Читать книгу Русский аркан - Александр Громов - Страница 5

От мыса Фарвель «Св. Екатерина» летела на вест-зюйд-вест так быстро, как только позволял ветер. К счастью, он позволял поставить все прямые паруса до трюмселей включительно. Теперь, когда дело сделано, когда игру уже не переиграешь заново, оставалось единственное: сохранить удачу чистой. Иными словами – прочь от гренландских берегов! Как можно быстрее и как можно дальше.

Шли без флага – Лопухин приказал спустить Юнион Джек, едва берега Гренландии растаяли в дымке над горизонтом. На ходу закрасили английское название баркентины – и исчез несуществующий корабль его величества «Ulisses». Лопухину очень хотелось вывести на бортах церковнославянским шрифтом «Св. Екатерина», но подождать с этим было не только можно, но и дóлжно. Еще будет время лечь в дрейф при штилевой погоде и заняться не только названием, но и множеством иных несрочных дел.

Сейчас – только на запад! Чем скорее, тем лучше.

И пусть рассудок подсказывает: в этих водах почти безопасно. «Почти» – это еще не «наверняка». Даже в пятистах милях к западу от южной оконечности Гренландии еще возможна встреча с исландцами. На холодных, пронизанных ветрами северных островах, обширных, но никому, кроме исландцев, не нужных, разбросаны их редкие и малочисленные поселения. Должны же они иметь хотя бы эпизодическую связь с Ньюфаундлендом, а то и с Рейкьявиком! Да и с китобойными судами, время от времени наведывающимися в эти воды, встречаться совершенно незачем. Баркентина с приметами той, что навела шороху на тайной пиратской базе, должна исчезнуть бесследно.

А славный вышел шорох! Матросы злорадно смеялись, вспоминая, как пушки баркентины разнесли по бревнышку док, склады, причалы с прикорнувшими возле них суденышками и добрую половину поселка. Людей можно было понять. Тот, кто был заживо похоронен в угольных шахтах Шпицбергена, кто из человека был превращен в рабочую скотину, кто изо дня в день копошился в черной преисподней, харкая кровью и принимая удары плети, кто потерял веру в самый смысл богом данной жизни, кого, замучив работой, сыростью и холодом, и не хоронили-то по-человечески, – имел право на месть. Пусть эти гренландцы прямо не причастны к морскому разбою – ну и что? Они пособники пиратов. Их не очень-то завидная жизнь, их мирный с виду труд – кровь и слезы для моряков половины мира.

Да и сама база наверняка принадлежит какому-нибудь ярлу…

И поэтому – огонь!

Прицельный. Беспощадный.

Лопухин и Кривцов с трудом заставили озверевших комендоров прекратить пальбу. Горячие головы намеревались спустить шлюпки, высадить десант и перебить в поселке все, что шевелится. По счастью, безумие охватило лишь часть матросов палубной команды, и с ним удалось справиться. Незаметными тычками под ребра Лопухин временно успокоил двоих-троих самых буйных, еще одного ударом в ухо свалил Еропка, но наибольший вклад в восстановление порядка внес, пожалуй, новоявленный боцман Аверьянов.

– Хорош, братва! – ревел он, с нечеловеческой силой отшвыривая самых настырных. – Побаловали – будет. По местам!

Мраксист – а союзник! Даже удивительно.

Баркентина ушла, не довершив уничтожение поселка. Лопухину были нужны свидетели. Без сомнения, британский флаг был хорошо виден с берега. Исландские пираты не из тех, кто подставляет другую щеку.

Трудно сказать, где, когда и как они нанесут ответный удар, но в том, что это случится, сомнений нет. Рыхлая пиратская республика, объединенная лишь стремлением безнаказанно грабить, не способна помешать мести оскорбленного ярла. По всей видимости, заносчивую и бесчестную Британию ждет неприятный сюрприз.

Увы, скорых известий об этом ждать не приходится…

Россия не пострадает, если обман раскроется. Россия легко отмежуется от авантюры графа Лопухина, потерявшего, надо думать, рассудок в пиратской неволе. Что возьмешь с полоумного, господа!

Всё так. Сам решил, сам сделал. На свой страх и риск, прекрасно отдавая себе отчет о возможных последствиях. И нечего больше об этом думать.

Выстроенной на шканцах команде Лопухин сказал так:

– Запомните, как «Отче наш»: не было никакой бомбардировки. Никто из вас даже издали не видел берегов Гренландии. Мы прошли Датским проливом, прижимаясь к исландским берегам и выдавая себя за пиратское судно. Кто думает иначе?

Аверьянов ухмылялся – не дурак, мол. На лицах некоторых матросов граф прочел недоумение и поспешил добавить:

– Для медленных умом специально поясняю: мы отплатили пиратам так, как не смогла бы отплатить эскадра броненосцев. Но если кто-нибудь из вас по пьяному делу, в беспамятстве или из пустого хвастовства проболтается о том, что мы сделали, – я не завидую такому болтуну. Напавший на мирное селение под чужим флагом по закону считается пиратом. Болтун пожалеет, что не сгнил в шахте, и я ничем не смогу ему помочь. Хуже того, все наши труды окажутся напрасными. Поэтому категорически приказываю молчать даже на исповеди – для вашей же пользы. Придет время помирать – молчите и на смертном одре. Понятно?

