Читать книгу Как убивают Россию - Александр Хинштейн - Страница 7

И вновь возвращаемся мы к крайне щекотливой, деликатнейшей теме агентов влияния.

В том, что в новом российском руководстве, пришедшем к власти на обломках империи, таких агентов было в избытке – у меня, например, даже сомнений нет. (Иначе куда делись 50 миллионов долларов, отпущенных ЦРУ?)

Точнее, не так. Теоретически я могу, конечно, допустить, что среди наших власть предержащих агентов влияния не имелось. Но тогда нам придется признать, что все эти люди – те, кто прямо или косвенно работал на ослабление России и усиление Запада – являлись лопухами и наивными простофилями; и неизвестно, кстати, что еще лучше – услужливый дурак опаснее врага.

Подавляющее большинство новых властителей страны были представителями либеральной интеллигентской среды; я специально даже подсчитал: из 35 членов первого российского правительства 20 – свыше половины – в недавней жизни (сиречь до 1990 года) работали в научных и учебных институтах на самых разных должностях: от преподавателя до директора. (Больше всего оказалось среди них завлабов – аж 4 штуки.) Кроме того, в кабинет министров затесались одна низовая профсоюзная активистка(Памфилова) и один журналист (Полторанин).

Лишь незначительная часть министров являли собой кадры профессиональные: руководящие работники министерств, производственники. Однако всем им достались участки сугубо узко-специальные – связь, железная дорога, строительство.

Весь экономический и внешнеполитический блок – то есть самое главное, ключевое звено – состоял исключительно из доцентов и завлабов; преимущественно – весьма юного возраста.

Перечислим хотя бы часть из них поименно:

Егор Гайдар – вице-премьер и министр финансов (де факто – председатель правительства). 35 лет, в прошлом – зав. отделом журнала «Коммунист», а затем директор им же придуманного Института экономической политики со штатом в 100 человек.

Александр Шохин – вице-премьер, министр труда и занятости. 40 лет, зав. лаб. ЦЭМИ.

Анатолий Чубайс – председатель Госкомимущества. 36 лет, меньше года проработал зампредом Ленгорисполкома, до этого – доцент Ленинградского инженерно-экономического института.

Петр Авен – министр внешней экономики. 36 лет, старший научный сотрудник ВНИИ системных исследований.

Андрей Нечаев – министр экономики. 38 лет, ведущий научный сотрудник Института экономической политики.

Владимир Мащиц – председатель Госкомитета по экономическому сотрудничеству со странами СНГ. 38 лет, зав. лаб. Института проблем рынка.

Владимир Лопухин – министр топлива и энергетики. 39 лет, зав. лаб. Института народнохозяйственного прогнозирования.

Замыкает сию великолепную шеренгу руководитель аппарата правительства 35-летний Алексей Головков, научный сотрудник (даже не старший!) Института экономики АН СССР. Ну просто Академгородок какой-то, а не кабинет министров.

Все эти, несомненно, умные и способные молодые интеллектуалы отличались одним досадным недостатком: у них не было ни малейшего практического опыта; они никогда ничем не руководили и ни за что не отвечали.

Выросшие в интеллигентных московских семьях, новоявленные чудо-экономисты воспринимали реальную жизнь страны лишь по рассказам очевидцев, да еще из окон СВ по дороге в Сочи или Пицунду; о том, что на свете имеется, к примеру, Дальний Восток или Сибирь – эти юноши, кажется, вообще не догадывались.

Они существовали совсем на другой планете, в параллельном мире, который никогда не пересекался с жизнью огромной страны. Нет, они, конечно, очень любили простой народ – носитель вековой мудрости и традиций; у каждого на кухне стояли наверняка расписные хохломские или гжельские чашки; часами они могли умиляться вологодскому говору и каким-нибудь допотопным прялкам; регулярно перечитывали Шукшина и Астафьева. Но любовь эту предпочитали демонстрировать на почтительном расстоянии, издалека; и, встречая на улице или в метро приехавших в ГУМ колхозников в искусственных полушубках, лишь презрительно поджимали губы и бросали насмешливые, исполненные превосходства косые взгляды; точно как тургеневские баре, беседовавшие с крестьянами исключительно через надушенный платок.

