Читать книгу Справа налево - Александр Иличевский - Страница 44

Философ Мераб Мамардашвили в одной из своих лекций о феномене сознания приводит историю, произошедшую в Дании с двумя создателями квантовой механики, Нильсом Бором и Вернером Гейзенбергом.

Гейзенберг гостил в институте Бора. На закате одного из весенних дней они вышли к берегу моря. Свежий ветер расчистил горизонт, на севере показался мыс шведского полуострова Кюллен. Бор говорил о том, что для датчан море формирует важную черту национального сознания: когда они смотрят в морскую даль, то думают, что доля бесконечности дана им в обладание.

Прогуливаясь вдоль берега, они подошли к Кронборгскому замку, некогда воздвигнутому Фредериком II. Вместе восхищались архитектурой бастиона, его башнями, мостом надо рвом, заполненным водой, деревянной резьбой в часовне, медной кровлей, покрытой зеленой патиной; тем единством, которое замок образовывал с морским ландшафтом.

– Помните легенду о Гамлете, принце датском? – вдруг спросил Бор. – Никаких исторических свидетельств, кроме упоминания о нем в хронике, не осталось. А теперь внимание. Смотрите, что сейчас произойдет. Следите за собственным сознанием. Я сообщаю вам, что предание отождествляет Кронборгский замок с шекспировским Эльсинором.

Гейзенберг вспоминает о своем потрясении. Вроде бы ничто не должно было измениться вокруг после слов Бора, ибо даже неизвестно доподлинно, существовал ли Гамлет и в самом ли деле жил здесь, но тем не менее всё вокруг преобразилось. Стены и башни засветились смыслом, по ним поползла тень отца Гамлета. Двор замка вдруг вместил мир трагедии Шекспира, в нем появились подмостки, и актеры на них стали разыгрывать рамочную пьесу «Мышеловка». В комнатах замка зазвучал тревожный монолог Гамлета, и тринадцатое столетие приблизилось вплотную.

Гейзенберг впоследствии часто ссылался на этот проведенный тогда Бором эксперимент с сознанием. В 1920‑х годах остро стояла проблема смены научной парадигмы. Новое ви́дение физического мира не укладывалось в сознании ученых. Новое мировоззрение, связанное с открытием микромира, требовало пересмотра основных положений в философии науки. Когда Гейзенберг и Бор вышли к Кронборгу, преобразившемуся в Эльсинорский замок, они обсуждали то, как знание, извлеченное из мира, способно этот мир изменить. Суть обсуждаемой проблемы можно сформулировать так: насколько непредсказуемо содержание мира. Оно выше логики, и от ученого требуется постоянная готовность к открытию в мире связей, несовместимых с привычным мышлением.

Теперь перенесемся в Москву и попробуем провести эксперимент, похожий на тот, что провел Бор над Гейзенбергом. А именно: окажемся в легендарном районе Пресне, особенно памятном по уличным боям революции 1905 года и по тому, что именно здесь Маяковский написал «Облако в штанах».

Для эксперимента нам потребуется описать ландшафт выбранного нами района, прилегающего к Белорусскому вокзалу, в начале Пресненского вала, точней, в том месте, где он смыкается с валом Грузинским. Необходимо заметить, что обе эти улицы – часть Камер-Коллежского вала, кольца улиц длиной тридцать семь километров, охватывающих Садовое кольцо. Камер-Коллежский вал и заставы на нем были учреждены налоговым органом – Камер-Коллегией – в 1742 году как таможенная граница Москвы.

Так что же окружает этот перекресток, из которого с Камер-Коллежского вала выходит Малая Грузинская улица?

Самое большее, что можно сказать об этой местности, – то, что она типично московская, трудно поддающаяся определению. Устройство ее принципиально нелинейное. Город никогда не строился по плану, охватывающему большие пространства. Вот отчего он похож более всего на улей. Он не проектировался, но лепился, как соты в диком дупле, – по окружности и радиусу. В Москве нет точек выверенной перспективы, вся историческая столица закруглена, срезана, нашпигована, даже в самом центре, промышленными, учрежденческими, недоступными пешеходу участками, складами, зонами…

Топология Москвы бессвязная, с провалами, проходами, оградами, и особенно в том месте, которое интересует нас сейчас. Окрестности Белорусского вокзала загромождены товарной станцией и множеством запасных путей, на которых формируются составы, краснокирпичными цехами Завода электромеханических изделий памяти 1905 года, великолепным памятником конструктивизма – хлебозаводом имени В. П. Зотова и забранным за высокий забор со спиралью колючей проволоки заводом «Фазотрон». Этот таинственный завод находится на углу Камер-Коллежского вала и Малой Грузинской улицы, южной границы исторического района Грузины.