Ответный гул можно было, пожалуй, счесть одобрительным, и Лопухин несколько успокоился. Умным достаточно, а тугодумам объяснят. Но перед Сандвичевыми островами придется сделать команде еще одно внушение – колония все-таки голландская, а голландцы вторые после англичан негласные пособники исландских пиратов. Одно-единственное слово может обойтись так дорого, что и думать не хочется. Но в этот день Лопухин ничего не сказал команде о Сандвичевых островах и курсе на Иокогаму. Есть такие неприятности, о которых людям, право же, лучше не знать заранее. Сейчас его занимало совсем другое.

Более чем вероятно, что на борту «Победослава» остался по меньшей мере еще один агент – на сей раз не иностранец, а свой, но от того не легче. Жизнь цесаревича по-прежнему в крайней опасности. И некий статский советник, приставленный оберегать жизнь наследника престола, в данную минуту ничего не может сделать!

Только одно ему по силам: спешить к Сандвичевым островам, надеясь застать корвет там. Лететь так быстро, как это возможно. Молиться, чтобы убийца не успел осуществить свое намерение.

И еще – думать.

Постараться вычислить: кто враг?

Документы, собранные Третьим отделением, граф изучил еще до выхода из Кронштадта. Обладая великолепной памятью, тренированной годами службы, Лопухин мог почти дословно воспроизвести личное дело каждого офицера и даже унтер-офицера «Победослава».

Вопрос: что это даст?

Не много. Прежде всего, врагом может оказаться вовсе не офицер, а самый незаметный из нижних чинов, включая сюда и морпехов Розена. Поди проверь всех и каждого!

Далее, убийца, вполне вероятно, имеет блестящий послужной список и незапятнанную репутацию. Если в заговоре участвуют персоны ранга морского министра – удивляться тут нечему. Изучение личных дел, даже самое внимательное, вряд ли позволит сузить круг подозреваемых.

Но только на первый взгляд. Могло и даже очень могло случиться так, что для исполнения гнусного дела заговорщики выбрали небезупречного человека. Высокие идеалы – это одно, а пролить кровь цесаревича – совсем другое. Для сего грязного дела нужен либо невероятный патриот, готовый во имя великой цели пожертвовать не только жизнью своей, но и именем честного человека, либо редкостный негодяй, либо человек небезупречный, и третье всего вероятнее. Можно предположить, что он «на крючке» у заговорщиков. В таком случае изучение личных дел может иметь смысл – но изучение сугубо внимательное, на предмет подчисток и недомолвок. Что-то может всплыть – либо неоплатные долги, либо тщательно скрываемое преступление, либо тайный и стыдный порок вроде пристрастия к содомии.

Совсем не факт, что из попытки выйдет толк, но все же стоит попробовать. Иногда одно-два слова в личном деле могут навести на след. Ничего другого все равно не остается…

В дверь каюты уже не первый раз деликатно стучал Нил – граф знал его стук. Робко постучит, подождет с полминуты, постучит снова. Догадается, что графу сейчас не до юнги, уйдет, а через четверть часа вернется – и снова: тук-тук-тук. Небось пришел просить какую-нибудь книжку. Но на русском здесь ничего нет, а все картинки в книгах на английском, немецком и датском он уже видел не один раз. Значит, книжка лишь предлог войти и поболтать. Очень жаль, но не время.

На сей раз стук явно принадлежал Нилу, но был настойчивее прежнего. Пришлось открыть дверь.

– Что-то случилось?

– Пока нет, барин, но…

– Сколько тебе раз говорить, чтобы не звал меня барином? Как меня зовут?

– Ваше высокородие…

– «Высокородия» давно отменены. Попытайся еще раз.

– Ваше высокоблагородие. Или ваша светлость.

– Это на людях. А наедине?

– Николай Николаевич…

– Ну наконец-то. Что у тебя?

– Среди матросов разговоры – куда, мол, идем?

– Ну и что?

– Не туда, мол. Так они говорят. Некоторые злые.

– Спасибо, я знаю.

Нил не спросил, откуда граф знает о настроении матросов, – привык, что тот вообще мало чего не знает. Кивнул, вздохнул и, поняв, что сейчас к барину лучше не подступаться, испарился.

Надо бы с ним сейчас побеседовать, да недосуг. Ничего, мальчишка уже более-менее оправился от подземного кошмара, дальше пусть сам. Телом хил, но стержень внутри имеет. Такому тепличные условия лишь во вред.

Итак. Документы. Личные дела.

