Читать книгу Из ничего - Александр Эпиницкий - Страница 3

Москва. Было первое воскресенье ноября, и дело обстояло так.

Когда на закате поляки осадили Кремль, мы на соседней улице готовились отметить день рождения. Круг наш был узок; в него входили только доверенные лица: Толя Сумбурин, именинник Гена Курбский, и, собственно, я. Кроме того, с минуты на минуту ожидали прихода красавицы Маши Виноградовой, которая, как всегда, задерживалась.

Чуть больше года назад мы стали проводить совместные мероприятия исключительно вчетвером. Договоренность была достигнута после очередного всеобщего застолья в нашем институте; тогда Маша призналась вышеупомянутым лицам, что её «тошнит!»

– Гена, перестань добавлять Маше водку в Абрау Дюрсо! – моментально отреагировал Толя.

– Вы плохо следите, Анатоль. Водку я добавляю исключительно в свой бокал, чего и вам рекомендую для душевного равновесия, – интеллигентно парировал Гена.

– Всё не то! – сказала Маша. – Меня тошнит от этих коллективных сборищ. Причем давно. Оглянитесь! Сколько можно терпеть все эти неискренние тосты, натянутые улыбки и выдавливаемы через силу никчемные темы для бесед? Сколько можно?! У всех же только одно на уме: как бы поскорее свалить отсюда. Так нет же – сидят, сушат мозг себе и друг другу. Вот вы думаете, почему у Серафима Петровича такое лицо красное? Я за ним давно наблюдаю; поглядите, он же не пьет совсем. Уверена, его сердце просто распирает от всей этой чудовищной фальши и пустоты. Однако его пресловутая совесть, издержки советского воспитания, два высших образования и ученая степень не позволяют ему вот так откровенно встать и уйти. Он скорее переживёт сердечный приступ, чем согласится от души плюнуть в коллектив!

– Машуля, поздравляю тебя: твой извечный экзистенциальный кризис перешел на новый уровень, к стадии аномии. И я тебе вот что скажу: причина твоего отторжения от народа в том, что наш благородный друг Гена тебя обносит и подливает водку только в свой бокал, –  не унимался Толик и с хитрой усмешкой погрозил пальцем Гене.

– Толя, помолчи! – сказал я. – Тут дело серьезное.

В общем, понятное дело, Машу нужно было спасать. Естественно, мы все втроем встали на её сторону и в отличие от Серафима Петровича дружно осмелились «наплевать на коллектив». И нужно отметить, что мы пошли на это, невзирая на наши четыре высших образования, две ученые степени, общее постсоветское воспитание и соответствующую совесть.

Впрочем, здесь необходимы некоторые пояснения. Чтобы кто-нибудь не обвинил нас в ребячестве и непоследовательном ренегатстве, мы подошли к делу ответственно и идейно – стали создавать свой кодекс поведения. Во-первых, мы твердо условились больше никого не принимать в наш неформальный союз (это было не трудно, поскольку, плюнув в коллектив, коллектив единым порывом ответил нам тем же). Во-вторых, мы довели до сведения собратьев по цеху, что не намерены нарушать трудовую дисциплину и смешивать свои личные интересы с корпоративными; иными словами, работаем вместе – пьём порознь (коллектив в целом оценил такой подход позитивно, хотя нашлись такие, которые не преминули плюнуть в нас второй раз).

Далее. Все согласились в том, что во время наших совместных встреч мы будем вести себя друг с другом самым естественным образом. Например, хочется тебе встать и уйти – встань и уйди; хочется никуда не уходить, но молчать, даже когда нужно говорить – сиди, молчи и думай себе на здоровье о чём угодно. Никто не осудит: сегодня я молчу – завтра ты. Хочешь выпить, когда есть повод – обзвони всех, назначь встречу, все придут и выпьют за твой повод. Хочешь выпить без повода – см. выше.

Свод наших правил был незатейлив, но именно своей простотой он нам нравился. Суть его, как наверное уже стало понятно, заключалась в том, что нам захотелось создать для себя максимальную зону комфорта, хотя бы на то время пока мы встречались. И в этой связи самое главное правило в своде наших правил гласило о том, что, если какое-то правило всех нас и каждого в отдельности не устраивало, им можно было пренебречь.

Как мы до этого дошли? Очень просто. Дело было вовсе не в «историческом» застолье, о котором упоминалось выше (этот мелкий эпизод лишь активировал критическую массу), а в том, что каждый из нас чрезвычайно пресытился от ситуаций, когда встречаешься с кем-то вне работы, пусть даже с родней, общаешься и пытаешь в этом общении как-то отдохнуть, переключиться на важные, но посторонние предметы и так далее; а на самом деле происходит всё наоборот – тебя не понимают, рассказывают в ответ не о важном и постороннем, а, извините, о потустороннем. От этого начинаешь думать: неужели все эти люди на самом деле живут тем, о чем они говорят? Что у них в головах? Правда, может быть, виноваты не они, а просто жизнь измельчала за то время, пока мы в своих научных исследованиях соприкасались с вечностью. И от этого начинаешь испытывать двойную неловкость – за себя и за того с кем общаешься. Переминаешься с ноги на ногу, отводишь взгляд, посматриваешь на часы, постоянно поправляешь очки и в конце концов напрягаешься еще больше. И вот, тебя уже тянет обратно в лабораторию: снова затвориться в свою профессиональную скорлупу, чтобы не видеть никого и не слышать, не испытывать искушения бросить свои занятия оттого, что людей больше занимает узор на фарфоровой чашке или длина юбки у соседки, нежели результаты твоих опытов.

(Заметка на полях: Что-то я увлекся).

Итак, поляки. Причем же здесь поляки? А дело в том…

– Маша, ну наконец-то! – воскликнул радостно Толя, который в отсутствии Маши уже больше получаса глотал слюну и впивался глазами и носом в изысканные блюда за соседними столиками. При этом он, используя свои феноменальные способности инфантильного аутиста, успел наизусть выучить меню, подсчитал стоимость всех заказов, сделанных с момента нашего появления в ресторане, и пришел к заключению (и поделился им с нами), что болгарскую пастырву сегодня лучше не брать. «Жаль», – мимоходом расстроился я, поскольку весьма рассчитывал на эту рыбку вкупе с шопским салатом.