Читать книгу Вселенная Марка Сенпека. Роман - Александр Ермилов - Страница 4

Марк Сенпек, захлопнув электронный блокнот, спрятал его вместе с авторучкой во внутренний карман пиджака. Раскачиваясь на поворотах в машине Приятеля, он рассматривает ускользающие вверх высотки по бокам дороги и торговые центры «Зубные протезы и все для оральной гигиены» и «Стиральные порошки с запахом лаванды». Окна пестрят виртуальными улыбающимися людьми.

Руль автотачки обит по-старомодному мехом, чехлы для сидений натянуты из псевдокожи. На крылья машины нанесены ледяные молнии любимого супергероя, и почти все на тротуарах поднимают большой палец вверх, одобрительно кивают и просят сделать громче музыку. Надутые химией мышцы Приятеля затянуты в спандекс сшитого по заказу костюма как у Капитана Лавина. Он крутится в кресле, никак не усядется, потому что мешает плащ, который то сворачивается в жгут за спиной, то комкается, как вата в дешевой куртке. В прорезь рта вылетают яростные междометья, обнажая недавно отбеленные зубы.

В губах Марка зажат дымящийся остаток сигареты со смесью мяты и апельсина. Он похихикивает над другом, изредка стряхивает пепел в открытое окно, но чаще всего на свой пиджак, на старые черные джинсы и на грязный коврик под ногами. Уклоняется от буйных вспышек Приятеля и его острых локтей, когда тот пытается распрямить плащ.

На остановках перед светофорами к их машине подходят случайные торговцы с мятыми усталыми лицами. Стучат в окно, предлагают заграничный гипноспрей по уличной цене. Но что в нем? Может быть бодяга из плацебо и каплей от насморка. И ты будешь вынужден притворяться, что классная штука, но при этом ненавидеть себя за глупость, а торгаша за обман. Решишь его найти и вытрясти свои деньги, так как в полицию ведь не обратишься, потому что гипноспрей запретили сколько-то месяцев назад. Оказался вреден, хотя до этого говорили, что излечивает насморк. А еще раньше запретили утро и вечер, оставив только систему «день-и-ночь», усматривая какую-то экономию в их сдельно-договорной жизни, и всех обязали быть честными, солжешь, ― сядешь. Взамен ― свежие соки и фрукты Правящей Корпорации «Джу&Фру» и благодарность самого́ Гендира Аполлона Круговсского, занявшего должность совсем недавно.

Когда запретили жирную пищу, и всем пришло сообщение, что мол, живо бросайте жрать канцерогены, иначе посадим, никто не поверил. Только когда Сенпек увидел, как на улице полицейские хватали безмятежно жующих промасленную уличную еду, а из фастфудных забегаловок выводили в наручниках посетителей и персонал, он понял, что началась новая эпоха. Марк написал об этом рассказ, но никому не показал. Такие вот запреты и ответные разрешения чего-то нового уже некоторое время балансируют на острие общественного мнения с тех пор, как у руля обосновался щеголеватый Аполлон Круговсский.

Только что закончился очередной залп двухдневного ливня, улицы поблескивают в неоновом свете и проплывающих над головой рекламных голограммах. На каждом доме завис мультяшный или вирт-смоделированный персонаж, призывающий что-то купить или съесть. Реют промокшие флаги их страны-биржи: на красном фоне лев с синей гривой в черных солнцезащитных очках и с поблескивающей золотой короной на голове; красный фон также усеян ананасами, апельсинами и бананами.

Салон машины забит доверху упаковками с пластиковыми стаканами, кружками, тарелками и флажками с символикой Капитана Лавины. Картонные ящики с футболками уставлены до потолка. На всём нанесен принт мускулистого супергероя с длинными снегоподобными волосами в голубовато-серебристом обтягивающем костюме. Картинки мигают, двигаются как голограммы за окном. Плащ героя развевается на невидимом ветру. Капитан Лавина выпускает из рук снежный вихрь и метель, а глаза при этом, как и положено, становятся абсолютно белыми. «Заморожу всех врагов!» выплывает облачком из его белоснежной улыбки, чтобы исчезнуть и выплыть вновь.

