Читать книгу Кыш, пернатые! - Александр Гриневский - Страница 5

Я решил уходить с монгольской группой. Не из-за того, что был ярый приверженец скрытого существования, а потому, что старший группы – Валерий Палыч – выглядел спокойным и, на мой взгляд, разумным и надёжным человеком. И ещё у него хороший проводник – дочь. Это давало надежду на благоприятный исход многокилометрового путешествия. Для меня, правда, оставалось неясным, что мы будем делать в этих пустынных и необозримых степях. Хотя… достаточно того, что не надо будет прятаться и постоянно бояться отлова.

Монголия была выбрана неспроста. В первую очередь, конечно, из-за пустых и необжитых пространств – есть где затеряться. Во-вторых – страна отсталая, со своей специфической религией, живущая скорее прошлым, чем настоящим, не говоря уж о будущем. Возможно, там по-иному смотрят (если смотрят вообще) на проблему перерождения.

Раскол, вылившийся в откровенную бытовую склоку, произошел на первом и, я подозреваю, последнем слёте. До чего же подходящее слово – «слёт». Правда, большинство участников добиралось всё же пешим ходом. По воздуху – единицы.

Собрались в удалённой части Лосиного острова, за кольцевой дорогой. Слетелось (до сих пор чураюсь этого слова) двадцать восемь человек.

Несмотря на вспыхивающую время от времени истерическую перебранку, этот слёт всё же был очень полезен и впервые позволил выявить важные закономерности.

Нас много. Двадцать восемь человек прибывших – это только Московская область, Дмитров, Волоколамск. Значит, можно предположить, что на территории нашей необъятной нас куда больше. Косвенное подтверждение тому – целенаправленный отлов. Если раньше это было скорее дело случая (повод – примитивный обывательский донос), то за последний год ловцы активизировались, стало известно, что созданы специализированные группы.

Всё говорит за то, что процесс перерождения начался три года назад. Но, вполне возможно, это относится только к Москве и ближайшим областям.

Женщин среди нас нет. И детей нет. Одни мужчины в возрасте от сорока до шестидесяти. Почему так? Вопрос.

Три четверти прибывших на слёт имели проводников. Это говорит о том, что существовать без помощи нормальных людей мы пока не можем. Те, кто пытается адаптироваться и жить самостоятельно, – видели бы вы, во что они превратились. Для них мусорный бак – столовая, а уж как благоухают!

И самое главное: все без исключения познакомились с человеком в сандалиях! Одет он мог быть по-разному, повстречать его можно было где угодно, но сандалии – неизменны.

Вы не подумайте, что это я сам так гладко научился анализировать и излагать. Это Валерий Палыч всё разложил по полочкам и разъяснил. Недаром кандидат технических наук.

Хотя… Я тоже изменился. Спокойнее стал. Фатализм, молчание и одиночество. Что-то во мне сломалось. Уверенность потерял. А откуда ей взяться, если целыми днями дома, да ещё и занавески задернуты. И лишь иногда, когда уже совсем невмоготу, выведет жена ночью в Лосинку – словно собаку выгуливает, порезвишься, полетаешь чуток.

Тогда Ваньку и встретил.

Жуткое зрелище, когда мимо тебя, летящего ещё с опаской – как бы по неумению вниз ненароком не рухнуть, проносится в ночи чудище с растопыренными крыльями и свисающими голыми ногами. Ванька – он голым летал.

Вот тогда я чуть и не рухнул. С перепугу даже не сообразил, что он такой же, как я. Заметался – и вниз! А там деревья. Я сквозь ветки – с треском, кожу обдирая. Сижу на земле, не двигаюсь, затаился.

Этот здоровой чёрной тенью накрыл ещё пару раз и исчез. Ну, думаю, пронесло. Что же это было такое?

Вдруг слышу, идёт кто-то, ветки трещат – пробирается! Кричит: «Эй! Мужик! Где ты? Да не бойся, выходи! Мы с тобой одной крови!»

Тут меня и осенило: он такой же. Тоже с крыльями!

Познакомились – и закончилось моё одиночество.

