Читать книгу Пароход - Александр Харитонов - Страница 2

– Согласен, – кивнул Алябьев.

– Хорошо, – в ответ кивнула дочка домовладельца. – На третьем этаже есть две свободные комнаты. Выбирайте любую. Пойдёмте!

Девушка Алябьеву сразу же приглянулась. Он любил таких худеньких и стройных, ростом ему по переносицу. Особенной красоты в её лице не было: тонкие губы, тонкий носик с чуть горбинкой, и треугольные карие глаза, но всё это было сложено в такой привлекательный рисунок, какой сразу же привлекал к себе внимание мужчин и привораживал взгляд. Идя следом за Лилиан по лестнице, смотря ей в спину и на то, что ниже её, он тогда честно подумал: «Встретилась бы она мне лет двадцать назад – не упустил бы ни за что!»

Алябьев выбрал маленькую угловую комнатушку и пояснил:

– Предпочитаю спартанскую обстановку. Я по жизни аскет, не люблю ничего лишнего. Шкаф, кровать, стол, стул, зеркало… Что ещё нужно мужчине?

– Любимая женщина, – рассудительно ответила Лилиан.

– Но с этим-то, мадемуазель, я как-нибудь и без вас разберусь. Теперь вопрос: сколько вы берёте в неделю за эту комнату?

– Я же сказала: для вас бесплатно.

– И всё же? Спрашиваю из любопытства.

– Семьдесят франков. Да, она маленькая, но здесь капитальные стены, соседей не слышно, недавно сделан ремонт, нет блох, клопов и тараканов, наводнивших пол-Парижа.

– А были? – вновь полюбопытствовал Алябьев. – Я их страсть как не люблю.

– Были, мсье. Но полгода назад я их вытравила, и до сих пор нет ни одной мерзкой твари.

– Замечательно! Мне у вас нравится. Даже не думал, что так хорошо устроюсь.

– И вы мне понравились, мсье, – вдруг сказала Лилиан. – Когда вы надумаете сделать мне предложение, вспомните, что я сегодня первая призналась вам в любви.

– Что-что?? – изумился Алябьев.

– Что слышали, мсье: я признаюсь вам в любви, – и это было сказано уже безапелляционно.

– Мы с вами знакомы пятнадцать минут, – напомнил Алябьев.

– А мне их достаточно, чтобы успеть разглядеть и узнать вас.

– Это как же? – спросил он, гадая: если она шутит, то это глупо, если говорит серьёзно, то у неё явно не в порядке с головой.

– Не считайте меня сумасшедшей, – сказала она, глядя ему в глаза. – Я серьёзно. Я знаю, что говорю. В середине нынешнего октября мне исполнится семнадцать, а через год я буду совершеннолетняя. И, верьте или не верьте мне, мсье, придёт тот день, когда и вы скажете мне, что любите меня. Тогда мы с вами сядем на большой пароход и поплывём в Америку. Я никогда не плавала на большом пароходе. А вы?

– Довелось, – ответил он, всё ещё обескураженный её словами.

– Много раз?

– Три раза.

– И какая поездка вам больше всего запомнилась?

– Из Крыма в Константинополь.

– Расскажите?

– Нет, не расскажу. Это было не весёлое путешествие.

– Да, папа говорил мне, что вы бывший русский офицер.

– Запомните, мадемуазель, раз и навсегда: русские офицеры бывшими не бывают.

Она посмотрела на него очень-очень пристально:

– Я запомнила, мсье. Но и вы мои слова тоже запомните, – и, сверкнув глазами, добавила: – Я такая: у меня все важные события в жизни с первого взгляда и с первого раза!

С тех пор с периодичностью в две недели Лилиан при встречах спрашивала его:

– Мсье, наш пароход ещё не пришёл?

– Нет, Лиля, пока не пришёл, – отвечал Алябьев, сначала насмешливо, потом серьёзно, а через полгода уже и у самого сердце стало щемить, говоря ей это, ибо он осознал, что сам к девушке давно не равнодушен. И это самое неравнодушие подтвердило одно происшествие, приключившееся три месяца назад, а именно произошло то, что Огюст Мартен, нанимая Сергея Сергеевича на работу, назвал «уроном репутации» его доходного дома.

Один постоялец – мсье Ламбер, встретившись в вестибюле со своим соседом по квартире мсье Перреном, вдруг без всяких причин затеял с ним скандал и отвесил ему пощёчину. Тот завопил на весь дом «Помогите!» – и тогда Ламбер, выхватив из жилетного кармана дамский пятизарядный «нансен», закричал:

– Заткнись, свинья! Не то застрелю!

Лилиан и Сергей Сергеевич в это время находились в кабинете девушки, где она делилась с Алябьевым своими впечатлениями о недавно прочитанной ей книге Бальзака «Озорные рассказы». Услышав крики мужчин, они выбежали в вестибюль. Ламбер одной рукой держал Перрена за лацкан пиджака, а другой тыкал ему стволом револьвера в лицо. Увидев Лилю и Алябьева, он отпустил своего соперника и наставил оружие сначала на Сергея Сергеевича, а потом почему-то перевёл его на девушку и крикнул:

– Убью! Не подходи!

Лилиан испуганно воскликнула «Ай!» и закрыла лицо ладонями. И это «Ай!» так резануло по сердцу Алябьева, что он в долю секунды рассвирепел. Одним прыжком он оказался около Ламбера и тут уж не стал церемониться: выхватил у него револьвер и врезал ему по зубам. Потом рывком подняв упавшего на пол скандалиста, Сергей Сергеевич взял его за шкирку, и как нашкодившего котенка потащил на второй этаж в снимаемую Ламбером комнату. Только после того, как брошенный на диван француз в страхе закрыл голову руками и заскулил, ярость Алябьева утихла, и он взял себя в руки. Такой ярости он за собой не замечал. Обычно была другая, пропитанная ненавистью к врагам, отнявшим у него Родину, погубившим его любимую женщину Арину, убившим его друга Дюшу Радеева и других его однополчан.