– Надеюсь, он придет, как и сказал Корок, ― жует слова и сигарету Приятель, кивая на атрибутику, которую толкает по дешевке друзьям, их друзьям и чьим-то еще знакомым. Откуда у него десятки коробок Марк предпочитает не спрашивать, чтобы «не пришлось потом врать спецслужбам». Приятель уверен, что за ним наблюдают из теней специально подготовленные люди.

– Он всего лишь актер.

– Вокруг них постоянно вертятся классные бабы, ― улыбается Приятель, кивая в такт громыхающей музыке.

Он жмет на кнопку магнитолы, переключая трек и выкрикивая, что вооооот, эта круче! Приятель когда-то был музыкантом, и обычно в его тачке они слушают его музыку, которая смешивается с городской какофонией. Это моя партия, кричит он сквозь шум тяжелого рока, когда бомбят по голове ударные, то есть, почти постоянно. Барабанные палочки в его руках где-то далеко в записанном прошлом уничтожают натянутую кожу барабана и в настоящем ― барабанные перепонки Марка. Приятель искренне надеялся заполучить мировую славу музыканта, но теперь даже Сенпек не помнит название его группы.

Когда-то и Марк верил, что превратится из внештатного журналиста полузабытой местной газетенки в популярного писателя. И на короткое мгновение ему это почти удалось, когда в тридцать три он настрочил триста страниц бестселлера и прославился на год-другой.

Широкий проспект Тирана жужжит медленно катящимися автомобилями и быстро идущими прохожими. Воздух наполнен разговорами на разных языках, диалектах. Несколько парней плюется жаргонами в стоящие в переулках бочки с костром, грея руки и злость, пеняя, что сегодня им не досталось работы. Из железных канализационных люков тянутся струйки дыма, тепла, запахи помоев проникают в ноздри и машину, пробегают крысы и собаки, еще кошки и бездомные, укутанные в полиэтиленовые пленки, газеты и старые порванные куртки или свитера.

Приятель снова тормозит, чертыхаясь на образовавшуюся пробку. Высунув голову в окно, Марк пытается разглядеть звезды в их всегда ярко подсвеченном Городе О. В небе мерцает очередная голограмма: «Аполлон Круговсский ― наше будущее». Мужчина средних лет с густыми волосами и модной стрижкой доверительно улыбается так, чтобы каждый почувствовал уверенность в завтрашнем дне. Над его головой светится логотип Правящей Корпорации, который впрочем, является и государственным флагом, а под сложенными руками ярко горит обещание нового Закона. Тикают часы обратного отсчета. Сквозь огромный светящийся видеоплакат пролетают дроны-полицейские и квадрокоптеры-доставщики.

«Что же запретят теперь?» ― думает Марк, выкидывая окурок. Их автомобиль живо вильнул в примыкающую улицу и медленно покатил под аркой дворовых деревьев. Потом въехали в сумрачный тоннель под железной дорогой, аккурат в унисон с проезжающей электричкой. К стенам тоннеля прилипли любители гипноспрея и платной любви, дилеры, «мамочки» и «папочки», кто-то машет им и вновь что-то предлагает. Когда они наконец-то выезжают на узкую дорожку внутри района, на несколько секунд вновь льет дождь, но потом кто-то как будто закрывает кран у бурых туч. Ближайшие низенькие дома прячутся в тени из-за потухших фонарей. Неподалеку угловатое здание Фруктовой Исповедальни. В дверях религиозного дома толпятся страждущие и испуганные.

Рабочий район. Здесь пустые квартиры обанкротившихся учителей и преподавателей после образовательной реформы тридцать третьего года, коммуны безработных и самодельные лофты творческой богемы. В нескольких шагах с тротуара Марку и Приятелю подмигивают и машут две тощие проститутки, прикрывающиеся тонкими топиками.

Поднимаясь в лифте, друг рассказывает, что его дальняя родственница, сестрица в третьем колене, подрабатывала на панели, но потом влюбилась, отыскав себе мужа за тонированными стеклами новенького седана, удачно запаркованного на паперти. Можно сказать, парняга купил себе будущую жену.

Марку внезапно захотелось вернуться домой. На вечеринках ему постоянно скучно и душно. Особенно ему перестали нравиться ночные загулы, когда мимолетная слава улетела слишком далеко и, казалось, безвозвратно, а на вечеринках его почти перестали узнавать. Его окутывало то ощущение робости, которое он когда-то испытывал в юности на школьных дискотеках.

