Читать книгу Сальватор. Книга I - Александр Дюма - Страница 5

Итак, Жибасье отправился с полицейским, или скорее полицейский повел Жибасье на Иерусалимскую улицу.

Ввиду тех мер предосторожности, которые принял любитель проверять паспорта, бежать, понятно, было невозможно.

Добавим еще, что Жибасье, и это делает ему честь, мысль о побеге и в голову не пришла.

Больше того: ироническое выражение его физиономии, сострадательная улыбка, игравшая на его губах, взгляды, бросаемые им на полицейского, та беззаботность и высокомерный вид, с которым он позволял вести себя в префектуру полиции, говорили о том, что совесть его чиста. Одним словом, он, казалось, смирился со своей участью и шел скорее как горделивый мученик, чем сломанная судьбой жертва.

Время от времени полицейский искоса на него поглядывал.

Чем ближе они подходили к префектуре, тем светлее становилось лицо Жибасье. Поскольку он заранее представлял себе ту головомойку, которая обрушится по возвращении господина Жакаля на голову этого несчастного полицейского.

Эта уверенность в собственной правоте, обычно сияющая ореолом над головами невинных, начала пугать конвоира Жибасье. Во время первой четверти пути он был совершенно уверен в том, что поймал важную птицу. Когда они прошли половину пути, его начали терзать сомнения. А когда осталось пройти последнюю четверть, он был уже уверен в том, что сотворил глупость.

Ему начало казаться, что гнев господина Жакаля, которым грозил ему Жибасье, уже разразился над его головой.

В результате чего рука полицейского начала постепенно разжиматься, предоставляя руке Жибасье свободу действий.

Жибасье заметил предоставленную ему относительную свободу, но поскольку он знал причину расслабления мускулов своего спутника, сделал вид, что ничего не замечает.

Полицейский, надеявшийся на то, что пленник придет ему на помощь, очень обеспокоился тем, что по мере того, как он ослаблял хватку, рука Жибасье сжималась все крепче и крепче.

Получалось, что пленник не хотел его отпускать.

– Черт возьми! – подумал полицейский. – Не дал ли я маху?

Он остановился, чтобы взвесить свое положение, осмотрел Жибасье с головы до ног и увидел, что тот, в свою очередь, тоже меряет его насмешливым взглядом. Это еще более обеспокоило добросовестного служаку:

– Мсье, – произнес он, – вы ведь знаете строгость наших правил. Нам приказывают: «Арестовать!», и мы арестовываем. Поэтому иногда мы совершаем достойные сожаления ошибки. Честно говоря, чаще мы хватаем все-таки настоящих преступников, но бывают случаи, когда по ошибке арестовываем и честных людей.

– Вы так считаете? – с издевкой спросил Жибасье.

– Да, и иногда попадаются очень честные люди, – повторил полицейский.

Жибасье посмотрел на него взглядом, говорившим: «И я этому живое доказательство».

Открытость этого взгляда окончательно добила полицейского, и он, перейдя на самый изысканно-вежливый тон, добавил:

– Боюсь, мсье, что я только что совершил одну из таких непростительных ошибок… Но ее еще можно исправить…

– Что вы хотите этим сказать? – презрительно спросил Жибасье.

– Я хочу сказать, мсье, что я, вероятно, арестовал честного человека.

– А мне кажется, черт побери, что вы боитесь! – заявил каторжник, сердито глядя на полицейского.

– Я поначалу принял вас за подозрительного типа, но теперь я вижу, что ошибся, что вы свой человек.

– Свой? – презрительно переспросил Жибасье.

– А поэтому, – униженно пробормотал полицейский, – как я уже сказал, эту небольшую ошибку еще можно исправить…

– Ну, нет, мсье, время уже ушло, – живо ответил на это Жибасье. – Из-за этой вашей ошибочки человек, за которым я слежу, скрылся… И кто же этот человек? Заговорщик, который через неделю, возможно, свергнет правительство…

– Если вы хотите, мсье, – ответил полицейский, – я мог бы помочь вам следить за ним. Не дьявол же он… Уж мы вдвоем…

Но Жибасье не имел ни малейшего намерения делить с кем бы то ни было славу ареста господина Сарранти.

– Нет, мсье, – сказал он, – пожалуйста, закончите то, что вы начали.

– Нет, не буду! – произнес полицейский.

– Нет, будете! – сказал Жибасье.

– Никогда! – снова произнес полицейский. – И в доказательство этого я ухожу.

– Уходите?

– Да.

– Как это уходите?..

– Очень просто. Ногами. Приношу вам свои извинения и ухожу.

И полицейский уже начал было поворачиваться на каблуках, но тут Жибасье, схватив его за руку, снова развернул к себе лицом:

– Ну уж нет! – сказал он. – Вы арестовали меня для того, чтобы проводить в префектуру полиции, и должны довести дело до конца!