Пришли к нам домой, жена на кухню – готовить, а мы с ним – в комнату и… будто языками зацепились. Меня как прорвало, не остановить. Почти год ни с кем, кроме жены, не разговаривал. Картинка, вообще-то, сюрная – сидят за столом два голых мужика, крылья до полу свесив, жена этих голых по очереди с ложки кормит, а они с набитыми ртами всё говорят и говорят, перебивая друг друга. Про этого хрена в сандалиях, про жизнь исковерканную.

Оказалось, Ванька уже полтора года в таком состоянии находится. Жена три месяца выдержала и выгнала. Грозила, сука, что если не освободит квартиру, то заявит – и упекут его, куда следует.

Промзона есть заброшенная в Лосинке, недалеко от станции Белокаменная, там он обретался. Хлебнул! Жрал по ночам на помойке. А куда деваться? Потом к бомжам пристал. Полегче стало. Этим безразлично, есть у тебя крылья или нет. Подкормили чуток. Но не долго продолжалось. Как-то спьяну отметелили ни за что. Просто под пьяную руку подвернулся. А крыльями-то не особо отмашешься.

Потом светлая полоса пошла, как в сказке. Только вместо красавицы принцессы – одинокая старушка.

Ванька – мужик весёлый, разбитной. И рассказывает про своё житьё-бытьё весело. Слушать интересно.

– Представь, – говорит, – плетусь я как-то ранним утром, только светать начало – голодный, оборванный. Пока темно было, по помойкам окрестным шарил. Всё, думаю, сдаваться надо. Пускай забирают, пусть взаперти держат, зато хоть кормить будут. Не могу больше. И иду уже открыто, не прячусь – будь, что будет. Смотрю: на лавочке старушенция сидит – божий одуванчик, хлебом голубей кормит. Чего в такую рань на улицу выползла? Батон крошит и перед собой разбрасывает. Голубей целая стая, жирные, возле её ног суетятся, подбирают крошки. Ненавижу птиц! У меня при виде белого хлеба аж слюна по подбородку потекла. Почему этих жирных подкармливают? Распугал голубей, встал перед ней, крылья свесил – мол, я тоже птица! Она, вроде, и не удивилась. Словно всю жизнь мужиков с крыльями видала. Хлеб мне протягивает. А как я его возьму? Присел на скамейку, с ней рядом, она меня с рук покормила. Потом к себе взяла. Одинокая. Сердобольная. Так и стал я у неё жить и её пенсию проедать.

Несмотря на все передряги, Ванька оставался подтянутым красивым мужиком лет сорока – кудрявый брюнет с широкоскулым улыбчивым лицом, в бороде и при обильной шерсти по груди и животу.

Он у меня тогда два дня прожил. На третий день домой запросился. Говорит – старушка моя поди с ума сходит, думает, отловили.

Да я и сам уже понимал, что пора ему сваливать. На Машу он начал поглядывать, заметно стало. Она тоже расцвела, порхает по дому. Как же, новый мужик по квартире голяком расхаживает. И, чувствую, сравнение не в мою пользу.

Ванька – он такой… наглый немного, что ли… Везде себя как дома чувствует.

Выхожу я как-то из спальни, а он:

– Валя! Что у тебя с лицом? – И глаза испуганно таращит.

– Что с лицом? – спрашиваю.

– Да у тебя же клюв вырос!

Купился! В прихожую, к зеркалу метнулся. Моя стоит в дверях – заливается. Весело ей! А этот довольный. Грудь волосатую выставил…

С одеждой у нас жуткая проблема. Во-первых, она оказалось и не нужна вовсе. После того, как крылья отрасли, я совсем перестал мерзнуть, и жарко мне ни разу не было. Во-вторых, сам – ни надеть, ни снять. Ну и в-третьих, прошу прощения, как в туалет ходить? Сначала жена всё старалась что-то приспособить – то фартук напялить, то рубаху длинную. Неудобно. Да и не нужно. Чего жену стесняться? Не такое видели. Через пару месяцев и я, и она привыкли.

А тут Ванька мне признался, что у него женщины полтора года не было. Нет, думаю, пускай валит от греха подальше.

Договорились, где и когда будем встречаться, и жена его повела, ночью. Он возле «Маленковской» со своей старушкой жил, от нас недалеко.

