Читать книгу Падал голубой снег. Рассказы - Александр Есеев - Страница 3

Моей любимой и единственной посвящается

Когда-то многие улицы в городе, а точнее практически все, были вымощены брусчаткой. Такие, знаете, массивные прямоугольные камни, не всегда правильной формы, целиком погруженные в грунт и лишь немного выпирающие над землей. Конечно, со временем некоторые из них приходили в негодность по некоторым причинам, коими являлись транспорт, непрерывно шныряющий то туда, то сюда, погода, да и вандалы, как известно появились далеко не вчера. Но и эти изъяны поддавались доработке крайне оперативно, дорожные службы, как оказалось, в те времена работали гораздо лучше, чем сейчас. Теперь же все иначе. Преобладающее большинство из всех этих отголосков прошлого скрылись под толстым слоем асфальта. Такая уж тенденция, и ничего с этим не поделать. Под еще отдающим стариной обликом города и тем, что не до конца, как та самая брусчатка скрылось под пеленой неизбежно надвигающегося цинизма современного мира, еще можно было заметить отголоски прошлого. Затемненные от крон многолетних тополей тихие переулки и улицы, наполненные спокойствием дворы с перекошенными от времени качелями и вросшими в землю деревянными лавочками. Другой мир, беззаветно верящий в силу постоянства и преданности устоявшимся канонам и правилам. Вокруг тех дворов, как стены, стояли потемневшие от времени и погодных стихий дома. Как будто специально выстроенные для защиты их обитателей все от того же пугающего нового времени.

Скрипящие деревянные ступени в пролетах между этажами, которых было всего три, а в некоторых домах максимум четыре, никого не пугали. Человек давно привык к этому. Как ни странно, страх, а вернее сказать недоверие, в сердцах людей навевали абсолютно иные вещи, никак не сравнимые с теми, что наполняли умы тех, кто стремясь поспеть за временем, стремглав бежали вслед за техническим прогрессом.

Что тут скажешь, несмотря на то, что до перестройки оставалось не так далеко, время было тяжелое, тем более для такого провинциального городка, как наш. Ну а что повлекла за собой сама перестройка, теперь уже известно. Вникать не будем. Это было уже другое время…

Мы с родителями жили в одном из таких домов. Мама, отец, младшая сестренка и я. Чем занимались родители, где работали, рассказывать не буду, так как особого отношения к делу это не имеет. Наша семья относилась к той небольшой части населения города, которые как по течению, жили согласно старым традициям существования. Да, да именно существования – потому как по-другому назвать сложно. Поверьте, на это есть много причин, но об этом позже, потому как это как раз имеет отношение к делу, во всяком случае, по сей день я думаю именно так. Денег не хватало, отец постоянно халтурил, чтобы хоть как-то облегчить нашу жизнь. Я учился в школе, которая почему-то находилась не в черте города, как остальные, а в семи километрах от него. Но жили мы на окраине, и поэтому особых проблем это не доставляло. Нет, в городе тоже были школы, и многие из моих сверстников, соседей по двору, учились там. На мой вопрос маме почему со мной все иначе, мама говорила, что нечего мне там делать, а дальше этого разговор и не заходил. Мама не желала ничего больше объяснять, а мне не было особо интересно. Меня все устраивало, обычное детское любопытство. За домом находилась автобусная остановка. Ровно в 08:10 каждый день там останавливался автобус, который довозил меня до школы. Естественно деньги на поездки выделяла мама. А это, как ни крути 15 копеек в день. 75 копеек в неделю, а за месяц набегало ровно 3 рубля. Но ведь нужно как-то было добираться и обратно – итого 6 рублей, а это уж целое состояние; мне так казалось. Одним словом приличные деньги. Чаще я пользовался привилегиями общественного транспорта, но подчас меня начинала мучить совесть глядя на то, что происходит дома. Родители очень часто ругались, ошибочно думая, что мы с сестренкой уже спим и ничего не слышим. Тонкие стены с большой охотой, подробно передавали все, что происходило на кухне. Речь шла, естественно, о нехватке денег. И если сестренка в силу своего возраста, вряд ли могла понять подробности, то я всем сердцем впитывал негодование родителей, а особенно мамы. И после таких ночей, утром я вставал раньше обычного, и под предлогом того, что у меня в школе дежурство, направлялся в школу пешком. Скажу я вам откровенно, что семь километров не такая уж и большая дистанция. На дорогу я тратил максимум минут сорок – сорок пять. В трескучий мороз – это даже полезно, а про осень с весной и говорить не приходится, сам Бог велел. Подсобрав в связи с такими прогулками немного денег, я тайком подсовывал их обратно в мамин кошелёк. То ли мама этого не замечала, то ли просто делала вид, что вряд ли, а может просто ей казалось, что так и должно быть. Но в моем сознании я четко ощущал рождение образа добытчика, пусть и таким способом, но для моего возраста вполне сносного.