Открывшиеся створки лифта впустили гул громкой музыки в стиле диско-фру и веселые крики за стеной. Дверь ближайшей квартиры резко распахнулась и в затхлый подъезд вылетела девушка с пышными ниже пояса волосами. Калька. Любимица художников. Она громко посылает кого-то, надменно стуча каблуками по лестнице вниз. Из квартиры вдогонку скачут ругательства какого-то парня. Когда тот появляется в подъезде, Марк узнает его. Игорь Игоревич Игорев. Это его квартира. Один из троих художников, писавших убежавшую Кальку обнаженной на предыдущей вечеринке. Ее наготу он показал в виде квадратов и треугольников, подписавшись ИИИ. Изливаясь громкими пустыми словами, художник возмущенно расплескивает коньяк из бокала в руке. Он успел окропить пол и резиновый коврик на входе, прежде чем заметил Марка и Приятеля, заулыбался и пригласил зайти.

Душный коридор, облака сигаретного дыма и смеха. Почти сразу Приятель исчезает в танцующей толпе. Поблизости слышен разговор о новой книге Нирваны Иванны, которую Марк не читал, но все хвалят, громко и восторженно. Он подмечает блондинку и шатенку на диване рядом. Уместившись между ними, просит сигарету, и ему протягивают дамский вишневый «Будуар».

Бывшая коммунальная квартира скрипит под ногами прибывающих гостей, топотом танцующих, их хохотом и пролитой выпивкой. На ковре-танцполе в гостиной пляшут писатели и музыканты, еще художники, актеры, переодетые в древнегреческих богов. Кто-то протягивает ему бокал виски, и Марк благодарит незнакомца поднятым вверх большим пальцем. У барной стойки теснятся пухлые животы и тонкие талии, даже сквозь шум танцевальной музыки слышны кокетливые смешки и хрюкающий гогот.

Марк наконец-то замечает знакомое лицо. Виктор Корок. Автор биографий. Он машет Сенпеку и тот отвечает поднятой вверх рукой.

В квартиру через открытый балкон залетает супергерой в сверкающем костюме с плащом и пятилитровой бутылкой «Виски дядюшки Марселя». Капитан Лавина. Он приветствует гостей, тряся длинными белыми волосами, с радостью показывает бицепс и белоснежную улыбку. Приятель визжит от восторга, как девица, и просит автограф. В центре ковра танцует Корин Нолоу, опубликовавший толстый роман об отношениях подростков из неблагополучных семей. Недавно опустошил бутылку виски, которую принес с собой. Ему всего двадцать два.

Сенпек на мгновение задумывается, что за сигарету ему всучили и кто эти блондинка и шатенка рядом? Музыка и топот гостей, кажется, становятся громче.

Их диван оккупируют другие люди. К Марку тесно прижимаются. Его взгляд утопает в тумане выдыхаемого дыма, потом он листает фотографии в чьем-то смартфоне, но не помнит, как его нашел. Сотни закатов и котов. Селфи милой девушки на каждом квадратном метре города. Ее короткие волосы и яркие зеленые глаза кажутся смутно знакомыми. Где-то валяется подаренная ему сигарета, а возможно он уже выкурил ее. В одном из привалившихся штабелем новых гостей ему видится Виктор Корок, и даже щеки такие же большие и мясистые. Марк не может удержаться, протягивает руку, чтобы потрепать его, как милого младенца, но оказывается, что это задница шатенки. Шатенку зовут Максин. И она даже шлепает Марку пощечину под хохот блондинки, но пощечина несильная, а во взгляде Максин нет возмущения или чего-то такого, что обычно появляется на лице женщины, когда малознакомый мужчина мнет ее ягодицы.

Чтобы взбодриться Марк впился в губы блондинки. На мгновение ему показалось, что у нее металлический холодный язык, острый как заточенный меч, способный изрыгать синее пламя или раздавать вайфай. Блондинка пытается вытащить его потанцевать, но он умело уклоняется от железного крюка ее руки и теряется в толпе.

Вокруг только лица незнакомцев, улыбки и блуждающие взгляды. Слишком широкие зрачки. Слышится очередь нажатий на гипноспрей. У всей страны больше года, как нет насморка. А еще ему кажется, что он все-таки танцует, или кружится, а может быть стоит, не двигаясь, и комната кружится вокруг него. Кажется, кто-то стучит и звонит во входную дверь. Может полиция, может соседи.