Сижу у окна, в темноту гляжу, жену дожидаюсь, переживаю. А ну как они сейчас с Ванькой любовь закрутят, а меня по боку? Парень видный, по бабам истосковавшийся. Ну и что, что она старше на десять лет?.. Сейчас ему не до жиру. И такую я незащищенность почувствовал. Ведь пропаду без жены. Не выживу один.

Обошлось. Вернулась. Зажили, как прежде.

Нет. Вру, конечно. Всё по-другому стало.

Ванька меня ещё с тремя крылатыми свёл, что в Лосинке обретались: Димон-рыжий, Петрович и Дед. Но дружбы с ними как-то не наладилось, да и обитали они далековато – не налетаешься.

Разными они были.

Димон действительно был рыжим. Странное сочетание – залысина со лба, окаймлённая рыжими волосами, и угольно черное перо на крыльях. Димон – он совсем безбашенный. Даже в дневное время летать не боялся. И ловцов ненавидел люто: убивать, мол, этих сук надо, не они нас должны отлавливать, а мы их.

Петрович – тихий, пожилой, пришибленный. Ныл всё время, на судьбу жаловался. Хотя как раз ему-то жаловаться грех. В семье, и сын его пас. Летом на дачу на машине вывозили.

А Дед был натуралом, отшельником. Да и какой он Дед?! Не больше пятидесяти. Маленький, юркий. Но – патлатый: волосы ниже плеч, бородища на грудь сползает. С первого дня, как крыльями оброс, с внешним миром порвал. Жил в лесу, ночевал (вернее дневал – так, наверное, правильнее выразиться) на деревьях. Сыроед – мясо сырое жрал. Охотиться навострился на мелких птиц, мышей. Кормушки птичьи ночами подчищал – их много в Лосинке. Про себя говорил: «Я новая особь – человекокрыл! А значит, и образ жизни у меня должен быть особый, наиболее приближенный к природе. Врасти в природу надо, слиться с ней». Но, глядя на него, врастать почему-то не хочется. Кофе я хочу по утрам пить, а не воду из лужи… А что ногами вытворял! Уму непостижимо. Всё мог делать. Ну, или почти всё.

Встречались время от времени.

А потом Димон сбил с панталыку. Да и сами хороши… Всё от скуки. Ведь целыми днями дома. Жена на работу уйдет, а ты майся в четырех стенах, пялься в ненавистный телевизор.

Ванька тогда общий сбор протрубил. Встретились ночью, впятером. Чтобы всем вместе собраться – это редкий случай, мы же на проводников завязаны. Петрович совсем задёрганный, причитает по обыкновению, что жизни нет, плохо всё закончится. На его нытьё обычно внимания не обращали, но в этот раз посочувствовали: ловцы на него вышли. Суки!

Про ловцов мы мало чего знали. Даже не знали, что их так называют. Для нас они тогда были обыкновенными тихорями. Даже не знали, к какому ведомству принадлежат.

Петрович заметил, что у него под домом серые людишки целыми днями во дворе просиживают, на окна смотрят. Дом Петровича возле «Окружной» – перемахнул, и ты в Лосином острове. Сын его этих серых по вечерам пару раз в Лосинке видел, прогуливаются по тропинкам. Потом из домоуправления и милиции с дурацкими вопросами зачастили и все в квартиру войти пытаются, разнюхивают что-то. Видно, кто-то что-то заметил и стукнул. Петровича вычислить немудрено – уж больно с ним семья возится – и погулять ночью, и на машине на дачу.

Димон сразу предложил замочить серого, чтобы другим неповадно было. Говорил же – совсем безбашенный. Я наотрез отказался, Ванька тоже. Петрович вообще, мне показалось, обделался. Запричитал, заскулил.

Удивительно, что Рыжего поддержал Дед. Но у этого свои заморочки.

– Мы, – говорит, – уже не люди. Мы другая особь. Поэтому человеческие законы для нас не писаны. И если нас по щеке, то мы другую подставлять не станем.

Решили проучить – напугать до полусмерти и морду хорошенько начистить. Со скуки всё, от нечего делать… Решить-то решили, а как технически выполнить?

Разработали план.

Сначала ничего путного придумать не могли, потом начало вырисовываться благодаря сыну Петровича – Генке. Оказалось, он любую власть, а особенно ментов, ненавидит. Насолили ему чем-то крепко по молодости.