Дело было зимой. Декабрь шел к своему завершению. Мороз стоял приличный, и мои походы до школы давались все сложнее. Но несгибаемая воля добытчика, которую я старался рисовать в своем воображении, хоть и трещала по швам, но не ломалась. От остановки до школы можно было идти либо по обочине трассы, что мне даже в том возрасте казалось небезопасным, либо взять чуть правее, и миновав небольшой овражек или как принято говорить – кювет, идти по тропинке вдоль леса, если таковая имелась. Снега в декабре выпало много и, хоть машины сновали по трассе туда-сюда в связи с надвигающимся Новым Годом, делая дорогу более-менее укатанной, обочины как таковой не было. Так что я принял решение по пояс в снегу преодолеть овраг, и пойти вдоль леса. Тропинки так же не оказалось. Лишь твердо накатанная лыжня, вдоль опушки. Можно было конечно пойти и по ней, но мое благоразумие сделать мне этого не позволяло. Все-таки это лыжня, и по ней можно ходить, но наверное только на лыжах.

Идти конечно было не так просто. По колено в снегу, пусть и напоминающему что-то вроде пуха, но все же. Для двенадцатилетнего мальчика, коим я тогда являлся, семь километров по такой перине, надо признаться – большое испытание. Я был готов выдержать его абсолютно определенно. И так преодолев, как будто в брод небольшой овражек, я побрел в сторону школы. По левую руку от меня шла суета. Грузовики, самосвалы, огромные рефрижераторы с такими же большими заснеженными прицепами, покрытыми плотными тентами, проносились с грохотом мимо меня. Мощные потоки воздуха, воспроизводимые этими великанами, казалось, вот – вот швырнут меня в лесную чащу, но я держался. При приближении гула очередного самосвала, я непременно оглядывался назад. Как будто я шел по дороге, и махина непременно должна была меня сбить. Преодолев некоторую часть дороги, я решил чуть свернуть в лесок, дабы отыскать что-то вроде лапника или может быть какой-нибудь палки, чтобы хоть немного разгребать перед собой снег. Попав в пространство между деревьев, я понял, что найти что-то подходящее будет не так просто. Если даже что и лежало на земле, то было покрыто толстым слоем снега. Немного подумав, я решил оторвать небольшую часть еловой ветки. Перед глазами было много подходящих вариантов. Взявшись за самый край одной из веток, я стал изо всех сил тянуть ее на себя. Если кто-то когда-либо пробовал сделать что-то похожее, меня поймут. Ветка не поддавалась. Лишь на голову, плечи и спину посыпался залежавшийся где-то очень высоко снег, так же назойливо целивший попасть мне за шиворот. Тогда я посильнее ухватился за середину ветки и стал со всей своей детской силой дергать ветку на себя, несколько раз подряд. Но это так же не принесло мне никакого результата. Лишь только еще больше снега упало мне на голову и естественно, некоторая часть угодила под пальто. Но меня это не смутило. Я лишь утер пот и снег с разгоряченного лица, снял ранец, швырнув его в сторону, и снова принялся за свое нелегкое дело. По прошествии нескольких минут, признаюсь честно, я сдался. Ветка не поддалась ни на толику. Я сидел по шею в снегу и пытался отдышаться. Морозный воздух раздирал горло. Варежки покрылись россыпью зеленых иголок моего соперника и плотным слоем снега, местами превратившегося в льдинки. Сапоги были так же наполнены снегом. Мокрые насквозь школьные брюки. Под пальто я ощущал прилипшую к телу майку, притянувшую за собой и рубашку. Я понял: эту схватку с природой я проиграл. Я признал это. Еще немного посидев, я встал, накинул на спину ранец и не отряхиваясь вышел на лыжню. Насупив взор, я прошагал по ней несколько шагов, а затем все-таки свернул левее. В конце концов лыжники здесь не причем.