Нынешняя ярость была совершенно иная – испуганная, от мысли, что этот идиот может выстрелить в Лилиан и убить её. Так мужчины пугаются только за любимых женщин, и Алябьев понял это, понял и ещё раз испугался: он влюбился! Да не как-нибудь, а серьёзно! Казалось бы, обрадоваться надо, а его охватило сначала отчаяние, а потом безысходность. Но он справился, скорее всего, по привычке боевого офицера справляться со своими чувствами в самых безысходных ситуациях. Хотя вскрик Лилиан «Ай!» ещё стоял в его ушах, и сердце бешено колотилось, внешне он уже выглядел совершенно спокойным. Подняв трясущегося Ламбера с дивана, со словами: «Не бойтесь, больше я вас не трону», он усадил его за стол, налил из графина воды, дал ему выпить и велел успокоиться. В это время в комнату вбежала Лилиан. Увидев Алябьева, она облегчённо выдохнула, попятилась, и в буквальном смысле слова привалилась спиной к стене. Сейчас у неё был вид совершенно измученного человека.

– Я так испугалась за тебя… – прошептала она, глядя на Сергея Сергеевича и обращаясь к нему на «ты». – Даже ноги не держат…

– Всё хорошо, – успокоил её Алябьев, подвигая девушке стул. – Присядьте, мадемуазель. Сейчас мы закончим, и я вас провожу.

– Нет, спасибо, – отказалась она. – Я сама … Со мной теперь тоже всё хорошо, – помедлила и попросила: – Потом приходите ко мне в кабинет… Я вас буду ждать.

– Приду, – обещал Алябьев. – Я же вас не дослушал.

Она улыбнулась, ещё раз облегчённо вздохнула и вышла.

– Простите меня, мсье, – произнёс Ламбер после ухода девушки. – Но вы поймите меня: я знал этого человека десять лет! Десять! Он был моим компаньоном! И он обманул меня! Вы понимаете, мсье? Он обманул!

– Вы говорите о своём соседе?

– Нет! – слабо отмахнулся Ламбер. – Этот поросёнок просто под руку мне подвернулся. Вы знаете, мсье, не было дня, чтобы этот жирный тип, увидев меня, гаденько не улыбнулся. – И он опять возмущённо воскликнул о ком-то: – Десять лет он был мне другом! Десять лет! И сегодня он оказался предателем! Понимаете, мсье? Предателем!

– Все мы бываем предателями в приглянувшемся нам случае, – ответил Алябьев. – Ещё бузить будете, или с вами опять нужно по-плохому?

– Нет-нет! Не буду! Мне стыдно, что я сорвался! Простите… Буду вам очень признателен, если полиция мной не заинтересуется! – он протянул Алябьеву деньги.

– Не нужно. Мне платят за мою работу, – ответил Сергей Сергеевич.

– Чаевые, – пояснил тот, смотря на собеседника с недоумением: дают, а он отказывается!

– Мсье, я не официант, – тоже объяснил ему Алябьев. – А мои чаевые – это ваш револьвер. И не вздумайте ещё раз направлять оружие на человека. Оно, к вашему сведению, стреляет и последствия бывают очень плачевными. И ещё знайте: если бы вы выстрелили в мадемуазель Мартен, я бы вас на куски порвал. Так что легко отделались.

– Я понял, мсье… – Ламбер убрал деньги, потрогал челюсть и заметил: – Хлёстко бьёте, – а потом пожаловался: – Револьвер мне покойная сестра подарила. Жалко…

Сергей Сергеевич разрядил барабан маленького «велодога», убрал патроны в свой карман, вернул оружие Ламберу и настоятельно посоветовал ему:

– Пойдите к мадемуазель Мартен, а потом к мсье Перрену и извинитесь перед ними за свой дурной поступок. Если желаете, я схожу вместе с вами. Но уж если они решат обратиться в полицию, то это их дело.

Ламбер встал перед Лилиан на колени, извинился и слёзно попросил на него не заявлять. Она ответила, что заявит в полицию только в том случае, если сначала заявит мсье Алябьев или рекомендует ей сделать это. Сергей Сергеевич поморщился, и девушка сказала:

– Тогда я вас тоже прощаю, но знайте: если бы вы выстрелили в мсье Алябьева, ваш бы револьвер меня не остановил! Я бы загрызла вас даже мёртвая!

И в тот момент, смотря на управляющую доходным домом мадемуазель Мартен, Алябьев нисколько не усомнился в её словах: загрызла бы!

Толстый мсье Перрен, сбежавший с места скандала, едва Ламбер отпустил его пиджак и направил револьвер на Алябьева, выслушал своего обидчика, кивнул ему, дескать, извинения принимаются, в полицию, так и быть, обращаться не стану и, действительно, улыбнулся ему на прощание весьма гаденько.

После того, как всё дело было по-хорошему улажено, мсье Ламбер сказал Алябьеву:

– Я ваш должник, – однако, спустя день, он съехал с квартиры в неизвестном направлении, видимо, передумав оставаться в должниках, ведь слово «должник» сродни слову «совесть».

Итак, Алябьев и Лилиан поехали в «Ротонду», где пробыли до двух ночи. Пожалуй, это можно было назвать их первым свиданием и, надо сказать, что дочь мсье Мартена вела себя очень достойно. Здесь каждый посетитель старался привлечь к себе внимание, хоть какое-то. Она же, совсем не стараясь, его привлекала. Как заметил Алябьев, минимум десяток мужчин положил глаз на невинную юность Лили и на её поведение в этом богемном заведении: ни капли чопорности в отношении к окружающему, ни малой толики обыденности к вокруг происходившему, ни грамма развязности после выпитого шампанского – ничего! Всё в нужных рамках! А глаз у Сергея Сергеевича был опытным. На его взгляд Лилиан допустила всего лишь одну ошибку, после того, как её пригласил на танец красивый молодой человек со стеснительным румянцем на щеках. Она взглянула на Алябьева: вы разрешаете? И когда он согласно кивнул, она всё равно резко ответила пригласившему её кавалеру:

– Нет! Я танцую только с тем, кто мне нравится, – и с вызовом посмотрела на Алябьева.