Выбрали день, вернее, ночь. Вечером Генка Петровича из дома вывел, и пошли они в Лосинку. Топтун, что под домом ошивался, за ними следом. Один он. Ему, я думаю, боязно было близко подойти, поэтому плёлся в отдалении – то ли подмогу поджидал, то ли просто удостовериться хотел, что действительно крылатого обнаружил.

Я их уже ждал. Пропустил вперёд и стал следить – не появится ли подмога, вдруг этот тихушник всё же вызвал.

Они тем временем на просеку под ЛЭП вышли. Петрович с Генкой – в лес. По договоренности, Генка должен был сразу Петровича на машине на дачу увезти.

Тихушник стоит, озирается. Только что двое впереди шли и вдруг пропали. И тут из травы – Ванька с Димоном поднялись – засадный полк, блин! Я хоть и знал, что они там, всё равно жутко стало. Выросли из ниоткуда, встали, крылья раскинули и пошли навстречу.

Топтун аж присел по началу. И смотрю – зашарил, зашарил руками. Ё-моё, а если у него ствол?! Если палить начнёт?! Об этом мы как-то не подумали. Нет, побежал. Зигзагом. В лес решил рвануть. Куда ж тут убежишь, нас вон сколько.

Дед его слёта снял! Вымахнул на просеку чёрной тенью. Пронёсся, догнал и обеими ногами, пятками, сверху по голове. Тот и повалился в траву.

Мы подошли. Лежит, не двигается. Без сознания, наверное. Дед его хорошо приложил. Пока в лесу жил, наловчился таким макаром разную живность мелкую бить.

Стоим над ним, а что делать не знаем. Не метелить же такого?

Дед его ногой обшарил. Под курткой действительно кобура наплечная и ствол.

Тут мне нехорошо стало. Предчувствие. В какое-то дерьмо мы вляпались, надо было тихо сидеть, не высовываться.

– Ну, что, – спрашиваю, – расходимся?

– Подожди, – говорит Димон, – очухается, мы его допросим.

Ага, как же! Фонарик засветил там, где тропинка на просеку выворачивает. И ещё один. Вызвал, всё-таки, сука подмогу! Успел.

– Разбегаемся! – шепчет Ванька. – На крыло и над лесом. Неделю из дома не выходить. Связь – по телефону. Дед, мы тебя сами найдём, затаись, не высовывайся.

Мы уже в разбег пошли.

Я ещё успел сказать, что недели мало – они Лосинку обложат, надо дольше отсиживаться.

Взлетели друг за другом – Дед первым, он здесь каждое дерево знает – низко, ногами ветки сшибая.

Боком нам это предприятие вышло. Лосинку обложили так, что не продохнуть. Мало того, что по двое гуляющих в штатском – на каждом шагу, так ещё и конную милицию пригнали. Дед потом рассказывал, даже с приборами ночного видения засады устраивали. Навели шухер. Правда, одно доброе дело сделали: бомжатник вдоль железки извели под корень.

Хватило их только на месяц. Но просидеть взаперти месяц в квартире – это, я вам скажу, тоже не сахар. Ладно, чего уж там говорить, просидели.

А потом – осень с её дождями, а потом – зима.

Когда полило с неба, затяжными, холодными… – вот тогда тоска. Смотришь, как вода по стеклу, как ветви в темноте качаются – никого на улице, только и лети! Да ведь один из дома не выйдешь, жену под дождь тащить с собой надо. Это я холода не чувствую, а она… Вот и сидишь перед мокрым стеклом нахохлившись.

Зима накатила, белым обволокла.

Маша моя – молодец. Такую одёжу мне скомстролила! Пальто на липучках вместо пуговиц – на полу ногой наступишь, плечами поведёшь, оно и соскальзывает. На спине – дыра. К этой дыре она рюкзак сверху пришила – как раз крылья умещаются. В рукава тряпок напихала, чтобы объёмными были, и варежки на концах. В таком виде и на улицу выходить не страшно. Идёт парочка: он с рюкзаком за плечами, она его под руку держит.

Зимой, особенно когда минус побольше, летать хорошо. Народ по домам сидит. Кому охота ночью в мороз по лесу шататься? Одна беда – светло от снега очень. Голым себя чувствуешь, беззащитным – отовсюду тебя видно.