Я прошел около километра, может чуть больше, прежде чем заметил, что по дороге не проезжает ни одной машины. Да, на дороге было тихо. Я слышал, как шумит еле уловимый ветер, сгоняющий ослабевшие снежинки с крон и веток могучих елей. Остановившись, я посмотрел на дорогу. Сначала в одну сторону, затем в другую. Да, машин не было. «Ну и что? Ну и ничего странного», – подумал я, «Не могут же они ездить без остановки, все же люди. Покатались и хватит». И не предав этому значения, двинулся дальше. Преодолев еще некоторое количество метров, может быть двести, а может и больше, не знаю, я снова остановился. Машин по-прежнему не было. «Вот ведь, даже машины никуда не едут», – подумал я, «А я что, рыжий, почему мне опять нужно идти в школу, какой в этом толк?». Нормальные мысли здорового ребенка моего возраста. Господи, да более чем нормальные. Я бы сказал даже естественные.

Пошел снег. Крупные хлопья, кажущиеся абсолютно невесомыми, непонятными зигзагами падали с неба. Я снова поводил головой по сторонам, резкими рывками поправил сползший ниже пояса рюкзак и в обиде неизвестно на кого, надвинув шапку на глаза, нехотя побрел дальше. Идти в полной темноте, в полуметровом снегу по колено, было крайне некомфортно, и я снова решил прозреть, резко подняв шапку на лоб – на ее место. Через секунду я остановился. Снег продолжал идти, но он был не белого цвета, а голубого. Да, вы не ослышались, именно голубой. Я протер варежками глаза. Может это снег, пот и слезы досады так застлали мне глаза. Нет, снег продолжал падать, не ускоряясь, не замедляя темп, и он действительно был голубой. Я скинул рюкзак, поднял руку ладонью к верху. На белые замершие льдинки, падали голубые, необычайных узоров. Я около минуты смотрел на снежинки, которые падали мне на руку. Ни одна из них не походила на свою соседку. Мелкие паутинки, аккуратно переплетенные в узорные кружева и не имевшие ни одного изъяна. Подняв голову, я увидел, что все вокруг постепенно заволакивает синеющей пеленой. Автомобилей по-прежнему не было. Полное безветрие, позволяющее голым хлопьям беспрепятственно выполнять свои пируэты. Я посмотрел в лес, уже успевший окунуться в голубую бездну. Прямые многолетние ели стояли не шелохнувшись, не смея помешать происходящему вокруг. Я дунул на ладонь и несколько снежинок, не изменив своего обличая, плавно полетели вниз.

Я снова посмотрел на дорогу. По левую сторону оврага, на обочине, я заметил что-то непонятное темного цвета. «Наверное, что-то выпало из одной из грузовых машин» – подумал я. Позабыв про ранец, я ломанулся в бездну овражка, погрязнув по пояс в снег. Преодолевая плотные слои снега, я наконец выбрался на обочину и побежал в сторону своего обнаружения. Но чем ближе я приближался к искомому, тем все больше замедлял шаг. Затем и вовсе остановился. Метрах в десяти от меня, ближе к правой обочине лежал огромный лось. Голубой снег вокруг был отчетливо забрызган алой кровью. Сохатый лежал на правом боку мордой ко мне. Я стал медленно приближаться к нему. Подойдя почти вплотную, я встал на колени. На шее и груди зияли две огромные кровавые раны, извергающие наружу клубы горячего пара. Из ноздрей бедняги густой массой текла теплая кровь. Левая нога дрожала, как от разряда электричества, показывая предсмертные судороги. Учащенное сердцебиение, сопряженное с крайне редкими вздохами, говорили о том, что дух покидает это могучее животное. А из глаза, доступного моему взору, стекала крупная капля – это была слеза. Он плакал. Лось направил на меня своим мутно-коричневым зрачком. Через мгновение все было кончено. Нога опустилась, дыхание остановилось, сердце замерло. Это был конец. Я смотрел на мертвое тело. Я часто видел мертвых животных и лосей в том числе. Папа был охотник. Но этот лось был какой-то особенный, это был другой лось.

