка. Иван стал величаться государем всея Руси и принял новый герб. Теперь на нём красовался двуглавый орёл вместе с Георгием Победоносцем, поражающим змея копьём.

И вот наступил момент, когда ордынское рабство стало несовместимым с дальнейшим возвышением Руси. Агасфер, хладнокровно просчитывая ситуацию, пришёл к выводу, что с Ордой пора кончать. Добиться этого удалось недолгой, несложной и по-своему изящной комбинацией, которая доставила Агасферу немало удовольствия.

Для начала Иван Третий перестал, как того требовал обычай, выходить пешком из города навстречу ханским послам, становиться на колени перед портретом хана – басмой и, поцеловав её, угощать послов кумысом. Он перестал платить Орде. Когда же очередное посольство хана Ахмата явилось с требованием дани, Иван растоптал басму, велел убить одного из послов, а другого отправил назад со словами:

– Скажи хану, что если не оставит меня в покое, с ним будет то, что с его басмой и послом!

После этого военное противостояние с Ахматом стало неизбежным. Оно и случилось на реке Угре через сто лет после Куликовской битвы. Только напрасно княжий духовник Елевферий возносил хвалу господу за чудо бескровной победы. Никакого чуда на самом деле не было. Ахмат бежал, узнав, что хитроумный Иван отправил вниз по Волге на судах немалую рать под началом звенигородского воеводы Ноздреватого и союзного крымского царевича Нордоулата – отправил громить Сарай-Бёрке, оставшийся без обороны.

И Орда пала. Что, кроме бегства, оставалось Ахмату, получившему смертельный удар в спину?..

Конечно, можно было поступить проще. Можно было обойтись без водного похода. Агасфер вполне мог послать Ахмату мысленный приказ убираться прочь, тем бы всё дело и кончилось. Но государь всея Руси должен был вернуться в свою столицу в ореоле победителя Орды, избавителя родной земли от татарского ига. И Агасфер своего добился. Звенели колокола, сияло нежаркое осеннее солнце 1480 года, и народ славил своего сильного, хитрого, дальновидного князя…

Когда пришло время покидать земную оболочку Ивана (шестьдесят пять годков прожил, ну и довольно с него), Агасфер заколебался: кому оставить трон? У великого князя был законный наследник, внук по первой жене Дмитрий. Но был и сын от второй жены, византийской царевны Софьи Палеолог, Василий-Гавриил, прижитый уже самим Агасфером. Нормальные родственные узы для вечного странника перестали хоть что-то значить невообразимо давно, речь шла о том, кто из двоих юношей сможет наилучшим образом продолжить начатое. Сам Агасфер на этот раз хотел уйти в сторону, контролируя ситуацию из тела какого-нибудь княжеского приближённого. Оба чада были неглупы, энергичны, приятны собой… которому же сидеть на троне? Поначалу выбор пал на внука Дмитрия, затем Агасфер передумал, и в итоге по смерти Ивана Третьего шапку Мономаха надел сын, великий князь Василий.

Сам Агасфер, как и задумал, стал его фаворитом в образе княжьего дворецкого Ивана Шигона-Поджогина, получив тем самым свободу рук. Направлять деяния государя со стороны было спокойней и проще, чем быть привязанному к трону самому. Поначалу всё шло неплохо, и вмешательство Агасфера почти не требовалось. Василий уничтожил последние уделы, от века независимые Псков и Рязань вошли в состав Московского княжества. Отныне Русь уже становилась монолитной, и можно было думать о завоевании новых земель. Но выяснилось, что полководец из Василия никудышный. Войну с великим княжеством Литовским, он, в сущности, проиграл, хотя и застолбил Смоленск за Московией. Не хватало ему характера, жёсткости, воли. Ведь вот, казалось бы, правильно сделал, что посадил изменника Мишку Глинского в тюрьму, сумел устоять перед просьбами германского посла Герберштейна и московского митрополита Даниила освободить его. Пусть гниёт в кандалах… Но стоило племяннице Глинского Елене попросить за дядю, как растаял Василий перед красавицей, вышел-таки изменник на свободу. А сам Василий мигом развёлся со своей женой Соломонией (бездетна, дескать, посечённая смоковница), упёк её в монастырь, да и женился на Елене.