Молодой человек ещё больше зарумянился и отошёл к своему столику.

– Мадемуазель! Нужно было сразу же ему отказать, а не обнадёживать, интересуясь моим мнением и получая моё согласие, – шепнул Лиле Алябьев. – Сейчас он, обиженный вашим отказом, будет пить рюмка за рюмкой, затем снова подойдёт к вам и …

– Я буду танцевать только с вами! – Лиля обиженно и смешно оттопырила нижнюю губу. – И вообще, мсье: я всегда буду только ваша!

А меж тем молодой человек «накидывался» спиртным и после каждого фужера нехорошо посматривал на Лилиан и Алябьева. Похоже, что дело близилось к драке – этот «богемщик», видно, совершенно не привыкший к отказам женщин, со всей серьёзностью единственного и неповторимого любовника «клюнул» на Лилю, и теперь, выпив, и выпивая всё больше и больше, считал, что девушка должна ему, как земля крестьянину.

Алябьев не видел в нём соперника, а вот трое других мужчин, с которыми он находился в компании, и верзила под два метра, ему не нравились. Особенно верзила. Доводилось ему «списывать» таких как этот в 16-м году в ходе рукопашной, но то был единичный случай. Тогда вражескую позицию надо было взять непременно и до неё совсем «ничегошеньки» оставалось, какая-то сотня метров. Алябьев скинул шинель, чтобы не мешала, взял у убитого солдата «трёхлинейку», и, увлекая за собой подчинённых, побежал под огнём неприятеля к его рубежу. За спиной он услышал отчаянное и злое «А-а-а-а-а!!!» – это его солдаты пошли за ним. В голове промелькнуло: «Держитесь, гансы! Сейчас будет вам и «кофий и какава»!» Германский огонь превратился в бешеный. Как Алябьева тогда не настигла пуля – один Господь знает. Добежав до вражеского окопа, он спрыгнул в него и оказался перед огромным унтером с винтовкой. Прикреплённый к её стволу однолезвийный штык-нож, на самом конце двухлезвийный, кровожадно глянул на Сергея Сергеевича: «Ты готов к смерти, иван?!» Издав «Х-х-ха!», германец сделал стремительный выпад, ударив русского офицера штыком в живот. Алябьев подался назад, в последний момент отбив винтовкой штык и, интуитивно понимая, что ударить прикладом унтера – это дело бесполезное, такого кабана вряд ли свалишь, бросил винтовку и в кошачьем прыжке кинулся на германца, клещом вцепившись в ворот его шинели. Тот выпрямился, завертелся влево-вправо, пытаясь сбросить Алябьева и освободить свою винтовку, елозившую где-то в районе алябьевского ремня. Но Сергей Сергеевич ударил унтера лбом в лицо: раз! два! три! Германец попятился, колени у него как будто бы подломились, но он всё равно устоял, выдохнув: «Тойфель!» А «дьявол» в лице Алябьева, всё так же вися на германце, кинул руку к голенищу своего сапога, выхватил трофейный кинжал и вонзил его под кадык противника. Унтер выронил винтовку, захрипел и грохнулся на спину, в агонии колошматя русского офицера кулаками по вискам и по затылку, да так каменно, что в голове у него помутилось.

Кто-то обхватил Сергея Сергеевича за пояс и стащил с убитого немца – это был солдат из его роты Сергей Метёлкин. Буквально накануне боя Алябьев спросил его: «Ну как, тёзка? Дадим сегодня фридрихам жару?» «А как же, ваш бродь? Не сомневайтесь!» – уверил солдат. Теперь он, оттащив Алябьева, у которого в голове стоял гул, лицо, грудь и руки были в чужой крови, крикнул ему: «Живой, ваш бродь?!» И тут в окоп сверху свалился германец, за ним ещё один, и Метёлкин со штыком наперевес рванулся к ним… Когда Алябьев пришёл в себя, Метёлкин сидел перед ним на корточках, намачивал из фляги какую-то грязную тряпку и заботливо вытирал командиру лицо. «А где немцы, тёзка?» – прошептал Сергей Сергеевич. «Немцы-то? – переспросил Метёлкин и небрежно кивнул в сторону: – Да вон валяются…»

Потом они встретились в марте 1918-го в станице Березанской. Поручик и два солдата конвоировали трёх пленных красноармейцев. Среди них был и Метёлкин. Алябьев остановил поручика и спросил: «Куда их?» «В расход», – ответил тот. «Дайте мне этого», – попросил Алябьев, указывая на Метёлкина. «Не положено, господин капитан», – возразил поручик. «У меня с ним старые счёты», – уверил Сергей Сергеевич. Поручик махнул рукой: «Забирайте!» Алябьев повёл Метёлкина в сторону. Они спустились в неглубокую балочку, где уже лежало шесть-семь убитых. «Здравствуй, тёзка», – сказал Алябьев, доставая из кобуры револьвер. «Здравствуйте, Сергей Сергеевич», – ответил Метёлкин. Он выпрямился, готовясь к смерти, и сказал: «Петь или плакать не буду…» «Знаю, – ответил Алябьев. – Даже не сомневался ни капли». Он дважды выстрелил в воздух и сказал: «Тёзка! Беги вдоль балки, а там найдёшь куда». «Почему?» – спросил Метёлкин. «Потому что «немцы-то, да вон валяются», – напомнил капитан, убирая «наган». «Спасибо, ваше благородие! И я должен буду!» – сказал солдат и, пригибаясь, побежал вдоль овражка.

