Читать книгу Тринадцатый. Слово пацана из 90-х - Александр Дёмышев - Страница 6

***

Следующим утром (была суббота) покой квартиры нарушила прерывистая трель телефонного звонка. Раскрасневшийся потный брат, поставив на пол гирю, поднял трубку с громоздкого белого дискового аппарата, стоявшего на тумбе в прихожей. Он долго слушал, посматривая в зеркало, тяжело дыша после физических упражнений, лишь изредка вставлял уточняющие реплики.

Закончив с подтягиваниями, я подвесил к турнику самодельную тяжёлую боксёрскую грушу. Этого монстра, состоящего из куска толстой железной трубы, обмотанного чем-то резиновым, я приволок домой ещё перед армией, стащив из подвала, в котором собирались пацаны не слишком дружественной нам компашки. И вот колотил я по этой твёрдой тяжёлой груше, не жалея кулаков. Бах! Бах! Бах-бах! Мне тогда казалось: круто, если собеседник брата будет слышать в трубке мои хлёсткие и увесистые удары.

В то время нашу семью (за исключением мамы) можно было назвать очень спортивной. В то время я ещё занимался спортом много чаще, чем бухал, и брат занимался, пребывая в многолетней завязке. В то время…

Положив трубку, брат долго загадочно молчал, что-то обдумывая. Я пытался его расспросить, но разговор не задался. После обеда брательник уехал, пробормотав перед выходом: «Надеюсь, всё выгорит». Родители обменялись тревожными взглядами. Что-то намечается!

Вечером за окном громыхало. Небо померкло. Полумрак квартиры пронизывали яркие всполохи молний. Начало мая. Гроза. Во время грозы мама всегда выключала телевизор и освещение, закрывала форточки, чтобы шаровая молния не залетела. А после дождя распахивала настежь окна, чтобы квартира наполнилась свежестью. Но в тот раз дождь шёл и шёл, никак не желал прекращаться. В полутьме я рассматривал картинки в журнале Muscle & Fitness, прикидывая, как скорее подкачать бицепсы и пресс – пляжный сезон на носу. Услышав звук открывающейся двери, я отложил рисованных качков в сторону.

В полумраке прихожей не заметил никого кроме брата. Но брат, стягивая мокрую куртку, включил яркий свет и, из-за ног его, словно из-под земли, вдруг появился страшный пёс. Бультерьер! Именно страшным показался мне он в самые первые мгновения. Таких мрачных псов прежде я никогда в жизни не встречал. Передо мной стоял огромный собачий скелет, обтянутый некогда белой, а ныне серой от грязи шерстью. Здоровенную его башку с акульей пастью венчали тонкие уши, кончики, которых сникли словно от усталости.

Родители охнули. Впрочем, чего-то подобного они ждали. Брат отошёл, и я, наконец, смог разглядеть пса во всей красе. Высокий. Не дог, конечно, но всё же… Не припомню, чтобы я видел когда-нибудь бультерьера подобного роста. Худой, очень худой! Рёбра отчётливо торчали сквозь кожу, сдавившую их. Возможно, он и казался таким высоким из-за своей худобы. Морда! Таких здоровенных бультерьеровых морд я точно не видал. Никогда!

Эта морда и этот рост поразили. Пёс меня заинтриговал. Страх улетучился. Ещё не зная ничего о нём, я присел и принялся как-то безмятежно, не думая о возможной опасности, гладить его сырую макушку. Впрочем, лишней фамильярности не позволял. Я чувствовал его собачий дух, а он с достоинством посматривал на меня косо посаженными глазами, и угольно-чёрные глаза его вдруг блеснули. Пёс шумно-сопливо обнюхал мою кисть. Громадная яйцевидная башка его приводила меня в восторг. Эти невероятные челюсти! Он широко зевнул и, громко клацнув зубами, захлопнул пасть. В пяти сантиметрах от моего мизинца словно сработала гильотина. Почувствовав мурашки, бегущие по спине, я отчётливо понял тогда, насколько опасным может он быть.

