Читать книгу Повествования о судьбах - Александр Горностаев - Страница 3

Середина девяностых. Это время для нашего поколения не требует дополнительного описания. В нём есть характернейшие черты, и их ни с чем, ни с каким другим периодом истории, не спутаешь…

Подметала метель и крепчал мороз. На базаре, организованном у памятника Ленину, на площади, на которой раньше проходили парады, не было в тот день нескончаемого потока покупателей. Лошкина Людмила Андреевна мало выручила денег. Газеты в такую непогодь брали редко. Забившись в угол в своём самодельном киоске, сделанном из картонных коробок, продавщица газет в валенках и полушубке грелась периодически чаем из термоса. Или, накутанная шалью до самых глаз, иногда выходила из своего убежища и, приплясывая, разминала ноги. Мороз за двадцать. Многие ларьки и палатки были закрыты. Хозяева берегли себя и не вышли на работу в такую пору. Не открылся и ларёк знакомой Лошкиной – Веры. Она бы могла в нём погреться, но он был закрыт.

Мало на базаре покупателей, тем более – газет. Людмила Андреевна переживала, посматривала по сторонам, не идут ли прохожие мимо. Теперь она уже привыкла к продажам, к своей новой «должности», и не очень стеснялась, когда встречала знакомых. И это были иногда её сослуживцы. Некоторые отворачивались, делали вид, что не замечают её. Она же, некогда преподавательница в институте, доцент кафедры научного коммунизма, теперь продавщица газет, вынужденная подзарабатывать таким образом, не особо осуждала их. Это их дело. Она же всегда не стеснялась и не боялась ни какой работы. И как настоящая не «соломенная» коммунистка готова была по указанию партии на любой, даже неквалифицированный труд. Не считалась белоручкой в молодости, испытав судьбу сироты, да и теперь не опустила руки. Она любила поэзию. Наизусть читала своим студентам Некрасова: «Праздник жизни, молодости годы, я убил под тяжестью труда»… Эта тяжесть труда никогда не была ей в тягость.

Не нужна стала такая кафедра, как «научный коммунизм». После того как уволили Лошкину из преподавателей, не дав дописать и закончить докторскую диссертацию, она попала в сложную жизненную ситуацию. Пенсию, минимальную, платили с перебоями, денег не хватало, а тут ещё посыпались беды одна за одной. Неожиданно умерла единственная дочь, не дожив до сорока лет. Осталась внучка, семнадцатилетняя девушка. Но и она вдруг серьёзно заболела, врачи сказали: требуется операция на сердце. И в этой ситуации не к кому было обратиться бывшему педагогу. Здесь оставалось только уповать на Бога, но в Бога она, как настоящий коммунист, верить не могла. Она решила работать. Но как? Где? Что могло принести доход? Новые правители расхваливали коммерческие отношения, и она решила их попробовать на себе. В редакции газеты «Коммунист», где она раньше сотрудничала как внештатный корреспондент, предложили ей работу по распространению газеты. Издательство некогда областной газеты существовало теперь на полулегальном положении, не жаловали его новые власти, а распространители нужны. Можно было немного заработать. По крайней мере, на гонорарах зарабатывать не удавалось. Их просто не платили. Людмила Андреевна быстро осваивала новую свою профессию. Вскоре она связалась с другими редакциями и стала продавать и их издания: «Кому что», кроссворды и тому подобное.

Она ходила по трамваям и троллейбусам, предлагала газеты в электричках и поездах. Но всё-таки быть постоянно на ногах её шестидесятилетнему организму не очень здоровой женщины стало тяжело. И поэтому она обрадовалась предложению бывшей своей студентки Веры, тоже вынужденно начавшей торговать. Та предложила продавать газеты рядом с её точкой. Встретила она Веру случайно в трамвае. Та не стала отворачиваться от беды бывшего кандидата наук, сама прошедшая невзгоды этого характерного периода жизни людей страны. Они поговорили и сошлись на том, что будут хорошо продаваться газеты рядом с торговым местом по продаже одежды, чем и промышляла Вера. Она уже была солидный предприниматель, имела оборотный капитал и оборачивала деньги, можно сказать, как опытные воротила бизнеса. Правда, не настолько, чтобы взять кого-либо на содержание. В общем, Вера предложила торговать бывшей наставнице на своей территории. И Лошкина с благодарностью пользовалась этим. Хотя и ходить по трамваям и электричкам не перестала. Она зарабатывала, она не отступала перед невзгодами, она стремилась откладывать деньги на операцию. Иногда даже за счёт приобретения пищи для самой себя.