Вот такие события были в военной жизни Алябьева. А молодой красавчик, отвергнутый Лилиан, что-то наговаривал своим соседям, и те то и дело посматривали на девушку. В сущности, ничего обидного она этому молодому красавцу не сказала, а то, что он и его собутыльники последние четверть часа поглядывают в сторону Лили, может ничего и не значить. «Наверное, я сам себе надумал», – решил Сергей Сергеевич, но нет: красавец и двухметровый мужчина встали из-за своего стола и подошли к столику Алябьева и Лили.

– Пошли танцевать! Что ты ломаешься? – сказал красавчик девушке в приказном порядке. Теперь стеснительного румянца на его щеках не было. Теперь, видимо, от выпитого вина на них горел наглый пожар.

– Простите, мсье, но она не пойдёт с вами танцевать, – вежливо ответил Алябьев.

Он поднялся, готовый к любому исходу.

– Тебя, дядя, не спрашивают, – начал петушиться молодой человек, и тогда в разговор вступила Лилиан, проявив женскую дипломатию, называемую лисьей хитростью:

– Простите, мсье, я стесняюсь танцевать с незнакомым мужчиной. В следующий раз, когда мы придём сюда, я, может быть, с вами и станцую.

Верзила, недоуменно посмотрев на неё и на Алябьева, обратился к красавчику:

– Жермен, что-то я не вижу, чтобы эти достойные люди отличались хамством. Ты ничего не напутал?

– Видимо, за хамство он принимает мой отказ идти танцевать с ним, – сказала Лиля.

Молодой красивый человек открыл рот, желая, вероятно, возразить, но верзила развернул его на месте и толкнул в сторону своего столика:

– Иди-иди! И не мешай людям отдыхать! – а потом протянул Сергею Сергеевичу ладонь со средних размеров сковородку: – Меня зовут Клод Ришар.

– Серж, – коротко назвался Алябьев, осторожно пожимая ладонь верзилы, готовый в любое мгновение вонзить в неё хоть вилку и избавиться от рукопожатия.

Но верзила отнюдь не собирался скандалить. Он наклонился к Алябьеву и Лиле и сказал:

– Мадемуазель! Мсье! Простите моего младшего брата. Он чересчур избалован дамским вниманием, и любой отказ воспринимает очень болезненно. Такая уж у него дурная натура, – а потом отвесил в адрес Лилиан искреннюю похвалу: – Вы прелесть, как хороши.

Поцеловав девушке руку, верзила отчалил.

Молодую девушку ещё несколько раз приглашали танцевать, но она сразу же вежливо отказывала всем приглашавшим и танцевала только с Алябьевым, танцевала очень хорошо и легко, и он несколько раз ловил завистливые мужские взгляды. Она всё больше и больше нравилась ему, но он всё жестче и жёстче запрещал себе привязываться к ней, помня о том, что старше Лили почти на 23 года.

Домой их отвозил уже знакомый нам русский таксист Михаил Царёв. Видимо, зная со слов Краснова, как он погулял с Алябьевым последний раз – вряд ли Коля удержался, чтобы не рассказать – поручик на прощанье озорно подмигнул Сергею Сергеевичу и шепнул:

– Как-нибудь нужно нам всем собраться, – и добавил, имея в виду дочку домовладельца: – А она весьма хороша собой, Серёжа! У тебя губа не дура! Только не очень ли молодая?

– Молодая, Миша, – шепнул в ответ Алябьев. – Но у меня с ней ничего нет, мы друзья.

– Да хоть бы было и не так. А если даже и так: не упускай её!

Перед расставанием девушка посмотрела на Алябьева по-женски выжидающе: «Что вы ждёте? Целуйте!» И тогда он взял ладонь Лили в свои руки и вынужден был напомнить ей:

– Нет, наш пароход ещё не пришёл.

Однозначно, Лилиан обиделась, потому что на следующее утро еду ему принесла не она сама, как обещала, а консьержка Мари.

– Молодая хозяйка сегодня хмурая, – как будто между прочим сказала она. – Кусаться не кусается, но шипит. А Дезире выговорила за его нерасторопность, что, впрочем, поделом.

– Спасибо, Мари, – пряча улыбку, поблагодарил её Алябьев. – Сегодня я попытаюсь не попадаться мадемуазель Мартен на глаза.

Глава III

Один Бог ведает, как зарождается мужская дружба

Итак, утром следующего дня Сергей Сергеевич отправился на улицу Муфтар в кафе «У друзей». Пришёл без семи минут девять, заказал чашку кофе и сел в углу за самый дальний столик, лицом к двери. Народу было немного, всего шесть-семь человек. Алябьев нарочно выбрал это кафе подальше от тех мест, где, по его мнению, мог «работать» Тибо-Колотушка, и где его могла знать местная публика. Но Алябьев ошибся. Едва Тибо появился на пороге заведения, а он пришёл с завидной немецкой пунктуальностью, ровно в девять, как пожилой владелец кафе приветливо поздоровался с ним, а двое молодых мужчин окликнули его:

– Привет, Тибо! Каким ветром в наших краях?

– Привет, парни! Случайным!

Заметив Алябьева, он неспешно подошёл:

– Здравствуйте, мсье. Давненько не виделись.

– Здравствуйте, Тибо. Я смотрю, вы в Париже известная фигура, не какой-нибудь дешёвый уличный хулиган, – ответил Алябьев, теперь как следует рассмотрев грабителя – крепкого шатена лет 32-х – 33-х, с тёмными проникновенными глазами, одетого с хорошим вкусом, даже чуть-чуть щеголевато, что выдавало в нём совершенно уверенного в себе мужчину.

– Не дешёвый, – согласился Тибо. – Зачем меня звали, мсье? Мишель сказал мне, что у нас с вами какое-то дело. Что за дело?

– Присаживайтесь. Выпьете кофе?

– Не откажусь, – снова согласился француз. – Не выспался.

Алябьев сделал заказ, потом достал из кармана пиджака нож бандита, завернутый в газету, и протянул ему:

– Как и обещал, возвращаю ваш рабочий инструмент.