Но это бы ладно: сам большой любитель сладкой женской плоти, Агасфер снисходительно отнёсся к выходке стареющего Василия. Хуже было другое. Зорко следя за жизнью Московии, Агасфер видел, что после падения Орды людишки начали поднимать головы. Простые смерды позволяли себе нарядную одежду, в деревнях, как грибы, вырастали новые избы, а в городах и целые хоромы. Что говорить, богател народишко, а всё почему? Не было по-настоящему властной руки, стригущей этих овец в должной мере. Василий считал, что людям надо вздохнуть, поборами население не мордовал, воевод на местах за лихоимство и притеснения наказывал. Глупец… Не понимал, что чем лучше живётся людям, тем вольнее они, сильнее, и тем меньше зависят от правителя. А это в планы Агасфера ну никак не вписывалось. Надо было давать окорот – и народу, и государю.

Конечно, Агасфер воздействовал на Василия. По его внушению великий князь перевешал смоленских бояр, замысливших сдать город литовцам, а перед казнью велел нарядить несчастных в собольи шубы, им же ранее и подаренные. Он отстранил от управления боярскую думу, и все дела решал с Агасфером-дворецким да худородными дьяками-писцами. Среди глада и мора, случившихся на Руси в лето от рождества Христова тысяча пятьсот двадцать шестое, Василий рассылал по уделам отряды, которые рубили головы недовольным. Были и другие деяния, снискавшие Василию недобрую славу сурового государя.

Но вот с чем столкнулся Агасфер… Он, безусловно, контролировал Василия. Внушал ему свои мысли. Подталкивал совершать разные поступки. Однако, читая душу великого князя, точно открытую книгу, он отчётливо видел: Василий страдал. Когда он делал нечто навязанное извне, что противоречило его характеру, желаниям, наклонностям, он сам себя не мог понять. От этого он часто пребывал в расстройстве, ел себя поедом, и временами смутно ощущал, что в нём живут два ума, две души, две воли. Это пугало его до помутнения рассудка.

В общем-то, Агасферу это было безразлично. Однако постоянная внутренняя борьба, напряжение и неясный страх, подтачивали здоровье Василия. Даже рождение сына Ивана, долгожданного наследника, не принесло ему радости. Ночь, когда великая княгиня разрешалась от бремени, была страшной. В небе сверкали молнии, люди затыкали уши от раскатов грома, сотрясавших землю. В народе вспоминали письмо, которое иерусалимский патриарх Марк написал Василию, тщась отговорить от незаконного по церковным канонам второго брака. Старец пророчествовал: «Женишься вторично, – будешь иметь злое чадо, царство твоё наполнится ужаса и печали, кровь польётся рекой, падут головы вельмож, города запылают…»

– Вот и родилось злое чадо, православные! – шептались люди на московских базарах, испуганно крестясь.

– Да уж, не к добру гроза такая!.. Божье наказание родилось, не иначе…

Людское суеверие подсказало Агасферу дальнейшие действия. К тому времени, когда Василий Третий скончался, оставив малолетнего сына попечению матери, Агасфер уже твёрдо решил, что в ближайшие десятилетия будет править сам. Пора двигаться дальше: зажать народишко и расширить державу.

Спустя много времени, уже в иную эпоху, Агасфер не без удовольствия перечитывал русские летописи царствования Ивана Четвёртого, сына Василия. Не то чтобы он любил оглядываться на ушедшие столетия… Однако если изложить всё, что Агасфер сделал с Россией, в виде книги, то правление Грозного, безусловно, было в ней одной из самых ярких, удавшихся вечному страннику, глав.

Агасфер впервые применил стратегию, которую потом использовал не раз. Он одновременно воевал против соседей, и – против собственного народа.