Это был другой, непонятный, а потому чужой и враждебный им мир – людей с мозолями на руках, от которых пахло соляркой, навозом и потом, не знающих, что такое теплый сортир, Пруст и Антониони, и ничуть – о ужас! – тем не терзавшихся.

Собственно, подобное деление России – на чистых и нечистых, быдло и белую кость – всегда было присуще отечественной либеральной интеллигенции; думаю, что во многом – это и есть источник наших многовековых бед.

Как и положено либеральной интеллигенции во все времена, реформаторы первой волны были сплошь прозападниками; их раздражала наша расхлябанность и неустроенность, загаженные подъезды и поголовное пьянство; то ли дело – красивая, подсвеченная неоном заграничная роскошь. Стыдясь нищей России, они словно пытались отмежеваться, откреститься от нее; потому и силились доказать собственную цивилизованность и прогрессивность; стать для Запада своими в доску. Тем более за спиной у многих осталась ностальгия по счастливому времени, проведенному в венской и римской экономических школах, а может, и что-то даже иное…

Россия – всегда страна максимализма. Либо левый, либо правый, либо почвенник, либо западник – третьего не дано. Но как быть людям трезвым, здравомыслящим, если им не нравится ни одна из крайностей.

Я, например, не люблю наших либералов – это они, погрязнув в извечной интеллигентской трескотне, довели Россию до ручки.

Но я точно так же не люблю и почвенников, с их параноидальной тягой к заговорам, звериному шовинизму и причитаниями о канувшей в Лету светлой, допетровской Руси.

Еще не факт, что, приди они к власти, жизнь была бы лучше; такие же точно демагоги, казнокрады и коррупционеры, просто с убеждениями другого цвета.

Превозносить свою страну в ущерб остальному человечеству – это преступно. Но столь же преступно – не любить ее вовсе, предпочитая ползать перед Западом на карачках.

Конечно, если б в одночасье выяснилось вдруг, что Гайдар, Чубайс, Нечаев, Козырев и etc. были агентами Запада – это многое поставило бы на свои места. Но такой ответ будет слишком примитивен и прост.

Я думаю, что невосполнимый урон, нанесенный ими стране, объяснялся совсем другими причинами; в первую очередь – желанием этих амбициозных мальчиков в розовых штанишках, как метко окрестил их вице-президент Руцкой, снискать себе славу великих рыночников и реформаторов. (Сам Ельцин во второй книге мемуаров назовет эту команду «нахальной молодежью».)

Россию они воспринимали как гигантский полигон для реализации собственных гениальных идей и планов, а Запад – только подливал еще масла в огонь, подзуживая, подпихивая: давайте, давайте! так его, это треклятое наследие прошлое.

(Подобная метаморфоза случилась когда-то и с Горбачевым, который, заслушавшись дифирамбами заграничных друзей, самым пошлым образом проспал великую державу.)

То, что стало твориться в России с приходом новой власти, и Западную Европу, и США устраивало как нельзя лучше. Правда, требовалось здесь очень умелое балансирование – с одной стороны, не дать развалиться стране окончательно; голодный дикий медведь с ядерным оружием в руках – мог обернуться угрозой для всей планеты. Но и с другой, – не позволить вернуться России к прежнему статусу сверхдержавы.

Уже не раз цитируемый Збигнев Бжезинский – крупнейший американский эксперт в области геополитики – откровенно писал по этому поводу:

«Для Америки эта новая и ставящая в тупик геополитическая ситуация представляет серьезный вызов. Понятно, что незамедлительная ответная задача заключалась в уменьшении возможности возникновения политической анархии либо возрождения враждебной диктатуры в распадающемся государстве, все еще обладающем мощным ядерным арсеналом. Долгосрочная же задача состоит в следующем: каким образом оказать поддержку демократическим преобразованиям в России и ее экономическому восстановлению и в то же время не допустить возрождения вновь евразийской империи, которая способна помешать осуществлению американской геостратегической цели формирования более крупной евроатлантической системы…»

Увы, этого тогда никто не понимал, или – не хотел понимать. Лидеры западных стран не скупились на похвалу и лесть: Ельцина, например, в глаза иначе, как вторым Петром Первым, они не называли.