В этот день время шло медленно, мороз крепчал. Потихоньку стали расходиться по домам торгаши. До конца рабочего дня никто не собирался оставаться. Лошкина всё ждала покупателей. Ей не хотелось уходить, так без денег. И она думала, что хотя бы заработает сегодня на еду. А придёт без хлеба и молока она, – как посмотрит на неё Леночка, внучка, которой надо хорошо питаться? Она представила её голубые глаза. И столько печали бы было в них, что трудно перенести этот взгляд любящему сердцу. Нет, Леночка, не стала бы её укорять за отсутствие еды, но допустить какое-либо неудобство своей внучке, – это было тяжело для бабушки. Заболела вот её любимица, и неизвестно, как ей помочь. Думала Людмила Андреевна об этом, похлопывая руками в рукавицах, и порой про себя цитировала Некрасова: «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои».

Но не мороз собственной персоной подошёл к самодельному киоску газет, а какая-то, увиденная в первую минуту, шапка, – огромная, рыжая, остановилась прямо перед выложенными на картонных ящиках газетах. За этой шапкой сразу не разглядишь лица, но Лошкина поняла одно, что пришёл покупатель и внутренне обрадовалась: «Наконец-то».

– Вы хотите газеты? Кроссворды, «Коммунист»?

– Да мне… – сказала шапка и подняла глаза на продавщицу, открыла лицо. На какое-то время человек, кому принадлежала шапка, замер, всматриваясь в то, что оставалось от физиономии Людмилы Андреевны, скрытой и укрытой платком, шарфами, воротником полушубка…

– Людмила Андреевна, это вы? – спросила шапка.

Лошкина тоже всмотрелась в оставленное пространство лица, не скрытое этим импозантным головным убором.

– Юра, – обрадованно сказала преподавательница, тоже узнав бывшего своего студента. – Ты как? Ты где? Давно тебя не видела.

– Да у меня всё хорошо. Устроился… Я сейчас перешёл работать в областную администрацию…

– Растёшь. Ты был всегда перспективным, таким целеустремлённым. Я за тебя рада…

Да, это был её ученик. Юрий Кречетов. И она как хороший педагог помнила многих своих учеников. И даже вспоминала, чем они отличались, будучи студентами. Юра был преуспевающим, любопытным, комсорг института, во всём хотевшим увидеть и понять смысл. Хотя порой наивные его рассуждения заставляли внутренне улыбаться умудрённого опытом педагога. Л. А. помнила, как смешно доказывал Юра про коммунизм, рассуждая о потребностях и способностях народа, он утверждал идею о ненадобности разнообразия в одежде. Все должны ходить в одной форме. А все усилия производства должны быть сосредоточены на покорении космоса… Но что он теперь думает об этом, одетый в модную импортную кожаную куртку, джинсы и иностранную обувь? Раньше он с интересом слушал объяснения своей учительницы. А что же теперь у него в голове, на которую надета огромная меховая шапка? Разглядывала бывшего своего студента Лошкина. Словно бы желая за внешним обликом человека увидеть его сегодняшнюю внутреннюю сущность. Разве это возможно? Но а сама она разве не настолько скрыта от мира, что не доберёшься до сокровенного? До мыслей её и откровений сейчас не докопаешься. Словно за этой накуленной на ней одеждой нельзя рассмотреть, увидеть, как настоящего лица, истинные чувства и мысли.

Юра тоже разглядывал Лошкину. Как она не была похожа теперь на ту требовательную и всё-таки любимую студентами преподавательницу! И он первым нарушил неожиданно возникшую паузу в разговоре.

– Людмила Андреевна, почему вы здесь… газетами торгуете?..

– Да я давно уже подрабатываю. Ты же, наверное, знаешь, что меня убрали из преподавателей, не дали защитить докторскую диссертацию.

– Да я это слышал. Но так трудно с финансами?

– Есть необходимость. Подрабатываю потихонечку.

Л.А. не хотела рассказывать о настоящих своих проблемах. Не могла предстать в неком жалком виде перед своим учеником – пусть хотя бы в каком-то духовном плане, ведь о её материальном положении можно было судить по внешности. Да, она у бывших знакомых, влиятельных и теперь, не хотела просить помощи. Было это неудобно, некстати, да и как-то стыдно. Многие изменились до неузнаваемости. Что их просить? Другие её соратники, с которыми всё-таки не прервалась связь, даже и не знали о её трудностях. Да ведь многим тяжело. Что рассказывать о своих проблемах?

– Людмила Андреевна, – сказал Юра, понимая, что откровенничать не хочет бывшая его преподавательница, – если у вас трудности, вам бы могли помочь. Вы могли бы и в администрации где-нибудь устроиться…

– Что ты Юра! Там теперь только демократы…

– Да какие демократы! Сплошь все бывшие коммунисты.