Я этой зимой много летал. Маша меня за железку выведет, я пальтишко на поляне скину, она его на сучок, на дерево, повесит и домой идёт – спать. А я остаюсь. Она под утро приходит и забирает меня. Ей, конечно, тяжело – она потом на работу, а я отсыпаюсь целый день.

Сначала просто летал – от самого полёта кайф ловил. А потом понял, что учиться надо. Не всё так просто.

Вот взлёт, например, с разбега – это легко. А с места? Если сразу надо?

Я и так пробовал, и этак… Оказалось, подпрыгнуть надо, ноги поджать и заваливаться в падении на бок, вот только тогда первый мах. Да, бывает порой, крыльями землю цепляешь, не без этого.

Или приземлиться… Как сразу остановиться и равновесие удержать?

Здание нашёл старое, заброшенное. В Лосинке, вдоль товарной железки, таких ещё с советского времени много осталось. Бортик там на крыше бетонный был. Вот я на нём и тренировался. Поднимусь в воздух, заложу круг и вниз, на посадку, на этот бортик. Поначалу ничего не получалось – только коснусь ногами, меня сразу вниз валит. Как не машу крыльями – всё равно соскальзываю, и приходится снова на крыло. Приноровился, через месяц уже садился как вкопанный.

С Ванькой часто виделись, летали вместе Деда подкармливать. Я предлагал Деду на зиму у нас поселиться, но он упрямый, как чёрт. Нет – и всё. Правда, с дерева слез, перебрался в полуразрушенный барак – хоть крыша над головой. Натащил тряпья – устроил логово. Димона видел всего пару раз, в начале зимы. Потом он пропал. Ванька сказал, какая-то алкашка молоденькая подобрала, пьют вместе, вмёртвую. Петровича так в Москву и не привезли, живёт на даче.

А когда уже снег таять начал, Деда подстрелили. Это не ловцы. Дробью шарахнули, ногу зацепили. Какой-то Вильгельм Телль доморощенный объявился. Дед говорит, били из двух стволов… Бинты ему приносили, лекарства. А как перевязывать, если рук нет?

Ладно… Вылечили. Оклемался Дед.

Вот тогда я наконец понял, что обложили нас крепко. Ну, год можно в таком режиме выдержать, может, два, если повезёт. Но дальше-то что? Либо отловят, либо с ума сойдёшь в четырёх стенах сидеть. Сваливать из Москвы надо! А куда? В Сибирь, в леса непролазные. А с женой как? Не поедет. А без жены как? Не добраться. Вот если бы она машину водила. В общем, куда не кинь, всюду клин. Тоска…

В начале июня Ванька позвонил. Возбуждённый, кричит в трубку: срочно встретиться надо. Надо так надо. Встретились. Тут он про слёт и рассказал.

Ну, думаю, сдвинулось дело…

Слетелись.

Как же… Бардак ещё тот – каждый в свою дуду дует.

Всё по классике – историю партии мне со школы в голову вдалбливали – меньшевики, большевики, центристы разные, болтающиеся, как дерьмо в проруби. И конечно, по Чернышевскому, основной вопрос: что делать?

Большинство – за то, чтобы контактировать с государством, участвовать в исследованиях и прочей лабуде. Что-то детское проглядывает: я маленький и слабый, пускай взрослые мне помогают. Как? А не важно. Они большие и умные, сами решат. Я буду верить и подчиняться.

Меньшинство – агрессивное, воинствующее. Основной лозунг: «Мы наш, мы новый мир построим!» Ну, и дальше, как по писанному… Государство – враг. Ловцам – война до победного. Мы – новая общность: Человек Летающий. Нам принадлежит будущее!

Куда интереснее с центристами. Паноптикум.

Отринуть всё человеческое – мы птицы. Никаких контактов с людьми, осваиваем небо. Люди – не нужны и неинтересны. Пускай будут. Не обращать на них внимания. Как рыбы – пускай плавают. Они внизу. А для нас – небо. Небо – наше всё. Пускай отлавливают – всех не отловишь. Там, наверху, ближе к солнцу, к звёздам, откроется истина: зачем мы?