– Никуда я вас не поведу.

– Ах, черт вас подери! Вы туда меня обязательно отведете! И расскажете там, как все произошло. Если я упущу порученного мне человека, господин Жакаль должен знать, почему это случилось.

– Нет, мсье, и еще раз нет!

– В таком случае я арестую вас и доставлю в префектуру полиции, ясно?

– Вы арестуете меня?

– Да, я.

– А по какому праву?

– По праву более сильного.

– А если я позову моих помощников?

– Если вы это сделаете, я призову на помощь прохожих. Вас народ не очень-то любит, господа легавые. Если я расскажу людям о том, что сначала вы меня арестовали без всякой на то причины, а теперь хотите отпустить, испугавшись наказания за злоупотребление властью… А ведь здесь и река неподалеку!..

Полицейский побледнел, как полотно. Вокруг них, действительно, уже начали собираться прохожие. По опыту своему полицейский знал, что в те времена люди не испытывали нежных чувств к полиции. Он посмотрел на Жибасье с мольбой во взгляде, но не смог расстрогать его.

Но Жибасье был хорошо знаком с правилами господина де Талейрана и не поддался первому порыву. Прежде всего ему надо было оправдаться перед господином Жакалем.

И поэтому он сжал, словно клещами, запястье полицейского и, превратившись из пленника в жандарма, потащил упиравшегося полицейского в префектуру.

Во дворе префектуры было необычно много народа.

Что там делала эта толпа людей?

В предыдущей главе мы уже говорили, что в воздухе появились как бы первые признаки восстания.

Толпа, собравшаяся во дворе префектуры полиции, состояла из людей, которым предстояло сыграть не последнюю роль в восстании.

Жибасье, с молодости привыкший входить во двор префектуры в наручниках, а покидать его в карете с решетками на окнах, почувствовал неизъяснимое наслаждение от того, что входил сейчас в этот двор не как пленник, а как стражник.

Появление Жибасье было похоже на триумфальное шествие. Он высоко держал голову и гордо раздувал ноздри, а его пленник следовал за ним подобно тому, как захваченный фрегат следует на буксире за многопушечным кораблем, идущим на всех парусах с развернутым вымпелом.

В почтенной толпе на некоторое время воцарилось недоумение. Все полагали, что Жибасье находится на каторге в Тулоне, а тут он появляется, словно начальник при исполнении служебных обязанностей.

Но Жибасье, увидев, что его приняли не за того, кем он является в настоящее время, принялся приветствовать всех направо и налево, кивая одним дружески, другим покровительственно. Эти приветствия только усилили гул толпы проходимцев, а некоторые из них ответили на его приветствия с теплотой, которая свидетельствовала о том, что они были счастливы снова увидеться с собратом по профессии.

В результате многочисленных рукопожатий и приветственных слов смущение бедного полицейского стало так велико, что Жибасье начал поглядывать на него с некоторой жалостью.

Затем Жибасье был представлен старейшине преступного мира, уважаемому всеми фальшивомонетчику, который, как и Жибасье, вернулся из мест не столь отдаленных благодаря заключенному с господином Жакалем соглашению. Выпустили его из Бреста, а посему они с Жибасье друг друга не знали. Но Жибасье в своих скитаниях на галерах по Средиземному морю так часто слышал об этом покрытом славой старике, что уже давно желал пожать его заслуженную руку.

Старейшина по-отцовски сказал Жибасье:

– Сын мой, я давно желал увидеться с вами. Я очень хорошо знал вашего почтенного отца…

– Моего отца? – произнес Жибасье, который родителя и в глаза не видел. «Этому молодцу повезло больше, чем мне», – подумал он.

– И я с огромной радостью, – продолжал старейшина, – вижу в вашем лице черты этого уважаемого человека. Если вам нужен добрый совет, вы можете обращаться ко мне, сын мой. Я всегда готов оказать вам услугу.

Вся шайка с завистью услышала, как их главарь оказал Жибасье столь великую честь.

Все окружили бывшего каторжника, и за пять минут господин Баньерес из Тулона получил в присутствии совершенно ошалевшего от подобного триумфа полицейского тысячу предложений оказать любую услугу и тысячу слов, выражавших расположение и дружбу.

Жибасье посмотрел на него с видом человека, который хочет сказать: «Ну, что? Я ведь вас не обманывал?»

Полицейский повесил нос.

– А теперь, – сказал ему Жибасье, – признайтесь честно: вы ведь сваляли дурака?

– Признаюсь, я – осёл, – ответил полицейский, готовый подтвердить любые слова Жибасье.

