Читать книгу Избранный - Александр Филиппов - Страница 3

Поднявшись по мокрым гранитным ступенькам к пьедесталу памятника вождю пролетариата, Корнев повернулся лицом к толпе и удивился тому, что отсюда, сверху, народа на площади виделось гораздо больше, чем показалось ему вначале. С трибунной высоты лица собравшихся были неразличимо-одинаковы, люди стояли плечом к плечу, чернели плотно, словно семечки в шляпке зрелого подсолнуха, зато надписи на тугих от ветра, парусом надутых матерчатых транспарантах сразу бросались в глаза : «Чиновник, отдай нашу зарплату!», «Наш МРОТ – начальству бы в рот!», «Верните рабочим заводы и фабрики!» и прочее в том же духе.

Раскрасневшаяся на холоде профсоюзная дама схватила Корнева за рукав пальто и решительно потянула к микрофону, шепча на ухо:

– Вот сюда говорите. Но недолго – две-три минуты, а то народ разбегается!

Корнев покосился опасливо на бомбошку микрофона, и вдруг, неожиданно для себя, простёр к толпе руку на ленинский манер, сжав озябшую кисть и оттопырив вызывающе средний палец, повторив жест, который демонстрируют обидчикам шофера на американских дорогах.

Толпа у подножия памятника, до того переминавшаяся обречённо под ледянистым дождём, гудевшая ровно и равнодушно, разом ахнула, застыла, уставилась на Корнева сотнями пар глаз. А доктора вдруг злость разобрала и на себя, вынужденного вместо желанного сна топтаться на площади, и на собравшихся здесь людей, которым, конечно же, никто и ничего не даст, и на других горожан, наверняка в большинстве своём таких же бюджетников, безучастным потоком спешащих по своим делам и обтекающим пятачок митингующих, не демонстрируя никак свою солидарность с их требованиями к властям.

– Вот-вот! – качнул оттопыренным пальцем Корнев. – Привыкайте к тому, что никто ничего вам не даст! И правильно!

– У-у-у… – глухо взвыла обиженная толпа.

– Что возмущаетесь?! – упрямо гнул своё доктор. – Деды и отцы построили для вас великую державу, а вы? Вы её на колбасу, пепси-колу да сникерсы променяли!

– Это провокатор, товарищи! – послышались вразнобой голоса с площади.

– Пусть говорит! Правда глаза колет?! – громко возражали им другие.

– Я, конечно, извиняюсь за резкость, – продолжил, освоившись с ролью оратора Корнев. – Я врач, хирург, не политик. Но даже я понимаю, что многое из того, о чём здесь говорили, что пишете вы на своих транспарантах, нереально. Каким рабочим вы собираетесь возвращать заводы и фабрики? Вы видите рядом с собой хоть одного рабочего? Нет их. Есть учителя, врачи, библиотекари, пенсионеры. Мы с вами сегодня главная сила в обществе. Мы новый пролетариат, которому нечего терять, кроме своих цепей. Потому что мы – нищие. Попробуйте пригласить на дом электрика, сантехника, маляра. Сколько гегемон с вас сдерёт? Не меньше, чем олигарх! И ведь сделает как обычно – тяп-ляп!

– Олигархов – в тюрьму! – визгливо выкрикнула закутанная в пуховый платок старушка в первом ряду, и запричитал привычно: – Ведь как нас, стариков, обобрали…

– И олигархов прижать, само собой разумеется, – горячился Корнев. – Не лечить, не учить их отпрысков за те копейки, что нам государство платит. Пускай раскошеливаются! Самое дорогое сегодня в мире – не нефть, не золото, а здоровье и образование! Они цены на бензин, на газ, электроэнергию на тридцать процентов поднимут, а мы, учителя и врачи, за свои услуги сразу в ответ – на триста!

– Ну да, а простому-то человеку что делать?! – возразил кто-то из толпы.

– А вот пусть простые люди за нас и заступятся, – живо отозвался доктор. – Мы с вами стоим тут, сопли морозим, и – гляньте вокруг – никому до нас дела нет. Разве что вечером по телевизору покажут, и всё, как было, останется.

– Ты, врач, скажи нам, что делать-то?! – спросил тот же голос.

Корнев, давно отвыкший от выступлений на публике, последний раз ему, дай Бог памяти, лет двадцать назад, в пору комсомольской юности перед большой аудиторией речь держать доводилось, – воодушевился под взглядами сотен людей, расправил плечи, показался вдруг сам себе умным и значимым.

– Бастовать, товарищи! – изрёк он в микрофон. – Во всероссийском масштабе!