– Благодарю. Я скучал по нему. Так зачем я вам понадобился? И какие ваши обязательства, мсье, я должен взять на себя? – спросил Тибо, сделав маленький глоток кофе из принесённой ему чашечки.

– Об обязательствах чуть-чуть позже, а сейчас меня интересует некто Дмитрий Иванович Тетерин – русский коммерсант, покупающий и продающий всё, что приносит ему прибыль. Мне нужна вся информация о нём, известная в ваших кругах.

Грабитель секунд десять размышлял над тем, что ему сказал Алябьев, затем произнёс:

– Как я понимаю, вам это очень нужно.

– Очень! – не стал отрицать Сергей Сергеевич.

– Это будет вам стоить, мсье…

– Назовите вашу цену, Тибо. Но учтите, что информация мне нужна уже послезавтра.

Представитель преступного мира оскалил в открытой улыбке квадратные зубы:

– Для вас, мсье, ещё две чашки кофе и три эклера. Я, видите ли, в последнее время что-то подсел на сладкое.

Подождав, пока Алябьев закажет кофе с пирожными, Тито-Колотушка продолжил:

– Мсье, я знаю, что вы не из наших, не легавый пёс и не фраер лопоухий. Как-то недавно я случайно увидел вас около гаража мсье Дюпона и мне кое-что нашептали о вас на ушко. Да и Мишель рассказал, что вы не из робких сопливых, о чём, собственно, я и без него знаю. Однако пятьсот франков ему нужно вернуть.

– Четыреста. Через неделю. Сто франков вычту за грубость.

– Это приемлемо. Он, действительно, грубиян, за что однажды я дал ему в морду.

– Будем считать, что мы познакомились ближе, – улыбнулся Алябьев. – Так что с моей просьбой относительно Тетерина, Тибо?

Тот не торопясь расправился с кофе и с эклерами, отодвинул чашки в сторону и склонился к столу, заставив Алябьева тоже ниже опустить голову.

– Сам я лично с ним не знаком, – поведал Тибо, – но слышал от знающих людей, что его в основном интересуют золото и камушки. Действует через третьих лиц, платит достойно, по мелочам не разменивается. Но, в общем-то, по нашим понятиям, тёмная лошадка.

«Скорее, уж старый мерин», – успел подумать Алябьев, но Тибо сейчас же разуверил его следующим сказанным:

– Он предпочитает девчонок от 14-то до 16-ти лет. К нему чаще всех ездит дочь сапожника Лорана Фурнье – Натали, по кличке «Иголка». Маленькая такая, тонкая, ей недавно 15-ть исполнилось. Девчонок к Тетерину возят с завязанными глазами, причём не сразу же в адрес везут, а сначала по городу покрутятся. А в доме, куда их привозят, окна всегда ставнями закрыты, поэтому о лёжке этого любителя малолетних неизвестно. Ещё вот что: он любит холодное оружие. За кинжал или за саблю, на которых кровь, особенно за восточное оружие, Тетерин всегда готов хорошо заплатить. Однажды был случай, когда он отказался покупать предложенный ему турецкий ятаган столетней давности, не поверив, что им людей резали, и якобы даже выдвинул условие кого-то убить на его глазах.

– Паршивец, – сказал Алябьев по-русски, и, видимо, в его голосе было такое негодование, что грабитель понял его и спросил:

– Не хотите ли вы взять господина Тетерина на абордаж, мсье?

– Надо бы, но пока воздержусь. Он пока интересует меня с другой стороны, а именно, как работодатель. Кстати, Тибо, у вас кроме умения обращаться с кулаками, ногами и ножом, есть ещё что-нибудь в личном арсенале? Например, навыки ладить с разными незнакомыми дверными и иными замками?

– Те, с какими я ладил, не жаловались, – улыбнулся Тибо. Он, конечно, понял, что имел в виду Сергей Сергеевич, и всё же уточнил: – Мсье, вы говорите о том случае, когда нужно проникнуть в квартиру без ведома её хозяев?

– Именно об этом.

– Это можно, – снова улыбнулся Тибо. – У меня были хорошие учителя.

И по глазам грабителя было видно – он не лжёт. Сергей Сергеевич три секунды смотрел в эти дерзкие глаза и принял решение:

– Тогда вы именно тот, кто мне нужен.

– Не хотите ли вы сказать мне, мсье, что намерены взять меня в долю?

– Я буду вас ждать послезавтра в этом же кафе, в это же время, с информацией о господине Тетерине, – прямо не отвечая на вопрос Тибо-Колотушки, ответил Алябьев, потом чуть подумал и добавил: – Тогда и насчёт доли поговорим, то есть, о части моего обязательства, которую вы возьмёте на себя.

– Мсье, а если я не управлюсь до назначенного вами времени?

– Тогда на следующий день. Но это уже самый крайний срок.

Тибо согласно кивнул, и мужчины крепко пожали друг другу руки.

После того, как они расстались, Алябьев направился к арендатору гаража, где покоился его сломанный автомобиль. В какой-то миг посетила мысль: «А что? Деньги сейчас есть. Может быть, потратиться на запчасти, починить машину, плюнуть на этого самого Тетерина и продолжить работать, как работал? Жить, как жил, пока не придёт тот день, когда отнесут в яму на Сент-Женевьев-де-Буа!¹» Но одновременно и подумалось: «Но жить, как жил, что-то больше не хочется: в бедности и в вечных долгах. А Лилиан? Думать о ней каждый день и понимать, что кроме своей любви и бедности ничего не сможешь ей предложить – это … это даже и слов-то таких нет, как тошно. Да что тошно – катастрофично! А четверть миллиона франков на дороге не валяются!»

То есть, в этот четверг, час и минуту Сергей Сергеевич Алябьев на шестьдесят процентов был согласен с предложением Дмитрия Ивановича Тетерина: ехать в Россию и привезти из неё в Париж некую шкатулку, умещавшуюся в большой дорожный саквояж.