– Ну ладно, – промолвил Жибасье. – Коли вы это понимаете, мое самолюбие удовлетворено и я обещаю, что буду снисходителен к вам, когда вернется господин Жакаль.

– Когда вернется господин Жакаль? – переспросил полицейский.

– Да, когда господин Жакаль вернется, я ограничусь лишь тем, что представлю ему вашу ошибку, как простое рвение по службе. Видите, я человек отходчивый.

– Но господин Жакаль уже вернулся, – пробормотал полицейский, который опасался, что Жибасье передумает, и решил воспользоваться его хорошим настроением.

– Как! Господин Жакаль уже вернулся? – воскликнул Жибасье.

– Да. Это так.

– И когда же?

– Сегодня в шесть часов утра.

– И вы мне об этом не сказали! – загремел Жибасье.

– Но ведь вы меня об этом не спрашивали, ваше превосходительство, – униженно пробормотал полицейский.

– Вы правы, друг мой, – произнес, смягчившись, Жибасье.

 – Друг мой! – прошептал полицейский. – Ты назвал меня своим другом, о великий человек! Что же я могу для тебя сделать? Приказывай!

– Да пойти со мной к господину Жакалю, черт возьми! И немедленно!

– Пошли! – решительно произнес полицейский, сделав метровый шаг, несмотря на то, что его рост позволял шагать только по два с половиной фута.

Жибасье попрощался со всеми взмахом руки, пересек двор, прошел под сводом, ведущим к двери, потом повернул налево к небольшой лестнице, по которой, как мы помним, входил и Сальватор, затем поднялся на третий этаж, прошел по темному коридору и подошел наконец к двери кабинета господина Жакаля.

Дежурный полицейский, признав не Жибасье, а его спутника, немедленно распахнул двери кабинета господина Жакаля.

– Да что с вами, болван? – послышался голос господина Жакаля. – Я ведь вам сказал, я не принимаю никого, кроме Жибасье!

– Я здесь, господин Жакаль! – громко сказал Жибасье.

А затем, повернувшись к полицейскому, произнес:

– Слышали, он не принимает никого, кроме меня?

Полицейский оперся о стену, чтобы не рухнуть на колени.

– Ладно, – сказал ему Жибасье. – Следуйте за мной. Я обещал вам быть снисходительным и сдержу свое обещание.

И вошел в кабинет господина Жакаля.

– Как, это вы, Жибасье? – сказал удивленный начальник. – Я назвал ваше имя на всякий случай…

– И оказали мне большую честь, господин Жакаль.

– Так вы что же, бросили того, за кем вам поручено было следить? – спросил господин Жакаль.

– Увы, мсье, – ответил Жибасье. – Это он меня покинул.

Господин Жакаль сурово насупил брови. Жибасье толкнул локтем полицейского, как бы говоря: «Видите, в какое положение вы меня поставили?» А вслух с виноватым выражением на лице произнес:

– Мсье, спросите вот у этого человека. Я не хочу усугублять его положение. Пусть он все расскажет сам.

Господин Жакаль поднял очки на лоб, чтобы увидеть, о ком идет речь.

– А, это ты, Фурришон, – сказал он. – Подойди поближе и расскажи нам, что ты натворил и почему мой приказ не был выполнен.

Фурришон лукавить не стал. Смирившись с судьбой, он, словно перед судом, рассказал только правду и ничего, кроме правды.

– Вы – просто осёл! – сказал полицейскому господин Жакаль.

– Именно так и сказал мне его светлость господин граф Баньерес де Тулон, – ответил полицейский с видом глубочайшего раскаяния.

Господин Жакаль, казалось, задумался, вспоминая, кто же этот умный человек, который сумел выразить раньше него точно такое же мнение о Фурришоне.

– Это я, – сказал, поклонившись, Жибасье.

– Ах так! Отлично, отлично, – произнес господин Жакаль. – Значит, вы сказали ему, что вы свой?

 – Да, мсье, – ответил Жибасье. – Но должен вам признаться, что я пообещал этому бедолаге, видя его глубокое раскаяние в содеянном, что призову вас быть к нему снисходительным. Клянусь, что он согрешил только из-за чрезмерного рвения по службе.

– По просьбе нашего любимого и уважаемого Жибасье, – величественно произнес господин Жакаль, – я полностью прощаю вам ваш промах. Ступайте с миром и впредь будьте умнее!

Затем жестом руки показал несчастному полицейскому, что тот может быть свободным. Полицейский, пятясь, покинул кабинет.

– А теперь, дорогой мой Жибасье, – сказал господин Жакаль, – не соблаговолите ли разделить со мной мой скромный завтрак?

– С искренней радостью, – ответил Жибасье.

– Тогда пройдем в столовую, – сказал господин Жакаль и пошел вперед.

Жибасье проследовал за ним.