Профсоюзная дама дёрнулась, стала теснить его своим дородным телом в сторону.

– Товарищи… Господа! О забастовке речь пока не идёт. Центральный Совет вопрос так не ставит. Товарища э-э… врача никто не уполномочивал делать такие заявления. Наша акция носит предупредительный характер.

– Ну, и предупреждайте дальше – без меня! – с досадой уступил ей место Корнев. – Всё равно толку не будет!

– Правильно! Что воду в ступе толочь! – загомонили в толпе. – Зачем нас сюда собирали? Хватит последние китайские предупреждения раздавать!

Корнев с чувством исполненного долга спустился по скользким от дождевой наледи ступеням, и народ расступался перед ним почтительно. Многие улыбались ему, щуря под пронзительным ветром слезящиеся глаза, а давешняя старушка в пуховом платке схватила за руку и принялась трясти, бормоча:

– Спасибо тебе, сынок, ох, спасибо. Ты мне только одно ещё разъясни: пенсию-то добавят нам, али как?

– Али как, – сурово ответил доктор, осторожно, но решительно высвобождая руку.

– Товарищи! Не расходитесь! – надрывалась в микрофон профсоюзная дама. – У нас по регламенту ещё трое выступающих! —Но её не слушали уже. Народ потянулся в стороны, толпа размывалась стремительно, дробилась, редела, освобождая залитую зеркальными лужами площадь.

Корнев тоже поспешил прочь, подняв жесткий воротник кургузого демисезонного пальтишка и гадая про себя, не попадёт ли ему от главврача за излишнюю горячность на митинге.

Он уже свернул с площади на узкую, усыпанную желтой листвой улочку, откуда до остановки общественного транспорта было рукой подать, как вдруг его окликнули сзади:

– Доктор! Простите! Можно вас на минуточку?

Корнев оглянулся недоуменно – и с раздражением воззрился на молодого, лет тридцати, круглолицего человека в нелепом, будто одеяло, пошитое из разноцветных лоскутов, пальто.

«Ну вот, – с досадой подумал доктор, – небось, активист какой-нибудь партии. Сейчас агитировать начнёт, или политическую дискуссию разведёт… Терпеть не могу!»

Корнев застал ещё комсомольские времена, и на дух не переносил институтских общественников – как на подбор болтливых, пустых и вороватых. И этот, похоже, из той же породы, только нынешний. Мордастенький, с сытеньким, верноподданническим каким-то румянцем идеологически подкованной молодёжи на пухлых щеках, зыркающими блудливо по сторонам глазками.

– Здравствуйте, уф! – поравнявшись с ним, запалено выдохнул незнакомец в клоунском пальто. Протянул руку, и когда доктор пожал её машинально, представился: – Минусов Олег Христофорович. Политические технологии и консалтинг.

– Технологии… чего? – без энтузиазма спросил Корнев.

– Политические технологии, – с нажимом уточнил молодой человек. – А консалтинг означает консультации.

– Значит, я тоже, когда больных консультирую… консалтингом занимаюсь?

– Конечно! – радостно кивнул Минусов. – У нас всё общество больно и нуждается в консультации специалистов. В этом смысле мы с вами коллеги!

Корнев украдкой глянул на семенящего рядом, подстраивающегося под его широкий, размашистый шаг, обладателя лоскутного пальто, и, оставшись недоволен, поджал губы. Не нравились ему такие люди – моложавые, энергичные, с неукротимым задором в глазах. Будто моторчик трескучий в них вмонтирован, бензиновый двигатель. Израсходовалось горючее – долил по – быстрому, за стартер дёрнул – и затрещал, заработал, как новенький, ручки-ножки задрыгались, голова завертелась, и отдых не нужен…

– Коллеги так коллеги, – обречённо согласился доктор и, не выдержав, поинтересовался грубовато: – Так чем, как говорится, обязан?

– Вы мне… Геннадий Михайлович, кажется? Лично мне вы, дорогой Геннадий Михайлович, ничем не обязаны, – суетился новый знакомый. Он пристроился рядом, и двигался по-птичьи, бочком, с прискоком, кажется, нисколько не страдая от ветра и холода, как отъевшийся, привычный к морозам снегирь. – Это я прошу прощения за навязчивость. Хотя, если подумать, все мы кому-то чем-то обязаны. Народу нашему многострадальному, например… Меня ваше выступление поразило и взволновало!

– Да бросьте, – смутился от неприкрытой лести собеседника Корнев. – Что я такого сказал? Так, экспромт… Накипело!

