Читать книгу Завтра наступит вечность - Александр Громов - Страница 1

ПРОЛОГ

Оглавление

Краешек Земли показался в левом нижнем углу лобового экрана. Планета была повернута ко мне Индостаном, но сам полуостров прятался в облаках, выставляя на обозрение объедок западного побережья. Над океаном копились новые облачные массы, чтобы, набрав силу, атаковать сушу. Ничего не поделаешь, муссонный сезон.

Прежде я был уверен, что когда-нибудь мне надоест глазеть на Землю со стороны, как рано или поздно надоедает однообразный ландшафт, несмотря на погоду и сезонные изменения. Однако пока не надоело. Когда летишь на высоте полутора тысяч километров, Земля успевает поворачиваться под тобой прежде, чем ты успеешь посетовать на однообразие. А на следующем витке она уже другая – и сама успела немного измениться, и ты ее видишь с другого ракурса. Жаль только, что в моей капсуле нет иллюминаторов – есть экран, и неплохой, но это все равно не то.

Вся пакость в том, что капсула не должна отражать никаких радиоволн в диапазоне от метров до миллиметров. Многослойная склейка иллюминаторного стекла их отражает, хотя и слабо. Тем не менее это отражение на порядок выше допустимого. Трехсантиметровый объектив камеры – вот и все, что конструкторы капсулы могли себе позволить оставить вне поглощающей поверхности. Ну, еще антенны и сопла двигателей. Строго говоря, и этого много. Каждая операция проводится в рамках расчетного риска.

Наружный слой обшивки – специальный пластик. Понятия не имею, из чего его делают, это что-то шибко высокотехнологичное, но наносится он при помощи обыкновенного пульверизатора. Как всякий пластик, он сильно «газит» в вакууме, страдает от бомбардировки космическими молекулами, не говоря уже о пылинках, и быстро стареет, поэтому процедуру напыления приходится повторять чаще, чем нам бы того хотелось. Нудная процедура, но совсем не трудная, ее можно проделывать прямо в ангаре. Куда труднее возобновлять поглощающий слой на обшивке квазистационарной станции «Гриффин», или попросту «Гриф», – тут не обойтись без многочасовой работы в открытом космосе, удовольствие ниже среднего.

Говорят, что «на подходе» какой-то новый поглощающий материал, практически полностью гасящий в себе не только радиоволны, но и инфракрасные лучи. Для наших капсул он бесполезен, а «Гриф» будет покрыт им только с нижней стороны, обращенной к Земле ну и, понятно, к научным спутникам НАСА и Еврокосмоса с их инфракрасными детекторами. Иначе нельзя. Законов термодинамики еще никто не отменял: поглощающий объект должен светиться в тепловом диапазоне как абсолютно черное тело, если его обитатели не хотят испечься по типу пирогов в духовке. Избыток энергии надо куда-то сбрасывать. Ходят слухи, что со временем этим избытком будут подзаряжаться аккумуляторы станции, но когда наступит это время, никому не известно.

– Третий, ты готов? – каркнуло прямо в ухо. Я убавил громкость и взглянул на монитор локатора. Пусто.

– Готов. Но я его не вижу.

– Не торопись. Выход на дистанцию поражения через две минуты. На всю работу у тебя не более семи секунд.

– Бездна времени.

– Удачи.

Мне и делать было нечего – меня наводили на цель. Капсула следовала по инфракрасному лучу той длины волны, которая никогда не достигает земной поверхности, поглощаемая атмосферными молекулами водяного пара. На той же примерно волне осуществлялась связь. Я знал, что пластик на поверхности моей капсулы имеет минимум излучения как раз в «окнах» прозрачности земной атмосферы. С точки зрения земного наблюдателя, пяти тонн металла, пластика и приборов, окружающих мой бесценный организм, попросту не существует в природе.

Разумеется, меня может случайно засечь спутник, сканирующий небо в поисках опасных астероидов, кометных ядер и прочей дряни, что охотнее светит в тепловом диапазоне, нежели в видимом. Но я – быстродвижущийся объект. Скорее всего при обработке данных меня примут за обычный спутник, сбившийся с орбиты. Это никого не удивит. Как это ни кажется странным на первый взгляд, у американцев мониторинг спутников, особенно старых, выработавших ресурс, поставлен из рук вон плохо, официальным параметрам их орбит можно верить только с большой опаской. А лучше не верить совсем.

