Читать книгу Офелия и Брут - Александр Ермак - Страница 2

– Опять свои копейки принес, – напустилась на Федора жена, когда он протянул ей полученную за месяц зарплату, – Только на прокорм и хватает. Все люди как люди. В кино, в гости ходят. А нам и выйти не в чем. Зима надвигается, а у ребенка даже шапки недраной для школы нет. Опять мне вечерами подрабатывать? А ты мне зачем? Вот счастье себе нашла…

– Ну, Насть…, – попытался смилостивить ее Федор.

Но жена, видимо, была совсем нынче не в духе. Вместо того, чтобы выговорившись привычно подобреть, она напустилась пуще прежнего:

– Денег нет. Окно в сенях разбито – полгода со сквозняком живем. Штакетник перед домом валится – чужие свиньи по двору ходят. А у него, то понос, то палец сбил, то стекло не завезли, то инструмент сломался… У всех мужики, как мужики. А у меня одной непутевый – только и может что жрать, спать да ворон в небе считать…

Была у Федора такая блажь: прилечь под открытым небом и смотреть вверх в синь, на облака, на самолеты, на птиц. А чтоб жена при этом не пилила за всякие его хозяйственные провинности, сбегал Федор при малейшей возможности в старый родительский дом на окраине деревни.

Отец с матерью уж несколько лет как умерли. Дом, по уму, надо было бы продать. Но Федор, как мог, оттягивал продажу под разными предлогами: то, мол, покупателей нет, то денег мало дают, а на следующий год за дом больше можно будет взять.

Дом же зарастал понемногу со всех сторон крапивой да полынью. От калитки до самого дальнего забора в огороде. Осталась только одна протоптанная Федором тропинка через двор мимо дома. В ее конце стояла посреди бурьяна старая проржавевшая кровать, выкинутая когда-то родителями из дома да так и не донесенная Федором до помойки.

На нее-то он и бухался. Блаженно закрывал глаза. В темноте растворялись непочиненный штакетник, разобранный да так и не собранный движок на работе. Уходили вдаль недовольное лицо жены и мастера. И тогда Федор снова открывал глаза и смотрел вверх на все, что летает, кружится, парит. И думал о том, что хорошо бы получить в следующую зарплату мешок денег. Отдать их Насте. Так, чтобы она заулыбалась и сказала:

– Ну, и мужик у меня. Тут хватит и дочке на шапку, и мне на сумочку, и тебе куртку вместо телогрейки справим. На люди не грех будет показаться…

Федор представил, как идут они втроем по деревне в кино. По центральной улице. Дочка – в новой шапке. Настя – с сумочкой как у агрономши. Сам – в куртке на меху, как городской.

Все на них будут глазеть. А Настя прижмется к нему поплотней и скажет:

– Не мужик у меня, а золото…

– И какого только черта я тебя такого непутевого терплю, – не унималась Настя.

– Ну, Насть…

– Ну-ну…Всю жизнь, ну да ну… Не мужик, а дите великовозрастное. Мало мне одного ребенка в доме… Надоело. Уйди с глаз долой. Уходи и не показывайся пока ума-разума не наберешься…

– Ну, Насть…

– Я все сказала, – неожиданно твердо отрезала жена и вытолкала изумленного Федора за дверь. Заперла ее изнутри.

Федор, потолкавшись недолго у дверей, вздохнул и отправился на родительский двор. Пробрался в бурьян и завалился на кровать. Снова замечтался.

И дойдут они втроем до клуба. Мужики расступятся, пропуская:

– Здорово, Федор. Семейство выгуливаешь?…

– Да надо бы немного и развеяться, а то все работа да работа…

И вечером не пустила Настя Федора в дом. Пришлось заночевать в родительском.

И на следующий день история повторилась. И на следующий.