Выхватив у кого-то из рук бутылку шампанского, он протиснулся в соседнюю комнату, минуя затуманенный коридор и заполняя рот шипучкой. Музыка давит на уши и виски. Где же выход из этого лабиринта?

Во второй гостиной ИИИ и еще художник устроили соревнование, кто быстрее нарисует глаза вызвавшейся развязной натурщицы, зачем-то оголившейся по пояс. Новая Калька. Марк остановился рядом на пару минут сравнить работы, а потом облил грудь натурщицы шампанским, вызвав ее хохот и всеобщий поощрительный смех.

– Так глаза выразительнее! ― прокричал он и допил оставшееся шампанское, проливая пузырящиеся ручьи на паркет.

Кто-то окликнул его, но Марк не ответил и не обернулся на голос. В руке внезапно появилась бутылка виски, а губами он уже держит новую самодельную сигарету с сюрпризом. Он стоит возле окна и рассматривает город. Стекла запотели, и Сенпек малюет пальцем непристойные рисунки, кого-то, кажется, хозяина квартиры обзывает, точно школьник, в рифму имени. Он подумал, что эти карикатуры когда-то вполне могут сойти за творчество, подобное граффити или наскальным рисункам. Он произнес за это тост и ополовинил бутылку в три глотка.

Из густоты танцующих и дыма сигарет возникает Приятель. Тащит его через кухню и сквозные комнаты в небольшой кабинет с двумя диванами и тремя девушками. Там же развалился и Бэкк Полувинцев, сыгравший Капитана Лавину в дюжине фильмов. Музыка сменилась с танцевальной на джазовую. Вшестером они познакомились перекрестными очередями имен. Приятель и Бэкк постепенно стали сливаться в одного двуглавого супергероя. Начались общие вопросы. Полувинцев по-прежнему напрягает по заказу бицепсы, рассказывая о своих будущих ролях. Марка предсказуемо расспрашивали, что пишет сейчас, когда ждать новый роман, о ком и о чем. «А меня сделаете героиней (?), и даже имя можно использовать, да, настоящее, Марфа Канарейская». «Очень яркое и необычное, может быть, использую».

Он выпивает и замечает столпотворение из пиджачных спин в углу гостиной прямо у барной стойки. И смех там громче музыки. А в прорезях черных, синих и зеленых костюмов мелькает голубое платье, и видно лицо, обрамленное длинными черными волосами.

Марина.

Сенпек резко встает с дивана и следует к ней. Крадется голодным тигром, притаившись в кустах из танцующих и выпивающих гостей, облепивших ватагой окна, диваны и танцпол, отчего стекла запотели уже пару часов назад, на коже спинок кресел остались следы пота, а ковер усеян окурками и пустыми бутылками. Марина рассказывает какую-то смешную историю в компании парней и, главное, почему-то рядом нет других дам. Сделав энный по счету глоток виски, Марк обрушивается на стену из широких натренированных спин высоченных моделей и оказывается впритык с Мариной. Она смотрит на него слегка испуганно и удивленно, а потом узнает и обнимает, начиная громко смеяться. Где-то затихают писклявые возмущения посторонившихся манекенщиков, кто-то выкрикивает, что Антуан Милк сильно недоволен и будет жаловаться.

Марина тянет Марка за собой. Они проходят мимо жонглеров пистолетами и автоматами, взобравшись на спину толпы, шагают длинно и смело, пытаясь найти укромное местечко, скрытое от любопытных взглядов и подслушивающих ушей. Рядом огнедышащий человек плюется пламенем, заставляя вскрикнуть гостей.

Они выбираются на балкон. Подруга прижимается к нему, обнимает и молчит. Сенпек говорит о прошлом, потому что настоящее ему опостыло, а в будущее он не верит. Они вспоминают друзей, смеются над Чердачными Стариками и их Женами. Они выпивают из одной бутылки виски, и Марина долго целует Марка в губы.

Проходит час или два. Они допили виски. Смотрят на крокодила, шлепающего по тротуару внизу и пятерых из спецотряда по отлову животных, прячущихся за припаркованными машинами и мусорными баками. В крокодила целятся ружьями, заряженными дротиками. Кто-то кричит, что сделает из крокодила сапоги. Слышится выстрел, пуля пролетает мимо. Один из спецотряда картинно шлепается на асфальт, и Марк замечает, что пистолет держит крокодил в пасти. По сигналу режиссера все замирают, а оператор прикуривает сигарету, отдыхая объявленный пятиминутный перерыв. Актер, который играет крокодила, поднимается с четверенек и внимательно слушает подошедшего режиссера. Всем раздают бумажные стаканчики с кофе. Марк замечает вдалеке, где проходит ровная линия оцепления места съемок, парочку полицейских.