Расплатившись с господином Дюпоном за аренду, Алябьев сообщил ему, что арендовать гараж он больше не будет, и в завершение предложил:

– Мсье, нет ли у вас желания купить мой фургон за приемлемую для вас цену?

– Ха! Зачем он мне, мсье? Разве что в металлолом.

– Это вы зря, – возразил Сергей Сергеевич. – Достаточно только купить нужные запчасти, повозиться с мотором, и автомобиль ещё послужит. У меня у самого, к сожалению, нет на это денежных средств. Арно! – окликнул он большого механика с пасмурным лицом, и когда тот подошёл, спросил: – Можно ли починить мой автомобиль?

Арно Бонье, надо сказать, всем механикам механик, вытер запачканные маслом руки о такую же грязную тряпку, сунул её в карман халата, подумал и уверенно сказал:

– Были бы деньги. Насколько мне известно там проблема с цилиндрами, а так… Авто ещё вполне крепкое, и внешний вид у него тоже ещё вполне приличный – не чета некоторым.

– А ты возьмёшься починить? – заинтересовался Дюпон.

– Отчего нет? Возьмусь. Я и не таких мертвецов оживлял. Были бы деньги.

– Тьфу, заладил: деньги-деньги! – с досадой плюнул Дюпон и спросил Алябьева: – Сколько вы хотите, мсье? Если сговоримся, то я куплю вашу колымагу.

После недолгого торга они сговорились, и Дюпон отсчитал Сергею Сергеевичу как будто вполне сносную сумму. Хотя выражение лица механика Арно и говорило Алябьеву, что он продешевил, он не расстроился. Что поделаешь – не было у него стяжательской жилки.

Следующим местом, где появился Алябьев, был ломбард. Господин Видаль, получив от Алябьева выкуп, вернул ему заложенные золотые часы отца и ласково сказал:

– Только из уважения к вам, мсье, я попридержал их, а мог бы продать ещё вчера.

– Поэтому я и переплачиваю вам больше чем положено, мсье Видаль, – отозвался клиент.

Тот склонил седую облысевшую голову: мол, согласен, как никто! и в очередной раз, думая о том, что попридержать товар в некоторых случаях выгоднее, чем продать его в срок.

Наконец, последним, кого в этот день навестил Алябьев, был некто Гастон, торговавший в конце рынка ла Шапель разным скобяным товаром. Видимо, торговля у него не шла, и к моменту, когда подошёл Алябьев, он уже закрывал свою лавочку.

– Что принесли, мсье?– выжидательно прищурился Гастон – он узнал в Алябьеве своего недавнего клиента, хотя и видел его всего второй раз в жизни.

– Ничего, – ответил Сергей Сергеевич. – Хочу выкупить у вас то, что продал.

– Уже нет, – развёл руками гасконец. – На то, что вы мне продали, всегда есть спрос.

– Меня устроит и аналогичный товар, – сказал Алябьев и назвал свою цену.

Гастон пошевелил губами, почесал переносицу и шепнул Сергею Сергеевичу на ухо:

– Добавьте ещё четверть суммы и получите назад свой пистолет со всем боекомплектом, – и добавил: – В полности и сохранности, – снова почесал переносицу: – А шпалер с концами ушёл, – это так он отозвался об Алябьевском офицерском «нагане», проданным им одному налётчику ещё две недели назад.

– Сначала пистолет, потом деньги, – обещал Алябьев. – Я подожду вас на скамейке у входа.

Ещё через сорок минут небольшой «маузер» образца 1914-го года привычно опустился в карман его пиджака. Теперь мужчина уже на целых семьдесят процентов был уверен в том, что он примет предложение господина Тетерина.

на Сент-Женевьев-де-Буа!¹ – кладбище в Париже, прозванное «русским», т.к. на нём в основном хоронили русских эмигрантов.

Часы показывали 17.05. Обеденное время Алябьев пропустил, а время ужинать ещё не наступило. Собственно, день прошёл хоть и в бегах, но довольно удачно. И деньги были.

Он вернулся домой. Никого не встретив ни в вестибюле, ни на лестницах, он поднялся к себе в комнату, заперся, разделся и лёг, погрузившись в думы. Около семи часов вечера в дверь постучали и спросили его. Это была консьержка Мари, но Сергей Сергеевич не открыл ей и не поинтересовался, зачем он вдруг понадобился. «Уж если что-то неприятное случится, то тогда и объявлюсь, а до тех пор меня нет», – решил он. Но в тот вечер ничего неприятного не случилось, а таким неприятным могло быть, например, обрушение штукатурки с потолка в комнате какого-нибудь жильца, ведь произошло же подобное обрушение на прошлой неделе в доходном доме мсье Бошана, не уступавшего по возрасту доходному дому мсье Мартена. Или этим неприятным мог быть такой же пожар, какой возник вчера в соседнем здании, когда из-за неисправного примуса полыхнуло в кухне, но, слава богу, огонь вовремя потушили. Впрочем, пожар из-за примуса – это вряд ли, потому что Лилиан рьяно следила за всем тем, что могло оказаться неисправным. Хотя, почему примус? Почему не сигарета в руке какого-нибудь подвыпившего и уснувшего в кровати жильца? Но ничего подобного не произошло. Постояльцы доходного дома на улице Лепик тоже вели себя прилично, как и подобает добропорядочным гражданам. Вот в выходной день кто-нибудь из них, наверняка из числа жильцов первого этажа – разного рода публики, и поскандалит по пьяному делу, опять же, к примеру, певичка Жюли и музыкант Реми, оба считавшие себя непризнанными гениями, и оба работавшими в дешёвеньком кафешантане. И ведь пошумят они обязательно ночью, ближе к утру, когда вернутся с работы. Опять ему придётся к ним идти, говорить им «ай-яй-яй!» и пугать их полицией. Неужели нельзя выораться где-нибудь в укромном месте и только после того возвращаться в свою съёмную квартиру, где тихо улечься спать? Впрочем, и обрушение штукатурки, и пожар, и бывающие временами скандалы между жильцами – это такие пустяки в сравнении с тем, что предложил ему господин Тетерин. Но, почему именно ему, совершенно незнакомому человеку? Это оставалось загадкой.