Повсеместно заявлялось, что свободный мир вот-вот сольется в экстазе с бывшим главным противником; надо просто еще чуть-чуть обождать.

А тем временем Россия все сильнее попадала в зависимость от Запада: экономическую, торговую, политическую.

Собственное производство в стране катастрофически падало; в результате отмены Гайдаром государственной внешнеторговой монополии – в том числе на экспорт сырья – доходы бюджета резко снизились; инфляция же, напротив, столь же резко возрастала.

Если в СССР при продаже на экспорт примерно 130 миллионов тонн нефти – главной нашей валюты – этих средств вполне хватало на весь Союз, включая 15 братских республик, страны соцлагеря, космос и гонку вооружений, то в гайдаровско-чубайсовской России, при экспорте уже в 240 тонн, бюджет оказался вдруг дефицитным. (Ответа на эту загадку так никто до сих пор и не дал.)

В таких условиях страну было совсем не сложно посадить на иглу внешних займов; к концу 1991 года общий объем набранных международных кредитов составлял 70,3 миллиарда долларов, а к 1998 году эта цифра превысила уже 149 миллиардов. Но ведь деньги давались нам не за красивые глаза – под проценты, и немалые. Для того чтобы их отдавать, государство вынуждено было брать кредиты новые – и так до бесконечности; натуральная пирамида, только с очень большими нулями.

В каждом ключевом министерстве работали теперь иностранные советники, которые подчас оказывались главнее своих же работодателей; ох уж эта вечная тяга российской элиты к чужеземным гувернерам и боннам, описанная еще Пушкиным.

(Помните: «Monsieur l’Abbe, француз убогий…»?)

У Гайдара, например, в роли гувернеров выступали английский экономист Ричард Лайард и профессор Гарварда Джеффри Сакс. (Последний, правда, через несколько лет вынужден будет признать, что «реальная западная помощь была ничтожна. Реформистские политики в России сильно пострадали от этого контраста между высокопарностью риторики и пустячностью реальной поддержки».)

Кроме того, экономическим советником правительства был назначен также шведский профессор Андерс Ослунд; фигура эта столь примечательна и занятна, что о ней следует рассказать поподробнее.

В прошлой жизни Ослунд работал в МИДе, одно время даже был первым секретарем шведского посольства в Москве. Однако при всей успешности карьера дипломата его не увлекала; Ослунду больше нравилось быть ученым.

Список заведений, которые он почтил своим присутствием, впечатляет: Институт Кеннана, Международный исследовательский центр Вудро Вильсона, Стокгольмский институт экономики стран Восточной Европы, Стокгольмская школа экономики, Институт Брукингса. Казалось бы, внешне – со всех точек зрения человек уважаемый.

Именно таких «наставников» с нетерпением ждали на просторах бывшего Союза. Поэтому неудивительно, что Андерс Ослунд без каких бы то ни было проволочек и проверок был назначен экономическим советником российского и украинского правительств, а также советником киргизского президента Акаева (по вопросам социально-экономического и государственного управления).

Ослунд был, что называется, нарасхват. Имидж ученого с мировым именем позволял ему легко открывать любые двери. Но в итоге кончилось все довольно печально.

Аскар Акаевич Акаев оплевался весь, вспоминая тот день, когда поддался он соблазну и пригласил высоколобого шведа в Бишкек; реализованная по советам Ослунда макроэкономическая реформа Киргизии поставила страну на грань катастрофы.

Аналогичные чувства испытал, должно быть, и сменивший Гайдара в премьерском кресле Черномырдин. Когда Виктор Степаныч ознакомился с рекомендациями иностранных советников, он пришел в тихий ужас: и Ослунд, и Сакс настоятельно требовали полностью ликвидировать остатки государственного контроля за экономикой, упразднить системное планирование и лишить профильные министерства каких-либо рычагов влияния. В итоге Черномырдин просто стал делать вид, что о своих советниках позабыл, но те с таким поворотом соглашаться никак не желали.

В январе 1994 года Ослунд и Сакс направили Ельцину гневную петицию, в которой заявляли, что отказываются от дальнейшей работы с Россией. При этом Ослунд обвинил Черномырдина и главу Центробанка Виктора Геращенко в незнании основных монетаристских теорий.