– Им, наверное, легко менять свои взгляды.

– Людмила Андреевна, я сейчас спешу. Но нам надо как-нибудь встретиться. Вы дайте номер телефона или адрес. Я найду вас.

– Да ты, Юра, если что, приходи сюда. Я теперь здесь днём почти всегда.

– Хорошо, – сказал Юра, и начал прощаться. Пошёл по направлению к автомобильной стоянке. Он думал на ходу, ёжась от мороза, о том, как помочь человеку. Он ещё не потерял своих иллюзий о возможности справедливых отношений между людьми. Хотя служба на новых должностях не укрепляла у него веру в человечество.

Он вспомнил, на ходу поднимая воротник куртки, одно литературное произведение, которое давно читал. Об интеллигенции. После Октябрьской революции некий профессор, чтобы как-то прокормиться, торговал на базаре спичками. Л.А. напоминала того профессора. Но всё-таки по сюжету той книги учёный был востребован новой властью, и ему нашлась работа. Сопоставлял то и это время Юра и уходил по своим административным делам. Думал он, наверное, что и новой власти нужны умные и знающие люди. Но как всё не совпадает с тем, чему его учили! «Вот он, капитализм, – размышлял Кречетов. – И ни какого не надо научного выжимания пота из трудящихся, чтобы они сами, будто бы по своему желанию, не были бы готовы даже замёрзнуть ради куска хлеба. А почему же не состоялся, Людмила Андреевна, – мысленно обращался к бывшей наставнице Юра, – этот философский переход количества в качество, чему вы учили? Наоборот, всё пришло к краху». И вспомнилось ему стихотворение Некрасова, которого любила читать студентам Л.А. «Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей…»

А Лошкина смотрела вслед бывшему своему студенту, и только когда большая его шапка замелькала совсем далеко между припаркованных машин, она вспомнила, что так и не продала ему газеты.

На базаре закрывались немногочисленные работающие ларьки и палатки. Холодно стоять на посту доходов, и торговые помещения – не отапливаемые. Л.А. решила ещё поработать, не уходить с базара. Забилась в свою конуру из картонных коробок и вроде бы как согрелась. Из соседнего ларька крикнули:

– Андреевна мы все уходим, собирайся, одна остаёшься.

– Идите, я ещё посижу, – ответила им продавщица газет.

Она сидела и думала об этом сегодняшнем посещении её бывшим студентом. Поможет он ей? Но чем? Целой стране никто ничем не поможет.

Впрочем, Л.А. старалась последнее время не рассуждать о текущих процессах в стране, в обществе, в мире. Слишком болезненны были её рассуждения для собственного сердца. А в свете её обиды на весь учёный мир, лишивший её возможности закончить работу всей жизни, всякие размышления вызывали душевную боль.

Она отвлекалась на что-нибудь другое, лишь бы не думать об этом. А теперь она сидела неизвестно сколько времени. Тьма уже накрыла торговые площади.

Лошкиной показалось: стало совсем тепло. И какие-то светлые видения ей начали то ли мерещиться, то ли возникать в памяти. Вдруг она увидела себя в детстве. Будто бы она в платьице в горошек на лужайке с матерью… А вот она в школе читает стихи любимого Некрасова: «Там били женщину кнутом, крестьянку молодую…»

А потом она увидела мужчину седовласого с белой бородой. Может быть, это некрасовский Мороз, Красный нос? Ведь на самом деле мороз только усиливался. Нет, неожиданный гость показался знакомым.

– Людмила, – сказал старец, – тебе пора собираться.

Л.А. всмотрелась в говорящего.

– Пётр Алексеевич, – узнала она руководителя своей дипломной работы в институте, в далёкие времена, сорок лет назад… Но этого не могло быть. – Вы как здесь оказались?

– Я за тобой, – сказал Пётр Алексеевич.

– Но почему? Вы же… умерли, – страшная догадка мелькнула в голове Л.А. – Я что? Тоже умерла?

– Не пугайся так. Все люди умирают. Пойдём.

– Куда?.. К нему? Но его же нет? Не существует…

– Не всё так просто, как кажется.

– Да, вы всегда так говорили. Это ваша приговорка. Значит, это вы на самом деле…

Пётр Алексеевич повернулся спиной и пошёл куда-то вдаль. Даже не пошёл, а казалось, поплыл. Не могла противиться Л.А. его призыву. И пошла вслед за широкой спиной своего наставника. Всё казалось пустынным и тихим. Будто бы никого не было не только на базаре, но и в стране, в мире…

Но мир был и существовал – по не постижимым каким-то законам, не вписываясь в рамки и умозаключения людей…