Романтики неба, блин.

Есть и прагматики. К ним, кстати, Дед радостно примкнул. Слиться с природой – основной тезис, и он не обсуждается – постулат. Вопрос – как? Мы – человекоптицы. Мы знаем, как живут и что могут люди, но не знаем, как живут птицы и что могут. Значит? Значит надо учиться у птиц. Перенимать их повадки.

Пример? Пожалуйста. Представьте: пока все орут, перебивая друг друга, ищут выход из передряги, убеждают сдаться под крыло государства или же, наоборот, войти в полную конфронтацию, группа крылатых чуть в стороне, тренируется под руководством какого-то лысого мужика с лёта приземляться на лежащее бревно, цепляться ногами и удерживать равновесие. Мы – птицы, ветви деревьев – наша земля! Учитесь цепляться. И ведь сидят, идиоты, на своём бревне, как на жёрдочке, ноги растопырили, яйца болтаются, равновесие держат – учатся.

Какой-то мудак кричал: «Демонстрация! Красная площадь! Заявить о себе. Права. Пенсия по нетрудоспособности». И всё как заведенный талдычил: «Надо выйти на поверхность!» Словно мы летаем не в небе, а под землёй кротовые норы обживаем. Морду хотелось набить идиоту!

Ну и, конечно, этот в сандалиях всех интересовал… Кто он? Черт? Бог? Найти! Как? Где последний раз его видели? Крик, гам, проклятия!..

Вот тогда я на Валерия Палыча и обратил внимание. Сидит себе мужик – пожилой… не пожилой, как-то и не скажешь – ничего особенного, в обычной жизни мимо такого пройдёшь – не заметишь. Коренастый, сила в нём чувствуется. И так сидит… будто грибник присел на пенёк отдохнуть. Только корзины у ног не хватает. Молча слушает, спокойно. Это и привлекло. Сам-то я глотку сорвал, козлу, что рядом стоял, доказывая, что если сдадимся – свободы не увидим. Цепочку на шею набросят, и будем на привязи круги в небе выписывать. И жрать, что дадут, как свиньи из лохани, стоя на коленях.

Подошел. Присел рядом. Сижу, тоже молчу – наорался. Так и сидели, а вокруг ор, гвалт не стихает. Чего орать? Ежу понятно, никакого общего решения не будет.

Тут он ко мне повернулся и говорит:

– Нет, не дадут они нам житья здесь. Выловят всех. Уходить надо. Как считаешь?

– Факт, – отвечаю, – только куда?

– Да есть одна идейка…

Я его не тороплю, не спрашиваю, жду, когда сам расскажет. А он замолчал.

Хрен с тобой, думаю, хочешь темнить – темни.

Тут тот, который всё звал на поверхность вынырнуть, подкатил:

– Валерий Палыч, вы что думаете по поводу открытого письма Президенту? Выберем инициативную группу. Сообщим о притеснениях, выдвинем свои требования, организуем сбор подписей. Пресса, телевидение, радио, иностранные журналисты… – и понёс пургу, не остановить. Глаза горят, слюной брызжет.

– Неплохая идея, – отвечает Валерий Палыч, – вот вы, Владимир, и займитесь организацией такой инициативной группы. Четко сформулируйте требования, а мы на следующем слёте их обсудим. А сейчас, извините, мы тут с товарищем, – на меня кивает, – сугубо личный вопрос обсуждаем…

– Всё! Всё, ретируюсь. Значит вы – за?

– Ну конечно.

Унесло ныряльщика. Пошёл другим мозг разрывать.

– Удивительно, – задумчиво произнёс Валерий Палыч, – нас всего-то три десятка, и вот, пожалуйста, уже свой сумасшедший. Как не понимает: высунешься – сразу отловят и запрут. Кстати, это не вы с ловцом в прошлом году разобрались?

– Было дело… – отвечаю.

– И как? Полегчало? Стоило того?

– Нет. Глупость полная. Только внимание к себе привлекли. Сами себя в четырёх стенах заперли. До сих пор эта часть Лосинки под наблюдением.

Посидели ещё, помолчали. Я уже уходить собрался, когда он спросил:

– Я слышал, у вас машина есть?

О-па! Выходит, ему про меня всё известно…