Марина что-то говорит. Марк приглашает подругу на ужин, надеясь, что она поймет его невнимательность, вспомнит, как в детстве он обычно улетал в свои мечты и размышления, забывая о реальном окружении. По этой причине его в юности сбил автомобиль.

Ему стало душно, и он отпросился в ванную.

Он обошел почти всю квартиру, когда кто-то в микрофон караоке громко возвестил, что до нового Закона осталась минута. Все достали смартфоны, ожидая сообщения, выключили музыку, настроили телестену и уселись кто куда, ближе, теснее к ярким красным губам телеведущей, которая должна вот-вот появиться. Глаза не мигают, в руках выпивка для тоста. Экран показывает десятисекундный остаток отсчета ярких цифр на фоне флага.

Рассматривая поле сообщения в телефоне, Марк вновь ищет Марину. Но вся куча гостей столпилась возле телика, а остальные комнаты зияют безлюдьем и мусором.

Потом громко заиграл гимн, веселый, будто из какого-то мультфильма, пришедший на замену старому в двадцать девятом году. Телеведущая Ирина Инира с широкой улыбкой зачитывает текст. Гендиром Аполлоном Круговсским и единогласным числом голосов Дома управленцев-вольнодумцев принят Закон, запрещающий Фантазию и Воображение.

***

В этот раз никто не засмеялся, как когда отменяли утро. Кто-то выключил телестену, и в квартире, где минуту назад кипел бедлам, зазвенела тишина. Словно проверяя себя и телеведущую, все синхронно уставились в телефоны, перечитывая и перечитывая сообщения с текстом нового Закона.

– Что это значит?! ― воскликнул ИИИ. Он впервые после изгнания Кальки показал нечто наподобие смеси страха и злости.

– Бросай писать, ― прилетает ответ из толпы.

И прозвучало как будто издевательски, надменно, но в голосе ответчика сквозит печаль и что-то похожее на детский каприз. Марк почему-то подумал, что эта печаль и даже боль проникла и в его сердце вместе с гудевшей тишиной. А потом он понял, что печаль и каприз стали для того человека щитом, теплым одеялом, под которым он спрячется от наступившего кошмара, чтобы понять: это не сон.

Значит, и ему теперь запрещено писать?

Все гости поспешно вытекают из квартиры бубнящей рекой. Все еще раздаются вопросы о непонимании произошедшего только что, но каждый уже знает наверняка, что Закон запрещает, и что именно это значит для всех из тусовки.

Марина исчезла. Марк обыскал все комнаты, открыл каждую дверь, но давняя подруга ушла, не попрощавшись, возможно сразу же, после объявления Закона. Рядом появляется Приятель, держа в оковах своей лапищи худющую брюнетку, а присмотревшись, Марк узнает Марфу Канарейскую. В унисон они говорят, о некой вечеринке в Гудящих Холмах и зазывают всех желающих. А кто организатор? Какой-то банкир. Желая отвлечься, забыться, сделать что-то, что поможет ему пережить ночь, Марк Сенпек соглашается.

Их четверка мчит в машине Приятеля по Хрустальному, а потом сворачивает на шестиполосную Удавку. Шоссе закрывает взгляд до горизонта. На заднем сиденье к Марку привалилась широкобедрая Янария ― актриса, которую Приятель снял по пути из квартиры ИИИ в лифте, видимо, посчитав, что Сенпек будет вялым и скучным без потерявшейся вновь Марины. Она льнет к нему и спрашивает что-то насчет его духов, типа, не с феромонами ли они, потому что слишком часто к Марку сегодня лезли целоваться незнакомки. И она тоже тянет к нему губищи.

Друг крутит руль левой рукой и гладит колено Марфы правой. Изредка посматривает в треснувшее зеркало заднего вида на зажатого Сенпека и раскрепощенную Янарию. Она предлагает Марку пшикнуться, но тот чересчур резко отказывается, играя роль невинного агнца, словно позабыв про зубной порошок.