По моим наблюдениям, район образует своего рода московские Бермуды, которые не столь страшны, сколь таинственны. Неспроста именно здесь в позапрошлом веке стояли таборы цыган. Близость летних рестораций и цыганских балаганов с пляшущими медведями к зоопарку и речке Пресне была уместна. Теперь здесь находится самый дорогой и злачный ресторан Москвы; из-за его забора летом можно услышать Земфиру, и редкая машина останавливается у него без сопровождения джипа охраны, из которого выпрыгивают с автоматами омоновцы и оцепляют участок переулка, поджидая, пока телохранители в штатском вынут из машины и проведут хозяина этой кавалькады к метрдотелю. Зоопарк придает местности дополнительную экзотичность: здесь, как в калейдоскопе, собраны осколки обитателей всего земного шара.

Гам, стенание павианов, всхлипы выпи и вопли павлина, уханье шимпанзе, мускусный звериный запах и аромат ячьего помета, иканье лам и чей-то рык много лет сопровождали меня во время прогулок, пока обезьян не поместили в новые закрытые вольеры, и наступила тревожная тишина, которая, впрочем, недавно стала нарушаться волчьим воем.

Я проходил мимо «Фазотрона» двенадцать лет, совершенно не обращая на него внимания, но вот однажды поинтересовался его историей – и был потрясен не меньше Гейзенберга, узнавшего о предании Кронборга.

С архитектурной точки зрения завод этот не представляет никакого интереса. Он состоит из нескольких зданий, большая часть которых скрывается за трехметровой оградой. Создан был в 1917 году для производства альтиметров, измерителей скорости и другой авионики, необходимой для управления самолетом. Изначально назывался «Авиаприбор» и был одним из флагманов отечественного авиаприборостроения, шесть десятилетий выпускал радиолокационное оборудование для военной авиации.

Теперь внимание!.. Вся суть в том, кто этот завод создавал. В революционные годы первым директором его стал выпускник Петербургского университета, математик, физик и метеоролог, летчик-наблюдатель Первой мировой войны, кавалер двух Георгиевских крестов, воздухоплаватель-рекордсмен, создатель динамической метеорологии.

Директор «Авиаприбора» был незаурядным и достаточно известным человеком. Однако нас будет интересовать другая сторона его личности, малоизвестная, но уникальная настолько, что позволяет нам повторить эксперимент Бора.

Что знала о директоре «Авиаприбора» общественность? Он был петербуржцем, профессором университета, летчиком-асом, во время боевого вылета которого немецкая фронтовая радиостанция оповещала о приближении его самолета к Северо-Западному фронту. Родился в 1888 году в Петербурге, окончил физико-математический факультет, где стал читать лекции по высшей математике и работать в аэрологической обсерватории. С началом Первой мировой войны наш герой ведет занятия в авиационной школе и возглавляет аэронавигационную и аэрологическую службу фронта.

Представьте себе, что мы стоим неподалеку от Белорусского вокзала и видим обыкновенный, довольно унылый столичный пейзаж, криволинейный, загроможденный кирпичными приземистыми зданиями завода авиаприборов, и вдруг узнаём, что директором и создателем завода, заложившего фундамент в отечественное самолетостроение, был не только летчик-наблюдатель и метеоролог, а автор статьи «О кривизне пространства мира», адресованной самому Альберту Эйнштейну.

Способность владеть научным мировоззрением в масштабах Вселенной давно уже оставила науку. Современная наука страдает узостью. Чрезмерная сложность текущих научных моделей принуждает к строгой специализации. Но это не относилось к нашему герою, увы, рано скончавшемуся – 16 сентября 1925 года, тридцати семи лет от роду, от брюшного тифа.

Его звали Александр Фридман. Он был основоположником современной космологии, автором библейского масштаба модели расширяющейся Вселенной, которая легла в основу теории Большого взрыва. Благодаря Фридману мы впервые получили достоверное представление о развитии и происхождении Вселенной. В 1920‑х годах еще было совершенно немыслимо представить себе динамическое устройство пространства-времени. Воображение не могло вместить догадку Фридмана о том, что мы живем на поверхности трехмерной сферы, которая раздувается в четырехмерном пространстве. Только полученные впоследствии Эдвином Хабблом данные при наблюдении галактик стали доказательством идеи Фридмана.

На примере Фридмана остается лишь поразиться силе воображения и ума, позволяющих в сотрудничестве достичь такой вдохновляющей мировоззренческой широты – от воздухоплавания до творения Вселенной.