Внешние войны складывались не очень успешно. Борьба с поляками и литовцами за выход к Балтийскому морю окончилась ничем, и даже Агасфер тут был бессилен. Он мог, разумеется, воздействовать на полководцев Речи Посполитой, но отсутствие дисциплины и порядка в русском войске… устаревшее вооружение… преувеличенное упование замшелых русских воевод на Божью помощь… Нет, пока что тягаться с Европой не приходилось. Вывод был один: предстояло строить настоящую армию, и денег, времени, сил, на это не жалеть. Впрочем, даже с таким войском Агасфер ухитрился покорить Астрахань, взять Казань, присоединить к Московии Сибирь, так что территория державы утроилась. Оно и неплохо.

Зато воевать внутри собственной страны было не в пример веселее. Против русских провинций Иван устраивал целые походы, и лютовал так, что люди в страхе вспоминали худшие времена ордынского рабства. Царь (а к тому времени Иван первым из русских правителей венчался на царство) собственноручно убивал и пытал; он воевал с Русью, как с чужой страной, и вёл себя, словно завоеватель. Так это выглядело со стороны, и разве это не было чистой правдой?

Не в силах дотянуться до Христа, Агасфер с наслаждением отыгрывался на русских людях. Холоп, купец, боярин, слуга, монах-чернец – никто не был застрахован от царского гнева. То же самое относилось и к ближайшему окружению Ивана. Он бессчётно менял жён и любовниц, убил собственного сына, казнил тьму ближайших соратников… Он выжигал целые города и деревни вместе с населением, разрушал монастыри и храмы, что не мешало ему следом строить новые и молиться днями напролёт. Однако по вечерам он устраивал оргии со свальным грехом и содомией, после чего уходил в пытошную – сам вёл допросы и мучил подозреваемых.

Стон и крик стоял на Руси, вился по ветру пепел сожжённых сёл, пламя пожарищ рвалось в небо, и никаких слёз не хватило бы затушить его.

– Безумен царь-то!..

Об этом говорили уже открыто, рискуя головой. Но никто – никто! – не решался выступить против Ивана. Агасфер, внутренне готовый к возмущению и бунтам, разводил руками: русский народ, похоже, хоть с кашей ешь – и ничего, перетерпит, весь пар в частушки да пословицы спустит…

Впрочем, нет: в разное время несколько человек всё же пытались протестовать. Один из них, митрополит московский Филарет, осмелился крикнуть царю:

– Твоё дело не богоугодное и не будет тебе нашего благословения!

Да не просто крикнул – прилюдно отказался благословить Ивана прямо в Успенском соборе.

Царский любимчик Басманов схватил Филарета там же, в церкви. Митрополит был брошен в темницу. По приказу царя ему забили ноги в деревянные колодки, а руки в железные кандалы, и морили голодом. Отрубленную голову Колычева, единственного родственника митрополита, бросили в яму, где томился Филарет. Агасфер окончательно решил показать, кто в державе хозяин, и что даже глава церкви для царя тот же холоп, только с тиарой на голове.

И вдруг…

Агасфер навсегда запомнил этот день. Точнее, вечер.

Он сидел за столом в своих покоях, лениво перебирал бумаги и размышлял, какой казни предать Филарета. Можно посадить на кол. Можно бросить в кипящее масло. А можно поджарить на раскалённой сковороде. Хотя, из уважения к сану, можно и что-нибудь проще, без затей. Отрубить голову, к примеру…

Неожиданно за спиной раздался тяжёлый, точно сдавленный, вздох.

Агасфер, бывший в покоях один, удивлённо оглянулся. Никого. И не должно быть никого…

Вздох повторился. Он стал ещё громче.

Ничего не понимая, но внутренне сжавшись, Агасфер вскочил на ноги.

И тут он увидел…

В углу комнаты, где висели иконы и теплилась лампада, из воздуха возник размытый, бесплотный контур человеческого тела. От него исходило бледно-золотистое, тёплое – Агасфер чувствовал это – сияние.

Из вечернего полумрака проступили неясные черты лица: впалые щёки, остроконечная бородка, спутанные, слипшиеся пряди волос, и лоб, высокий израненный лоб, с которого медленно катились капли крови.