Цель? Она меня не обнаружит. Ей нечем обнаруживать. Во-первых, спутник противоракетной обороны не лоцирует «вверх», ему это попросту не нужно, а я захожу на цель именно сверху, как филин на зайца. Во-вторых, данный конкретный спутник вообще не действует, он не более чем беспорядочно вращающаяся мертвая железяка, подбитая одним из моих коллег в прошлом месяце. Подбил он ее, к сожалению, неудачно: импульс был недостаточен, расчет показал, что никчемный кусок металла сгорит в атмосфере не раньше, чем через год.

Такое бывало и прежде и поначалу никого особенно не удивляло – видимо, списывалось на случайные столкновения с метеоритами и космическим мусором. Иногда это случается. Можно, однако, примириться с потерей одного спутника глобальной системы ПРО, ну двух, ну от силы трех, однако не позднее четвертого возникает закономерный вопрос: почему? А после двух десятков издохших аппаратов данный вопрос достигает невиданной остроты. Почему гибнут спутники именно этого типа? Главное, почему они с орбиты-то сходят? Одновременный отказ систем телеметрии, передачи информации и ориентации да еще с совершенно диким предсмертным импульсом? Конструктивные дефекты? Не исправленные после многих неудач? Ой, коллеги, тут что-то не то…

Так что этот недобитый спутник я должен был завалить во что бы то ни стало. Он собирался летать слишком долго. Так долго, что не могло не возникнуть соблазна снять его с орбиты и доставить на Землю для изучения.

Думаю, они не исключали, что найдут в спутнике дырку и, возможно, расплющенную пулю.

Шаттл «Пасифис» стартовал три часа назад. К сожалению, мы поздно разгадали, в чем состоит главный интерес военных астронавтов. Поняли это только тогда, когда они провели корректировку своей орбиты. Мешкать не стоило.

– Цель видишь?

На мониторе появилась отметка от цели. Совсем крошечная. Секунду спустя чуть ниже ее возник столбик цифр.

– Вижу.

– Не напрягайся. У тебя тридцать секунд до выхода на дистанцию.

– Я и не думаю напрягаться.

Я врал. Моя траектория была рассчитана таким образом, что у меня был один-единственный заход. Теоретически вероятность промаха довольно низка… но все же такие случаи бывали. Конечно, повозившись как следует, можно было поймать цель на следующем витке. Вот только на этот раз времени у меня не было – или я вобью мертвую железяку в атмосферу на первом заходе, или свое попорченное изделие подберут хозяева.

Край экрана украсился второй отметкой – от «Пасифиса». Шаттл шел километрах в тридцати позади кувыркающегося спутника и чуть ниже. До их окончательного сближения оставалось менее часа.

До начала стрельбы – двадцать секунд.

Надпись «Цель захвачена» ровно светилась. Я откинул колпачок на рукоятке управления стрельбой и положил палец на кнопку.

Восемнадцать…

Простейший и надежнейший способ уничтожить спутник из космоса – не пуск ракет, не постановка помех, не луч рентгеновского лазера и даже не могучий электромагнитный импульс, нокаутирующий чувствительную аппаратуру, а обыкновенная пулевая стрельба. Большинство наших капсул оснащено четырьмя скорострельными пулеметами, жестко закрепленными вдоль продольной оси. Чтобы прицельно стрелять, приходится маневрировать. Точной центровки никогда не бывает, и, чтобы капсула не начала вращаться от отдачи, система ориентации, управляющая подруливающими движками, жутко сложная и быстродействующая. Все равно конус разброса пуль получается тот еще. Зато расчет упреждения автоматический, и, если все исправно, пилоту остается лишь вовремя нажать на кнопку.

Центровое попадание в цель – это импульс в триста килограммов, направленный наискось, против движения цели и к Земле-матушке. Пуля довольно мягкая, вся кинетическая энергия достается цели. Скорость сближения тоже играет свою роль. Нельзя сказать, что при попадании спутник прямо-таки сносит, – но орбита понижается, и возрастает ее эксцентриситет. Сейчас для того, чтобы парни с «Пасифиса» никоим образом не успели подобрать свое имущество, я должен был всадить в цель не менее четырех пуль.

Пятнадцать секунд…

Остальные пули пройдут мимо и лягут в атмосферу. Когда это происходит на ночной стороне планеты, кое-кто может полюбоваться серией странных метеоров – медленных, но довольно ярких и вдобавок с перемещающимся на глазах радиантом. И действительно, такие сообщения были. Один любитель из Нью-Мексико даже ухитрился заснять спектр метеора-пули и не постеснялся отождествить в нем линии свинца и меди, о чем и написал в астрономический журнал. Разумеется, парня подняли на смех, поместив его письмо в разделе «Курьезы».