Но как можно сейчас думать о чем-то, кроме Запрета?

И Марины. Ее карие глаза и черные волосы подняли воспоминания, которые Марк давно утянул на дно памяти. Его семья, «трешка» в спальном районе. Утянул, потому что сразу же всплывали картины похорон и смерти, много смерти для маленького мальчика.

Не слишком ли пьян Приятель, чтобы везти машину?

Моргнув, Марк видит себя на бетонном берегу реки, а Янария так и лезет языком в его рот. От нее пахнет вином и чем-то сладким, что смешивается с ее духами, с каплей гипноспрея над губой. От реки веет холодный ветер, на другом берегу неоновые огни и вывески бликами осыпаются в волны. В нескольких шагах машина Приятеля комично раскачивается и скрипит. Целуясь, Марк сравнивает вкус языка Янарии и Марины, вспоминает металлический язык блондинки. Под его руками проступает мягкой скульптурой тело Янарии, ее тонкая талия и нереально широкие бедра, которыми она так быстро покорила мужчин через киноэкран. И вот Марк поддается ее чарам, невозможно не поддаться, и чувствует падение. Крепко схватив его, Янария ныряет в темную воду, прямо в центр отражающейся эмблемы Единого Банка с пролетающего коммерческого дрона. Река холодит, уносит прочь. Они обнимаются и раздеваются. Пытаются не утонуть. Потом рассматривают редкие звезды, к которым так тяготеет Марк.

«Приняв неизбежное, поняв, что ничего не изменить, остается только выжать максимум. Когда придумывают новые ограничения, то старые нужно разрушить, отринуть предрассудки и отдаться во власть чего-то нового, может, аморального, наплевав на предубеждения воспитания и взгляды других людей». Он уверен, что сейчас орава тусовки и прочие сочинители думают также.

Когда с Янарией они выбираются на берег, то видят, что река унесла их на сотни метров от машины Приятеля. Автомобиль больше не раскачивается, и все снова загружаются в него, совершенно позабыв о какой-то вечеринке.

Но они все же проезжают мимо дома, в котором должны были сейчас топать и плясать, пить и петь. Дом хранит молчание, закрыл глаза черных окон, посапывая во втором часу ночи. Возможно, обман. Может быть, ошибка. Кто-то запретил?

Оставив позади Гудящие Холмы, их автомобиль въезжает на Банковскую Площадь и сразу же втыкается в плотную толпу протестующих против Закона. И каждый раз находятся недовольные, взбирающиеся на спины и плечи собратьев с флагом… чего-то там, свободы или прав, каких только прав? Что требуют? Отменить, разумеется, Закон. Но все проходит мирно, организованно, как бы для протокола и репортажа в надвинутые телекамеры. Завтра, возможно, о них расскажут, а потом забудут.

Марк чувствует острое желание выпрыгнуть из машины, залезть повыше и закричать.

Полицейские стоят плотным кольцом вокруг малочисленных Культурных Протестующих. Не слышно ни одного грязного словечка.

Приятель рулит в направлении района Неоновых Утех. Марфа явно заскучала от вида протеста, она говорит что-то о гротескности заоконного бытия, чем удивляет всех в машине, включает радио в поисках чего-то веселого, популярного. Попадаются почему-то только новости. Нет музыки. Один диктор спрашивает, как будто бы всех слушателей: «А что вы хотите? Зачем вам Воображение? Посмотрите рядом, жизнь здесь, перед вами. Хватит летать в облаках Фантазии». И словно в подтверждение его слов Янария снова ненасытно впаивает поцелуй в рот Марка.

В три утра они танцуют в «Смутс», облитые виски и шампанским. Где-то на грани забытья Марк пытается вспомнить, сколько у него осталось на счету. Он успевает запомнить добродушную пьяную улыбку Приятеля и удивительно упругую грудь Янарии, прежде чем уснуть на мягком клубном диване.

***

Следующим днем Марк Сенпек проснулся одетым у себя в кровати. Потертые джинсы и старый пиджак поверх белой футболки с Капитаном Лавиной, которую в пьяном бреду ему презентовал Приятель, будто самый ценный дар в мире. Он опустился при этом на колено, выпивая с локтя одновременно три стопки текилы, виски и какого-то коктейля на основе дизельного топлива, а вокруг хихикали Янария и Канарейская, и, кажется, это было очень-очень давно.

