Читать книгу Приключения Джона Девиса - Александр Дюма - Страница 3

Однажды вечером сэр Эдвард сказал Тому, что чувствует себя очень плохо, а на другой день, вставая с постели, упал в обморок. Все в доме всполошились, управляющий и священник, которые еще накануне играли с сэром Эдвардом в вист, не понимали этого внезапного недомогания и потому сочли его неопасным, но Том отвел их в сторону и растолковал, в чем дело. Решено было послать за доктором, но, чтобы не потревожить больного, сделать вид, будто доктор заехал случайно, на обед.

День прошел как обыкновенно. Благодаря своей сильной воле отец преодолел телесную слабость, но почти ничего не ел, на прогулке останавливался перевести дух после каждых двадцати шагов, а вечером играл рассеянно и проигрывал.

На другой день приехал доктор. Это сначала немного развлекло отца, но вскоре он снова впал в прежнюю задумчивость. Доктор ясно видел, что это сплин, страшная болезнь сердца и рассудка, против которой медицина не знает верного лекарства. Он, однако, предписал разные возбуждающие средства и посоветовал отцу есть ростбиф, пить вино и искать развлечений, которых в Вильямс-Хаусе как раз таки и не было.

Том использовал все свое воображение: чтение, прогулки, карты – больше ничего на ум не шло, но, как бедняга ни старался, он не мог выдумать ничего такого, что развеяло бы тоску его господина. Он предложил сэру Эдварду последнее средство – поездку в Лондон, но тот заявил, что не в состоянии совершить такое дальнее путешествие и что если уж ему не суждено умереть на корабельной койке, то все же лучше перейти на тот свет из постели, чем из кареты.

Больше всего Тома беспокоило то, что мой отец уже не находил удовольствия в обществе своих приятелей, а, напротив, избегал их. Даже сам Том был ему теперь в тягость. Сэр Эдвард, правда, еще гулял, но всегда один, а вечером, вместо того чтобы играть в карты, уходил в свою комнату и никого к себе не пускал. Что касается еды и чтения, то он ел не больше того, сколько нужно, чтобы не умереть, и вовсе не читал. Ему велено было пить разные травяные настои, но однажды он бросил в Джорджа чашку с отваром, и с тех пор никто уже не смел подавать хозяину другого напитка, кроме чая, в который Том подливал немного рома.

Между тем болезнь сэра Эдварда с каждым днем все усиливалась. Он стал не похож на себя, всегда сидел один и сердился всякий раз, когда кто-нибудь заставлял его говорить. В парке была одна темная аллея, которая оканчивалась тенистой беседкой; больной ходил туда каждый день и сидел там по несколько часов, и никто не смел его беспокоить. Верный Том и почтенный Сандерс беспрестанно ходили недалеко от него, но он их будто не замечал. Хуже всего было то, что он с каждым днем все чаще искал уединения и дольше оставался один. Притом уже приближалась зима, а известно, что туманные дни для несчастных, пораженных сплином, – то же, что листопад для чахоточных. Все заставляло думать, что сэр Эдвард не переживет этого времени, если только не случится какого-нибудь чуда. И это чудо совершил один из тех земных ангелов, которых Господь посылает в мир, чтобы утешать несчастных.

Однажды, когда сэр Эдвард, по обыкновению, сидел в своей беседке, погрузившись в смертельную задумчивость, он услышал, что сухие листья в аллее хрустят под чьими-то ногами. Он поднял голову и увидел, что к нему идет женщина; благодаря белому платью и легкой походке ее можно было принять в этой темной аллее за привидение. Больной пристально посмотрел на ту, которая осмелилась его потревожить.

Эта женщина выглядела лет на двадцать пять, хотя ей было несколько больше, она была привлекательна уже не нежной прелестью юности, но, если можно так сказать, второй красотой, которая зарождается из угасающей молодости и приближающейся зрелости. У нее были голубые глаза, какие нарисовал бы художник, если бы хотел изобразить сострадание, длинные черные волосы, от природы волнистые, которые выбивались из-под маленькой шляпки, спокойное лицо с правильными чертами, отличавшими женщин северной части Великобритании. Наконец, одежда ее, простая и скромная, но сшитая со вкусом, представляла собой нечто среднее между нарядом того времени и пуританским костюмом семнадцатого века.