Любопытная Флора, сунувшись длинным носом в коридор, тотчас исчезла в гостиной. Наверное, наша домашняя овчарка надеялась, что непрошеный гость не задержится в квартире надолго. Брат, словно слыша её мысли, сказал:

– Он поживёт у нас временно. Месяц-два. В клубе собаководов просили. Его сюда на вязки из Челябинска привезли, а туда наши своего кобеля отправят для обмена генофондом. Ну, и в наш бюджет деньжата капнут.

Я смотрел на пса, как на инопланетного пришельца. У нас будет жить настоящий бультерьер, да какой! На мокрой шерсти бросалась в глаза дорожная грязь. И тут я увидел на розовой коже внутри правого уха, по краю, странную наколку, словно клеймо, три жирные сине-зелёные цифры: 013.

– Как звать-то тебя? Тринадцатый?

– Юденич Даймонд Бижу, – ответил за него, чуть запинаясь, брат. – Кажется, как-то так, язык сломаешь, проще уж, в самом деле, Тринадцатым звать, но тоже не фонтан.

Юденич… Перед моими глазами на миг предстал виденный недавно в журнале «Вокруг света» портрет знаменитого белогвардейского генерала от инфантерии. Правда, лицом предводитель похода на большевистский Петроград более смахивал на бульдога. Вслух же я начал перебирать:

– Юденич… Дэник… Дениска…

– Можно и Дэник. Два года от роду этому Дениске… Слушай внимательно. Сейчас я его отпущу. Если он вцепится во Флору, ты поднимай его за задние лапы; так, чтоб они в воздухе висели, у собак тогда хватка слабнет. Ну а я буду ему челюсти разжимать, – брат показал мне приспособление – небольшую (сантиметров тридцать длиной) буковую дощечку. Край её был заточен под острым углом, чтобы легче можно было запихнуть его меж собачьих зубов. Это ему в клубе в качестве приложения к бультерьеру такой инструмент выдали.

Охающих родителей попросили удалиться в спальную. Протерев тряпкой мокрые лапы, брат отстегнул поводок. Длиннолямый грязно-серый широкомордый пёс отряхнулся, обдав мелкими брызгами обувницу и стену, и прошёл в гостиную. Внимательно наблюдая, мы шли за ним. Только бы с Флорой они ужились!

Бультерьер равнодушно окинул пространство. Овчарка лежала на своём коврике, вжималась отчаянно, словно желая сквозь него провалиться. Она, наверное, надеялась, что коврик этот (законное Флорино место) имеет силу её защитить. С надеждой и беспокойством овчарка смотрела на нас – двуногих членов стаи, зачем-то решивших нарушить её привычную жизнь, приведя в дом этого странного страшного кобеля.

Кобель подошёл к дивану и задрал заднюю лапу. Мы лишь переглянулись, но дёрнуться не успели, как пёс выпустил короткую струйку. Вот наглость! Не собрался ли он всю квартиру так метить?! Но, забегая вперёд, скажу, больше такое не повторилось. Один единственный раз пометил бультерьер нашу квартиру, как принято у животных, капелькой мочи и с самым спокойным видом улёгся на пол. Нас же этот его жест, конечно, тогда несколько взбудоражил, даже возмутил:

– Вот так заявка!

– Это чё, он, типа, показал, что здесь главный?

Но пёс, не обратив внимания на наши возгласы, мирно уснул. Видать, притомился с дороги.

Мама, всю жизнь работавшая поваром в заводской столовке, считала своим долгом, своей миссией в этом мире, чтобы каждый перешагнувший порог нашей квартиры не вышел обратно с пустым желудком. Она кормила всех, кто был рядом, причём имела привычку уговаривать скушать добавку, попробовать ещё вот это и вот то. Оба наших холодильника (старенькая «Бирюса» и новая «Свияга») всегда, даже в самые непростые времена полнились какими-то кастрюльками-сковородками.