Гимназия или реальное училище, Морской корпус, производство в первый чин, служба там-то и сям-то, участие в таких-то и сяких-то походах и кампаниях, награды, ранения… Послужные списки русских морских офицеров отличаются друг от друга длиной и блеском, но не общей канвой. Дополнительные сведения дают больше. Прежде всего – происхождение. Немало потомственных дворян, но есть и дети разночинцев. Канчеялов, например, сын священника. Еще лет тридцать назад таковых называли офицерами «черной кости» и зажимали при всяком удобном случае. Да и сейчас, что греха таить, пробиться в адмиралы из низов сложнее, чем из аристократии… хотя есть замечательные исключения, тот же морской министр Грейгорович, к примеру…

Дает это что-нибудь?

Нет.

Далее. Судя по представленным Сутгофом документам, которые Лопухин предпочитал именовать на французский лад «досье», ни один из офицеров «Победослава» не был связан с Третьим отделением. Случайность ли? Возможно ли, что деликатная миссия «внутренней» охраны цесаревича была доверена всего-навсего одному человеку, графу Лопухину?

Да, возможно, учитывая репутацию последнего. Но нет худшей ошибки, чем иметь о себе преувеличенное мнение. Поставив себя на место шефа Отдельного корпуса жандармов, Лопухин признал: если бы планирование охраны цесаревича было поручено ему, он обязательно ввел бы в экипаж своего агента. Береженого бог бережет. Подстраховка агента явного агентом тайным никогда не бывает лишней.

Стало быть, следует исходить из того, что существует еще один агент?

Стало быть, да.

И тут наибольшее подозрение падает на мичмана Свистунова. Был взят на борт в последний момент, пьянствовал с цесаревичем, дерзок, за словом в карман не лезет, сознательно вызвал неприязнь к себе со стороны агента явного…

Кто он: союзник или враг?

Неизвестно, на чьей стороне Сутгоф. Если он не участвует в заговоре против цесаревича и, следовательно, второй агент – союзник, то почему он действует в одиночку? У семи нянек дитя без глазу. Быть может, «наверху» не вполне доверяют статскому советнику Лопухину?

Возможный вариант. Оскорбительно, но надзирать за надзирающими – давняя традиция.

Но нельзя – ни в коем случае нельзя! – исключить и того, что тайный агент Третьего отделения имеет задание ликвидировать цесаревича…

Еще одна возможность: статского советника Лопухина разыгрывают втемную.

С какой целью?

Есть два пути к двум разным ответам. И выбор между ними определяется тем, на чьей стороне Сутгоф.

Можно ли попытаться вычислить это?

Попытаться – да. Получить точный ответ – нет.

Задачка…

Табачный дым висел в каюте слоями. Лопухин выпустил изо рта дымное кольцо – маленькое, шустрое и какое-то злое.

Замкнутый круг. И мысль бежит по кругу, как лошадь на корде, не в силах вырваться на простор.

Ладно. Пусть. В конце концов может оказаться так, что Свистунов вовсе ни при чем. Кстати, если бы он имел задание устранить цесаревича, кто мог помешать ему опоить его императорское высочество еще в Данциге?

И тем не менее он подозрителен.

А кто еще?

Боцман Зорич?

Безусловно подозрителен. Чего стоит одно его показное геройство. Однако… оно вовсе не показное, учитывая поведение боцмана в бою. Возможно, он без двойного дна – просто бесстрашный старый служака, заматеревший на службе.

Каперанг Пыхачев?

Тоже не исключено! Слишком уж легко уступил он нажиму цесаревича и лег на курс, приведший к встрече с пиратами. Хитрый враг или просто тряпка? Правда, в бою держался молодцом, но это как раз бывает – храбрейшие вояки иной раз боятся высокопоставленных особ больше, чем противника.

Полковник Розен?

Слишком уж прям, все колючки наружу, не умеет сдерживать свои эмоции… или нарочно не хочет? Если это маска, то, ей-ей, замечательная. Браво! И главное: ему проще, чем кому бы то ни было, устранить цесаревича.

Капитан-лейтенант Враницкий? Лейтенант Гжатский? Мичман Корнилович? Священник отец Варфоломей? Эти и остальные менее подозрительны, но нельзя же считать врагом человека на том основании, что он вне подозрений! Это не метод – это извращенная логика господ сочинителей романов о сыщиках!

Итак, под особым подозрением: мичман Свистунов, боцман Зорич, каперанг Пыхачев, полковник Розен. Именно в такой последовательности.

Досье на боцмана самое тощее. О Розене сведений нет вообще. Пыхачев – боевой офицер, участник двух кампаний, далее список наград, и вообще его досье смахивает на панегирик. Для командования судном, несущим на борту особу императорской фамилии, кандидатура вполне подходящая. Происхождение: из дворян Пензенской губернии. Женат, супруга с двумя дочками проживает в Петербурге на Гороховой в собственном доме. Неплохо для каперанга!.. Ага, вот и ответ: Капитолина Ефремовна Пыхачева, в девичестве Ряпушкина. Кто не знает промышленников Ряпушкиных? За такой невестой можно получить в приданое дом не в самой худшей части столицы и сверх того еще тысяч триста. Особенно если невеста нехороша собою. Хотя это как раз необязательно – все-таки через нее Ряпушкины породнились со столбовым дворянским родом, да и учли, наверное, карьерный потенциал бравого моряка…