Теперь, пожалуй, нужно остановиться на ужине, как всегда бывшем в пятницу у Миланы, вернее, на времени после ужина.

– Серёжа, что тебе предложил Тетерин? – спросила у Алябьева госпожа де Маршаль.

– Поездку в Россию, – не стал скрывать он. – Нужно кое-что привезти ему оттуда. Как ты думаешь, чтобы это могло быть? Ведь не цветочек аленький?

– Не знаю. Кажется, у него есть всё, что только может быть. – Она помолчала и сказала: – У меня почему-то такое ощущение, что этот Тетерин скользкий персонаж. Не знаю, почему, но такое – скользкий… – она ещё помолчала, подумала и рассказала: – Знаешь, Серёжа, у него всегда хорошее настроение, он никогда не бывает задумчивым, у него на всё есть свой ответ – просто какое-то жизнерадостное чудо. Впрочем, мне показалось, что в последнее время он бывает чем-то озабочен, но это едва заметит опытный глаз. Да, вот ещё что я вспомнила: примерно месяц назад между Этьеном и Тетериным должна была состояться какая-то сделка, но её пришлось отложить, так как у Тетерина умер брат, и он был должен его хоронить.

– У Тетерина был брат?

– Да, кажется, сводный. Но об этом лучше спросить у Этьена. Этьен! Иди сюда!

Господин де Маршаль подтвердил, что накануне сделки Дмитрий Иванович позвонил ему по телефону и сообщил, что не сможет день-два заниматься делами, так как будет хоронить своего умершего сводного брата, и это всё, что ему об этом известно.

– Если не секрет: что была за сделка? – поинтересовался Алябьев.

– Он предложил мне большую партию великолепных обручальных колец и перстней по довольно сносной цене. Потом за неделю их разобрали нарасхват.

– Не краденые?

– Что вы, Серж?! У меня с этим строго! Мимо моих специалистов краденое не проскочит, не говоря уже о подделках. Я с полицией никаких дел иметь не хочу!

– А откуда был товар?

– По документам из Бельгии. Вы, что же? Подозреваете, что Тетерин не чист на руку?

– Нет, что вы, мсье Маршаль. Просто полюбопытствовал, – ответил Сергей Сергеевич.

Вот такой разговор состоялся в пятницу после ужина в квартире Этьена и Миланы. После него интуиция подсказала Алябьеву, что его предстоящая поездка в Россию непосредственно связана с умершим братом Дмитрия Ивановича Тетерина.

В субботу Тибо-Колотушка появился в кафе «У друзей» опять же ровно в девять утра. Но сегодня на сладкое его не тянуло, видимо, потому, что он вчера изрядно хватил горького, и ему нынче для поправки здоровья хотелось постного. Он предложил пройтись. Мужчины вышли из кафе, дошли до парка и уселись на первую попавшуюся скамью.

Грабитель огляделся, достал из кармана плоскую фляжку и предложил Алябьеву:

– Будете, мсье? Не побрезгуете?

– Спасибо, Тибо. Мне в эти дни нужна свежая голова. Итак?

Колотушка сделал несколько глотков, посидел с минуту, закурил и рассказал:

– То, что по заказам интересующего вас субъекта для него совершаются кражи ювелирных изделий вы, надеюсь, мсье, уже поняли.

– Понял, – кивнул Алябьев.

– У Тетерина есть два сына, оба живут за границей. Один в Швейцарии, другой в Штатах. Супруги у него нет – умерла… – Сергей Сергеевич слышал уже то, что было ему известно от самого Тетерина, но не перебивал собеседника. – Двадцать два дня назад у этого господина скончался младший брат – Белов Викентый Львовч.

– Викентий Львович, – догадался Алябьев.

– Может, и Викентий Львович… – теперь уже кивнул Тибо. – Чёрт бы побрал ваши русские имена – язык сломаешь. Хорошо, что у меня с детства хорошая память, Но, я как услышал от других, так и повторяю. – Он сделал из фляжки ещё два глотка. – Почему Белов, а не Тетерин – не знаю, видимо брат был сводным или двоюродным. Этот Викентий приехал из России сразу же после вашей революции, жил на Вожирар и вроде бы… – Тибо покрутил в воздухе пальцем. – Вроде бы… был каким-то там учёным. А ещё вот что: как-то осенью прошлого года Одрик-Тихоня «сработал» для Тетерина брошь с камушками. Дорогая брошь! Заказчик рассчитался, как было оговорено, а на следующий день Тихоню нашли мёртвым, полученные им деньги пропали. По неофициальной версии полиции Тихоню отравили каким-то сильным ядом, но следов этого яда в его организме не обнаружили. Так-то! А зимой этого года, уже по нашим каналам, выяснилось, что его отравил Астор-Лис… Он же и деньги забрал. Это я вот к чему: девица Лиса видела, как он встречался с двумя господами. Один по её описанию – Тетерин, а второй на него внешне был чем-то похож. Видимо, это и был Белов. И именно Белов дал Лису пузырёк, из которого тот потом подлил в стакан Тихоне. Об этом сам Лис этой девице на следующий день после смерти Тихони за бутылкой вина и проболтался.

– Интересно. И где же мне найти этого Астора-Лиса? – заинтересовался Алябьев.

– На кладбище. Ибо вечером того же дня он последовал за Тихоней.

– А девица? Она, случаем, не последовала?

– Если бы она последовала, так откуда бы я об этом узнал? Но сегодня разговаривать с ней бесполезно – пьяная в стельку. Завтра с утра – может быть. Если хотите, я вас отведу к ней. Но без бутылки она говорить не станет. Впрочем, вряд ли она расскажет вам что-то новое.

Тибо опростал фляжку, погладил себя по животу и с удовольствием констатировал:

– Кажется, я окончательно пришёл в себя.