Новость облетела деревню. Мужики на работе кривили рты:

– Видать, совсем ты непутевый мужик, Федор. Ни движок толком починить, ни бабу приструнить…

Федор отмалчивался. Возвращался в родительский дом и смотрел в небо. А оно по-осеннему хмурилось. Мешало сосредоточиться. И еще какие-то шорохи в бурьяне появились.

Федор думал сначала, что ему кажется, будто тень какая-то там мелькает. Но потом затаился и выследил-таки. Белка рыскала по огороду. Готовилась, видать, к зиме. Собирала на огородах припасы, а под склад присмотрела себе заросший угол пустующего родительского дома.

Чудная красивая белка. Уже зимняя серебристо-бежевая шкурка. Пышный пушистый хвост. Маленькие бусинки-глазки.

Федор стал присматривать за ней.

В маленьком щупленьком тельце было столько сил. Белка ни минуты не сидела на месте. Прыгала по земле, по заборам и деревьям. Что-то рыла в бурьяне. Стрелой неслась к дому и обратно. Федор даже не успевал разглядеть порой, какую добычу она сжимала своими зубками: орех, подсолнуха кусок или еще что… Дела у нее явно спорились.

А на улице стало холодать и Федор снова попытался было вернуться домой. Но Настя снова его не пустила.

Тогда он пришел днем, когда жена была на работе. Но не пустила и дочь. Заревела за дверью:

– Не сердись. Мамка не велела…

– Не велела – так не велела, – развел руками Федор и снова вернулся в родительский дом. Затопил в нем печку. А для наблюдений нашел себе новое место – на завалинке возле двери под крышей. Там не дуло и не капало, как в бурьяне.

Белка уже совсем свыклась с его соседством. Бегала не только по огороду, но и по двору. Даже когда Федор сидел на завалинке.

Однако стоило ему встать или хотя бы поднять руку, она тут же взмывала на старую яблоню, а с нее на крышу дома.

– Ишь, какая пугливая, – дивился Федор.

Утром уходя на работу, он оставил на завалинке сухарь. Вечером не нашел его:

– Ага, съела. Не гордая, значит…

И каждое утро он стал оставлять ей подарки: горсть семечек, кусочек печенья, старую, найденную в родительском столе карамельку. Белка все прибирала.

В выходной Федор решил попытаться отдать свой подарок лично. Присел на завалинку и дождался, когда белка спустилась во двор с яблони, прыгнула несколько раз по двору и замерла, глядя на него. Тогда он легонько бросил ей печенье.

Белка отпрыгнула в сторону, но не убежала. Подождала немного и вернулась на прежнее место. Потом осторожно подобралась к печенью, схватила его зубками и тут же метнулась на яблоню.

Теперь Федор с утра не оставлял ей ничего. Сам выходил с угощеньем вечером после работы. И белка тут же появлялась. Она ждала его.

– Получается, – расплывался в улыбке Федор, глядя на все ближе подбирающуюся к нему с каждым разом зверюшку.

Вскоре белка начала подходить к нему на вытянутую руку. И Федор решил кормить ее уже с ладони. Протягивал кусок яблока:

– Ну, бери же, бери…

И еще через несколько дней она действительно начала брать подарки прямо с руки.

Потом позволила себя погладить. Федор снова разулыбался:

– Давно бы так…

Она стала совсем ручной. Щелкала семечки с ладони и уже не напрягалась, когда Федор проводил пальцем по ее голове, по шее, по спинке, трогал пушистый хвост.

В один из дней Федор почувствовал, что белка его уже окончательно не боится. Он улыбнулся и протянул ей печенье. Она взяла и как обычно потянула гостинец лапками в рот.

Федор погладил белку по спинке. Она даже не вздрогнула. И тогда он крепко прихватил ее рукою. Поднял в воздух.

– Непутевый, говорите. Будет к зиме моей дочке шапка… Еще какая шапка будет, – потряс он белкой в сжатой ладони.

Зверек дернулся было. Но Федор еще сильней свел пальцы. Так, что хрустнуло что-то под ними. Маленькое тельце обмякло…