– То-то и восхитительно, что экспромт, а не занудный доклад по бумажке! – всплеснул руками незваный попутчик. – Чего в наших политиках не хватает, так это искренности. Такой, знаете ли, первозданности чувств. К демократам первой волны как угодно можно относиться, но уж в чём, в чём, а в искренности им не откажешь!

– Ну да, врали самозабвенно, причмокивая, – съязвил доктор.

– Врали, – легко согласился Минусов, – но как артистично! Так, что и сами в конце концов поверили, и людей верить заставляли. Тут ведь важно, кто говорит. Одно дело – чиновник, на все пуговицы застёгнутый, другое – молодой реформатор… Или, например, врач. Да не просто врач, а хирург. И не говорит, а криком кричит о наболевшем!

– Я что, кричал? – нахмурился Корнев. – Ни черта от волнения не помню. Как встал за трибуну – сразу память отшибло.

– Да нет, это я образно выражаюсь. Ваше выступление хорошо прозвучало, от души. Вы заметили, как народ отреагировал? На фоне той казёнщины, что профсоюзные деятели несли, вы говорили с чувством, доходчиво. И этот ваш средний палец, продемонстрированный толпе – гениальная пиаровская находка. Вы где-то учились ораторскому искусству?

Корнев, разомлевший от неожиданных похвал, не без самодовльства потупился.

– Да где там! Я и слов-то таких не знаю… Пи-а-ровская… вы так, кажется, сказали? Наше дело простое – режь да шей.

– Нет уж, не скромничайте, – не отставал Минусов. – Оч-чень впечатляюще получилось! Если не обучались специально с массами общаться, значит, у вас врождённый талант. А его не скроешь. Он рано или поздно наружу вылезет, так или иначе проявится.

– Ну да, дурака ладошкой не прикроешь, – хмыкнул Корнев. – Вот мне главврач за моё красноречие завтра и вклеит!

Попутчик вдруг всплеснул руками – так, что лоскутное пальтецо чуть не вспорхнуло с его плеч.

– Слушайте, Геннадий Михайлович! Вы наверняка ещё не обедали, я тоже. Пойдёмте вон в то кафе, закусим, выпьем. Познакомимся поближе. Как принято на Западе, предупреждаю заранее: плачу я.

– Вам что-то от меня нужно! – догадался наконец доктор, и остановился настороженно, предложив требовательно: – Выкладывайте начистоту. А то впариваете мне мозги… Про талант, про ораторское искусство…

– Вы правы, – посерьёзнел вмиг Минусов. – Я, правда, не уверен ещё… но, кажется, готов сделать вам оч-чень заманчивое, солидное предложение…

– С наркотиками, липовыми больничными, фальшивой инвалидностью я не связываюсь, – сразу потерял интерес к собеседнику Корнев.

– Нет, что вы! – взмахнул пёстрыми рукавами пальто Минусов. – Вы меня неправильно поняли! Я не наркодилер, а политтехнолог. Весьма, между прочим, известный в определённых кругах. Автор нескольких книг и большого количества статей, посвящённых выборным технологиям. Кандидат наук, готовлюсь защищать докторскую, а вы… Даже обидно, честное слово…

– Я не хотел вас обидеть, – смутился Корнев. – Просто вы так неожиданно на меня… навалились…

– Потому, что я долго искал в этом городе кого-то, похожего на вас… в смысле, обладающего примерно такими качествами. Отчаялся уже, забрёл на митинг, и вдруг – вы! – Минусов взял Корнева за плечо, осторожно подтолкнул к дверям кафе. – Интерес у меня к вам чисто профессионального свойства. С учётом харизматических качеств вашей личности…

– Я политикой не интересуюсь, – упрямился доктор, но в кафе всё же свернул. – И на митинге оказался случайно. Мне… мне домой надо. Я после ночного дежурства. Оперировал. Устал, как собака.

– Ну полноте, полноте, – подхватив Корнева под локоток, ворковал Минусов. – Я вас долго не задержу. Полчаса. Мы же с вами интеллигентные люди. Рюмочка коньяка, бутерброды, чашечка кофе… С морозца-то, а?! Для профилактики? А то на таком ветру и простудиться недолго!

– Хорошо, – согласился, наконец, доктор. – Но предупреждаю: мне все политические заморочки, митинги разные – побоку!

– Вот об этом мы с вами, Геннадий Михайлович, и потолкуем. Знаете, как у нас, жмейкеров1, говорят? Даже если ты не интересуешься политикой, то она обязательно рано или поздно заинтересуется тобой! – политтехнолог хихикнул довольно. – Вот и для вас… я почти уверен в этом, уж поверьте моему профессиональному опыту… пробил час!