– Вы устойчивы к алкоголю. По вам не заметно, что вы опохмелились.

– Я редко пьянею на второй день. Только голова побаливает. Но к обеду, как правило, она проходит, – отозвался Тибо. – Я, собственно, редко выпиваю. Если разве для дела, – и словно спохватился: – Да, о деле: не пройдёт и часа, мсье, как я узнаю, кем был этот Викентий. Хотя я уже и так догадываюсь.

– Кем же? Не тяните, Тибо!

– Нет-нет. Всё-таки дождёмся моих источников, мсье, – и пояснил: – Ваш Тетерин человек прагматичный. Он бы не потащил своего брата в похоронный дом на другой конец Парижа… Выходит, что перед отправкой на кладбище он поручил покойника какому-то похоронному дому в районе улицы Вожирар, а там их всего два, и в каждом всегда можно узнать: кто туда прибыл, когда и откуда. А если так, то найдётся и всё остальное. Погодите полчаса. У меня ребята шустрые, найдут… – Тибо помолчал и сказал: – И Одрик-Тихоня был не первым. За последние два года уже четверо хороших парней, согласившиеся поработать на Тетерина, отправились на тот свет без видимых к тому причин. Знакомые полицейские шепнули, что все они умерли от сильного яда, и, опять же, от этого яда не нашли никаких следов. Однако прямых доказательств причастности Тетерина или его брата к смерти этих парней ни в полиции, ни в нашей среде нет, только одни догадки.

– Но, как я вижу, догадки уверенные.

– Уверенные. И если бы эти парни входили в какую-нибудь банду, то тогда бы с Тетерина и спросили, но парни были ворами-одиночками. Полагаю, что поэтому Тетерин их и нашёл.

– Скажите, Тибо, не было ли в последнее время кражи большой партии обручальных колец и перстней?

– Нет, мсье, я о таком не слышал. Разве что украли не в Париже. – Он улыбнулся: – Как я догадываюсь, ваш вопрос тоже связан с Тетериным.

– С ним, – не стал отрицать Алябьев.

– Тогда забудьте об этом. Где он приложил руку, там будет всё чисто.

– Пока ждём ваших шустрых ребят, дойду до киоска за свежей газетой, – сказал Алябьев, но едва он встал со скамьи, как Тибо ответил:

– Не торопитесь, мсье. Нам уже несут нужные вести.

К Колотушке подбежал худенький пацанёнок и протянул ему вдвое сложенный листок.

Тибо развернул его и прочитал:

– Белов Викентий Львович, русский, родился 05.03.1860 года, умер 01.08.1928 года, скоропостижно… Так… Место жительства… так… Вот! Профессия: химик. А где химия, там и яд. Не удивлюсь, мсье, если Белов оставил Тетерину в наследство целую бочку химической дряни, способной отравить всю Сену на ближайшие сто лет. Узнать бы только, где находится эта бочка? Где прячет её ваш будущий работодатель?

Честно говоря, версия Тибо-Колотушки была занимательной. И как ведь ровненько он всё выстроил, имея в обиходе только ту куцую информацию о Тетерине-работодателе, которую он получил от Алябьева позавчера в кафе. Сергей Сергеевич из интереса спросил:

– А как вы думаете, Тибо, какую именно работу предложил мне этот человек?

– Не знаю, но полагаю, что схожую с работой Одрика-Тихони. А иначе, зачем вы ему? Просто эта работа будет чем-то отличаться от кражи бриллиантовой броши из дома богача, оставшегося ночевать у любовницы. Вы ведь, насколько я знаю, русский офицер?

– Да, разведка в вашей воровской армии работает на высшем уровне. Я не в обиду говорю, с восхищением, – похвалил Алябьев.

– Так вы тоже не промах: обратились именно ко мне, а не к какой-нибудь мелкой шпане. То есть, тоже сообразили на уровне, откуда можно зацепиться.

После обмена любезностями Алябьев сказал Тибо:

– Как я слышал, в вашей банде весь доход делится справедливо – поровну.

– Вы не теряли времени даром, мсье.

– Услышал случайно, – поправился Алябьев. – Теперь о моих обязательствах: я согласился работать на Тетерина за 250 тысяч франков. Хотите получить половину моих обязательств?

– 125 тысяч? С удовольствием! А что для этого нужно, мсье?

– Поехать со мной в Советскую Россию и привезти оттуда в Париж некую вещь.

– И вы запросто говорите мне об этом? Фактически первому встречному?

– А чем я рискую, практически зная не больше того, о чём вам сейчас сказал? К тому же вы умный и физически сильный мужчина. И, как профессионал своего криминального дела, вы меня тоже устраиваете. Что бы мне не пригласить вас в напарники?

– Но я же совсем не знаю России, мсье. Не знаю языка, и почему бы вам…

– Это как раз и к лучшему, – перебил Алябьев. – Сантиментов не будет. А на счёт языка, так можно прикинуться и немым. – Сергей Сергеевич кивнул в сторону женщины и мужчины: те сидели на соседней скамье и активно объяснялись жестами. – Вы хотели спросить: почему бы мне не пригласить в эту поездку своего знакомого соотечественника? Тоже вам отвечу: есть такой человек, но у него скоро будет свадьба, а поездка может оказаться крайне опасной. Приглашать кого-то из вашей преступной среды я не хочу – не доверяю.

– А мне доверяете? Вы даже моей фамилии не знаете.

– И вам не доверяю, но вы мне симпатичны.

Тибо захохотал. Отсмеявшись, он признался:

– Вы мне тоже. – Потом показал глазами на немых: – Между прочим, я понимаю, о чём они говорят. Если мы выкроим время в нашем путешествии, и нам это потребуется, я обучу вас этому тихому языку. Между прочим, он международный. Я общался на нём и с итальянцами и с бошами. Все понимают. – И добавил: – И в моей банде есть такой парень, и моя младшая сестра тоже была немой.