Марку приснилась больничная палата. Врачи, склонившись над ним, светили в глаза фонариками, смотрели в мониторы. Потом были какие-то незнакомцы, ярко палило солнце, и этот свет вновь переходил в яркую лампочку фонарика. И у него что-то спрашивали, но он не вспомнил.

От помятого пиджака несет чем-то тухлым, со смесью спирта и блевотины. Покряхтев и откашлявшись, Марк сел в кровати. Вместе с появившимся лучом солнца из-под серых облаков на него обрушилось воспоминание о новом Законе.

Обыскав каждый шкафчик на кухне, он, наконец, нашел остатки водки. Слегка уняв боль в висках и, казалось, всего тела, Сенпек захотел кофе, но провел следующие полчаса в поисках телефона. Так и не найдя смартфон, вышел из дома.

Кофейня, в которой он почти каждый день берет большой капучино, гудит и галдит покупателями. В очереди его пару раз толкнули широкими плечами, три подружки заголосили в унисон заливистым смехом, кажется, прямо ему в уши, а бариста оказался стажером, путающим заказы и цены. К тому же Марк так и не смог купить кофе, потому что у него спросили какие-то джуттсы.

– Это деньги новые! ― удивленно воскликнул бариста.

Значит, запретили Фантазию и ввели новую валюту. И теперь ему нужно оформить обмен. А какой будет процент?

Город продолжал жить, несмотря на недовольства и пикеты. Проходя по Аллее Торговли, Сенпек рассматривает выставленные на витринах телевизоры и телестены «Пиксельлейк». Репортажа с прошлой ночи еще не было и, возможно, не будет. Кому это нужно.

На некоторое время Марк почувствовал растерянность, почему-то не зная, куда идти и как поступить. Без смартфона ему было неуютно и как-то нелепо. Он присел на лавку, собирая мысли по четко расставленным полкам, лишая голову вчерашнего хаоса. Ему показалось, что он уснул. Солнце засияло ярче, словно было искусственным.

Возможно, он оставил свой телефон у ИИИ.

***

Дверь в квартиру неожиданно оказалась незапертой, словно со вчерашней ночи, когда все ушли, ИИИ не потрудился ее закрыть, или даже захлопнуть. В щель пищала какая-то классическая мелодия позапрошлого века, со скрипками и фортепиано.

Марк позвал художника. Вошел. По дороге на вечеринку Приятель рассказал, что квартира Игорева служила ему и мастерской. Для тусовки ИИИ запер все работы в спальне. В гостиной оказалось сильно натоптано, грязь усеяла пол клочьями и сгустками, виднеются следы подошв, которых вчера точно не было. Художник был слишком чистоплотным, заставив всех гостей надеть бахилы или разуться.

Квартиру явно ограбили. Пустуют книжные шкафы, полки с грампластинками. Стены оголены. ИИИ так и не убрался после вечеринки. Пустые бутылки и стаканы валяются под столами, на которых остатки угощений покрылись коркой увядания. В телестену кто-то метнул большой нож для мяса, и тот воткнулся ровно по центру, раскидав трещины по углам темного мертвого экрана.

Сенпек снова позвал Игорева. Обошел комнаты, увидев в каждой следы разбоя и вандализма. Сорванная с петель дверь в спальню ИИИ лежала рядом, прислонившись к стене. Спальня пустовала, не было ни одной картины. Смятая постель художника покрылась щепками поломанных и разрезанных рам, словно кто-то яростно срывал полотна и стремился поскорее все унести. Злоба наполнила квартиру.

Марк наконец-то нашел ванную комнату. В ванне он обнаружил мертвого ИИИ.

Художник смотрит отсутствующим взглядом в зеркало над умывальником. Одна его рука свисает с края ванны, другая ― утонула под водой. На коврике валяются разбитая бутылка виски и несколько окурков. Один осколок бутылки покрыт чем-то красным. Кровь стекает тонкими струйками с запястья ИИИ на пол, бежит по швам плитки. В прошлый раз Марк видел мертвого человека в детстве на похоронах Старшей бабушки и Младшего дедушки. В глазах мертвеца отражается свет лампы, и, кажется, видно лицо Сенпека.