Она пришла просить сэра Эдварда, который славился своей добротой, за одно несчастное семейство. Отец долгое время болел и накануне умер, оставив жену и троих детей. Хозяин дома, в котором бедная вдова жила со своими сиротами, был в Италии, а управляющий требовал выплаты просроченных платежей за квартиру. В противном случае он грозил выгнать несчастных из дома. Эта угроза была тем страшнее, что приближалась зима, бедная вдова возлагала все свои надежды на великодушного владельца Вильямс-Хауса.

Незнакомка рассказала все это таким трогательным голосом, что слезы навернулись на глаза моряка. Он опустил руку в карман, вытащил кошелек, полный золота, отдал его хорошенькой посланнице, не сказав ни слова, потому что адмирал, как Вергилий у Данте, от длительного молчания разучился говорить. Незнакомка, со своей стороны, в первом порыве признательности, удержать которую была не в силах, схватила руку сэра Эдварда, поцеловала ее и скрылась, торопясь к несчастным, которые и не воображали, что Бог пошлет им такую помощь.

Оставшись один, сэр Эдвард решил, что все это привиделось ему во сне. Он осмотрелся: белое видение исчезло, и если бы приятное ощущение на руке и отсутствие кошелька в кармане не доказывали ему, что это произошло в действительности, он был бы уверен, что грезил в лихорадке. В это самое время Сандерс случайно проходил по аллее, и сэр Эдвард, против своего обыкновения, окликнул его. Сандерс в удивлении остановился. Отец сделал ему знак рукой. Сандерс, не веря глазам своим, подошел, и сэр Эдвард спросил его, что это была за женщина.

– Анна-Мэри, – ответил управляющий таким голосом, будто всем было известно, кто это.

– Да кто такая эта Анна-Мэри?

– Как? Неужели вы ее не знаете? – удивился Сандерс.

– Разумеется, не знаю, раз спрашиваю! – вскрикнул сэр Эдвард в нетерпении, которое было очень хорошим знаком.

– Это благодетельница бедных, ангел-утешитель страждущих и обиженных. Она, верно, просила вас сделать какое-нибудь доброе дело?

– Да, она, кажется, говорила мне о каких-то несчастных, которых нужно спасти от нищеты.

– Я так и знал. Она всегда этим занимается. К богатым ее приводит милосердие, к бедным – благотворительность.

– Да кто же эта женщина?

– С вашего позволения, она еще девушка, добрая и прекрасная девушка.

– Да какая мне разница, женщина она или девушка! Я вас спрашиваю, кто она такая!

– Никто этого не знает наверняка, ваше превосходительство, хотя догадок много. Лет тридцать назад… да, точно, это было в шестьдесят четвертом или шестьдесят пятом году. Ее отец и мать поселились в Бербишире, они приехали из Франции, куда, как говорят, удалились вместе с претендентом[1], отчего все имущество их было конфисковано, а им велено было не приближаться к Лондону меньше чем на шестьдесят миль. Через четыре месяца после того, как они сюда приехали, родилась Анна-Мэри. В пятнадцать лет она лишилась родителей и осталась одна-одинешенька с сорока фунтами дохода. Этого было слишком мало, чтобы выйти замуж за дворянина, и слишком много, чтобы выйти за простолюдина. Притом она, очевидно, из хорошего рода и получила прекрасное воспитание, потому ей и нельзя было выйти за простого человека. И она решила посвятить свою жизнь благотворительности. С тех пор Анна-Мэри ревностно исполняет принятую на себя обязанность. Она немного разбирается в медицине и лечит всех неимущих, а уж где лекарства бессильны, тут поможет ее молитва, потому что здесь все считают ее ангелом небесным. Поэтому немудрено, что она осмелилась побеспокоить ваше превосходительство, чего никто из нас сделать бы не посмел. У нее свои привилегии, и, между прочим, куда бы она ни шла, люди и не думают останавливать ее.

– И хорошо делают, – заметил сэр Эдвард, вставая, – потому что она достойная девушка. Дайте мне руку, Сандерс: кажется, пора обедать.

Целый месяц мой отец не вспоминал об обеде. Теперь же он направился в замок и, поскольку Сандерс тоже спешил пообедать, пригласил его разделить с ним трапезу. Честный управляющий был чрезвычайно рад, что сэру Эдварду опять захотелось общества. Видя, что он расположен к беседе, Сандерс сообщил ему о некоторых делах по имению, которые давно уже вынужден был откладывать. Но, видно, охота говорить у адмирала прошла, или он считал эту тему недостойной своего внимания: он не ответил ни слова и погрузился в обыкновенную свою задумчивость.