В первый и последний раз Агасфер видел это лицо пятнадцать веков назад, и однако узнал его в ту же секунду.

С губ сорвался полукрик-полустон. Агасфер невольно схватился за грудь, пытаясь унять сумасшедшие удары сердца.

– Ну, здравствуй… Если это ты… – выдавил он еле слышно.

Никакого ответа. Большие чёрные глаза гневно и горестно смотрели на Агасфера, мерили взглядом, судили и приговаривали его…

К чему?

Душу Агасфера на миг опалила безумная надежда. Неужели пришёл момент, которого он ждал полторы тысячи лет? Пал Рим, кануло в Лету величие Греции и Египта, в мир пришли книги, порох и часы, а он всё ждал… Неужели чаша вышнего терпения переполнилась, и сейчас бессмертный наконец-то обретёт смерть?

Не помня себя, Агасфер упал на колени и простёр к бесплотной тени дрожащие руки.

Призрак покачал головой и отступил к стене. Его очертания медленно таяли в жаркой полутьме царских покоев.

Тогда Агасфер вскочил на ноги. Надежда умерла так же стремительно, как родилась, и Агасфер, хмелея от ярости, мысленно заключил тень в энергетическую ловушку чудовищной мощи. Когда-то этому приёму его научил наставник – почтенный лама из высокогорного тибетского монастыря. С помощью такого невидимого капкана Агасфер не раз ловил и уничтожал души людей, не угодивших или пытавшихся с ним бороться.

Но на этот раз испытанный приём не сработал. Призрак бесследно исчез, растворился в воздухе, несмотря на отчаянные попытки Агасфера удержать его.

Ставя ловушку, Агасфер мгновенно истратил слишком много энергии, и теперь сил хватило только чтобы доплестись до угла, содрать со стены икону, бросить об пол и наступить на скорбный лик Христа каблуком.

И завыть. Отчаянно, по-звериному…

В покои ворвались насмерть перепуганные слуги. Никогда им не доводилось видеть Ивана таким – еле стоит на ногах, волосы дыбом, глаза дико горят, а сам что-то бормочет на непонятном языке…

Потрясение, пережитое Агасфером, было настолько велико, что несколько дней он провёл в постели, восстанавливая силы и жадно высасывая энергию из всего окружающего – людей, животных, просто из воздуха. Приближённые выходили от него бледные, вялые, со слабостью в членах. Когда к нему вернулась способность логически думать и рассуждать, он сделал два вывода.

Во-первых, появление призрака свидетельствовало: Распятый наконец-то заметил Агасфера, и снизошёл до него в виде астральной тени, с целью то ли остановить, то ли напугать, – не суть важно. Это могло означать лишь одно: Агасфер на верном пути. Его опыты над Русью и русскими достигли масштаба, которым уже нельзя пренебречь. А ведь он даже ещё не воевал по-настоящему с внешним миром.

Во-вторых, если Распятый здесь же, на месте, не наказал Агасфера лишением жизни, то, очевидно, лишь потому, что считает это не наказанием, а наградой (правильно считает, между прочим). Но Агасферово зло терпеть больше не может, иначе как трактовать явление? Стало быть, что? Верно: попытается лишить Агасфера силы или как-то ограничить её. Ну, вот как однажды, развлекаясь, Агасфер в облике Грозного велел стрельцам поймать волка, вырвать клыки, да и отпустить на волю. Волчок-то с голоду подох…

Дойдя до этого пункта в своих размышлениях, Агасфер покачал головой. Если бы Христос мог усмирить Агасфера, не уничтожая, он сделал бы это ради спасения людей ещё два века назад. Очевидно, сила вечного странника была столь велика, что бороться с ней оказалось трудно даже Богу. Но представить, что Распятый смирится с поражением, Агасфер не мог. Скорее он поверил бы в существование Сатаны. Он был убеждён, он чувствовал, что рано или поздно Христос предпримет попытку обуздать его. Каким образом? Агасфер терялся в догадках и ждал удара с любой стороны.