А снег все падал. И по-прежнему он был голубым.

Через мгновение я бежал по дороге вдоль обочины по направлению к дому, не боясь возможности возникновения встречной машины. В считанные минуты три километра были преодолены. Свернув на проселочную дорогу, не сбавляя бега, что надо сказать, было не так просто, я помчался вдоль заснеженных домов в сторону своего двора. Ранец в эти минуты, мне казалось, набит кирпичами или еще чем-то похожим. Зачем я бежал домой, я сказать не могу. Наверное, многие из детей в моем случае поступили бы именно так. Куда бежать, как не к родителям. Я несколько раз продолжительно позвонил в дверной звонок, после чего стал громко стучать руками в дверь. Через минуту она отварилась. На пороге стояла мама, вытирая руки о полотенце. Удивленными глазами она посмотрела на меня, и удаляясь в коридор, чтобы включить свет, спросила:

– Ты что это? Ты почему не в школе?

Испытывая неистовое сердцебиение, обливаясь потом и весь в снегу, короткими отрывистыми слогами, я выдавил из себя:

– Па-па до-ма?

Не обращая внимания на мои слова, мама продолжала:

– Ты где валялся? Ты посмотри на себя. Заходи быстро.

Я ввалился в коридор, оставляя за собой снежные следы. Ранец медленно сполз на пол. На выходе из кухни показался папа, который уже успел съесть яичницу, готовый идти на работу.

– Ты чего? – переспросил папа.

Пытаясь побороть свое сбитое дыхание, я вкратце рассказал все что произошло со мной по дороге в школу. Мне показалось, что мама меня не слушала, так как варка супа для нее важнее, да это и естественно, а папа после того, как услышал, что на дороге лежит большой кусок бесхозного мяса, тут же нацепил куртку и стал кому-то нервно названивать по телефону. Это оказался наш сосед дядя Миша. Жил он в соседнем подъезде. И хоть работали они с отцом на разных предприятиях, частенько халтурили на строительстве того самого нового мира, естественно со всеми вытекающими. Оказалось, что он, как и папа еще не успел уйти на работу. Папа короткими фразами объяснил ему суть, сказал, чтобы тот максимально быстро заводил свои жигули (по папиному мнению, являющиеся роскошью), и ждал его на улице. Отец быстро нацепил куртку, предварительно взяв из шкафчика с инструментами, топор и длинную веревку. Напоследок он кинул:

– Так, ты с нами, покажешь где, – и побежал в низ, а я за ним.

Мама лишь успела крикнуть в след:

– А как же школа? – но мы ее уже не слышали.

Мы пришли к машине первыми. Дяди Миши еще не было. Папа ходил вокруг машины, проговаривая сквозь зубы разные ругательства. Сосед показался через минуту. Они перекинулись парой острых слов, и мы уселись в похожий на сугроб автомобиль. Не прогревая двигатель, дядя Миша стартанул к месту моей находки. Я пытался встрять в их разговор. Мне не терпелось рассказать про снег. Но увы, меня никто не слышал. Когда мы выехали с проселочной дороги на трассу, и до места оставалось совсем чуть-чуть, у меня в голове возник всего лишь один вопрос: «Зачем я это сделал?» Зачем все рассказал папе? Ведь можно было этого и не делать? Но наверное, было слишком поздно. Мы вышли из машины, лось все так же лежал на краю дороги, немного припорошенный снегом. Папа с соседом, испытывая искренней восторг, бросились к нему. Я тихо стоял в стороне, пока папа не окликнул меня:

– Принеси веревку!