Двенадцать секунд…

У новых капсул иное вооружение – не пулеметы, а безоткатка с картечными зарядами. Это лучше во всех смыслах. Во-первых, наводка куда точнее. Во-вторых, картечины не свинцовые, а отлиты из сплава, подобного метеоритному железу, так что не только любитель, но и профессионал не найдет в их спектре ничего удивительного. В-третьих, промазавшие картечины влетят в атмосферу веером, что гораздо естественнее, а не серией. Такие метеорные веера образуются при разрушении каменюки размером с кулак на мелкие горошины. В-четвертых, это само по себе забавно: на дворе двадцать первый век, а мы лупим по спутникам картечью, как по кирасирам. А в-пятых, и тут уже нет ничего забавного, из безоткатки в принципе можно стрелять и снарядами – но это так, на всякий случай. Заказов на уничтожение шаттлов и космических станций у нас пока не было и, надо надеяться, не будет.

А если будет, то пусть их выполняет кто-нибудь другой.

Однажды, будучи очень зеленым новичком, я спросил у коллеги, знает ли президент о Корпорации. Как ни странно, я получил откровенный ответ: «И да, и нет. Ему выгоднее не знать и даже не подозревать». По большому счету мы неподконтрольны. Нас терпят и даже поддерживают за то, что иногда мы выполняем тот или иной «госзаказ». Чем я в данный момент и занимаюсь, гробя чужие противоракетные спутники, восстанавливая военный паритет и заметая следы «преступления».

Десять секунд…

Никакое это не преступление, просто работа такая.

Полвека назад государство сожрало бы нас с потрохами, переварило и включило в себя в сильно ухудшенном варианте – пожалуй, только для того, чтобы мы разлагались вместе с ним. Тридцать лет назад оно сумело бы сделать то же самое, но уже не столь легко. Двадцать лет назад оно, возможно, уже отступилось бы – но тогда Корпорации еще не существовало. А десять лет назад, когда мы уже существовали, государство как раз обзавелось очень тонкой кишкой и не могло ровным счетом ничего, так что мы остались сами по себе, в каковом качестве пребываем и поныне.

Мы очень молоды. Любая созданная людьми структура – она как человек, и точно так же она проходит стадии бестолкового детства, бурной молодости, творческой зрелости и так далее, пока не впадет в старческий маразм, в каковом может застрять надолго, но в конце концов труп все равно закопают. Любопытно, что этот цикл более или менее совпадает со средним сроком человеческой жизни. Хотя это как раз понятно: любая общественная структура управляется людьми. Уходят зачинатели – и отрицательный отбор делает свое дело.

Жить надо долго, но в меру. Не желаю на старости лет увидеть Корпорацию в маразме.

Впрочем, для пилота этот шанс не слишком велик. Чересчур много случайностей. Вот как откажет сейчас маршевый двигатель – долго ли я продержусь на орбите? Полвитка.

Девять…

– Третий, ты в порядке?

– В порядке, не мешайте работать.

Наверное, телеметрия идет ненормальная. На «Грифе» волнуются.

Восемь…

Жаль, нет времени выровнять скорости, подойти к цели вплотную и смести ее с орбиты шквалом свинца в упор. А еще жаль, что у меня пулеметы, а не орудие – влепил бы один снаряд, и всех делов…

Цель существовала только на мониторе локатора – я не видел ее на обзорном экране. Не так-то просто разглядеть быстро перемещающуюся светлую пылинку на фоне облачного покрова над дневной стороной планеты. Зато я видел шаттл – он полз низко над горизонтом и в косых солнечных лучах сиял, как нарядная елочная игрушка.

Семь…

Пожалуй, в первый раз я ощутил что-то вроде укола совести. Умом я понимал, что делаю работу, от которой моей стране по меньшей мере не станет хуже, и знал, что я обязательно доведу ее до конца. До Штатов мне попросту не было никакого дела, как и до их военно-космической программы, а вот перед теми ребятами, что сидели в «Пасифисе», было немного стыдно. Они гнались за куском железа, не ведая, что сейчас я уведу его у них из-под носа… тайно, как вор. И впервые я подумал, что у меня не такая уж хорошая работа.

Шесть…

Пламени из стволов они не увидят – там надежные пламягасители. Зато вполне могут заметить короткие хаотичные вспышки – работу моих двигателей ориентации. Если бы тем дело и кончилось, вряд ли астронавты стали бы докладывать вниз о каких-то там вспышках. Иной раз в космосе и не то мерещится, болтающаяся возле иллюминатора отшелушившаяся частица краски может быть принята за летающую тарелку. Знаю, видел.