Между тем существование Ивана близилось к концу. Агасфер совершенно не щадил его земной оболочки; царь сжигал себя постоянным напряжением и оргиями. Агасфер мог бы обновить его тело и продлить жизнь, но зачем? Всё, что предназначалось выполнить Грозному, он выполнил, и Агасфер готовился к новому этапу, который про себя назвал так – «время безвластия».

Он решил раскачать лодку до предела.

Как ни лютовал Иван, при нём всё же была власть, и власть единая. Сменивший его на престоле старший сын Фёдор – добрый, хилый, набожный – в сущности, отдал бразды правления своему шурину, любимцу Грозного, боярину Борису Годунову. Бездетному Фёдору должен был наследовать сводный брат его, малолетний Дмитрий. Годунова, который сам тянул руки к трону, такой расклад никак не устраивал. Не устраивал он и Агасфера, в ту пору исполнявшего незначительные обязанности помощника царского оруженосца.

Сказавшись больным, он три дня безвылазно провёл в своей каморке. Всё это время он лежал с закрытыми глазами и по методу друидов мысленно бродил в параллельных пространствах. Он знал, чего хочет, и он искал наилучший путь к задуманному. Были рассмотрены и проанализированы десятки вариантов, разброс вероятий впечатлял. В одном из них, к примеру, неожиданно выздоровевший Фёдор обзаводился-таки наследником и сажал интригана Годунова на кол. В другом восставший народ громил Кремль, сметал династию Рюриковичей, а его вожди, мелкопоместные дворяне Ляпуновы и Кикины, устанавливали на Руси новую форму правления – что-то вроде аристократической республики с подобием английского парламента…

Изучив множество вариантов, Агасфер сформулировал собственный и приступил к его реализации – как всегда, энергично и тщательно.

… Фёдор ещё сидел на престоле, когда по стране с быстротой лесного пожара разнеслась ужасная весть: в Угличе убили царевича Дмитрия. Молва тут же связала это злодейство с именем Годунова, и была права: убийц действительно подослал боярин Борис. Подталкивать его Агасферу почти не пришлось, настолько Годунов жаждал крови отрока. Но Агасфер, конечно, смотрел дальше и рассчитывал ситуацию глубже.

После смерти Фёдора свершилось ожидаемое: его вдова Ирина, сестра Годунова, отказалась царствовать, и тогда по призыву московского митрополита Иова и Земского собора трон согласился занять Борис. О, как он ломался! Какую комедию закатил, несколько раз притворно отказываясь от престола и лишь затем позволив себя уговорить! Этот человек с великолепным умом, энергией, опытом, был прирождённым правителем. Но тлели под ним две мины замедленного действия. Прежде всего, род Годуновых был далеко не самым знатным. Коль скоро законных престолонаследников не существовало, Шуйские, Бельские, Нагие, Татищевы могли претендовать на шапку Мономаха с большим основанием. Боярская смута разгорелась с первых же дней правления свежеиспечённого царя.

Но это бы ещё полбеды. Годунов прошёл слишком хорошую школу у Грозного, чтобы всерьёз опасаться чьих-то интриг. Гораздо страшнее была народная память о загубленном Дмитрии, которому по праву Рюриковича принадлежал трон. Из уст в уста гулял на Руси слух, что не погиб, мол, царственный отрок, подменили его в последний миг – спрятали, а потом переправили за границу. Там он вырос, вошёл в ум и силу, так что вскорости во главе несметного войска двинется на Москву, отбивать отцовский престол у Годунова…

Эти слухи распространял и подогревал Агасфер, мгновенно переносясь из одного конца Русского царства в другой. Он уже присмотрел претендента на роль Лжедмитрия. Это был инок московского Чудова монастыря, по имени Гришка Отрепьев. Причина, по которой выбор пал на него, была проста: кто-то ляпнул парню, что годами и внешностью он смахивает на убиенного царевича. Монах, человек тщеславный и неумный, распустил о себе молву, что он-де и есть чудом спасшийся Дмитрий. Фигура была подходящая. Агасфер некоторое время следил за ним со стороны. На что Отрепьев рассчитывал, затевая смертельно опасную игру, он так и не понял: в голове инока был полный хаос, обычный для душевнобольных людей…