Несколько секунд или минут Марк не дышит. Он стоит на пороге. Не моргает, не двигается. В ушах стучит, и как будто все звуки исчезают. Потом что-то обрывается у него внутри и с глухим ударом падает на дно живота. Сенпек вздрагивает и медленно идет в конец коридора, в кабинет ИИИ, к бирюзово-зеленой трубке домашнего телефона с диском набора номера, которым до сих пор пользовался художник.

Вызвав полицию и скорую, Марк вышел из квартиры.

***

Ему бы следовало дождаться полицию, назваться, когда строгий женский голос на другом конце провода потребовал этого. Но почему-то страх перед мертвецом перерос в опасение оказаться вовлеченным в случай с самоубийством. Они были малознакомы с ИИИ. Зачем вы вернулись? Зачем вошли в открытую квартиру? И хотя суицид художника очевиден, не всегда было все так просто и доказуемо.

Пройдясь по нескольким улицам и проспектам, оказавшись в центре района, он повернул направо и забежал в книжный магазин, расположенный в подвале жилого дома. Среди полок с книгами Марк присел в мягкое кресло, слушая отголоски вчерашнего виски, пульсирующего в голове глухой болью, и пытаясь забыть лицо мертвеца. Высокие стеллажи теряются где-то в темном потолке, слишком далеком для подвала. Продавец взирает на Марка из-под своих густых бровей взглядом, который будто считывает с него всю подноготную. «Он все знает», ― подумал Марк. В книжном не оказалось других посетителей. Задержав на несколько секунд дыхание, и медленно выдохнув, Марк поднялся, желая вернуться скорее домой.

На выходе продавец вежливо поздоровался с ним и резко протянул книгу. Марк от неожиданности вздрогнул и даже слегка покачнулся. Продавец умоляет ее спасти. «Она ваша», ― громко шепчет он. Оказалось, Сенпеку протягивают его старый сборник рассказов «Фальшивое лицо», опубликованный в годы студенчества на литфакультете. На мягкой обложке красуется технологически развитый город будущего. На обратной стороне ― фотография Марка, тогда еще студента, и он пытается развязно и «по-крутому» улыбаться в черных солнцезащитных очках.

Сенпек невольно округлил глаза. Кивнув и поблагодарив, он растерянно выбежал из подвального магазина и нырнул в метро. Им привычно овладело чувство нереальности окружающего.

***

Вечером он сидит на темно-синем кожаном диване перед телестеной и смотрит невидящим взглядом, механически нажимая кнопку пульта. Показывают только новости и полезное кино. Кто-то уже успел слепить обличающую современное искусство документалку. Разноцветные лучи телевидения падают кляксами на спрятанное в темноте лицо Марка, на стены, там обойный рисунок вензеля и несколько картин в рамке черного дерева, на журнальный столик из стекла, на пепельницу, красивые упаковки снотворного, таблеток от депрессии и, если верить дилеру по прозвищу Скиталец, самый настоящий гипноспрей.

Его телефон нашелся в холодильнике рядом с упаковкой бесплатного апельсинового сока Правящей Корпорации, который доставляют ежедневно. Приятель что-то буркнул в телефон, что вроде спит весь день, и Марк не решился рассказать ему о смерти ИИИ, потому что ему самому еще никто не рассказывал об этом. Ему хочется попасть в другой мир, и он подумывает закинуться снотворным после антидепрессантов и гипноспрея, когда замечает на журнальном столике свой сборник.

Только сейчас на него навалилось полноценное понимание того, что он не может больше сочинять. Точнее, не может, если не хочет загреметь в тюрьму. Несмотря на покалывающую в груди злость, Марк Сенпек не стремился быть среди Культурных Протестующих и иже с ними. Но именно этим вечером, на заре десятого бесплодного года своей почти затухшей литературной карьеры, в голове Марка Сенпека вспыхивают одна за другой идеи рассказов, которые, впрочем, теперь ему не разрешено воплотить.

Ломая прутья страха, он записывает каждую в блокноте с Капитаном Лавина, который ему необходимо было выкинуть. Яркая синяя обложка, корешок пружинит наверху. Листки вырывает и прячет в карман, потом между страницами сборника. Но вскоре вытаскивает, перечитывает, зубрит, и разрывает на мельчайшие куски. Укладывает неровным слоем в пепельницу и сжигает.

Когда он снова думает о Марине, страх постепенно отпускает его.

Улегшись в кровать, Марк открывает свой сборник.