«Трагедия состоит в том, что Россия была уже на грани ценовой стабильности, – писал он. – Вместо этого мы получаем правительство, которое думает лишь о наполнении собственного кармана».

Белый дом на эту критику никак не прореагировал, свято следуя принципу, изложенному еще Бенджамином Франклином: «Вымой свой палец, прежде чем указывать на мои пятна». От такого неуважения к собственной персоне Ослунд распалился еще сильнее и решил устроить обычную коммунальную свару; в следующем подметном письме он назвал Черномырдина «продуктом Газпрома», а Геращенко – «худшим начальником ЦБ в мировой истории».

После чего вместе с Саксом принялся вредить неблагодарным «русским», чем только мог. По свидетельству тогдашнего вице-премьера Александра Шохина, эти граждане попытались создать на Западе «такую атмосферу, чтобы этому правительству финансовую поддержку не оказывать, оно заведомо консервативное, антиреформаторское, и если там Гайдара и Федорова не будет, то с помощью лучше подождать, пока они снова не вернутся в правительство».

В многочисленных интервью Ослунд рассказывал теперь об ужасах и преступных ошибках российской власти; он договорился даже до того, что настоятельно стал советовать отказаться Москве от проведения собственной промышленной политики, а федеральный бюджет именовал не иначе, как ширмой, «политической декларацией, не имеющей никакого смысла». Опять же – организованная преступность, которая «опирается на преступные структуры бывшего КГБ, сросшиеся с государственным аппаратом». (Знакомая риторика, не так ли?)

Правда, потом Ослунд неожиданно сменил гнев на милость и, в одночасье прозрев, изрек, что «страна находится в преддверии экономического роста, стратегия экономических ведомств – продумана, инфляция – под контролем».

Впрочем, причина оного «прозрения» была довольно проста – в то время экономический блок правительства вновь возглавил любимый гайдаровский друг и соратник Анатолий Чубайс…

Чубайс – это, вообще, особая песня. О «подвигах» главного идеолога право-либеральной оппозиции можно писать целые романы; пока же коснемся лишь одной только темы – его иностранных советников.

В Госкомимуществе – главном центре по проведению приватизации – их (иностранных советников) работало и имело постоянные пропуска аж 32 субчика.

Чем они там занимались, доподлинно внутри ведомства не знал никто; зато все отлично были осведомлены, что каждый из трех десятков иностранцев имеет доступ в компьютерный центр ГКИ, где хранилась информация о готовящихся торгах.

Возглавивший это ведомство осенью 1994-го амурский губернатор Владимир Полеванов (Чубайс ушел тогда на повышение первым вице-премьером) был немало ошарашен подобными порядками.

«Эти люди имели возможность получать инсайдерскую информацию, – рассказывал он мне по прошествии нескольких лет, – какой конкурс готовится, какие условия будут выставлены, дату и место проведения, объем разового платежа. То есть ту информацию, которая давала им огромные преимущества и делала победу предопределенной. Это то же самое, как если бы в Генштабе у Гудериана работал товарищ Жуков или наоборот».

Полеванов – мужик был крутой; он вырос не в тепличных условиях, в тиши ЦКовских или писательских дач, а на золотых приисках Колымы и Магадана, в окружении бичей и уголовников. Это была как раз та самая, другая Россия.

Мне лично до сих пор непонятно, как Чубайс и Гайдар проморгали его назначение; видимо, никто поначалу и не предполагал, сколь упрямым, несговорчивым, а главное порядочным человеком окажется новый председатель Госкомимущества.

«В течение первых же десяти дней, – вспоминает Полеванов, – меня посетили семь послов стран “семерки”: Канады, Японии, Англии, Франции, Германии. Последним пришел посол США Пикеринг. Все они вели со мной примерно такие разговоры: “Как вам повезло, что вы встали после Чубайса, вам-то и особенно работать не нужно. Ни во что не вмешивайтесь, ничего не ломайте, и вы прославите свое имя в веках”».