Убедившись, что многие Гришке верят, а пуще других верит сам Годунов, срочно велевший схватить Отрепьева, Агасфер не стал медлить. Он вышиб из монаха душу, вселился в его тело и бежал в Речь Посполитую. Здесь он без труда убедил польских магнатов, что он-то и есть законный Рюрикович. Поляки, искавшие предлог для вторжения в Московию, вцепились в Лжедмитрия мёртвой хваткой. Они снабдили его деньгами, войском, пообещали руку дочери воеводы Мнишека, красавицы Марины, и отправили воевать Русь.

Престол достался Агасферу легче, нежели он рассчитывал. Годунов отчаянно сопротивлялся, но Агасфер довёл его до безумия, каждую ночь присылая царю фантомное изображение отрока с перерезанным горлом. Сочинитель Пушкин, спустя два с половиной века написавший драму «Борис Годунов», ничего не придумал: прежде чем окончательно впасть в беспамятство и умереть, царь твердил приближённым о призраке окровавленного мальчика…

Сын Годунова Фёдор не царствовал и недели. Московская чернь, с именем Дмитрия на устах ворвавшись в Кремль, низложила его. Спустя день Фёдора удавили, и это был конец несостоявшейся династии Годуновых.

Надолго занимать трон Агасфер не собирался. Напротив, он делал всё, чтобы сократить своё сидение в царских палатах. Дмитрий вёл себя так вызывающе неразумно, что верный и ближний слуга Никита Маленин только хватался за голову. Молодой царь без счёта транжирил казну, обижал духовенство, открыто распутничал (дочь Годунова Ксению он сделал своею наложницей). При нём поляки чувствовали себя в Москве, как дома. Не проходило и дня, чтобы русские не жаловались на разбой иноземцев. А пуще всего люди боялись, что беспечный в вопросах веры Дмитрий начнёт загонять их в католичество в угоду посадившим его на престол полякам.

Агасфер веселился, наблюдая, как народная любовь буквально на глазах сменяется ропотом, недовольством, а потом ненавистью. Ещё забавнее было отслеживать потуги боярина Васьки Шуйского учинить заговор против Дмитрия. А ведь молодой царь меньше года назад спас его от плахи, отменив своей волей и правом приговор Земского собора. Эх, людишки! Смешные вы… и подлые… Нет, понять Христа было решительно невозможно… Однако заговор Шуйского оказался как нельзя кстати. Он прекрасно ложился в общий замысел Агасфера; не случись его, пришлось бы плести заговор самому против себя.

Накануне выступления Шуйского, Дмитрий, как ни в чём не бывало, пышно сыграл свадьбу с Мариной Мнишек. Ночью, отлюбив молодую жену до изнеможения, Агасфер покинул её, сладко спящую, и совершил рокировку – захватил тело московского купца Дормидонта Конева, а его душу вселил в царскую оболочку. Рано поутру он стоял в толпе у Кремля. Полузакрыв глаза, он смотрел сквозь каменные стены, как мечется по комнатам ошалевший, сходящий с ума Конев, обнаруживший себя в царском теле: кричит невнятное, машет руками, ощупывает незнакомое лицо, грудь, плечи, а рядом бьётся в истерике Марина. Так и погиб купец от выстрела в упор, ничего не поняв…

В тот же день Агасфер покинул Москву, захватив с собой Никиту. Перед этим он частично открылся ему. Зачем? Агасфер говорил себе, что верный человек всегда пригодится; его надо кое-чему обучить и отдать ему мелкие дела, на которые вечно не хватает времени. Но, может, в другом была суть решения? Прожил ведь Агасфер полторы тысячи лет без подручного, жил бы и дальше… В другом, в другом была суть, к чему лукавить? За пятнадцать веков Агасфер впервые встретил такую преданность. Само собой, был у Никиты расчёт на царские милости, но – Агасфер это знал точно – сначала Никита его любил, а уж потом всё остальное. И если у Агасфера было сердце, то оно дрогнуло, ужаснулось вдруг вечному одиночеству…