Пять…

Совсем иное дело, если странные вспышки совпадут по времени с внезапным изменением курса мертвого спутника, – в этом случае не доложить нельзя. К каким выводам придут эксперты в Пентагоне, мне неведомо и меня не касается…

Четыре…

…ясно только, что по-прежнему списывать потери спутников на шальные метеориты они не смогут даже в том случае, если будут иметь горячее желание это сделать. Природа еще не выдумала метеориты, избирательно поражающие спутники определенного назначения.

Три.

А жаль, что не выдумала…

Два.

Я сглотнул. Вдохнул поглубже. Спокойно, теперь очень спокойно…

Один.

…у меня семь секунд, целых семь, это действительно бездна времени…

Ноль.

Я вдавил кнопку в рукоятку. Подержал секунду, отпустил. Терпеть не могу, когда капсула трясется, как припадочная, да куда ж деваться? Выждал паузу в полсекунды, нажал снова. Очередь – пауза, очередь – пауза. И еще раз, и еще. Можно было лупить и безостановочно, но рассеяние в этом случае чрезмерно увеличивалось. При очередях ремни натягивались – капсулу заметно сносило назад.

Во время второй паузы я заметил попадание – на мониторе под отметкой от цели побежали цифры. Заметил второе, когда цифры поскакали быстрее, и, кажется, третье. Дал еще две очереди и убрал палец с кнопки. Были ли еще попадания – покажет домашний разбор.

Я воровато оглянулся на «Пасифис». Челнок шел как шел, практически не приблизившись. О том, что творилось сейчас на его борту, оставалось гадать. Но свой спутник они почти наверняка потеряли окончательно…

Во всяком случае, свое дело я сделал.

Надо будет попроситься на другую работу. Спутники – красивые игрушки, жалко их ломать. А уж если приходится, надо делать это вовремя, а не под самым носом у хозяев.

Ох, чую, рано или поздно они догадаются втайне навесить на очередной спутник локатор миллиметрового диапазона, сканирующий всю небесную сферу. На малом расстоянии капсулу, подобную моей, обнаружить в принципе можно. Что мы тогда будем делать?

Совершенствовать маскировку и средства нападения, вот что. И не «будем делать», а уже делаем. Постоянно.

В любом случае у всенародного президента беспроигрышная позиция. Какие такие боевые корабли-истребители? Что вы, господа, вам самим-то не смешно? Откуда им взяться? В наше время скрыть незаконный запуск немыслимо, а по всем законным запускам имеется исчерпывающая и внушающая доверие информация. Более того, она в основном правдивая. Доказать, что Россия тут ни при чем, большого труда не составит.

А она и вправду ни при чем. «При чем» мы.

Корпорация. Затасканное и не очень симпатичное слово, вдобавок лишь отчасти отражающее суть дела, но мы им обходимся. Избранные. В каком-то смысле – боги, да простят меня верующие. В утешение им скажу, что мы не всемогущи. Да и не бессмертны, как ни жаль.

И, как всякие боги, часто принуждены заниматься рутиной.

Кто сказал, что у богов райская жизнь? Всевозможные райские сады созданы богами, но не для богов.

– Третий, как дела? – Дежурному оператору не терпелось.

– В порядке, – отозвался я.

– Ты попал в него.

– Знаю.

– Сейчас начнем тебя возвращать, потерпи минутку.

Возвращение на станцию по инфракрасному лучу на дистанционном управлении – удобная штука. Капсула пропустит шаттл мимо себя, затем развернется и включит маршевые. Часа через три я сниму пропахший по€том полетный костюм, приму душ и пойду на разбор полета. Так и будет… почти наверняка.

Можно было расслабиться, но не получалось. Почти – оно и есть почти. Трудно сохранять невозмутимое спокойствие, когда знаешь, что падаешь на Землю. Техника, даже самая надежная и многократно задублированная, может отказать. И дистанционное управление, и ручное. Даже когда в капсуле нахожусь я.

Пять месяцев назад при возвращении с аналогичного задания погиб Толя Фомин. Собственно, никакого возвращения не получилось вообще – отказала двигательная установка. Отбуксировать капсулу было нечем. Толя сгорел над Тихим океаном. Должно быть, островитяне любовались красивым болидом…

Легкий толчок – и краешек Земли исчез с переднего экрана. Затем секунд двадцать поработали маршевые – по субъективным ощущениям, перегрузка была трехкратная. Пока все шло штатно. «Гриф» тянул меня к себе. Я выходил на промежуточную орбиту, чтобы рвануть с нее на высоту тридцати пяти тысяч восьмисот километров.

Я летел домой.

Завтра наступит вечность

Подняться наверх