Достав длинный канатный трос из машины, я протянул его в руки отцу и снова отошел. В голове продолжала крутиться лишь одна мысль: «Зачем я это сделал?» Но как уже было сказано, слишком поздно. Привязав беднягу тросом за задние ноги, они подвинули тушу ближе к обочине, чтобы если что, не мешать проезжающим машинам. В ушах у меня гудело, а на глазах набухли слезы. До меня доносились отрывки фраз отца и соседа. Они спорили между собой, самец это или нет. Дядя Миша кричал, что это самка, так как рогов у нее нет, а папа доказывал, что самец, а рога он просто уже скинул. Лишь в одном они были солидарны, бедолага скорее всего был сбит проезжающим грузовиком. Когда в дело вступил топор, я отвернулся и отошел. Был отчетливо слышен хруст ломающихся костей. Закрыв уши шапкой и руками, я поднял голову в небо. Снег продолжал идти. Все такие же большие хлопья и снежинки. И вдруг я увидел его цвет. Он был не голубой, он был белый. Я кинулся на землю и стал руками разгребать заледеневший, почти превратившийся в асфальт снег. Раскопав небольшую ямку, я увидел все то же самое, ни одной голубой снежинки.

Где-то через час разделанную тушу сложили в мешки и мы тронулись обратно. Вечером, когда я уже лег спать, к нам пришел дядя Миша со своей женой. Это была толстая усатая женщина, которая всегда неприятно пахла. Они долго сидели на кухне. Скорее всего выпивали. Через небольшую щель приоткрытой двери до меня доносились лишь отрывки фраз. В больше степени дяди Мишиной жены. «Жареные рёбрышки…», «Котлеты, Жаркое, Строганина». А дядя Миша даже обмолвился, «Жареная губа – пальчики оближешь». Через некоторое время мама зашла в комнату, и погладив меня по голове, сказала:

– Добытчик ты наш…

А ведь раньше этого никто не замечал…

Я отвернулся к стенке, ничего не ответив. Осталось лишь добавить, что в итоге это оказалась самка. Небольшие аккуратные рожки все-таки были…

Наутро следующего дня, я шел вдоль леса, по направлению к школе. Прямо по лыжне, с низко опущенной головой. В районе той самой ели, с которой все началось, я на несколько секунд остановился. Место моей борьбы с лапником практически не замело. Как навес, верхние ветки прикрывали все, что находилось ниже. Оглядев все вокруг, я пошел дальше. В голове блуждали разные мысли, но все они крутились вокруг одного. Через некоторое количество своего пути, я стал замечать, что плавно падающий белый снег, начинает принимать какой-то непонятный, но до боли знакомый оттенок. Сомнений не осталось, когда мне на коленку упала большая голубая снежинка. Одним движением я скинул шапку с головы, вторым скинул ранец, и подняв голову в высь увидел отчетливые голубые хлопья. Мгновенно преодолев овраг, я очутился на проезжей части и сломя голову побежал вперед. Добежав до того места где накануне я обнаружил свою находку, ориентируясь на разворошенный снег возле оврага, я остановился. Вокруг было тихо. Никого и ничего не было. Голубой снег продолжал падать. Я несколько раз повернулся вокруг своей оси, поворачивая голову из стороны в сторону. Никого. И вдруг метрах в пятидесяти позади меня, на дороге я увидел статную фигуру огромного лося со сказочно-большими рогами. Он гордо стоял посередине дороги и смотрел мне в глаза. Я отступил шаг назад. Вокруг все замерло. Немного растерявшись, но затем сумев взять себя в руки, я протянул к нему руки. Лось как бы кивнул мне в ответ, демонстрируя красоту своих рогов и издавая мощные клубы пара из разгоряченных ноздрей. Я сделал один шаг вперед. Затем еще несколько, и не спеша перебирая ногами, двинулся в сторону лося. Ударив два раза копытом по земле, сохатый лишь кивнул мне последний раз, а затем в один прыжок преодолел овраг и исчез в лесной чаще, оставив за собой снежную пелену, опавшую с свисающих веток высоченных елей…

Перейдя на бег, через несколько секунд, я рухнул посередине дороги. Упершись лицом в снег, сквозь поток нескончаемых слез, я смог выдавить из себя лишь одно слово, и слово это было: «Прости…»