Карьера Флоры, некогда перспективной овчарки, занявшей на городской выставке пятое место из ста с лишним собак её категории, была напрочь загублена маминой добротой. Флора очень любила поесть, а маме это и надо. И как только мы с братом ни пытались ограничить собачий рацион: объясняли маме, доказывали, даже и до ругани доходило. Но получалось так, что как только нас не оказывалось дома, сердобольная маман устраивала «бедной собачке, над которой издеваются, голодом морят» праздник живота. В итоге мы плюнули, смирились. Некогда поджарая овчарка превратилась в собаку-увальня; само собой, об участии в выставках больше не вспоминали.

Вы уже поняли, для чего я это рассказываю? Конечно, мама взяла на себя повышенные обязательства. Не пройдёт и месяца, как длиннолямый, мордастый, худющий бультик превратится в высоченного, мордастого, мощнейшего пса. Причём в отличие от Флоры, калории не уйдут в отвисший живот. Дэник останется поджарым, но станет шире, мускулистей, нальётся силой.

После того, как Дениска откормится-отмоется, станет он ослепительно белым, игривым, крепким. Задержится пёс в нашей «стае» дольше, чем мы планировали. Всё предстоящее лето он проведёт в тренировках, с каждым днём набирая мощь, словно готовясь к решающему дню, к выполнению той ужасной миссии, с которой прибыл он к нам на Филейку.

Я занимался с ним. Ради Дениски я даже «сухой закон» себе объявил. О том, как проходили его «тренировки» я расскажу вам чуть позже. А сейчас лишь добавлю, что к концу лета это был уже совершенно другой пёс – настоящая боевая машина.

А то, что наш бультерьер – большой забияка, выяснилось в первый же вечер. Он тогда чуть не задрал зазевавшегося пуделька. Долго караулил его, прячась в траве, как заправский охотник. А затем, улучив момент, крутанулся. И, одним изящным движением вывернувшись из ошейника, молча кинулся на беспечную жертву. В тот раз всё обошлось, но без кожаного намордника и крепкой шлейки, из которой как ни крутись – не вывернешься, мы с тех пор бультерьера на улицу не водили.

Охотник! Да, он охотился на всех без исключения местных собак, попадающих в его поле зрения. Если Дениска вдруг замирал ни с того ни с сего посреди двора на прогулке, начинал скукоживаться, гнуться к земле – значит, учуял где-то собаку; значит, «охота» началась, и нужно крепче держать поводок. Далее бультерьер принимался дрожать, но вовсе не от испуга, как могло казаться со стороны. Дрожь эту вызывало радостное предвкушение драки, которой так жаждал наш пёс. Ну, а потом следовал резвый рывок в сторону жертвы, зазевавшейся собаки, которую наши крепкие приспособления – намордник, шлейка и поводок – спасали от острых клыков Дениски (почти всегда).

На прогулке наш булька играючи перегрызал стволы молодых берёзок. А на то, чтобы «перепилить» зубами ветвь толщиной сантиметров 10—15, требовалось ему лишь несколько минут. Он мог сокрушить любую собаку, на его счету уже числилось множество побед над самыми мощными псами микрорайона, самоуверенные хозяева которых по незнанию сами науськивали своих драчливых питомцев на Дэника. С собаками он разбирался жёстко и резко. Казалось, нет того пса, который сможет устоять против нашего бультика в драке. Радовало лишь, что к людям агрессии Дениска не проявляет, к двуногим он был равнодушен. И равнодушие это старались мы всячески в нём поддерживать. Нам и из-за собак проблем хватало с лихвой!

При этом дома Дэник становился совершенно другим: «игрушечным, плюшевым» бультерьером. Спал он смешно: не на боку и не на животе, как Флора, а прямо на спине с лапами нарасшарагу. Бывал Дениска сентиментален. В такие минуты он, подойдя ко мне, сидящему в кресле, клал свою громадную яйцевидную башку прямо мне на колени и закрывал глаза, а я чесал ему за ухом.

Ежедневно Дениска дарил мне букеты эмоций. Он делал жизнь мою интересней. Я восторгался им, я опасался его…

Всё рухнуло в последний день августа.