Однако эти увещевания на Полеванова не действовали; ему хватило первого же месяца, чтобы разобраться в ситуации и сделать надлежащие выводы. Больше всего председателя ГКИ поразило, что один из иностранных советников – некий Джонатан Хэй – как официально, секретными письмами, информировала его контрразведка, являлся кадровым сотрудником ЦРУ. Лубянка просила удалить Хэя из Госкомимущества, однако Чубайс категорически этому противился.

Тогда Полеванов решил от слов перейти к делу. Сразу после нового, 1995 года он приказал охране ГКИ изъять пропуска у всех 32 иностранных советников, включая ЦРУшника Хэя, и не пускать больше их внутрь. Это решение вызвало у Чубайса форменную истерику. Он беспрерывно звонил по «вертушке» и требовал оставить его людей в покое. «Дайте письменный приказ, – вежливо отвечал ему Полеванов, – и мы сразу же вернем пропуска назад». Понятно, что оставлять документальные следы Чубайс не решался…

Дальше – началось что-то совсем уж из ряда вон выходящее. Точно революционные матросы в октябре 1917-го, иностранные советники ринулись на штурм здания. Велих за собой чубайсовский пресс-секретарь Аркадий Евстафьев – тот самый, которого накроет потом коробка из-под «Ксерокса».

Слово – Владимиру Полеванову:

«Во главе товарищей иностранцев Евстафьев буквально прорвался через проходную Госкомимущества, они забаррикадировались и в течение суток в компьютерном центре уничтожали, вероятно, следы своей деятельности. Но за эти сутки я успел сменить охрану на нашу рядовую милицию, и когда иностранцы покидали здание, пропуска у них изымались. Оставшиеся 20 дней – до тех пор, пока меня не уволили – Госкомимущество впервые начало работать в интересах Российской Федерации».

Полеванова уберут ровно через три недели после штурма ГКИ; такого вероломства Чубайс ему не простил. А уж когда осмелился написать он Черномырдину обширную докладную, в которой доказывал, что приватизация ведется бездумно и хаотично – крупнейшие предприятия уходят на сторону за бесценок, иностранцы скупают блокирующие пакеты стратегических оборонных заводов и НИИ – участь его окончательно была решена.

(«Довольно смешной тип, – говорил о Полеванове его заместитель Альфред Кох; впоследствии он сам займет это место, где прославится воровскими залоговыми аукционами и безудержным, всепоглощающим цинизмом. – Он все пытался остановить приватизацию, говорил, что это разбазаривание… Полеванов тогда волновался: “Ай-ай-ай, караул, национальная безопасность! Страдают ее интересы!” Я его тогда попросил дать определение национальной безопасности, а он не смог».)

Свое веское слово, разумеется, сказал и Запад; американцы настойчиво требовали от Ельцина с Черномырдиным: увольте Полеванова.

Соответствующие письма были направлены президенту и премьеру тогдашним российским послом в Вашингтоне Воронцовым, министром иностранных дел Козыревым. (Абсурдность нашей бюрократии заключалась в том, что Полеванов, как вице-премьер, сам получал копии всех этих кляуз.)

24 января на встрече в Женеве госсекретарь США Уоррен Кристофер открыто объявил коллеге Козыреву, что предоставление транша МВФ впрямую зависит от фамилии председателя ГКИ. На другое же утро Полеванов был уволен, установив таким образом своеобразный рекорд скоростного спуска; в этой должности он проработал 2 месяца и 10 дней. Кроме того, Полеванов оказался самым дорогостоящим членом правительства; за его голову МВФ заплатил 6 миллиардов долларов. Ровно такой кредит был выдан России в день его отставки …

Однако история на этом отнюдь не закончилась, потому что любимые советники Чубайса – американцы Джонатан Хэй и Андрей Шлейфер – очутились вскоре в эпицентре скандала нового.

Надо сказать, что факт присутствия иностранных советников в Госкомимуществе – сам по себе ничего предосудительного не означал; в конце концов, российская модель приватизации как таковая разрабатывалась американцами изначально.

В те далекие уже времена безграничное влияние на ход реформ имело несколько весьма сомнительных организаций: Леонтьевский центр, Международный институт правовой экономики и Центр приватизации под руководством Максима Бойко (впоследствии этот молодой чубайсовский сподвижник станет вице-премьером и министром госимущества).